Текст книги "Death online (СИ)"

Автор книги: YokoNetsuke

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

–А ты так хочешь?

Сухость во рту резала по горлу, которое болело так, будто я простужен. Я ощущал, как воспалились и набухли миндалины. Чёрт, уже утро. Утро добрым не бывает. Я сгорю от стыда! Крепкие руки приковывали меня к кровати. Как бы мне встать, не разбудив его? Что хоть было то? Из всего того, что выше помечено звёздочками, я помню только самое начало. Я ощутил, что на мне совсем нет одежды. О, чёрт! Почувствовал свой утренний стояк и соседский, упирающийся в мой. Я открыл слипшиеся от слёз глаза, передо мной было его лицо, очень близко. Его дыхание обжигало мои губы, а я почувствовал во рту солоноватый привкус. Солоноватый привкус? Солоноватый привкус... Пора бежать в туалет, кажется, мне нехорошо.

Как всё до такого дошло? Всё-таки моя дружба с алкоголем никогда не была крепка. Например, говоришь другу: «Напомни мне, чтоб я держался подальше от этого типа». Он такой: «Хорошо, конечно напомню». А на утро ты просыпаешься в одной кровати с тем парнем! Вот такой он, подлюка Алкоголь! Тело около меня пошевелилось, зелёные глаза томно уставились:

–С добрым утром, любимый, – он потянулся целовать меня.

Любимый?! Господи, как приторно! Меня сейчас стошнит! Нервно содрогнувшись, я среагировал на угрозу моментально, сжав его губы трубочкой.

–Губехи закатай, – голосом серийного убийцы процедил я. – Ничего этого не было, понял?

Что бы там между нами не произошло, никто не должен об этом знать. Даже я. Красноволосый оторопел на несколько секунд, а потом резко стал собираться куда-то. Господи, я не смотрю на обнаженного Дэниела! Не смотрю! Хлопнула дверь, оставляя меня наедине с этой неловкой ситуацией.

–Джи-джи, ты полностью прощён! – влетела Ди, не успел я подобрать свою футболку с пола.

–А? А?! – я был так ошарашен, натянув на себя одеяло до ушей.

–Ну, у Ди-ди способность – ультразвук – она может видеть как дельфины. Комната соседняя, вид был очаровательный! Спасибо за шоу и счастье Дэни.

–Это было ошибкой! Я был пьян! Вон из комнаты! Дай одеться!

Она надула щёки и тоже хлопнула дверью. Надо срочно в душ и отмыться. Сегодня мы ещё и летим в Caligo на квест. Надеюсь, меня с головой накроет туманом, и он скроет за собой мой стыд.

