Текст книги "Игры для (взрослых) детей (СИ)"

Автор книги: znaika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Эй, чемпион, прости, я не хотел испугать.

Он включает лампу в два счета, тянется, чтобы обнять, и Эш начинает мелко трястись.

– Только не ты. Не ты.

– Эш, ты разговариваешь! – о, констатация факта действительно поможет. Будто бы сразу не было ясно, что в больницу Эша никто не водил. Улыбка исчезает с лица так же быстро, как и появляется. – Ну чего ты, я не причиню вреда.

У Эша свистящее дыхание, грудь ходит слишком часто вверх и вниз, словно братик пробежал милю. Эш прикусывает губу. Лицо белое как снег.

– Что бы ни случилось, я здесь. С тобой, – произносит он мягко. – Хочешь, воды принесу?

Эш качает головой, пару минут сидит недвижимо, и Гриффу кажется, что приступ панической атаки уже прошел, только братик прижимает руки к губам, будто пытается засунуть слова в рот, но они сыплются, нашли брешь:

– Он всегда начинал с живота.

Грифф шумно сглатывает ком, впивается в простынь.

– Что?

– Мне было так страшно, Грифф. И больно. А он смеялся, касался… – глаза сухие, зрачки расширены, Эш словно смотрит не на него, – и не прекращал.

Его братик, его маленький брат. Кровь пульсирует в висках, быстро бежит по венам.

– Он порвал мою рубашку, сорвал штаны, закрыл мне рот полотенцем и… – Эш вжимает голову в плечи, упирается лбом в культю. Грифф ощущает этот иссушающий жар, но не может заставить себя пошевелиться. – Я в том доме, Грифф. Я все время в том доме, – шепот становится едва различим. – Не хочу больше туда возвращаться.

– Ты кому-нибудь говорил об этом?

Эш плачет беззвучно. Так тихо, он сам вряд ли бы догадался. Сведенная судорогой рука застывает над лопатками. Две длины ладони – вот и вся спинка.

– Эш, кто?

Эш молчит, трет покрасневший нос.

– Вы обращались в полицию?

– И письмо. Твое последнее письмо.

И это словно удар под дых. Не то чтобы он не заслужил, но… Грифф зажмуривается, и желание треснуть себя по голове чем-то тяжелым достигает максимума.

– Я здесь, Эш, с тобой. Пожалуйста, забудь о том, что я написал, – Эш всматривается в его лицо, не моргает, ищет ответы. Слезы прочерчивают дорожки по бледным щекам. – Дураком был. – Ладонь сама опускается на дрожащую спину. Эш вцепляется в футболку, и от бесхитростного действия больно сжимается сердце. – Я был таким дураком, – шепчет он в макушку, просит разрешения обнять и Эш позволяет ему. Не факт, что прощает, да и это не нужно: себя он вряд ли когда-нибудь простит.

– Ты останешься теперь со мной? – Эш замирает, задерживает дыхание.

Грифф чувствует, как напрягаются худенькие плечи.

– Обещаю, – он мягко прикасается губами к виску и аккуратно расправляет смятое одеяло.

Осунувшееся лицо, пустота во взгляде, нежелание говорить, дрожь от малейших прикосновений, частые побеги из дома. Все слишком очевидно, просто открой глаза. Грифф впивается зубами в ладонь, чтобы не заорать: Эша будить нельзя, истощение точно сочится из каждой поры.

Во сне Эш видит что-то нехорошее, но стоит провести по нахмуренному лбу, – и сон становится спокойным. Грифф так и лежит до самого рассвета, вглядывается в потолок и пытается унять подобравшееся ко рту сердце.

Он обязан найти того ублюдка, который окончательно доломал детство его брата. Остальных идиотов Грифф знает по именам.

Комментарий к Игра 3. Молчанка

SAT – Scholastic Aptitude Test – стандартизованный тест для приема в высшие учебные заведения в США.

========== Игра 4. Бейсбол ==========

6.

Солнце щекочет ресницы, пробирается под веки. Он втягивает пряный осенний воздух, громко чихает и открывает глаза.

