Текст книги "Игры для (взрослых) детей (СИ)"

Автор книги: znaika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Игра 1. Войнушки ==========

1.

Повсюду вода, и на секунду ему правда кажется, что он тонет. Воздух застревает в легких: ни туда, ни сюда, обжигает глотку. Кашель действительно становится спасением, вырывает из оцепенения. Грифф упирается лбом в холодную стену, голова трещит от удара, не слабее, чем когда… Впрочем, «где», «как» и «когда» – три ужасных слова, которые слишком реально, сильно и красочно обрисуют ситуацию, не дадут солгать. Сейчас, когда он стоит под ледяным душем, обманывать себя уже не преступление, а жизненная необходимость.

К крану он тянется, лишь когда зубная дрожь становится раздражающе громкой. Махровое полотенце мягко окутывает кожу, проходится по груди. И надо бы сильнее растереть свое никчемное тело, но стоит смириться с постыдной реальностью, с которой, если уж откровенно, жить не особо-то и хочется. Проклятый станок выскальзывает из руки, и Грифф аккуратно кладет бритву на край раковины, смывает все той же ледяной водой густую пену: горячего ему хватило на всю жизнь.

Свистящий шум как поселился в ушах, так и не собирается менять ареал обитания. Особо рьяно Грифф ощущает это, когда натягивает белоснежную – да, такой явно не хватало там, за семь тысяч миль от дома, – футболку, которая нет-нет, да тянет волосы и цепляется за нос. Со штанами, наконец отутюженными, приведенными в порядок, дела обстоят гораздо лучше: в сидячем положении ремень удается застегнуть, даже в шлевку заправить.

По отросшей шевелюре течет вода, оставляет противные влажные пятна у воротника и на лопатках.

Комнатой блуждает сквозняк, цепляет пыль в занавесках дешевенького мотеля. Алый клен приветливо машет ветвями, и нагретые последним октябрьским теплом листья хочется подержать в руках, руке, прежде, чем решимости наконец хватит сделать то, что стоило давным-давно.

Галстук лежит на тумбочке рядом с глоком. Отглаженный форменный пиджак, который он забрал полчаса назад из химчистки, покоится на спинке стула, благо не мнется под тяжестью медалей. Девчонка, вроде бы Элли, которая безостановочно жевала малиновую жвачку и надувала здоровенные пузыри, приняла посылку и с омерзительной жалостью во взгляде проводила до дверей.

Жалость, вязкая, как карамель или жидкий битум, или, боже, как черт знает, что еще, – теперь его единственный спутник. И это не то чтобы совсем невыносимо, но гадко, отчего сердце заходится в груди, норовит пробиться наружу, выпасть на асфальт и замереть в последнем ударе.

Грифф трет лоб, массирует переносицу, чертыхается и забрасывает в рот пару таблеток, которые доктор Дженнингс рекомендовала использовать в крайнем случае. А этот случай как классифицировать? Крайний, или будет что похлеще?

Со шнурками и правда приходится туго. Грифф смеется в кулак, чуть не давится выскочившей таблеткой, вспоминая мучения Эша, когда тому все же пришлось сменить любимые сникерсы на конверсы большего размера и без детских липучек. Мелкий явно что-то знал.

Солнце пробивается сквозь тучи, залезает в комнату, но не вредничает, не обжигает, а скорее ласкает, будто прощается, потому и ведет себя хорошо.

Осталось так мало сделать: выпить остывший кофе, расчесать патлы, которые он не смог состричь, и все же позвонить домой. Письмо, это, конечно, отлично, в духе военного времени, но с Джимом нужно поговорить. Читать между строк старик вряд ли научился, не то что Эш.

Слюна во рту вязкая, горькая, из-за нее, кажется, сам воздух горчит. В глоке полная обойма, чтобы наверняка. Смех царапает зубы, губы, рвется тихим вздохом наружу. И когда кнопочный телефон отзывается гудками, Грифф наконец прогоняет дрожь из испоганенного тела.

– Закусочная Грин Хилл. Слушаю вас, – раздается по ту сторону вселенной, где океанские волны украшают брызгами берег, наполняют залив прохладной водой.