Холод течёт в жилах вместо крови, он сдерживает эмоции, обиды, негодование, ярость, желание изничтожить всё вокруг... Лёд покрывает толстой коркой те части головного мозга, что отвечают за воспоминания, позволяя утонуть в бездне неведения... Не знаю, нормально ли это, мой отец постоянно избивал меня, маме тоже влетало. Честно говоря, он был уголовником. Несколько раз сидел за убийства. Но почему он до сих пор жил в нашем доме, я не понимал. Мама у меня очень хорошая. Я люблю свою маму. Она постоянно пытается мне помочь: то раны обработает, то папу останавливает, то звонит в скорую. Но у неё всегда были очень холодные руки. Я сказал папа? Нет, он не заслуживает, чтобы его так называли. Ведь Дэрен мне даже не биологический отец. По-моему, пока он был в тюрьме, мама изменила ему с другим. И мама тоже не заслуживает такой ужасной жизни с ним. Как она до сих пор его терпит? Было темно, и падал снег. В моих воспоминаниях всегда падал снег. Дэрен курил дешёвые сигареты и смотрел в окно. Курил он в помещении с закрытыми окнами, и плевать ему было на здоровье окружающих. Но если не заострять на этом внимание, то мужчина выглядел боле-менее адекватным человеком. Он обратился ко мне, попросив пепельницу. Но я не знал, где она находится. На что Дэрен ответил – «Значит, пепельницей будешь ты». Ноги жгло, словно раскалённым шилом, он вкручивал бычок в кожу с какой-то необъяснимой ненавистью. Ох, сколько же мне было тогда лет? Воспоминания настолько утонули в снегу, что я и не вспомню. Но думаю, это всё случилось до пятилетия моей никчёмной жизни. Весь этот ужас тонет в снегу. Как анальгетик снег действует на мой больной рассудок и так же снежинками он танцует за окном. Где же была моя мама каждый раз, когда начинался этот ночной кошмар? Дэрен попросил сходить за сигаретами и дал мне листок, который надо было отдать продавщице, ведь детям не продают табачные изделия. Я собирался было уже одеться, но Дэрен вдогонку крикнул – «Тебе нельзя одеваться, иди так». Босыми ногами в одних трусах и майке я направился в магазин. Кожа вся покрылась мурашками от зимнего холода. Но я всё же дошёл. «Мальчик, ты почему так одет?» – изумлению в глазах продавщицы не было предела. Будто бы она увидела привидение или окровавленный труп. «Мне папа велел сходить ему за сигаретами». Вот тогда я и посетил стены полиции впервые. Почему-то маму хотели лишить родительских прав. Но ведь это Дэрен надо мной издевается! Где в этом мире справедливость? Иней обволакивает моё тело, прикрывая шрамы и утоляя боль, отправляя меня в царство Морфея. Иногда Дэрен собирал своих друзей и играл в карты на деньги. Они много пили и дымили сигаретами, от вдыхания дыма которых у меня болело сердце. И часто мой отчим делал ставки на меня. И так же часто проигрывал. Помню его слова – «Он же похож на девочку и приучен к боли. Его можно с удовольствием натянуть». Тогда я не знал значения его слов. Тогда... И страшные дяденьки с большими пивными животами в засаленной одежде вели меня за собой. Все мужики одинаковые, ненавижу их. Но каждый раз мне удавалось избежать кары: то я выкручусь и убегу, то на моё счастье мимо проходят полицейские. Я утопаю в снегу. Захлёбываюсь. Дэрен макал меня за волосы в ванну, заполненную ледяной водой. Тогда я почти уже уходил в мир иной, обволакиваемый тьмой, но мою голову одёргивали на воздух – «Жив ещё? Давай ещё раз». И он снова погружал мою голову в воду. И как ещё в моей голове успевали промелькивать мысли, что, по-моему, у этого парня «не все дома»? Раньше я зачастую сидел в этой ванне, прячась от него, а теперь она чуть не стала мне могилой, вместо убежища. Горячий лёд. Он течёт в моих жилах. Он даёт знать, что я всё ещё жив. Дэрен зачем-то крепко-накрепко привязал меня руками к горячей батарее. Я ведь ничего не сделал! За что? И мои руки словно плавились на этой батарее. Я просил, умолял, кричал, чтобы отчим меня развязал, но мужчина не отвлекался от сигареты. Снова болит сердце. И я снова лежу в больнице. На руках ужасные ожоги. А после меня поместили в детскую психушку. Люди в белых халатах копошатся перед моими глазами, словно метель. И когда все расселись по своим местам, дядька в очках в отдельном кресле начал зачитывать какие-то результаты анализов, проводимых со мной. И все остальные стали задавать мне вопросы. Я молчал. Тогда мне вкололи что-то и снова повторили вопросы. Не знаю, каким-то волшебным образом я тут же открыл рот, чтобы всем сказать – «Когда я вырасту, я убью своего отца». Размеры арктических льдов на поверхности впечатляют, но это ведь только вершина айсберга. Всё остальное кроется под толщей воды. Так же можно было сказать и о психическом состоянии Дэрена. И о моём, наверное, тоже. Помню, я взял из холодильника помидор, чтобы хоть как-то утолить голод. Видели бы вы лицо этого жлоба – «Кто тебе разрешил брать это из холодильника? Руки тебе за это отрубить мало!». Нда, было “весело” бегать от пьяного мужика по маленькой квартире, который замахивается на тебя топором. Так же “весело” сидеть в ванной, наблюдая, как топор выламывает дверь насквозь. И как от двери остались лишь щепки, Дэрен схватил мою руку и потащил в комнату. Поставив табуретку, он положил на неё руку и вот уже замахнулся. «Дэрен? Что ты делаешь? Опусти топор! Я звоню в полицию!» – к моему счастью пришла мама. Мужчина лишь успел ударить кулаком мне в лицо. Я распластался по табуретке, выплёвывая красную жидкость на пол. Клянусь, я, было подумал тогда, что Дэрен выбил мне пару зубов, но обошлось лишь распухшей губой. Вот тогда и состоялся суд. Родители развелись. Дэрена посадили в тюрьму. Но теперь, когда я уже мёртв, это не имеет никакого значения. И всё покрылось вековой мерзлотой...