– Будь здоров, – раздается от окна.

Грифф промаргивается и замечает на подоконнике братца.

Одеяло аккуратно подоткнуто со всех сторон, Эш расстарался, даже не хочется ломать такую красоту. Эш вообще молодец, он вряд ли бы так смог. И это отнюдь не о проявлении заботы. Сам он вряд ли бы что кому сказал, так и молчал до скончания веков.

В черепушке мелькают мысли, они роятся, словно дикие осы, жалят несчастный мозг. Грифф физически ощущает, как пухнет голова от их укусов.

– Куда уж больше, – хмыкает он и поднимается.

Спина затекла от длительного лежания в одном положении, мстит прострелами в руку. Все-таки не стоило пренебрегать эластичным бинтом.

– Дженнифер нет, она к матери поехала, – равнодушно выдает Эш. Толстый свитер Эш натянул поверх пижамной курточки, только вот о носках забыл: наверняка стопы ледяные. – В закусочной сегодня выходной.

Птицы верещат свои песни, чистят перышки, красуются друг перед другом, прямо как люди. Яблоня под окном иссушила листву, создала для них коричневые ореолы на зеленых пластинах, спрятала среди ветвей последние сморщенные плоды.

– Если я подамся в бандиты, то мне легче всего будет выбрать прозвище, – он расчесывает пятерней волосы. – Эш, ты понял? – тот картинно закатывает глаза и отворачивается, но заметно веселее качает ногой. – Ну скажи. Я же вижу, тебе хочется.

– Дурак ты, Грифф.

– Зависть – это страшный грех, Эш, – наигранно обиженно выдает он и тянется к уху братца, чтобы щелкнуть по мочке. – Зато я придумал себе классный костюм на Хэллоуин.

Эш меряет его взглядом, особо задерживается на дыре в футболке у правого плеча, смешливо фыркает.

– Да, с тебя выйдет неплохой капитан Крюк.

И начать нужный разговор вместо привычной беззаботной болтовни оказывается труднее, чем он себе представлял.

– Эш, насчет вчерашнего или сегодняшнего…

– Я все выдумал, – быстро останавливает его Эш и опускает ноги на деревянный пол. Смотрит упрямо, с непреодолимой решимостью.

– Мне так не кажется, – говорит он и пробегается по растрепанным волосам.

Эш от новой попытки уворачивается, хмурится.

– Я хотел, чтобы ты остался – я выдумал историю и заставил тебя в нее поверить. Я – патологичный лжец.

– Может, патологический?

– Может, – он низко наклоняет голову, почти касается подбородком межключичной впадины.

Щеки вспыхивают, несмотря на всю серьезность лица.

Грифф хмыкает, опускается перед упрямцем в четыре с четвертью фута на колени, мягко сжимает плечо. И выдает худшее из своих предположений, лишь бы убедиться, что он неправ:

– Тебе никто не поверил?

Две капельки на паркете становятся самым громким ответом за всю его жизнь.

– Потому ты и молчал.

Злые глаза пронзают своей зеленью, прибивают к месту.

– А меня не было, чтобы тебя защитить.

Эш вырывается, бьет его кулаками по груди, но точно в треть силы или того меньше. И он позволяет Эшу, как знает, что разрешит все на свете, если тот попросит, или скажет, в чем нуждается.

– Отпусти.

– Кто это сделал? Что у него на тебя, раз приходится возвращаться?

Эш вздрагивает, словно от удара. Замирает, руки висят точно плети.

– Отпусти.

– Я разберусь с ним, – говорит он уверенно и спокойно, берет Эша за подбородок. – Заставлю за все заплатить.

Эш нервно вздрагивает, отводит его руку и смеется. Смеется так жутко, с надрывом, что мурашки бегут по спине.

– Папа тоже хотел, чтобы он заплатил. И он платил, понимаешь? Давал мне деньги каждый раз, – голос идет на спад вместе с наигранной веселостью. – А тебя заберут. У меня никого не останется, Грифф. Совсем никого, – шепот въедается в уши, будоражит кипящую кровь.