Дженнифер наверняка по привычке накручивает провод на палец, точно вьющийся локон, и улыбается чему-то своему. И слов, которых было с полтысячи, уже нет. Есть только шелушащиеся губы да присохший к нёбу язык.

Сил уходит непомерно много, чтобы произнести:

– Привет, Джен, – при этом не запнуться и… Он закрывает динамик ладонью, прочищает горло – не хватало ей еще волноваться о том, что он простыл. С отцом надо поговорить, без этого никак. Гриффу нужно услышать, что его никто не гнал на войну, что слабак старику станет обузой, а калека тем более. Последний разговор, который превратил все запятые в точки, живет в памяти своей жизнью, и когда доктор Дженнингс объясняла ему, что в принципе со всеми этими увечьями вполне можно жить, перед глазами так и стояла последняя ссора. Калека не человек. Жаль, что трофей, кусок плоти от плоти, он не смог вернуть – так она и осталась в иракской яме Беккари*. – Дженни, пожалуйста, позови отца.

И на том берегу, где тепло и светло, где чайки соперничают за еду с альбатросами и шумно верещат что на рассвете, что при закатных тенях, поднимается радостный гомон.

– Грифф? Это правда ты? – улыбка, если бы могла, медом потекла бы в уши, теплотой укутала плечи. Но, конечно же, не может улыбка такого сделать. Только вот глупое сердце почему-то замирает. – Боже, Грифф! Когда ты вернулся? Мы думали, что…

– Джен, мне нужен отец, – настойчиво повторяет он, зажимает телефон между коленей, нагибается к аппарату, будто из-за этого и правда дадут то, что так нужно. – Джим дома?

Секунды, как иглы, впиваются в кожу, пролазят к мышцам, ползут к костям. Дженни наверняка отводит от лица трубку, облокачивается на стойку, пока бриз влетает в распахнутое окно вместе с ароматом перепревших листьев и ласкает ее волосы. Дженни точно знаками манит Эша из любимого уголка закусочной, оттуда, близ часов.

– Эш, да не упрямься ты, а! – со смехом говорит она. – Эш, Гриффин звонит, беги скорее!

Костяшки невыносимо зудят, так сильно, будто это никогда не прекратится и съест его, проглотит за один присест.

– Джен, мне нужен не Эш. Отец. Мне нужен отец, – повторяет он и осекается, когда слышит приглушенный всхлип, и с той стороны, где всегда солнце, доносятся звуки быстрых шагов. Деревяшка близ стойки телефона все также мерзко скрипит.

– Эш! – Джен возвращает трубку, шумно выдыхает, будто это ее вина. Грифф плотно закрывает глаза, и под веками выплясывают звезды. – Ну вот и что ты уже ляпнул? – наседает она на него, хотя в голосе скорее слышится усталость. Старый клен скрипит за окном, серые тучи норовят сожрать солнце. – Грифф, ты когда приедешь?

Простой как палка вопрос заставляет ощутить свою гниль в полной мере.

– Смотря в каком виде, Дженни, – со смешком выдает он.

Обезболивающее было бы весьма кстати, но для этого нужно подняться и подойти к умывальнику рядом с зеркалом. А ему и так хватило впечатлений.

– В смысле? – не унимается Дженнифер, и только тишина позволяет остудить ее запал. – Эй, Грифф, ты еще там? Ты когда домой? – она слышит его вдох, улыбается наверняка также светло, как и всегда. – Грифф, пожалуйста, приезжай.

Почему-то это «пожалуйста» слишком сильно отдает болью, примерно как и его просьба-молитва, когда…

– Что произошло? – он качает головой из стороны в сторону и заставляет себя выговорить вопрос почти по слогам.

Губа кровит, медный привкус расползается по рту.

– Ты нам очень нужен, Грифф, – шепчет она в трубку. – А Эшу и подавно.

Сердце будто спотыкается от ее слов, трепещет. Нервное напряжение последних дней падает с плеч. В лучах сонного солнца блестит дуло глока.

Прочь, прогнившие мысли, прочь! У вас еще будет время до самого рассвета.