-Дэни, всё в порядке? – раздался над самым ухом голос Диорамы.

–А? Да, не беспокойся обо мне. Я давно уже не чувствую боли, – попытался улыбнуться я.

====== файл № 20 Жители Паргаториума. ======

Началась война. Самая страшная война, как говаривает мой дед. Нынче по радио передают, что немцы оккупировали уже много наших территорий и скоро они подойдут к Минску. Моя Матушка жила в Ленинграде. Она вышла замуж за отца, родила меня, и только как мне стукнуло пять лет, мы переехали в Минск, близ Европы. Но живём мы не в самом Минске, а поодаль от него. Мне страшно. Я тока и умею, что управляться по дому и робить на огороде. Я очень скромная и товарищей у меня нет. У меня только Катька и кошка Муська. А ещё мне скоро будет четырнадцать лет. Двадцать второго июня прогремели первые взрывы. Нам никак не выехать отсюдова. Железнодорожные пути и аэропорты были взорваны. Как говаривают, у нас в городе нету бомбоубежищ. В газетах писалось, что к ноябрю правительство будет переделывать подвалы под бомбоубежища, но война не дала завершить начатые планы. Утрем, двадцать третьего июня, все радио сообщали – «Городу Минску дан сигнал воздушной тревоги». Дома никого не находилось, меня охватил страх, и я выбежала искать укрытие. Пока я бежала, обнаружила, что никто даже не подаёт страху и занимается своими делами дальше, тока бабы побежали в ларёк за продуктами. Забившись в лисью нору под деревом не далёко от военного поста, я думала, что это спасёт меня. Но тут мужики, одетые в обычные одежды напали на наших солдат. Диверсанты! Охваченная страхом, я хотела обождать тут до окончания взрывов и выстрелов. В моих курчавых вихрах спутался сор и листья. И, когда было всё замолкло, как мне почудилось, я чуть привстала, выглядывая на поверхность. Перед моим лицом пал солдат. Я никогда не забуду этот дикий взор. Одно око было прикрыто веком больше, чем другое, а в самих глазах угасала жизнь, вытекая из пулевого ранения во лбу кровью. Я шустро укрылась обратно, чтоб меня не заметили немцы. Тут я почуяла, что чего-то льётся в моё убежище, я провела рукой по сырости и подставила её под лучик света. Кровь. Кровь того солдата. Боженька, спаси и сохрани меня. Когда отступили противники, выстрелы сменились жутким гулом. Я выползла из укрытия на поле битвы. По небу летело девять гудящих бомбардировщиков. Они направлялись куда-то в сторону вокзала, и тут же появились наши истребители. Они подбили один из вражеских самолётов – он падает.

