Текст книги "Папочка против (СИ)"
Автор книги: yourwriterellen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
– У вас какие-то проблемы? – он с отвращением посмотрел на Сьюзен и громко фыркнул.
Это могла быть немыслимая и жестокая дуэль двух скверных характеров.
– Проблемы будут у тебя, если ты не уйдёшь с моего пути. Эйприл, пойдём!
Но девушка не сдвинулась с места. Всё это время она беззвучно плакала за спиной Гарри, и когда её буквально застали врасплох, вдруг хлынула откуда-то взявшаяся гордость.
– Что вам от меня нужно? Вы никогда не парились обо мне, я была предоставлена сама себе и делала то, что хочу! Вот и сейчас оставьте меня в покое. Я здесь счастлива!
Эйприл посмотрела на Гарри и снова вернула взгляд к матери.
– Я люблю Гарри, – выпалила она, сотрясая своим признанием всю планету Земля.
Две пары глаз уставились на неё в удивлении. Стайлс уже рыл себе могилу и выбирал поминальный марш. Но Эйприл и не думала успокаиваться.
– Да, у нас настоящие чувства, не то что у вас, вы ни черта в этом не понимаете. Я люблю его, а он любит меня, вот и вся правда! Я хочу остаться с ним, – девушка схватила Гарри за руку, но он резко отстранился.
Вид у него был такой, словно ему только что признались в любви. Ах, погодите-ка…
– Эйприл что ты такое говоришь? – Сьюзен побледнела.
Если она была готова пережить мысль об обмане дочери, то её роман, хоть и с красавчиком, но с довольно взрослым красавчиком с ребёнком, приводила её в состояние агонии.
– Да, Эйприл что ты несёшь? – вдруг очнулся Стайлс, выдернув свою руку из её.
Эйприл в удивлении уставилась на Гарри.
– Скажи им! Скажи им всю правду, что у нас чувства!
– Что-о-о!? – закричала мать Эйприл.
Казалось, весь аэропорт следил за разворачивающейся драмой. Даже охранники стояли в сторонке, переговариваясь между собой, действительно ли Эйприл – любовница Гарри. И только Эндрю безучастно покупал билеты. Поругаются и помирятся. Ничего страшного не произошло. За колледж, правда, обидно.
Но там, на другом конце заинтересованного Хитроу, молодая девушка чувствовала, как земля уходит из-под её ног. Лёд во взгляде Гарри заставлял толпы мурашек пробегать по её спине.
– Нет у нас никаких чувств, что ты городишь? – Стайлс подошёл к Сьюзен, стараясь держаться как можно дальше от Эйприл. – Послушайте, между нами никогда ничего не было, это лишь её выдумки, чтобы остаться. Она не более чем няня моей дочери, я знал, что она собиралась поступить в колледж, простите, это моя ошибка. Но ей нужны были деньги, не оставлять же беднягу на улице.
Эйприл пошатнулась. Кажется, весь аэропорт, да что там, весь Лондон слышал, как гулко разбивается об этот полированный кафель её сердце. Слезы застыли в голубых глазах девушки, пока она переводила взгляд с пустых глаз её любимого на победную улыбку матери. Острое копьё предательства пронзило её душу насквозь. Она была готова умереть на месте, потерять сознание, ей не хватало воздуха, она не могла поверить…
– Что ты такое говоришь, Гарри? – шёпотом прохрипела она, игнорируя поток слёз, что, как и её сердце, разбивались о холодный кафель.
Такой же холодный, как и Стайлс.
– А как же то, что м-мы п-пережили?
Гарри сжал челюсти и снова обратился к Сьюзен. Он был таким же, как и в их первую встречу. Надменный, равнодушный, чужой.
И Сьюзен Дей, конечно же, поверила ему.
– Мы летали в Париж, она должна была сидеть с моей дочерью, – с леденящей душу сталью в голосе заявил он. Женщина коротко кивнула, не сводя глаз с дочери, которая прожигала в Гарри дыру своим убийственным и убитым взглядом. – Если позволите, я принесу её чемодан. Остальные вещи вышлю потом. Оставьте адрес.