Там, в месте, где никогда не бывает холодных дождей, как здесь, в Вашингтоне, – свинцовые тучи начали крестовый поход против последнего солнечного дня, – где пшеница на ветру сродни золотому морю, там не должно быть плохо. Там рай. Во всяком случае, раньше именно эта мысль заставляла держаться.

– Джен, что Эш натворил? – усмехается он в трубку и замирает в неловком молчании.

– Лучше поговорим, когда приедешь, – в ее голосе не то чтобы сомнение, но от радости не остается и следа.

– Джен, что с моим братом?

Гудки долго, слишком долго звенят, будто капли ливня по подоконнику, бьются в голове, словно стучит большое сердце.

– Грифф, тут случилась беда, – и едва слышно: – ты ему очень нужен.

Грифф долго сидит у стены, прокручивает снова и снова разговоры, которые закончились слишком давно.

Один звонок, капелька везения – и все закончилось бы навсегда. Но, конечно же, разве могла ему удача улыбнуться?

Металл холодит горячую руку.

Чертовски хочется курить, но подлая зажигалка не желает делиться огнем, за что летит к батарее пустых и не очень бутылок.

Письмо придет послезавтра утром в худшем случае.

Молния прочерчивает небеса, режет их без сожалений, примерно как и он свои пальцы, когда лезет по недопитый и недобитый Джек Дэниэлс.

– Эш перестал говорить.

В горле першит. Под кожей вдоль хребта бегут мурашки, тянутся к обрубку левой руки.

Его болтливый, озорной маленький братец.

Грифф ведь помнит: Джиму не нужен сын-калека.

Глок разряжен, затворная задержка снята, контрольный спуск в безопасном направлении.

Грифф, как никто другой, понимает: он должен Эшу помочь. А все остальное в принципе может еще немного подождать.

Комментарий к Игра 1. Войнушки

Яма Беккари – биотермическая яма для обезвреживания трупов и органических отходов.

========== Игра 2. Прятки ==========

2.

Глаза не открываются. Гриффу удается совершить этот героический подвиг близ Балтимора, когда мужчина, который сидит через проход от него, громко всхрапывает и что-то нецензурное бубнит во сне. Зависть, если бы на нее остались силы, наверняка подняла бы голову, посмотрела осуждающе на всех, у кого в крови не копошатся кошмары, и сдавила сердце. В такие моменты ему кажется, что пустившая корни усталость – не так уж плохо, нет лишних энергозатрат.

Из-под капюшона, натянутого по самый нос, видны мелькающие пятна обочины. Блеклая зелень перемежается с первым золотом и оранжевыми кляксами. Грейхаунд* не спешит, точно наслаждается осенью, ну или механические отцовские часы на правом запястье с новым эластичным браслетом нагло ему врут и замедляют ход стрелок.

Грифф потягивается, меняет положение ног и хрустит шеей: что-то слишком часто она стала затекать в последнее время, похоже, даже этому обезображенному телу нужны физические нагрузки. Пустой рукав спокойно лежит в кармане, как он и засунул его пару часов назад. Приветливый водитель Мартин – бейдж сильно выделялся на растянутом почему-то рождественском свитере, – заметил увечье и не постеснялся задать вопрос. И впервые от гражданского набившее оскомину за последние месяцы «Спасибо за службу» прозвучало почти приятно, особенно когда Мартин добавил, что контракт сына еще не истек.

И уткнуться бы лбом в подголовник кресла напротив, сделать глубокий вдох, закрыть глаза, прогнать то, что тугим узлом завязалось в голове, но… Все это, вся эта мирная жизнь вокруг кажется зыбкой, совершенно нереальной, сродни детской мечте о счастливом будущем, в котором есть любящая семья, смех и тепло.

На вокзале он умывается в туалете и не игнорирует зеркало. В дорожной сумке на самом дне дожидается своего часа глок. Грифф знает, что загоняет себя в капкан, вполне понимает, почему станет обузой, и как же от этого гадко. Чертова минералка не открывается, что ты с ней ни делай.

– Тяжелый день? – Мартин зажимает зубами сигарету в уголке рта, справляется с непокорной крышкой, возвращает ему бутылку.

– Скорее год, – газ бьет в нос, и он морщится, пока Мартин снова проливает на несчастный свитер с оленями растворимый кофе.