– Но разве можно все так оставлять?

К дому подъезжает красный пикап. Судя по звукам, этой рухляди давно пора отправиться на свалку. Джим правда выбрал машину себе под стать.

Эш касается культи, ведет к плечу, и он прилагает все усилия, чтобы не дернуться.

– Было очень больно? – Эшу не стоит говорить о раздробленных костях и висящем на лоскуте кожи предплечье из-за взырва древней, как дерьмо мамонта, противопехотной мины. От этого воспоминания его самого тянет блевать. – Со временем стало легче?

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Но в моем случае никто, кроме меня, не был виноват, – Грифф прижимается лбом ко лбу Эша, кладет ладонь на затылок. – Я потерял бдительность.

– Но ведь стало? – упрямо повторяет Эш.

Голос звенит, и он ничего не может с собой поделать – прижимает Эша к себе, пока по крыльцу раздаются тяжелые шаги: фундамент-то Джим укрепил, но на замену рассохшихся досок денег как всегда не хватило.

– Станет, Эш, конечно, станет, – говорит он и сам не знает, поможет ли им время.

7.

– И ты называешь себя отцом?

– Ты слабак, ты сдался. По какому праву ты мне сейчас читаешь морали?

– Если бы я сдался, здесь живым ты меня вряд ли увидел, – выплевывает он и разворачивается, чтобы уйти.

Эш сидит на качели и смотрит куда угодно, но не на окно. Джим всегда любил театр: дополнительные зрители не помешают, даже если они на галерке.

– Я прочитал твое письмо.

– Неужели удосужился?

Джим подскакивает к нему с небывалой прытью, как на старика, хватает за воротник рубашки, а он даже бровью не ведет, лишь горечь царапает ребра.

– Ну давай, ударь. Тебе же не впервой распускать руки. Защитить своих детей не в силах, а бить – так влегкую, – губы тянутся в улыбке.

Но Джим будто не слышит, ну или делает вид.

– Я бросил все и поехал в госпиталь Уолтера Рида*, когда из Ирака позвонил твой сержант Гленрид. Он считал, что ты давно дома. Гриффин, почему ты запретил всем говорить о том, что жив?

Черт, Макс, зачем?.. Но даже ругаться не особо хочется: в конце концов, с волей того, кто спас твою никчемную жизнь, стоит считаться.

А все-таки интересный получается расклад. Перед ним образцовый отец, который извелся до подергивающегося века, в то время как он, подлец, продолжал жить и травить всю семью неизвестностью.

– Память совсем подводит, старик? – он убирает разом ослабившие хватку руки Джима. – Сам же сказал, что тебе калека не нужен, а трус и подавно. Смысл сотрясать воздух, если дома меня не примут каким я стал?

Джим, которому всегда на все хватало слов и без своих пяти центов обойтись не мог, вдруг молчит. О, Господь, святой, великий, зовите капеллана или пастора, видать, тут человек помирает.

– Ты из-за?..

– Не ставь себя в центр вселенной. У меня было достаточно причин.

Грифф закрывает глаза, трет шею, качает головой.

Джим разом сходит с лица и идет за барную стойку. Грифф с любопытством наблюдает за действом, пристраивается на высокий стул.

– «Было»?

Джим ведь вроде не умел читать между строк. Неужели наконец научился?

Два стакана, кубики льда, виски на три пальца. На часах еще нет полудня, но куда уже падать ниже. Грифф оглядывается по сторонам и замечает на верхней полке первую собранную модель, Грумман А-6 «Интрудер», такого красавца в боевой модификации использовали во времена Вьетнамской войны. Удивительная штука судьба: именно эта пташка носила их по Ираку.

– Было, – говорит он и крутит стакан на столешнице, за что определенно выгреб бы пару лет назад. Джим не ведется на провокацию, даже не морщится, как поступал всегда, когда замечал что-то не по душе. – Сейчас есть дела поважнее.