– Ладно, – она сдержанно кивнула.
Боясь смотреть в глаза Эйприл, Гарри поспешил обратно в кафе, где ничего не понимающая Грейси ждала двух членов своей семьи. Она посмотрела на убитого горем и своей глупостью папу, поджала губы и ничего не сказала. Грейс просто ждала, когда придёт Эйприл, они закажут гранолу с йогуртом и поедут домой.
Но когда Стайлс схватил дрожащими руками её чемодан, в груди девочки зазвенел колокольчик тревоги.
– Папочка, а где Эйприл?
Мужчина замер, при упоминании её имени. Он уставился в стекло перед собой, за которым молча умирала часть его жизни, и вернул взгляд к дочери.
– Подожди меня здесь, родная.
Прекрасные бабочки, нарисованные самыми красивыми красками, вдруг стали чёрными, как смоль, и с каждым равнодушным взглядом, направленным не в её сторону, превращались в пепел. Эйприл наблюдала за тем, как мать забирает из его рук её чемодан, как в замедленной съёмке.
Её убили, растоптали, уничтожили, сравняли с землёй, передали в руки палачу, и, чёрт подери, лучше пусть ей вырвут сердце, чем отрубят голову.
Эйприл сглотнула, и Гарри развернулся, чтобы направиться обратно в кафе, к своей дочери, к своей обычной жизни, и тогда их взгляды столкнулись. Её голубые глаза потухли. Кроме боли и разочарования в них не было ничего. Зелёные глаза оставались прежними. Это был всё тот же Гарри. Тот, в которого она влюбилась. Жестокий, надменный, эгоист и сноб. Она не имела права ждать от этой истории другого финала, где в подвенечном платье идёт к нему, стоящему у алтаря с татуировщиком Стю, а Грейси бросает в неё отвратительно-розовые лепестки роз. Всё рухнуло в один миг. Всё исчезло. Осталась лишь холодная мать, холодный аэропорт, холодный взгляд, затянутый поволокой раскаяния.
– А как же Грейси? – прошептала она, вспоминая о самой маленькой части её жизни, но такой большой части её сердца.
Он ничего не ответил, опустив взгляд и покачав головой. Мерзавец. Язык не поворачивался сказать о том, как она его любит, но она любит, безумно любит этого подлеца и просто не готова с ним попрощаться.
И тогда Гарри ушёл. Обошёл девушку, а вернее, то, что от неё осталось, стороной и нырнул в кафе, в свою прежнюю жизнь, оставляя за собой лишь шлейф терпких мужских духов. Эйприл погибла в тысячный раз за эти полчаса. Она закрыла лицо руками и покачала головой, отказываясь поверить в происходящее.
– Я купил билеты, – из неоткуда снова появился Эндрю. – Вы объясните, наконец, что произошло?
Сьюзен вдруг смягчилась. Она схватилась за ручку чемодана Эйприл и подошла к дочери.
– Потом объясним, – блондинка поджала губы и перевела взгляд на стеклянные двери кафе, за которыми разбитый мужчина пытался успокоить маленькую плачущую девочку. Она вырывалась изо всех сил, она хотела к Эйприл, и, если бы девушка не была оглушена и ослеплена болью разбитого сердца, она бы обязательно побежала к ней. – Пойдём, нечего здесь оставаться. Мы и так устроили цирк.
Тело не слушалось Эйприл, но на ватных ногах она стала идти за матерью, не оглядываясь и не плача. Её сказка закончилась по самому страшному для неё сценарию. А в голове крутилось одно:
«Я больше его не увижу».
========== Эпилог ==========
Солнце неестественно-ярко светило над Лутоном, заставляя своих горожан покинуть уютные домики и отправиться радоваться очередному ясному деньку перед угрожающе хмурой осенью, что уже наступала на пятки последнему месяцу лета.