– Жена точно прибьет: все за рейс изгадил, – Мартин смущенно выдыхает, трет пятно красной манжетой, а после улыбается во весь рот, скалит желтые от табака зубы. И Грифф правда хотел бы ощутить радость от предстоящего возвращения, как этот человек, но в нем нет ничего, кроме горечи. – Сынок, твоя жизнь наладится, вот увидишь.

– Вы правда так считаете? – он разглядывает розовощекого толстячка Мартина, у которого все нормально, но, возможно, сын вернется таким же, как и Грифф, и едва сдерживает себя от действительно животрепещущих вопросов: – А что вы сделаете, если вашего ребенка комиссуют, как меня? Он будет вам нужен?

И судя по лицу Мартина, он не смог промолчать. Водитель что-то говорит, возможно, даже пытается достучаться, как доктор Дженнингс, но Грифф быстро заскакивает внутрь, надевает наушники и вовремя вспоминает, что на мягкое сидение не стоит забрасывать ноги.

Остаток пути Грифф пялится в окно, во все глаза разглядывает ночную трассу, будто в ней найдутся ответы. Обезболивающее хрустит на зубах точно стекло, пока тревожная мысль захватывает разум: что же такое случилось с Эшем, чтобы тот замолчал?

В Бостоне за целый час он приговаривает половину пачки сигарет, да так успешно, что во рту ощущается привкус ацетона. Совершенно нет аппетита, но спроси его месяц назад, то чизбургеры ел бы денно и нощно. Хочется закрыть глаза и перестать чувствовать боль. Но, похоже, у жизни на него другие планы. Рассвет зажигает небеса на востоке, очередной водитель сверяет его документы с билетом.

Денег вполне хватило бы на самолет, но за пару часов вряд ли удалось себя успокоить и привести в относительную норму. По крайней мере, полдня пути без сна дало свои преимущества: мысли не стрекотали, как сверчки, а ползали словно улитки, когда он пешком добрался до залива Льюис.

Океан шепчет, шумит, брызгами украшает белоснежный ровнехонький пляж, последняя зелень под деревьями играет изумрудами на солнце, за ветром стелется в поклонах к земле. Все это так же красиво, как и было чертов год до, те же слова крутятся на языке. Грифф проговаривает про себя, что он наконец вернулся домой, и все хорошо, только вот…

Впрочем, разлечься, устроить под головой сумку ему ничто не мешает, как и спрятать лицо в локтевом сгибе, и притворяться, будто соль на губах исключительно от океанского воздуха.

Бежать от себя то еще удовольствие.

Новый сотовый вибрирует в кармане, заставляет почти пожалеть, что он сообщил номер Дженнифер.

«Будет непросто, но нужно долезть до дома, зализать свои раны и попробовать дальше жить», – по идее, доктор Дженнингс действительно пыталась помочь. Только ни она, ни остальные не объяснили, как быть, если все это заранее обречено на провал.

– Да?

Наглая и бесстрашная чайка тянет за шнурок. Грифф не прогоняет ее, дает надежду, точно удача наконец расщедрилась на здоровенного червяка.

– Так ты уже здесь, Грифф? – на плите что-то жарится, Дженнифер не умеет делать одно дело за раз.

– И тебе привет, – хмыкает он, рушит чайкины надежды и подгибает ногу.

Птица с возмущенным криком взлетает ввысь.

– Ага. Давай уже чеши домой, тут твои панкейки стынут, – улыбка слышна в мягком голосе. – Все равно такое извращение никто есть не будет.

Раньше он до хрипоты спорил бы, что панкейки с яблоком и морковью – пища богов, но сейчас, кроме рвотного позыва, упоминание любимого блюда ничего не дает.

– Джим?

– Нет, не вернулся, – Дженни переворачивает панкейк и усердно скребет лопаткой по сковороде. – Эш обиделся, но тебя ждет.

– Обиделся на что? – спрашивает он, когда откашливается от пошедшей не в то горло воды. – Молчит?

– Сегодня даже более обиженно, чем всегда, – как-то устало говорит она и наверняка подхватывает трубку плечом – эти звуки с другими не спутать. – Знаешь, мы, вообще-то, все на тебя обижены. За полгода ничего не сказал, не позвонил. Твой отец думал, что…

– Успеете еще отчитать, – кривится он и смотрит на пустой рукав.