И прозвучало бы это сраное «прости» или хоть нечто отдаленно похожее на раскаяние, сожаление, осознание, что Джим не всегда прав, слова не нерушимы, как и приказы, возможно, Гриффу стало бы легче. Но это не точно.

Эш отталкивается от земли и набирает высоту. Когда-то он сам слишком сильно разогнался и подлое дерево вместе с гравитацией поквитались с ним за неосторожность: ветка со скрипом треснула, и земля почему-то оказалась совсем не мягкой. Эш тогда сразу же поспешил к нему, здоровенному девятнадцатилетнему лбу, пока он ржал, будто последняя сволочь, и боялся встать, потому как думал, что копчик вместе с позвоночником осыплется в штаны.

– За твое возвращение? – отец поднимает стакан.

Может, на стариковском языке это и означает «извини».

Но самое противное – Грифф в курсе, что именно он любимчик Джима. А раз к нему такое паршивое отношение, то чего ждать Эшу?

Холод ползет по пальцам к центру ладони, к запястью, к застегнутой Эшем манжете – искусный фокус с застегиванием зубами едва не провалился: нитка вылезла из пуговицы.

– Делу нужно дать ход, – говорит он, ставит стакан и вцепляется в столешницу. Серые глаза смотрят на него со всей строгостью, будто Грифф прямо сейчас разбил в дребезги мамину фарфоровую вазу, самую большую драгоценность семьи. – Ты это понимаешь не хуже меня. Эш назвал тебе имя?

– Неужели ты думаешь, что я не пытался?

– «Пытаться сделать» и «сделать» – две большие разницы, припоминаешь, отец? – усмехается он и смотрит, как солнечные лучи ласкают виски в стакане.

Пить хочется, даже не пить, а напиться вдрызг, чтобы забыть обо всем. Но так будет нечестно: Эшу ведь нельзя.

Губы гнутся в кривой усмешке на чисто выбритом лице – перекошенная и иссеченная шрамами морда отражается в стекле склянок на полке с крепким алкоголем. Хоть какие-то аспекты тупой взрослой жизни Эшу еще не открыты.

Пуговица под горлом впивается в шею. Подумать только, он вырядился, как образцовый сын в рубашку и форменные штаны; вся эта красота, конечно, слегка примялась и не отвиселась после поездки, но что поделать: искать в кратчайшие сроки утюг было выше его сил.

– Думаешь, я совсем ничего не сделал? – отец осушает стакан, с грохотом ставит на столешницу. – Он пришел домой в разодранной одежде и с синяками. Я сразу понял, что произошло.

– Полиция?

Джим достает портсигар, который они с Эшем вскладчину – конечно, без доллара Эша ничего не получилось бы, – подарили на день отца пару лет назад, крутит в руках сигарету, мнет фильтр.

– Я притащил туда этого козла. Не надо так удивленно смотреть, Гриффин. Не знаю, чего ты себе навоображал, но Эш – мой сын, – Грифф вовремя закусывает губу, чтобы не ляпнуть чего-нибудь. Отец снова наполняет стакан, опускает плечи, примерно как на похоронах матери. – И знаешь, что детектив Ричардсон сказал? «Вы уверены, что это был он?» Грифф, они даже предположили, будто Эш его соблазнил.

А вот теперь и вправду выпить будет не лишним.

– Они там окончательно ебнулись? – Эшу ведь всего семь лет. Семь! О каком соблазнении речь? – Это был кто-то из заезжих? Или из их участка?

Отец опускается на стул напротив, облизывает губы.

– Да не молчи ты, старик!

– Эш слушал наш разговор с широко открытыми глазами. А я ничего не мог сделать. У меня не было доказательств, только сын в шоковом состоянии и мерзко лыбящийся тренер Уилсон.

И если бы Грифф не знал, не видел Эша, то, положа руку на сердце, скопировал бы ричардсоновский вопрос.

Тренер Уилсон. Блядь, он же сам отвел брата к этому скоту!

Вдох-выдох. Лед плавится в янтаре напитка. Грифф выстукивает нервную дробь по столешнице: Эш ведь говорил о том доме, а он точно так же, как и остальные, не услышал.

