Текст книги "По кругу: первый, второй, третий (СИ)"

Автор книги: Юрстэрки Кихохимэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

То было внезапным, непредвиденным явлением. Ничего не могло предвещать такого обстоятельства, когда ты, спокойно существуя, выполняя свои преждевременные обязательства, как одна из стран, имеющая влияние, а в былом прошлом числившаяся самой крупной из когда-либо существовавших государств с колониями на всех континентах, вдруг начинаешь изредка замечать некоторые странности, проявляющиеся постепенно, как некая неизлечимая болезнь, от которой, без всякого драматизма, а только по чистому факту, лишь один путь – в гроб, – начинаешь потихонечку меняться в другую сторону, стараясь балансировать между теперешним “я” и новым, о котором другим странам знать не следует.

Страдаешь, разрываясь на части. Истязаешь себя, но не издааёшь ни звука. Не требуешь помощи от других. Всё сам, как и всегда. Доверять никому не стоит – это оборачивается другой стороной монеты. Так было с Америкой, так было с Францией, так будет и в новом времени, когда всё накалится до такой степени, что страны будут заняты не столько холодной политикой, трактующей санкциями, а новой войной, где мир расколется на две составляющие и будет вести борьбу за право стать не просто победителем, а всеобщим владыкой.

Но то будет лишь в ближайшем непредвиденном будущем, а сейчас, в настоящем, лишь скулёж в некогда ярко-солнечной, изумительно прекрасной, чарующей достойно своей красотой комнате, потерявшей свой преждевременный блеск; витражные окна покрыты неаккуратно чёрной плотной краской, из-под которой даже озорной лучик солнышка не сможет прорваться, а вся мебель, раздробленная на части, выкинута наружу, вон, и лишь только смятая занавеска в тон флагу, служащая одеялом, а порой и подушкой, спокойно ещё сохраняет свою целостность в этом месте.

Приходя сюда уже без всяких протестов, он снова становится сломленным. Зелёные глаза тухнут, теряя свою живость, становясь подобными вязкой тине, – и весь его задорный, неспокойный характер превращается в апатичный, когда уже всё равно, и даже не ждёшь спасательного звонка, да и эсэмэски, чтобы вырваться из этой бездны.

Англии здесь нет. Англия живёт лишь тогда, когда нужна его маска другим странам; тогда он становится тем, кем есть, полунастоящим, с сочащейся кровавыми слезами дырой в душе. В остальном же Артур просто сидит, но новый удар не заставляет себя ждать: стремительная боль в области живота, из-за которой он падает на колени, искалеченной рукой хватаясь за него, стараясь тем самым уменьшить своё страдание, но всё тщетно. И когда его хватают за волосы, ударяя о мраморный пол, разбивая нос, – следом, вместо плача и мольбы о пощаде, о том, чтобы всё это прекратилось, звучит лишь смех.

Обезумев здесь, он уже не видит в этом ничего аморального, противозаконного, он воспринимает это как должное. От самого себя. От чего и не может избавиться. В чём сам и виноват.

***

Америка. Его Америка. Младший братик, которого он так долго и трепетно растил; чью колонию выделял больше других, оберегал от чужих посягательств – спокойно вышвырнул его из жизни, причинив душевную боль. Было ли Джонсу так же тяжело, как Артуру в те моменты, когда они встречались на поле боя? Когда один хотел всё остановить, готовый на любое условие, а второй желал независимости и понимания? Было. Альфред с грустью вспоминал прошлое и с огромным желанием старался вернуть былые отношения. Однако выросшая стена, надлом отношений не могли дать этому ход. Самопровозглашённый герой оставался таким же беззаботным, готовым помочь любому. Он никогда не боялся трудностей и всегда оставался жизнерадостным, а дерзкий пират, нацепив маску джентльмена, стал только куклой, именуемой «Великобритания», знающей, когда надо улыбнуться, пожать руку, поругаться с Францией, отчитать Альфреда, да и не забыть традиции, как, например, в нужное время выпить чай.