Кто знает, может, вообще не стоило возвращаться. Мертвец Джиму вроде тоже был не особо нужен. Ведь действительно: как его использовать? Для фрик-шоу вряд ли сгодится, таким каждый двадцать третий или двадцать шестой возвращается. Вот ведь сорвал джекпот.

И что-что, а заставить себя подняться и пойти к закусочной действительно оказывается занятием не из легких. Проблема отнюдь не в боязни оказаться непонятым Дженнифер или в презрении отца.

Он правда боится испугать Эша тем, чем он стал.

3.

Злость клокочет внутри, скручивает желудок.

– Эш!

Голос разносится по чаще, фонарик в шестьдесят ватт светит далеко, но хотелось бы наконец выцепить знакомую фигуру и по возможности надрать той фигуре маленькие уши.

– Эш!

Четвертый или пятый час уже пошел, не видно ни зги. Он, как идиот, бегает по окрестностям, ищет брата, пока Дженнифер заправляет в закусочной, будто важнее этого нет ничего на свете, а маленький мальчик подождет до закрытия.

Собственно, то, что так не первый раз происходит – Грифф не перестает себя корить: надо было подняться наверх, а не набрасываться на хваленые панкейки и пару часов слушать бесполезный треп Дженнифер, – он смекает почти сразу, до ее скомканных объяснений. Джен просто пожала плечами и приняла заказ от посетителей забегаловки. Точно все это в порядке вещей.

Честно говоря, он ожидал хотя бы растерянного «О!», или «Мне жаль», или, боже, разве не пора перестать придумывать сказки, – «Ничего, Грифф, я рада, что ты вернулся живым». Он правда убедил себя, будто ей не плевать, в это, черт побери, хотелось верить. А она лишь улыбнулась, поставила безвкусную еду на стол и начала пересказ последних полутора лет мытарств и несчастий ее и Джима. Об Эше, ради которого он приехал, Джен почти ничего не сказала. Лишь бросила пару фраз и нечто формальное – «Вам с Джимом надо будет серьезно поговорить». О чем и зачем, конечно же, не ответила.

А потом, когда двух или трехчасовой пересказ, рассчитанный на урожай жалости, утомил его окончательно, – ах ты ж Господи, машинку пришлось поменять, фундамент переделать, горе-беда, наплыв клиентов спал, кошмар-кошмар, – Грифф поднялся на второй этаж, куда запроторили Эша из их домика на холме. И каково же было его удивление, когда кровать оказалась идеально застеленной, а окно открытым.

Домик, к слову, тоже оказался совершенно пустым, заполненными пылью, всяким хламом и пауками.

– Эш, прекращай! Мне уже в печенках твоя игра в прятки!

Прочесывать лес в одиночку – вообще отличная идея, из арсенала лучших. Но что ж, черт подери, делать, раз полицию вряд ли убедишь помочь: по словам Джен, за месяц уже третий случай, а еще только середина октября. «Сам найдется. Штрафа не хватало».

Дождевые тучи, похоже, следили за ним от Вашингтона. Первые капли бьют по носу, щекам, и Грифф искренне рад, что накинул на себя отцовскую ветровку, которую схватил у дверей.

Эш перестал говорить. Эш подрался в школе, выбил однокласснику молочный зуб, за что получил отстранение на три недели и обязательные посещения психолога. Эш часто исчезает из дому и возвращается под утро измотанный и уставший. И при этом мальчишке всего лишь семь лет.

Чудовищное попустительство как со стороны отца с недо-мачехой, так и соцслужб. Неудивительно, но от этого не менее мерзко.

– Эш, пожалуйста, – в любимом месте, том самом, из-за которого Эш пару лет назад заимел кукубитафобию – Грифф до колик смеялся, когда нашел в википедии нужный термин, – тоже братца не оказалось. – Я правда устал.

Любой ребенок просто избегал бы страшных воспоминаний, обходил стороной места, где случилось что-то нехорошее. Но Эш и в этом был особенным: после злосчастного Хэллоуна рано утром пробрался в его комнату, разбудил ни свет ни заря и заставил пойти посмотреть, что так сильно напугало, потому как ночью совершенно не поверил его объяснениям.