– Освидетельствование?..

Отец смотрит невидящим взглядом на дрожащие руки. Те не дрожали, даже когда хоронили его мать.

– Эш был сильно испуган, я не стал настаивать. А потом…

Отец делает первую затяжку, шумно выдыхает. Огонек на конце сигареты медленно поедает тонкую бумагу.

– Эш снова пошел к Уилсону, я понял. – Грифф трет пульсирующий висок. – Потом Эш потерял голос, а ты принял версию копов, правильно?

– Кто тебе это сказал? – на заросших скулах ходят желваки.

– Джим, он может говорить. Только его надо слушать, а не выбирать удобные стороны.

У Уилсона точно что-то есть на Эша. Что-то, из-за чего Эш продолжает возвращаться. Потому Эш и торчал под тем окном. Боже, неужели вчера снова?..

Грифф залпом осушает стакан.

– И еще, Джим. Это ты навязал Эшу мысль об оплате? – судя по быстро отведенному взгляду и скривившейся морде, подобный разговор действительно был. Да чтоб тебя черти сожрали, папа. – Знаешь, последние несколько часов я задаюсь вопросом: кто больше дерьма привнес в его жизнь? Похоже, от Уилсона ты не сильно далеко ушел.

«Как и я сам», – Грифф оставляет неозвученным. Но куда бежать от правды в своей голове?

Подозрение, что что-то пошло не так, шкалит, когда на качелях, во внутреннем дворе и их доме на холме Эш не обнаруживается.

Страх ныряет под кожу, ползет в мышцы: Грифф стоит на пороге гостевой комнаты и видит вывернутую дорожную сумку, в которой глока больше нет.

Комментарий к Игра 4. Бейсбол

Госпиталь Уолтера Рида – главный армейский госпиталь США до 2011 года.

========== Игра 5. Песчаные замки ==========

8.

Пикап заводится с третьей попытки, когда Грифф уже готов плюнуть на все и снова бежать через лес к пригорку. Отец выжимает сцепление, поддает газу и красное полуразваленное чудовище выруливает с грунтовки на дорогу.

Револьвер зажат между бедер, три патрона .357 Magnum греются в ладони, Грифф никак не может себя заставить зарядить барабан. Отец поглядывает на него в зеркало, но молчит, сводит брови на переносице.

Мысль о том, что Эш вряд ли справится с затвором, ничуть не успокаивает: глок заряжен, и не приведи Господь окажется не в тех руках. Если уже не оказался. Много ли усилий надо, чтобы обезоружить семилетнего ребенка?

В голове эхом разносятся слова отца, что это началось через пару дней после дня рождения Эша. И, блядь, тогда он уже мог подняться с кровати, ходить, но не отправил гребаной открытки младшему брату, который так сильно его ждал.

– Перестань себя жрать, – неужели его мысли настолько громко скрипят? – ты не мог этого предвидеть.

Ага, как же. Грифф кивает, защелкивает дверцу барабана.

– Но это меня никак не освобождает от ответственности, Джим, – хмыкает он.

Не страх сворачивается в пружину в животе, а отвратительная смесь злости на себя и ублюдка Уилсона, на отца, Джен и целый мир. Его рай оказался похлеще ада. И все то, в чем оставалось тепло, разрушается точно замок из песка.

Птицы поют в подлесье, перистые облака затянули яркие небеса, Генри Хэмптон, учитель математики в младших классах, красит в белый ровнехонький забор, ступает по аккуратному газону, на котором нет и малейшего следа осени. Ото всей этой идеальности содержимое желудка подбирается к горлу.

Неприметный домик на возвышении, окруженный лесом, велосипедная дорожка и добротная грунтовка. Двор, где не одно поколение детишек Кейп-Кода отрабатывало первые фастболы и слайдеры под руководством строгого, но справедливого Картера Уилсона, ветерана афганской войны. Наверняка эта скотина не одному Эшу причинила боль. Сколько же их, молчащих о преступлении, сломанных детей?