Утрем, двадцать четвёртого июня, в восемь сорок прозвучал сигнал воздушной тревоги. Взрывы, крики, люди бегут из города, ищут укрытие. Всё охвачено огнём, трамваи перевёрнуты, дороги в колдобинах, вокруг бардак и разруха. Мертвецы. По всем улицам лежат трупы, части тела, потроха, о Боже... Там лежат чьи-то мозги. Женщин и детей ведут на эвакуацию, и я в их числе, крепко держа матушку за руку. Прямо надо мной прогудел пролетающий вражеский самолёт и сбросил бомбу, я встала дыбом. Наверное, в тот момент бомба отражалась в моих голубых глазах. Матушка плакала, смотря в небо:

–Машенька, я люблю тебя! – она крепко обняла меня, уткнув моё лицо себе в грудь, чтоб я ничего не видела.

–Матушка.

Я умерла? Умерла, да? Трупы. Кровь. Матушка. Крики. Кишки. Мозги. Ааааааааааааааааааааааааааааа!!! Скрежет металлических пластин... Искры... Лица... Ты хочешь их убить, не так ли? Плачут чайки... Искажается... Звенит... Кто ты? Радуга... Хочь выпить чая? У нас много сахара. Присаживайся. Улыбка. Какие красивые у тебя клыки. Вам тоже налить чаю, медвежонок? Вы потеряли лапу. Мой двор совсем зелёный и военный. Под забором лежит голова солдата... Может, тоже пригласим его на чай? Ты так похожа на меня, Радуга. Да мы ведь сёстры, Маша. А как там Ваши пионеры? Всё так же играют в казаков-разбойников. Мальчишка... Зачем он ударил меня? Куда все пропали? Одиноко. Хочу покачаться на качели. Вокруг летают самолёты, плача как чайки. Плачут... Плачут... Болото с камышами... Я опускаюсь в него на качелях. Руки хватают меня... Вздох... Пронзает холодом... Розовое пятно... Ещё одно... Много розово-белых пятен... Наслаиваются голоса... Потёмина... Потёмина... Потёмина... ПОТЁМИНА!!! АААаАааааАаа!!!!! Больно. Ты позволишь себе терпеть? Маша, верни нашу матушку. Самолёты забрали её. В сарае лежит топор и серп. Айда, собирать рожь в поле! Взмахиваю лезвием, и красные ключики воды бегут по моим ногам колосками. Попалась волку. Бедная овечка. Волк в шкуре овечки. Да чего с тобой? Ты посмотри на себя! С тобой никто не будет дружить! Что не так? Да ты видела, чего стало с твоими пшеничными волосами? Они седые! Старуха! Нет. Ведь это не так. Сестра, не обижай меня. Рога её такие лохматые. Мы не похожи. Она овца, а я девочка. А может я кукла? Кукла? Кукла... Кукла... Кукла... Кукла... Неваляшка запрокинулась на бок. Она смотрит на меня своими глазами и хлопает ресницами. А мои ноги такие красные. Багрянец. Багровые реки. Натачивают лезвие. Лязгает... Лязгает... Лязгает... Голова гуся падает на траву. Перья летят у меня изо рта. Одуванчики раздувает сильный ветер. Я лечу. Летят парашютики семян. Это бомбы. Падают. Взрываются. Рык. Это волк. Он съест меня! У меня же есть топор! Я смогу защититься. Звон колоколов. Церковь очистит волка от грехов. И мой топор. А волк то подлец, разговаривает на немецком. Да это же переодетый солдат! Он слишком волчий на вид. Я бы даже не догадалась. Умри, фашист! Покайся в своих грехах! Звон с колокольни раздавался звенячее. Гроб опускают в яму. Это же я в гробу! Красные маки в руках. А нет, это кровь. Ха-ха. Матушка, забери меня отсюдова! Я так больше не буду! Я буду хорошей девочкой. Я буду комсомолкой. Тикают часы. Тикают. Тикают... Тикают... Тикают... В них живёт моя подруга кукушка. Её надо спасти, она в заточении. Ходють тут всякие. Ступайте отседова! Нечего моячить по речке! Радуга-дуга, забери меня! Лям-парам-пам-пам. Что-то стены в дверях холодные. И сестричка радужная. Ты совсем уже ко-ко-ко? Аууууу! Раз-два-конь-семн адцать-пять я иду тебя капать. Но сна чала пр игла шу гри бы на арлдеку. Сес тра, прв аквл ик лпад ымыл воаиир...............................по-мо-ги те.................................