Храбрый, до безумия упертый мальчик, которому не только уши открутит Грифф, когда найдет. Как минимум, подзатыльник пропишет хотя бы за то, что тот выперся в дождь без плаща.

Чащоба заканчивается. В телефонном режиме родственники одноклассников, включая мать потерявшего зуб Билли, сказали, что Эша не видели. В списке возможных мест в пределах города остается только одно. Впрочем, Грифф не особо надеется на удачу, когда идет к дому тренера Уилсона.

Холодные, наполненные запахом водорослей дождинки громко стучат по капюшону. Нет, до свиста пуль им очень далеко, но от этого не менее жутко. Пальцы впиваются в корпус фонарика, гнут тонкий алюминий, и упрямства уходит непомерно много, чтобы прекратить давление.

Эш оборачивается будто в замедленной съемке, когда свет выхватывает худое тельце на желтой дорожке напротив уилсоновского окна.

– Эш, боже, как же ты меня напугал, – он подходит ближе. И братец смотрит на него огромными перепуганными глазами. Лицо кривится, дергаются уголки губ. Грифф переводит свет фонаря на промокшие насквозь красные кеды, а Эш весь поджимается и делает шаг назад. – Хэй, это всего лишь я, мелкий, – и он все-таки сбрасывает капюшон. – Я вернулся.

Ужаса в глазах Эша нет, что не может не радовать. Собственно, как и брезгливости с жалостью. Братец со свистом втягивает воздух, а когда Грифф раскрывает объятия, долго ждать Эша не приходится.

Тонкие руки обхватывают за талию, крохотное тельце дрожит так сильно, словно бьется в лихорадке. Грифф зарывается в по-девчачьи длинные волосы, гладит Эша по голове, прижимает к себе. И Эш плачет. Его Эш плачет и стыдливо прячет лицо в слишком большую для него белую футболку, – кто-то не только Гриффу вбил в голову мысль, что для мальчиков слезы непозволительная роскошь. Хотел бы Грифф посмотреть на Джима, когда вокруг валяются распотрошенные тела друзей. Хотел бы на много чего посмотреть, на реакции, достойные «настоящего мужчины», и показать последствия успехов воспитания. Но сейчас впервые за год стоит совершить правильный поступок:

– Уже все хорошо, Эш. Ты в безопасности, я рядом, – прижать к себе испуганного братика, и наконец всей глупой головой осознать, кого он едва не оставил наедине с целым миром.

Комментарий к Игра 2. Прятки

Грейхаунд – автобусная компания, которая обслуживает более 3800 пунктов назначения по США.

========== Игра 3. Молчанка ==========

4.

Эш обнимает его за шею и для большей уверенности скрещивает лодыжки на пояснице. Горячее дыхание и сопливый нос находятся в опасной близости от щеки, о чем Грифф не стесняется сказать, пока отряхивает от грязи мокрые кеды. Возможно, мелкий решил не обходить ручей, а пошел напрямик, другого объяснения у Гриффа просто нет. С третьей или четвертой попытки кнопки ветровки удается застегнуть, он воздает хвалу тому, кто придумал их размещать справа.

– А нечего было бросать ее где попало, – он сует кеды в карман и усмехается на растерянный взгляд Эша. Культей Грифф подхватывает братца под спину, в правой держит фонарь.

Эш смущенно утыкается в плечо и все так же отвратно молчит. Крохотное сердечко выплясывает в груди, и Грифф ощущает это нежное трепыхание, что разносит тепло по венам.

Дорога домой не занимает много времени, да и в общем-то сил. Эш посапывает у левого уха, дождь создает умиротворяющие мелодии. Беспокойство затихает, становится едва заметным, почти тупым. Соседка, миссис Перкинс, выгуливает свою овчарку и как-то недобро зыркает на них, будто они снова пробрались в ее сад, чтобы поохотиться на светлячков. Грифф ей улыбается во весь рот и, наверное, со своей бородой выглядит устрашающе. Старушка не по годам быстро сворачивает в переулок, тащит за собой заартачившуюся собаку.