Как только Грифф обнаружил пропажу, он сразу же пришел к отцу. И тот не стал ждать помощи: взял ключи, вытащил из сейфа пистолет с остатком патронов и пошел заводить пикап.

Вонь стоит страшная, будто какую-то гниль добротно полили аммиаком. Вчера под дождем этот запах был почти неощутим.

– Я в дом, а ты давай с заднего двора, – он прячет пистолет под ремень и обтягивает футболку.

– Думаешь, он тебя вспомнит и радостно откроет дверь? – отец скептически поднимает бровь.

– А ты считаешь, он тебя успел забыть? – отвечает Грифф на любезность, но все-таки соглашается с изменениями в плане. Он наступает на горло гордости и какому-то мерзкому чувству, подозрительно похожему на благодарность, и выдавливает из себя: – Будь осторожен, старик.

– И ты, сынок, – и мимолетная улыбка на мгновение возвращает отца, какого Грифф знал в детстве, с кого брал пример.

Обойти дом, перемахнуть через калитку, оглядеться – ближе к фруктовым деревьям горит костер, дым от которого они видели еще на подъезде к пригорку. Источник тяжелого запаха находится почти сразу, неподалеку от глубокой ямы и замершего с лопатой в руках тренера Уилсона.

По спине бегут мурашки. Грифф достает револьвер и взводит курок: это не оптическая иллюзия. Из ямы под неестественным углом торчит детская рука.

9.

Есть лишь звенящая пустота и мерцающие звезды. Он держит глаза открытыми, хотя силы тают, утекают сквозь пальцы. Будто и не было расстояния в семь тысяч миль, оглянись – и повсюду пески, жаркое солнце, перекошенное от ужаса лицо Макса и фрагменты тел друзей.

На столе разрывается сотовый, в ушах трещат обрывки фраз и чья-то витиеватая ругань.

И по-хорошему Грифф должен быть в камере, где таким, как он, и место, если бы работали не только законы, но и люди хоть иногда выполняли свои обязанности должным образом. Грифф сидит у стола детектива Ричардсона, перед ним – растворимый кофе со сливками, который сильно отдает металлом, и даже, черт возьми, печенье с шоколадной крошкой.

Он моргает медленно, успокоительное наконец подействовало. Парамедик, который принял его отказ от госпитализации, маячит неподалеку с похожим кофейным стаканчиком, бросает на него осторожные взгляды, будто он снова схватит лопату и примется крушить все на своем пути.

И видеть бы мерцающие звезды, благословенную темноту, на худой конец и обожженная форма на фоне желтого песка подошла бы. Но он видит тоненькую детскую ручку из ямы и мешки с известью настолько близко, что их можно коснуться, если протянуть ладонь.

Отец разговаривает на повышенных тонах с капитаном, на столе в пластиковом пакете все так же трезвонит его сотовый. Грифф растирает пульсирующее колено. Руки не в наручниках. А как их сковать, если он где-то потерял половину?

Смех душит, давит на грудь.

Все патроны Грифф выпустил в бросившегося на него Уилсона без сожаления. А когда раздались холостые щелчки, он схватил лопату и не останавливался вплоть до того, как отец сбил его с ног и прижал к земле.

Грифф не знает, жив ли Уилсон, сколько расчлененных детских тел извлекли с заднего двора и подвала, но искренне раскаивается, что не сделал этого раньше. Гораздо раньше, чем эта тварь коснулась Эша.

Сердце не бьется как обезумевшее, оставило в покое ребра. Странно, что кровь курсирует по венам после всего. Странно, что он, чертов калека, убийца, ублюдок, который принес боль семье и брату в частности, жив, а Эш…

– Эш, – имя слетает с губ так легко, хотя последние полтора часа язык совершенно не ворочался. – Эш? – снова говорит он, пытается подняться, но проклятые ноги подводят, и Грифф едва не падает.

– Мистер Калленриз, пожалуйста, сядьте, – советует Ричардсон, на морде вовсю цветет вина.