-Потёмина! Потёмина! – пыталась дозваться до белокурой девушки медсестра в бело-розовом халате.

Думаю, у неё шизофрения. Девочке на вид лет четырнадцать, а волосы белые, как будто она давно забальзаковского возраста. И глаза её, будто она уже ничего не видит – белые-белые. Я даже пыталась с ней поговорить. Я немного знаю английский язык. Наверное, она бы не поняла по-японски. Девочка отстранёно пялилась по сторонам. Будто и не видела меня, и даже не услышала обращения. Я повторила вопрос. И только тогда она что-то промямлила себе под нос на незнакомом мне языке, а потом резко начала с интересом рассматривать шовчик на смирительной рубашке. Эмоции её всегда были скудны, застывшее на лице выражение то ли страха, то ли слабоумия. Блаженная – так бы сказал мой покойный отец. И имя у неё какое-то христианское – Мария. Как Мария Магдалина. В столовой я её редко замечала. По-моему, она даже не ест ничего, а на стенах рисует какие-то каракули. Находится в своём мирке, и что там творится – известно только ей самой. Санитарки и моют ее, и ухаживают за ней, когда девочка в спокойном состоянии.

Да, она не всегда спокойна. Иногда она начинает дико орать и громко смеяться. Тогда прибегают санитарки с пультом от её рубашки, ремни на ней автоматически застёгиваются, и девочку уводят куда-то в лаборатории. Однажды она не только вывела из строя несколько медсестёр-андроидов, а даже убила парочку пациентов. Крови было много, пол был похож на поле красных хиганбан*, которые от первых лучиков солнца становились ещё пышнее. Я часто рисовала её. В моей палате поставили мольберт с холстами, и я писала картины целыми днями, залечивая душевные раны. На холсте появлялись безумные глаза белёсого цвета, белые кудри, отрешённое выражения лица и букеты хиганбан. Волк в овечьей шкуре.

Я почти вылечилась. Я слышала, что скоро меня отсюда выпустят и сотрут это клеймо с руки – крест с дьявольскими крыльями. И это даёт мне океан надежды. За этими толстыми стенами меня ждёт свобода без таблеток и серых помещений. Здесь очень жутко, но они на самом деле мне помогли. Меня... Меня изнасиловали и убили. И я была полуживая, когда в дырку в моём животе вгоняли член, и тогда, когда мои кишки вываливались на тротуар. Казалось, эти муки никогда не кончатся. Их было двое – какой-то жирный офисный планктон, у этих двух кусков дерьма в голове сплошное гуро**. Нет. Надо всё забыть. Настал тот день. Я мигом побежала на мед-пост к санитаркам, привскакивая как маленькая девочка:

–Тау! Меня выписывают сегодня, да? Я совсем нормальная и здоровая, видите, да? – подняла я руку, показывая боевую готовность.

–Прошу уточнить своё имя и фамилию, – отозвалась одна из них, мягко улыбнувшись.

–Хотару! Хотару Тецуя! – аж подпрыгнула я.

–Пожалуйста, подождите. Идёт поиск имени, – в её розовых стеклянных глазах начали быстро-быстро бегать белые строки. – Поиск завершён. Совпадения найдены. Пациент здоров. Выписка сегодня. Пройдёмте на сведение чип-тату.

–Ураааа!

И я с радостью пошагала за андроидом. Операция прошла на редкость безболезненно. Позор с руки был выведен. И я уже стою на пороге открывающейся металлической двери, одетая в лёгкое белое платье:

–Спасибо вам большое, – махала я рукой санитаркам.