В небольшую комнату, увешанную плакатами всяких певичек, фотками с многочисленными друзьями и картой Республики Кубы, не попадал ни один луч света. Пахло сигаретами и сырными Принглс. Из колонок доносился голос Дина Винчестера. А на небольшой кровати, усыпанной подушками и разной плюшевой тварью, сидела молодая девушка. Вернее, её тень.
Дверь в комнате скрипнула. Кровать прогнулась под весом отца. При одном лишь взгляде на дочь его сердце готово было выпрыгнуть из груди и врезаться в её, лишь бы оно снова билось, снова функционировало и посылало кровь к этим впавшим щекам. Он погладил её по спине и зажмурился от боли, нащупав остро выделяющийся позвоночник.
Эйприл повела плечами.
– Я сериал смотрю, – сухо ответила она.
– Ты смотришь в стену.
Эндрю заметил ноутбук, который, вообще-то, лежал за спиной девушки и тяжело вздохнул.
Они всё давно поняли. Ещё там, в аэропорту, когда Эйприл практически потеряла сознание, услышав объявление о том, что они должны направиться в самолёт. Было ясно, как этот августовский день, что их дочь впервые влюбилась, и что этот подонок разбил её хрупкое сердце. И после семи бессонных ночей, наполненных мучительным криком, плачем и стонами от боли их со Сьюзен дочери, они пришли к решению не убивать этого Стайлса тире директора крупной строительной компании. Эндрю собирался в тот же день вернуться в Лондон и начистить этому мужику морду, но так он сделал бы лучше лишь себе. Эйприл продолжала быть разбитой. Они просто решили её не трогать, попутно давая бешеные взятки местному колледжу и иногда отправляя в её комнату подружку-Медди, которая впала в не меньший шок от всех новостей.
Жизнь обещала наладиться, но в один из дней, сегодня, кто-то позвонил в дверь.
Дей не отреагировала, прожигая потухшим взглядом стену перед собой. Она давно перестала его ждать. Две недели прошло. И телефон, нарочно разбитый о тот злополучный кафель в аэропорту, предательски молчал.
– Эндрю! – с первого этажа прогремел голос её матери.
Мужчина сжал челюсти, испуганно уставившись на дочь.
– Иди, – прошептала девушка и легла на бок, подогнув ноги под себя.
В голове не было ничего, кроме сменяющихся картинок её лета в Лондоне. Она всё ждала и ждала свой двадцать пятый кадр. Он должен был появиться в виде демона с зелёными глазами, который смешал её душу с дерьмом.
Злополучная дверь, из которой был вытащен замок, на случай если Эйприл решит с собой что-то сделать, в очередной раз скрипнула.
– Думаю, ты захочешь это увидеть, – теперь это была Сьюзен.
– Угу, – безучастно промычала Эйприл и перевернулась на другой бок.
Из неё вытянули все жизненные силы. Всё, что она могла делать – это лежать в своей постели и слушать мелодичный голос любимого Дженсена Эклса.
– Он прислал тебе кое-что, помимо вещей из той квартиры, – голос матери был мягким, пропитанным горечью и еле сдерживаемой злостью.
Девушка оценила ситуацию, больно закусила губу и всё же нашла в себе силы приподняться на локтях. Сьюзен присела на край кровати, и в её руках Эйприл заметила белый конверт. Дрожащими руками она взяла его, не решаясь открыть, и перевела смущённый взгляд на мать. Женщина натянуто улыбнулась и подняла ладони вверх.
– Поняла, ухожу.
Когда след Сьюзен простыл, Эйприл подняла взгляд к потолку, часто заморгала, отгоняя слёзы, и закатила глаза, заметив попытки её родителей вскрыть этот конверт. Так или иначе, это всё, что у неё осталось от Гарри.
Она сделала несколько прерывистых вдохов и открыла конверт, откуда посыпались крупные фунтовые купюры. В сердце больно кольнуло. Как он посмел прислать ей деньги!?
Но следом выпала и записка.
«Не спеши крыть меня матом, это твоя заслуженная зарплата за работу няней», – на девушку смотрел размашистый почерк с белого клочка бумаги.