И хотелось бы спросить по всей строгости с этих раздолбаев, способных только хрустеть печеньем да кофе хлебать на рабочих местах, а не заниматься поиском серийных убийц. Хотелось бы знать, где они были, когда буквально в миле от главного участка творилось подобное. Но толку-то теперь? Разве тех детей вернешь к жизни? Разве Эш…

А что горше всего – сделать он правда больше ничего не может. Как никогда не обнимет брата, которому пел колыбельные, сочинял сказки про русалок и которого так чудовищно подвел.

Кровь на запястье засохла, не оттирается, сколько ни пытайся. Пальцы в чернилах, отпечатки сняли для дактилоскопической экспертизы. Показания собрали со слов отца, его версия точно такая же. Грифф заставляет себя прочитать безумно длинную страницу и подписывает протокол.

Дрожь роится в костях, даже тех, которых теперь нет: фантомные отзвуки терзают тело, их больше не удается игнорировать. Сотовый жужжит, не останавливается.

Отец настаивает на превышении самообороны, и это совершенно другая статья. Конечно, кто хочет потерять двоих сыновей за один день? Грифф-то помнит: первый выстрел ушел в молоко, второй в плечо вместо головы, но с третьим он не промахнулся. Как и с остальными ударами.

Он ловит взгляды, полные отвращения и жалости, и даже не знает, от чего больше противно.

Удача поманила за собой и исчезла в неизвестных землях. А Грифф уже напридумывал себе с две сотни фантазий, в которых они с Эшем чинят дом на холме, выпроваживают оттуда пауков и мастерски разбираются с ненужным барахлом. Или еще лучше, – берут самое необходимое и уезжают с проклятого богом и людьми Кейп-Кода так далеко, чтобы только ветер и солнце могли их найти.

– Гриффин, вставай. Гриффин, нам нужно на опознание.

И лучше бы он сидел за решеткой, лучше бы сдох в Ираке, чем пришлось опознавать в обезображенном теле своего младшего брата.

Ему хочется сказать «нет», или «не пойду», или, боже, что угодно, правда отец выглядит так же паршиво, как и он, да и держится исключительно на ослином упрямстве. Хотя до этого, примерно час назад, папа упорно доказывал всем желающим и не желающим слушать, будто верхнее тело из ямы не могло быть Эшем. И Грифф все отдал бы за это, но не с кем торговаться.

Песчаные замки разрушены, это конец игры.

Когда-то, слишком давно, может, когда ему было примерно столько, сколько Эшу сейчас, он нашел сбитого голубя на обочине, который как раз собирался отправиться в свой птичий рай. А воронье кругами летало, дергало за перья и крылья, желало урвать себе лакомый кусок. И Грифф честно пытался помочь пернатому: бегал вокруг, кричал на наглых птиц, мешал им добить сородича, но и боялся коснуться несчастного – он не хотел причинять голубю большей боли, чем тому пришлось пережить. Ну или, если совсем откровенно, – он боялся, что тот умрет у него на руках. А потом Грифф ушел, может, мама позвала или еще чего. Он отошел всего-то на полчаса, но за это время на асфальте остались только пару алых пятен и прилипший пух. И исчезла птица.

Ему бы тоже исчезнуть. Он ведь просил о небольшой отсрочке, а не о долгой жизни.

Полицейская машина едет по набережной. Высокие волны бросают на песок белую пену с водорослями. Детектив Ричардсон, вопреки протоколу, протягивает отцу его сотовый.

– Ваша жена звонила, уже пятнадцать пропущенных.

Отец крутит сотовый в руках, сутулится. Отец тоже не знает, что сказать. Грифф не выдерживает: забирает телефон, закрывает глаза и жмет кнопку вызова.

Джен поднимает трубку сразу же и обрушивает на него ненужный ворох слов. Что-то об Уилсоне, новостях и испуганных клиентах. Она лепечет и лепечет, конца-края не видно ее пустой болтовне, хотя вряд ли проходит больше трех минут.