–До свидания! С выздоровлением, – махали в ответ медсестрички, выстроившись в ряд.

Розовая армия девушек-врачей, все на одно лицо, и костюмы у них одинаковые. Я снова обернулась к ним:

–А с той девочкой всё будет в порядке? С Потёминой.

Девушки одновременно кивнули. А я шагнула навстречу свету в новый мир. Я уже даже позабыла то чувство, когда ветер развивает мои тёмно-русые волосы. Эх, желаю и тебе найти свой рассудок, Мария.

Кажется, это и есть тот момент, когда понимаешь, что всё что с тобой случилось – просто ошибка, дурацкий сон. В глаза бьёт солнце, и я, потягиваясь, пытаюсь сбросить с тела последние оковы кошмара.

Что-то не так... Я ещё не поняла что, но что-то не так... Солнце. Небо. Стоп, небо? Разве мы не были в здании? Я лежу на какой-то полянке. Неужели меня выкинули здесь? Неужели это... Не сон? Начинаю судорожно вдыхать воздух, тело услужливо подсказывает всю гамму болевых ощущений, не так давно им испытанных. И одежда та же, если можно назвать тряпочки и лоскутки одеждой. Но насколько я вижу, нет ни синяков, ни кровоподтеков, в изобилии украшавших моё тело еще вчера. Поднимаю руку – все ногти на месте. И пальцы. Как будто всё в порядке. Страшная догадка раскалённым прутом пронзает мозг. Я, кажется, всё-таки умерла. Я начинаю вспоминать всё, что было до этого, и неожиданно осознаю, что это гигантская ошибка. Эти воспоминания петлей сжимают мое горло, погружая в пучину безумия.

–Эй, детка, как ты думаешь, будет рад твой папа получить в подарок твою почку?

Лысый здоровяк поигрывает ножом, плотоядно посматривая в мою сторону. Я уже целый день в этом подвале – неужели папа не мог меня найти? Словно угадывая мои мысли, оборачивается второй, худосочный брюнет. У него слегка оттопыриваются уши, что придаёт совершенно дурацкое выражение лицу.

–Твой отец тебя не найдет. Мы вообще в другой стране.

–Чего вы хотите? Что вам надо от меня? – голос слишком высокий, в нём сквозит паника.

–Мне нужна месть, детка. Твоему отцу заказали моего брата, и он убил его. А я в отместку убью тебя, – он улыбается почти нежно.

Ах да, забыла сказать, мой отец – киллер, наёмный убийца. Работа проблемная, зато адреналина достаточно. Особенно мне. Особенно сейчас. Я пытаюсь анализировать ситуацию, но в голову приходит только то, что всё дерьмо. Первый удар застигает врасплох. Нет, всё же люди – жуткие сволочи. Я сплевываю кровь на пол и поднимаю озлобленный взгляд на брюнета. Хотя, о чём это я? Сколько раз мне доводилось видеть, как изощренные пытки моего отца любого доводили до состояния, в котором человек способен лишь скулить и умолять. Я знаю, что меня ждёт. Боль превращается в красное озеро, и я не могу выплыть из него. У этого парня проблемы с психикой, мелькает в голове отстраненная мысль. Что-то падает. Может, это мои пальцы? То, что люди называют гордостью, было сломлено ещё тогда, когда он выдернул мои ногти. Осталось только скулящее… нет, вопящее от боли существо, умоляющее о смерти, как о великой милости. Я вырываюсь из озера боли и безумия только в Паргаториуме. Что бы ни говорили об этом месте, по крайней мере, они смогли возвратить мне рассудок. Ну, или часть рассудка. Я вырываюсь из алого озера всё чаще, и всё дольше задерживаюсь в реальном мире.