И всё же Америка не сдавался. Он следил за своим наставником, оставаясь в тени. Когда начиналось собрание и недовольный из-за новой проделки Северной Италии Людвиг толкал свою речь, Альфред посматривал на страну, сидевшую напротив него, безэмоционально слушавшую и иногда что-то записывающую в блокнот.

Вдруг у скучавшего Франции появилась шальная мыслишка. Он, наклонившись поближе к своему соседу, что-то прошептал ему на ухо, при этом невинно улыбаясь, на что Англия поначалу тактично сдерживался, потом сделал несколько намёков, пихнув Франциска в бок, чтобы тот от него отстал. Но когда бочка терпения, наполнившись до краев, не смогла больше в себя вместить, пришёл неминуемый «бум»: не сдерживая свой порыв, Артур бросает ручку и, быстро взяв Францию за грудки, начинает кричать, с ненавистью смотря тому в глаза:

– Да ты в своём уме?!

Ждавший этого, но показывающий всем собравшимся свой невинный и беспричастный вид Франциск, моментально меняясь в выражении лица, берет его тоже за кофту, вторя ему:

– В своём, а что насчёт тебя?

Слово за слово, начинается словесная перепалка. Людвиг, силясь, пытается остановить их словами. Россия лишь улыбается, размышляя о том, стоит ли ему вмешаться или просто пока подождать. Китай лишь фыркает и отворачивается, а эмоциональный Феличиано прыгает из стороны в сторону, держа заготовленный белый флаг, стараясь их остановить. Неудачно приземляется на правую ногу и решивший в этот момент разнять их Германия падает вниз на пол, придавленный Варгасом. Лишь Джонс спокоен и недвижим. Он, не в былом ему поведении, просто молча наблюдает. Почему-то сейчас Америка почувствовал обиду. Но точно не может сказать на кого: на Англию ли, на Францию? Новое овладевшее им чувство не давало покоя и заставляло быстро найти ответ.

– Пожалуйста, успокойтесь, – подаёт свой голос Канада.

Никто не обращает внимания на его попытку, даже Япония, сидевший рядом, лишь утвердительно качнул головой, а сам пошёл в сторону Италии и Германии, у которых намечалась небольшая ссора на тему неосторожности.

Таким образом, перепалка, которую случайно создал Франциск, закончилась всё же вмешательством героя, схватившего резко Англию за локоть и, попрощавшись со всеми в привычной манере, бросив холодный взгляд в сторону Франции, силком выпроводившего бывшего опекуна за дверь, а после, не отпуская, быстро шагая, направившегося в заведомо знакомое только ему место, не обращая внимания на попытки пленника вырваться.

– Америка, да что на тебя нашло? – сколько бы он не спрашивал, в ответ ему лишь пугающая тишина.

Такое странное поведение обеспокоило Артура, и точно не пришлось по душе. Поставив галочку, что непременно отчитает за это Джонса, он решил перестать тратить силы и спокойно следовать за ним. Кто знает, вдруг тот вытащил его насильно из зала неслучайно, а чтобы сказать что-то важное или, напротив, найти причину для дальнейшего мордобоя.

Ситуация круто меняется: Америка, резко развернувшись, толкает его в стену, об которую тот больно ударяется спиной, со злостью посмотрев на Джонса. Возмущение, готовое вырваться наружу, не находит нужную дверь и остаётся за ней. На смену приходит непонимание. Англия видит, как тот дрожит, – голова опущена, челка закрывает глаза, губы же тихо, но внятно повторяют слова:

– Почему… – не ожидая ответа, а просто, выдавая из контекста мысли, роившиеся в его голове, – всё так… почему?..

Будучи в замешательстве, Англия не знает, что ответить. Делает попытку дотронуться до его плеча. У него это получается, но последующая реакция ставит его в тупик: Джонс ударяет своей рукой по его, прокричав:

– Не трогай меня! – а потом, держась за плечо, отходит на пару шагов назад, всё так же смотря в пол. – Прости, – извиняюще улыбается, нервно смеясь. – Я просто подумал, что это наилучший путь решения вашего конфликта, – и от прежнего сосредоточенного, даже немного подавленного Джонса не осталось и следа. Он снова улыбается, готовый получить по голове за подобный поступок.