Грифф смотрит на отца, скрывшего лицо в ладонях, на Ричардсона, который пытается казаться учтивым и не отрывает глаз от дороги, набирает воздух в легкие и говорит то, что нужно было ей сообщить пару часов назад, когда сомнений не осталось:

– Дженнифер, Эш мертв.

– Не поняла. Что?

Горло сжимается, и выдавливание из себя этих слов сродни вырыванию куска собственной плоти из еще живого тела. Ему есть с чем сравнить.

– Уилсон убил Эша, Джен. Эша больше нет.

На той стороне играет музыка, что-то легкое и совершенно бессмысленное. И Гриффу плевать, моргает ли Джен часто-часто, как бывало раньше, когда она чего-то не понимала, или просто ошеломлена новостью. Он всем сердцем хочет, чтобы проклятый день закончился. Ну или оказался сном.

– Но Грифф, это невозможно. Он сидит напротив меня.

10.

Картер Уилсон серьезно просчитался, за что и получил два пожизненных без права подачи на условно-досрочное через сорок лет: прокурорские и сенатор штата не зря вдавили педаль в пол. На суде Грифф не стал дожидаться ответа, почему тренер – удивительно, как врачи отпустили этого ублюдка на слушание, – позволил Эшу жить, дал показания в качестве свидетеля, взял брата за руку и вышел из зала.

Эш еще дергается от случайных прикосновений, но не от его. Отец периодически недовольно кривится, высказывает свое «фе» насчет того, что он будто бы балует мелкого и чрезмерно опекает. Но Грифф недавно понял: отец ревнует, а выразить свои чувства по-человечески не может, потому как голова по-прежнему забита глупыми стереотипами. Он просто пытается не обращать внимания на внезапные подарки, покупку новых книг и резко начавшийся ремонт в доме на холме.

Тренер запаниковал, потому и убил мальчишку, похожего на Эша: Уилсон видел их через окно в ту дождливую ночь.

Грифф взлохмачивает подстриженные волосы Эша, тот фыркает и расправляет черный атласный плащ, который, несмотря на табличку «Закрыто» все-таки удалось купить. Маленький модник завязывает на шее алый бант, вставляет жевательные вампирские зубы и корчит грозное лицо. Это выглядит до того забавно, что Грифф едва сдерживает улыбку. И лучше ему не смеяться: очередной смены костюма он не переживет.

Уилсон сжег почти все фотографии и видео жертв, включая компромат на Эша, вытащил развороченное тело во двор и действительно собирался закопать мальчика под вишней с другими останками пропавших без вести. Четырнадцать, дьявол, четырнадцать детей! Последней жертвой кейп-кодовской Синей бороды – Грифф так и не понял, почему журналисты дали эту кличку педофилу, – стал восьмилетний Роберт Дэйвис из Нью-Бедфорда, чье фото весь последний месяц было на пачках с молоком. Мать Бобби слишком долго прощалась с ним и Эшем, и все никак не могла остановить поток слез и благодарностей.

Эш приматывает бинтом к культе крюк из пенопласта, черным карандашом рисует залихватские усы до самых скул и прям светится, когда разглядывает его с ног до головы. А Грифф действительно рад видеть своего брата счастливым.

– Ваше сиятельство, – он снимает шляпу и низко кланяется перед лыбящимся во весь рот мелким. – Может, в честь праздника вы наконец соблаговолите сказать, куда приткнули мой мушкет? Я ради вас на страшное преступление иду: рейд по сладости в лунную ночь вместо четвертьфинала по рэгби.

Отец – тут Гриффу действительно придется растечься в благодарностях, – дал слово, что запишет игру хотя бы на кассету.

Эш драматично вздыхает, награждает высокомерным взглядом, хватает за руку и тянет к следующему дому, от которого отходят два лохматых вервольфа с корзинками в виде тыкв. Грифф молится всем известным богам, чтобы мелкий этого не заметил.

– Думаю, русалкам он нужнее, – улыбается Эш и съедает очередную сладкую челюсть. – А тебя защитить я и сам смогу. Даже от тебя.

И в этот раз Гриффу правда кажется, что все будет хорошо. Их песчаный замок все-таки выстоял.