Она печально усмехнулась и достала сложенные пополам несколько листов бумаги. От них исходил ещё свежий запах табака. Табака и отчаяния.
Собравшись с силами, обидой и любовью, Эйприл развернула их и начала читать.
«Дорогая Эйприл!
Черт, как же паршиво это звучит, но прежде я никогда не писал писем (судебные приставы считаются?), так что тебе следует потерпеть меня ещё как минимум пару страниц. Я не уверен, что закончится раньше – бумага или мои нервы, поскольку это уже девятая попытка связать пару слов.
Это письмо – не способ очистить совесть и хоть на немного убить скребущееся чувство вины. Я лишь собираюсь впервые за это сумасшедшее лето, проведённое с тобой, сказать правду.
Ты сейчас наверняка сидишь в своих шортах с изображением Рика и Морти, вся в крошках от сырных Принглс, пересматриваешь второй (на удивление – твой любимый!) сезон “Сверхъестественного” и думаешь о том, какой же я мудак и как же ты меня ненавидишь. Признаюсь, у тебя есть полное право на это – я разбил твоё сердце. Твоё чистое, не израненное мудаками и проходимцами, сердце. Стыдно ли мне за это? Нисколько.
Постой, не спеши закатывать глаза, я ведь не договорил.
Когда я впервые тебя увидел, в Лутоне, в салоне самолёта, – ты тогда ещё ругалась со мной за место у иллюминатора, – я сразу понял, что ты заноза в заднице. И не ошибся. Но вид у тебя был такой, словно ты летела покорять Лондон. У тебя это так и не вышло, покорительница хренова. Зато ты покорилась сама. Ты прилетела сюда в розовых очках, и когда я насильно снимал их с тебя – на твоих глазах все ещё оставалась эта отвратительно-радужная призма веселья и мечтательности. Ты хотела открывать выставки, раздавать автографы и покуривать табак где-нибудь на Кубе. И это нормально, ведь тебе едва стукнуло семнадцать.
Но со временем я поражался, в какую женщину ты стала превращаться. Конечно, твой идиотский и необдуманный поступок с тату, – ты его обязательно сведешь или перебьешь, – снова откинул тебя назад, но ты все равно продолжала взрослеть. Я стал замечать это в отношениях с Грейси, в отношении ко мне, в твоём мироощущении. Ты перестала покупать сигареты и выть от одиночества. Ты стала интересоваться искусством, а не пытаться впихнуть туда свою безвкусицу. И ты влюбилась в меня. Ещё один необдуманный поступок в твою копилку глупостей, которая уже ломится, на самом-то деле.
Ладно, хватит о тебе. Теперь обо мне. А вернее, о моих чувствах к тебе и моем поступке в аэропорту.
Ты считаешь, что я трус, и ты права. Я струсил. Но не реакции твоих родителей и фингала под глазом от твоего отца. Я испугался за тебя. Какая жизнь ждала бы тебя, узнай они правду? Их несовершеннолетняя дочь солгала о поступлении в колледж и развлекается с тридцатилетним мужиком, у которого есть дочь! Неплохое дело для суда, правда? Опять же, не это мой страх. Я бы в любом случае откупился. А твоя жизнь пошла бы к чертям собачьим. Они увезли бы тебя в любом случае, и ни я, ни Грейси, не смогли бы тебя выкрасть из самолёта, даже с собаками и автоматами, как в твоих любимых фильмах с этим шотландским красавчиком. Они – твои родители, а ты несовершеннолетняя, так что у них есть право. А что, если бы я тебя остановил? Если бы я не позволил этому случиться? Неужели в семнадцать ты хочешь быть привязана к чужой семье, каждый вечер делать уроки с моим ребёнком, смотреть, как я, мать его, старею и мои мышцы становятся не такими упругими, пропустив все веселье колледжа и кураж вечеринок? Я не хочу, чтобы в свои семнадцать твоя жизнь останавливалась. Ты выросла, но выросла для того, чтобы принимать взрослые решения и не идти на поводу у чувств, а не прекращать веселиться. Хватит заниматься самокопанием, займись тем, что тебе по душе. Пиши картины, встречайся с парнями, учись в колледже, живи жизнью молодой девушки и забудь обо всем, что случилось в Лондоне.