Великобритания какое-то время молчит, ожидая от Америки чего-то непредвиденного. Сдавшись и сослав всё на новую безумную идею, кое тот любит время от времени внезапно озвучивать, или, как, например, сейчас, воплощать в жизнь, подходит к нему и тянет за щеки в разные стороны, как раньше, в детстве, когда тот в чем-то провинился, а его старший брат таким вот способом ему говорил, чтобы впредь так не делал. Не очень он любил насилие, особенно над детьми, да и чувствовал сам корень вины, если заставил бы тогда своё маленькое чудо плакать.

– Больше никогда не смей так делать.

– Профти… профти… Англия. Я больше так не буду.

Немного ещё помучив, тот, глубоко вздохнув, отпускает покрасневшие щёки, на что Джонс начинает их тереть, причитая вслух что-то неразборчивое, и Англия, бросив тому через плечо прощальные слова на родном языке, уходит, оставляя Америку одного.

– Фух, – облегчённо выдыхает Джонс, оседая на пол, запрокидывая голову назад, соприкасаясь с холодной стеной и закрывая глаза.

Ещё немного, и он не сдержался бы и довёл всё до душевного разговора, которого ему так не хватало. Но он не мог. Теперь он независимая страна и должен казаться сильным, а не распускать нюни на плече того, кто так его ненавидит, но хорошо это скрывает за лживой фирменной улыбкой.

– А ведь раньше она была другой, – Альфред поднимает руку вверх, указательным пальцем рисует в воздухе кружок, а потом, не отрываясь, пририсовывает к нему ломанные линии.

Склонив голову набок, на его лице отображается грустная улыбка.

– Почему всё-таки с Францией у него отношения другие?..

Как дождь в ясную погоду вспоминается сегодняшний случай, когда Франциск, поймав его взгляд и, наверное, что-то поняв, пододвигается ближе к Кёркленду, касаясь того плечом, по-собственнически сначала кусает за ухо, а лишь потом говорит какие-то слова. Сжав сильно кулак, Джонс ударяет им по ковру, закусив губу.

Таких тёплых моментов между ними было очень много. За то время, что пришлось Джонсу следить за ним, он видел, как Франциск то невзначай обнимает Англию, то в шутку целует ему ладонь, гладит по волосам, перебирая их, сравнивая их по-французски с какими-то только ему понятными вещами, а один раз даже на руках нёс. И, как бы не хотел блондин этого признавать, но он ревнует, потому что и сам хотел бы хоть раз вот так вот просто взять и крепко-накрепко обнять Англию, без какого-либо предлога, а потому что хочется, заворожённо смотря в его прекрасные травянистые глаза, по-нежному улыбаясь и чувствуя, как собственное сердце лихорадочно стучит, а ноги немного, но подкашиваются от этой близости, от запаха, от самого Арти.

Но, к сожалению, отношения Франции с Англией, как те же отношения Америки с Англией, – были, как гром и молния. Если с одним у него были постоянные сражения, перепалки, то с другим – Война за независимость, разрушившая многое, что было создано между ними.

– Альфред, – немного помолчав, с беспокойством смотря на брата, переминаясь с ноги на ногу, произносит появившийся Канада, – т-ты в порядке?

Альфред, погружённый в собственные мысли, не слышит вопроса брата.

– Альфред! – подходит к нему, садясь на корточки, помахав ладонью около глаз и, увидев отклик, повторяет вопрос:

– Ты в порядке?

– А, Мэттью, и ты здесь, – с радостным мотивом, пропел тот, вставая. – Да в порядке я, в порядке. А что, собрание всё же кончилось?

– Когда вы с Англией ушли, то и другие решили так же поступить, – качнув плечами, посмотрев по сторонам, – а где он?

– Ты про Артура? Так он уже ушёл. Как всегда, злой и недовольный, – разведя руками, мол, я ни в чём не виноват.

Мэттью протестующе помотал головой.

– Нет, я про Франциска. Он сказал, что догонит вас, но, видать, планы изменились, – неопределённо произнёс Канада.