– Прибыли, ваше высочество, – шепчет он и поднимается по ступенькам к крыльцу. В окнах света нет. Может, совесть Джен изволила проснуться. Из деревянной колонны торчит гвоздь, который он забил в очередном порыве доказать отцу что-то явно несущественное, и это действо после стольких лет обретает смысл: Грифф вешает туда фонарик. Эш безуспешно притворяется спящим. – Если бы ты по-настоящему крепко спал, то твои коленки не мяли мои ребра, – Грифф смеется, ведет головой и капюшон соскальзывает на спину.

Эш послушно слазит на пол в своих забавных носках с Микки Маусом, весь сжимается, точно в чем-то серьезно провинился.

Грифф стряхивает влагу с волос Эша, проводит по чуть потеплевшей спине.

– Иди в дом, я скоро приду.

Эш упрямо стоит на месте, не поднимает взгляда.

– Эш, я покурю и вернусь. А ты простынешь, если будешь здесь торчать.

Фиолетовое небо вспыхивает от серебряной полосы, – другие земли, но грозы те же. Эш становится будто еще меньше, вжимает голову в плечи, и Грифф не выдерживает – достает из-под коврика ключ, тайное место которого не меняли годами, и распахивает жалобно скрипящие двери.

– Ты знаешь, где сейчас лежат полотенца? – Эш зябко обнимает себя за плечи, кивает. – Как переоденешься и добудешь парочку, иди на кухню.

В принципе, было несложно догадаться, что с бытовыми задачами возникнут проблемы – Грифф выживал или на больничной еде, или на фаст-фуде, – но когда даже чертова плита показывает характер, он едва сдерживается от того, чтобы сдаться и подсунуть Эшу холодные панкейки.

Музыка едва слышно звучит в колонках, чайник весело бурлит на огне. Эш продолжает играть в молчанку, но хотя бы сидит в теплом свитере.

– Ешь уже, страдалец, – Грифф лохматит подсохшие волосы Эша, забрасывает и разворачивает полотенце у себя на плечах. – Съедобно. Лично проверял.

Какао-порошок как стоял на второй полке у окна, так и сейчас стоит, только пылью припал почем зря. Банка оказалась полной по самую крышку, что довольно странно: Эш всегда любил пить какао перед сном.

– Маршмеллоу я вряд ли найду, но с молоком будешь? – Эш быстро вытирает щеки, утыкается в тарелку и принимается усиленно ковырять еду. – Эй, ну ты чего? Не бойся, я не стану ругать. Что тебя мучает?

Он садится рядом, кладет руку на плечо, которое все еще почему-то сотрясает дрожь. Эш поворачивается, открывает рот, чтобы что-то сказать, но…

– Ребята, я дома! – с порога кричит Дженнифер, Эш снова горбится, соскакивает с табурета, бежит к лестнице и пропускает мимо ушей просьбу Гриффа остаться. – Ну вот. Я же говорила, он вернется. Всегда возвращается, – хмыкает она, когда Эш проносится мимо нее наверх, и ставит бумажный пакет у холодильника. – Сможешь остальное принести из машины? Там такой дождь начался! Хляби небесные разверзлись! Хоть бы Джим не…

– То есть ты шарилась по магазинам? И в полицию так и не позвонила? – Грифф крутит в руках пакет молока.

– Ну, а смысл? – Джен приторно-сладко улыбается, хлопает ресницами.

Когда-то он повелся на эту псевдо-наивность, после того как мать Эша укатила в неизвестном направлении и освободила вакантное место. Голос был за нее, если, конечно, Джим брал его желания в расчет. И, признаться, Грифф уже не раз об этом пожалел.

На тетрапаке пропавший ребенок, в этот раз слишком уж похожий на Эша. Такой же щуплый, светловолосый, улыбчивый мальчик.

– Это не наводит тебя на мысль, что надо быть внимательнее? – он поворачивает стороной с фото к Джен. – Меня здесь не было всего год, и что вы с ним сделали? Почему он боится говорить при тебе и не отвечает на мои вопросы?

– Тебе стоит об этом потолковать с Джимом, – Джен ставит продукты в холодильник, даже не считает нужным обернуться к нему.