Ведь если говорить о моих чувствах к тебе, то сказать тут нечего. Дело в том, что я ни черта не знаю. Ты влетела в нашу жизнь с Грейси, как метеорит, и я ещё долго буду собирать осколки твоего нападения. Твоё отсутствие в своей жизни я переживу, потому что я в тебя не влюблен. Определённо, есть что-то, что тянет меня к тебе, немыслимо тянет, и даже сейчас я безмерно тебя хочу, и хочу заботиться о тебе, и мне плохо от одной мысли о том, что ты сейчас наверняка сидишь в слезах. У меня в груди все сжимается, как тогда, когда Эмма привела Грейси тем утром в Париже. Но ты должна понимать: я не уверен, что смогу полюбить кого-то больше или хотя бы наполовину так, как я люблю свою дочь. У меня не было серьёзных отношений, кроме роковой интрижки с её матерью, так что я в принципе не знаю, что такое любовь, да и ты, наверное, тоже. Я просто поддался тебе и бешеному влечению к тебе. Так что твоё разбитое сердце – это полностью моя вина. Я позволил случиться этому.
И я настоящий кусок дерьма. Грейси тоже так считает, так что мне предстоит долгий путь к примирению с ней. Ну, а с тобой я мириться не собираюсь. Это письмо я написал лишь для того, чтобы ты не чувствовала себя использованной и обманутой. Ведь ты удивительная. Я не устану повторять, как хорошо мне с тобой было, и как приятно будет вспоминать о тебе. Все твои шутки, твои угрюмые замечания, ваш с Грейси шатер, ваши игры, твои рисунки, которые я храню, твой аромат в комнате и в моем кабинете, наши ночи на крыше, спрятанная пачка сигарет под комодом в гостиной, твои волосы в ванной и всё-всё-всё, что ты внесла в нашу жизнь – я это никогда не забуду. Я никогда не забуду тебя, твои поцелуи, твои прикосновения, то, как ты на меня смотрела. Никто и никогда не смотрел на меня так. Возможно, я упустил единственную женщину, которая меня полюбила. Возможно, я буду жалеть об этом. А возможно, я уже жалею об этом.
Я лишь хочу, чтобы ты не ненавидела меня. Хотя бы не настолько, насколько ненавидишь сейчас. Путаница чувств и страх за твоё будущее сделали свое дело. А я делаю свое. То есть прощаюсь с тобой. Где-то в конверте завалялся рисунок от Грейси, она не разговаривает со мной, но молча всунула его, когда я уже выходил из квартиры. Думаю, ты оценишь.
Будь счастлива, Эйприл. И прощай.
Гарри.»
Что-то ещё было написано на последней из этих многочисленных страниц, но Эйприл не смогла этого прочесть – соленые слезы предательски смешали чернила слов вместе, как и его чувства. Дрожащими руками она сунула руку в конверт, доставая оттуда сложенный пополам листик бумаги. Она развернула его, и новый поток слёз задушил девушку в своей цепкой солёной хватке. Это и правда был рисунок Грейси.
Эйприл в свадебном платье стояла напротив Эйфелевой башни, держа за одну руку Грейс, за другую – Гарри в костюме. Несбывшаяся мечта, нарисованная руками пятилетней девочки, и разрушенная руками тридцатилетнего мужчины.
Очередная, выученная наизусть и прочитанная сотни раз перед сном Грейси сказка, где золушка вернулась в свою прежнюю жизнь, да вот только не было там никакого принца.
Был лишь жестокий и непримиримый Гарри, не принц, не король и даже не придворный. Злой колдун, забравший сердце юной девушки и оставивший её умирать в заточении маленького городка в десятках километров от своего такого же жестокого царства.