Америка не знал, что им руководило в этот миг. Он просто сорвался с места и побежал, не сказав ничего брату, заставив его ещё больше забеспокоиться. Куда, зачем и ради чего? Эти вопросы не рождались у него, просто он больше не мог терпеть этого. Он вдруг понял, что если так и будет стоять на месте, то навсегда потеряет Артура и не сможет найти нужный ключ. Всё превратится во вражду, как сейчас между Россией и Украиной. Он ведь искренне не хочет, чтобы «старший брат» от него отдалялся, даже если придётся пойти против Франциска, устроив Третью Мировою войну, он пойдёт на это. Да, дурак, да, многие это не оценят, другие отвернутся, но и найдутся те, кто всегда его поддержат, этакие шестёрки.

Выбежав из здания, он ловит такси, чуть ли не падая перед водителем, на что получает бранную речь. Быстро открывая дверь, запрыгивает, впопыхах доставая сто долларовую купюру. Общий язык с таксистом найден.

– Так, мистер, куда ехать? – посматривая то на молодого человека, так вероломно вломившегося, то на «большую» бумажку в руках, благодаря которой ой как хорошо нагуляется, да и жене чего подарит, может быть, проговорил мужчина.

– Э-э…? – замешательство отразилось на его лице, а ведь вопрос прост, но ответа у Америки не было: куда? В остановившийся отель, где проживал Артур и, вполне вероятно, куда он уже добрался? Приехав. Встретившись с ним лицом к лицу, что он ему скажет: как соскучился? Как ему его не хватало все эти годы? Как хочет, как и прежде, будто они вернулись в детство, чтобы тот потрепал его нежно по голове или же рассказал какую шутку? Прочитал сказку на ночь и посидел с ним, пока тот не заснёт мирным сном? Это ведь смешно! Джонс сам отказался от всего, да и зеленоглазый не так может понять это, или, разозлившись, закрыть перед ним дверь. И тогда – что ему делать?.. Нет. Не то. А если поискать Франциска? И опять встаёт вопрос: найдя его, что сказать? Что случайно объехал все бары, чтобы узнать один ли он или в компании кого-то ещё? Но ведь это странно. И так тоже он не мог поступить; плечи опустились, как и голова, дрожащим голосом выдал:

– Я не знаю.

Таксист цыкнул, закатив глаза.

– Ну, юноша, я тогда вас повожу, а вы к тому времени определитесь, – не из-за сострадания сказано было, а только по чистой жадности. Он бы рад взять и вышвырнуть пацана, но понимал, что получит лишь копейки за весь рабочий день, а тут прям куш упал, надо немного “поматросить” этого паренька, а потом можно и бросить.

***

Одна улица сменялась на другую. Толпы людей ходили, весело смеясь, о чём-то разговаривая, лишь в сердце Америки была неопределённость, потому что он не мог точно сказать, чего хотел на самом деле, а только ходил по краю, боясь заглянуть в бездну. Боялся быть отвергнутым, непонятым, а ещё больше: ошибиться.

Перевести в шутку – не проблема, но не тогда, когда в твоё сердце вонзаются кинжалы. Ты дрожишь, по-глупому улыбаясь, стараясь провалиться сквозь землю, про себя говоря о том, что лучше бы этого не было, лучше бы я пошёл другой дорогой, и пока этого не произошло, ты можешь томить себя множеством положительных исходов или, напротив, готовить себя к худшему. Рано или поздно, но конец придёт всему.

Смотря с грустью в окно такси, он думал о везение человеческой жизни. Ведь она не такая, грубо говоря, бесконечная: они рождаются, взрослеют, находят любовь, стареют и умирают, – памятник да земля, где они будут погребены, хранит о себе ещё какие-то воспоминания. А странам такой роскоши не дано. Они похожи телом и эмоциями на людей, но они другие. Они способны любить, чувствовать боль, но не могут быть вместе, как бы сильны не были их чувства. Только политические отношения – тот тонкий край верёвки, способный оборваться из-за глупой ошибки, сказанного слова или агрессивного поведения. Хрупок, но так ценен, дорог, и, увы, недолог.