– А у тебя языка нет? Рассказать не можешь? – он перехватывает ее руку и заставляет посмотреть в глаза.

Дженнифер долго молчит, взвешивает слова. После мягко высвобождает запястье.

– Это, Грифф, касается только вашей семьи.

5.

Все предсказуемо заканчивается криками, как, впрочем, и два года назад, когда их отношения вышли на новый уровень. Правда, тогда еще Джим считал за необходимое вклиниваться и напоминать в красках о его месте.

Сумка с грохотом опускается на пол гостевой комнаты, Грифф садится на кровать и трет горящие веки. Снова вернуться к самому старту. Ну хоть в этот раз будет больше шансов на студенческий заем.

Смех царапает горло, ползет к губам. Грифф прижимает руку к плечу и позволяет себе упасть спиной на кровать. Какая потрясающая эволюция мысли: от почти воплощенного желания закончить свои земные дни до первых несмелых мечт о будущем, в котором нужно получить профессию. Другой вопрос, конечно, кто и куда возьмет калеку с посредственным SAT-ом*?

В соседней комнате льется вода. Мелкий как влез в ванную, так и основал там поселение имени себя, и Гриффу хочется верить, что Эш наконец согреется.

Культя в ярко-розовых шрамах, волосы на предплечье подсвечивает мерцающая лампочка на потолке. Кожа чуть стянута, слегка зудит, кость противно ноет. Действие ибупрофена закончилось где-то на середине игры в прятки.

Рай на поверку оказался чем-то невнятным. Идеализация дома сыграла с ним злую шутку, а может, все из-за того, что память решила на время избавиться от дерьмовых эпизодов, о чем теперь напоминает буквально каждый гвоздь.

– Ты там себе жабры еще не вырастил? – он стучит костяшками в двери ванной. Братец, конечно же, молчит. – Ну, кто не спрятался – я не виноват.

Ручка проворачивается легко. Эш даже не запирался. В стаканчике на раковине стоит одинокая детская зубная щетка, в запотевшем зеркале, которое прочертили капли конденсата, отражается уткнувшийся носом в колени Эш.

Холодная вода стекает с языка в глотку, смывает горький привкус таблеток. Грифф трет шею и опускается рядом с ванной, прислоняется к кафелю и пробегает пальцами по мокрым волосам Эша.

– Что, чемпион, у тебя тоже был паршивый год?

Внимательные зеленые глаза вцепляются в его лицо. Да, не мешало бы побриться, с такой рожей только и говорить по душам. По-хорошему надо бы извиниться, что свалил, повелся на золотые горы, но его хватает лишь на зачерпывание пены и ее водружение вначале Эшу, а потом и себе на голову.

Ответный мокрый удар прилетает сразу же – по лицу течет пахнущая апельсином вода, заливает футболку, и лучше, чем вся музыка на свете, звучит мелодичный смех Эша.

– О, сэр, вы зря вступили в этот бой! – щурится он и идет в контрнаступление на пенный флот.

Спустя какое-то время адмирал Эш лежит у себя в каюте, завернутый в одеяло по самый нос, и, что странно, без перепонок между пальцев, пока Грифф убирает с пола океан. Подлая губка поначалу выскальзывает из нескладной руки, а после все-таки вживается в роль.

Быстро ополоснуться, вытереть покрытую буровато-розовыми пятнами ожогов кожу, переодеться, забить на культю, а эластичный бинт запихнуть в аптечку поглубже. Он не вытирает зеркало, выходит и плотно закрывает дверь.

На часах маленькая стрелка смело тычет в цифру десять. Грифф глядит на с вызовом уставившегося Эша, и у него не возникает желания спорить. Он прячет аптечку в сумку, ложится рядом и выключает прикроватную лампу.

Сердце бьется уверенно, никуда не спешит, даже когда Грифф закрывает глаза. Пару часов слышно легкое сопение слева, а после холодные любопытные пальчики крадутся по его лицу, изучают глубокие борозды шрамов, что протянулись от виска к шее, касаются колючего подбородка и губ. Грифф хмыкает и слегка прикусывает мягкие подушечки.

Эш мгновенно замирает, точно сурикат, и когда он касается живота в успокаивающем жесте, братец вскрикивает и выставляет руки вперед.