Оказавшись в длиннющей пробке, таксист, взяв со второго сиденья еду, открыв крышку, начал есть, игнорируя пассажира. Да, не воспитан и жаден, но такова уж человеческая его природа, – и что, что он везёт на заднем сиденье саму Америку. Такую же «Америку» можно встретить и в любом названии, и в любой реплике политика, а если и вправду узнает о том, что этот парень – целая страна, то откроет глаза на новые вещи прямо в психиатрической больнице.

Не обращая никакого внимания на таксиста, Джонс в размышлении всё любуется прохожими, пока не замечает знакомую шевелюру и одежду, – глаза его расширяются и он, не давая себе отчёта, подрываясь с места, открывает дверь и выбегает. Таксист, только и успевает, что заглотнуть лапшу и, кроя матом, сыпать на него угрозами. Рыбка сорвалась.

***

Бежать, бежать и не останавливаться. Он не должен потерять его из виду. Во что бы то ни стало сделает невозможное (?), но схватит его за локоть и остановит.

– Франция! – когда приходит осознание, что сейчас их разделит светофор и туча машин, срывается на крик, продолжая, задыхаясь, бежать.

Он не глупый, а даже хитрый, настолько хитрый, что, слыша его, не оборачивается, а только, ускоряя шаг, идёт дальше.

Раз… два… три… Красный свет. И одна за другой машины быстро-быстро, сменяя одна за другой, едут. Америка не успел, он снова остался где-то позади, так и ничего не добившись.

***

Прошло пару недель с того собрания, но никто из этой троицы так и не удосужился друг с другом поговорить. Америка при новом президенте старался казаться дружелюбным, выполняя разного рода поручения, на досуге придумывая санкции. Так отдался этому делу, что досадливые мысли об Кёркленде более его не беспокоили. Да и сделал всё возможное, чтобы не затрагивать вопросы, касающиеся Великобритании или Франции. Собственно, зачем ему ещё больше проблем, когда есть Куба? КНДР? Та же Сирия. Ведь и вправду есть, чем заняться, а не бегать по лабиринту, отыскивая нужный поворот к выходу.

С Артуром было всё намного хуже. Изнывая в той мрачной комнате, он дошёл до селфхарма. Сейчас только боль заставляла его ещё трепетаться. Измученная улыбка, та же самая атмосфера и запах крови. Его собственная. И стук каблуков, эхом стучавших по перепонкам. Звук открывающегося ножа, а следом и рана на щеке. Его Великое зеркальное отражение, насмехаясь, ударяет носком ботинка по подбородку, до хруста, ломая челюсть. Садится рядом на колени и насмехается над его жалким положением. Он никому не нужен, никто его не спасёт, лишь раны будут жить с ним. Всегда. Это ему наказание за то, что не смог защитить, когда была такая возможность. Слабые должны получать по заслугам. А нынешний Артур не способен дать отпор.

Франциск, попивая из бокала вино на своём балконе, смотрит на чудесную ночь. Он всё отлично знает и понимает, но молчит, наслаждаясь глупостью этих двоих. Америка чувствует что-то большее по отношению к Англии, чем дружеские чувства, но никогда этого не поймёт без соответствующего пинка. А такого не произойдёт. Франциск не позволит этому несносному мальчонке забрать его Англию, он просто будет наблюдать, как тот, цепляясь за шипы, будет отдёргивать всякий раз руку и стараться всё перевести в шутку. Герой, боящийся ответственности. Да недалеко ушедший второй, живущий прошлым, мечтающий повернуть время вспять. Но ни ритуал, ни магическая сила, не помогут ему избежать настоящей реальности. А Франция, как никто другой, это знает.

Завтра наступит новый день. Собрание. Вещи собраны. Нужные документы взяты. Пора в путь. Всё вернётся на круги своя:

Тот, кто не способен показать настоящего себя, будет требовать голоса.

Тот, кто может раскрыть глаза, сохранит молчание.

И тот, кто способен спасти первого, пройдёт мимо.