Беловолосая девочка – Мария. Говорят, что она умерла при падении бомбы. Странно, мне кажется, смерть должна быть быстрой, как падение с крыши или авария. Почему же она здесь? Падение бомбы – слишком киношный ужас. Когда её глаза меняют цвет, её уводят. Очень быстро. Я засыпаю. Погружаюсь. Брюнет – Дэниел, Дэни, Дэн. Пронзительно-зелёный взгляд. Его всё мучают кошмары, кошмары несбывшихся надежд. Иногда мы говорим – нас не держат в камерах. Никого не держат. Но он мало говорит, его гложет внутренняя боль, может, даже пострашнее моей. Я не знаю. Глаза заволакивает красным... Эмма. Она растягивает букву «э», когда произносит свое имя. Голубовато-белые волосы острижены в короткий ёжик, а глаза ярко-бирюзовые. Она так любит говорить, часто рассказывает сцены домашнего насилия, от которых у меня кровь в жилах стынет. Это хорошо, а то иногда я думаю, что по венам у меня бежит огонь. Красный. От одного слова воспоминания возвращаются – я задыхаюсь. Тону.

Металл. Холодный, гибкий. Металлическая спинка кровати возвращает меня в реальность – кажется, как раз тогда, когда я пытаюсь перегрызть её. Я чувствую, как он течет. Изменяется по моему желанию. Двери тут металлические, я могу попасть куда захочу. Это странно, но эта мысль первая, что появляется в голове. Впервые хочу подняться. И нахожу эту комнату. Тут везде странные штуковины вроде шлемов, а на экранах наши фотографии. Я узнаю Эмму, Марию, Дэна, себя и других. Наклоняюсь к экрану, на нём что-то вроде характеристики на меня: возраст, смерть... Первый раз красное озеро не утягивает меня. Может, это любопытство? На экране мелькает надпись – «бодрствует». Я кошусь на чужие экраны. Дэн, например, спит. И Мария – «жуткая личность».

А для чего же шлем? Я недоумённо морщусь, а потом решаю надеть его. В конце концов, если это место для санитаров, то и мне не повредит. Сначала я не замечаю ничего необычного, а потом в поле зрения попадает большая красная кнопка. Похоже, чтобы шлем заработал, её и надо нажать. Я нажимаю на кнопку...

Этот мальчик – ангел! Он вправду ангел! То, что он излучает – доброта, свет... Свет в кромешной тьме. Всё вокруг так ужасно, что даже не верится, что такие бывают... Погодите, это ведь не мои чувства... Это же Дэна. А вот и он. Малыш с заплаканными зелёными глазами. Он кажется таким жалким, несчастным, что у меня даже какой-то материнский инстинкт просыпается. Белокурый ангел протягивает ему игрушку, и я понимаю – у зелёноглазого нет шансов. Невозможно не полюбить свет, когда всю жизнь живешь во тьме. Когда ты ещё совсем ребенок, но уже успел во всём разочароваться. Его эмоции льются в меня, заставляя смотреть на мир, словно через его глаза.

Мне самой так хочется его утешить, помочь ему, и когда ангелу это удается, мне кажется, даже я влюбилась в него. А малыш Дэн... У него и вправду нет шансов. Он провожает взглядом уходящего ребенка. И я провожаю взглядом этого ребенка вместе с ним. Наверное, теперь у меня тоже нет шансов. Потому что я тоже жила во тьме. Но моя тьма… Она красная.

Я резко открываю глаза и смотрю на экран. Дэн уже проснулся, вот меня и выкинуло из его фантазий. Интересно, ему постоянно снится один и тот же сон? Чёрт, надо бы уходить отсюда. Не думаю, что мне вообще можно находиться здесь. По дороге к себе в палату заглядываю к Дэниелу. Он не хочет разговаривать, и я не хочу. Мы сидим рядом и молчим. Долго. Перед тем, как уйти спать, я говорю:

–Я видела твоего ангела, Дэн.

Меня провожает пристальный взгляд сияющих зелёных глаз.

В последующие дни мы сидим рядом в столовой и периодически даже обсуждаем, как уныло в этой лечебнице. Если честно, то поговорить с кем-то для разнообразия оказывается не так уж и плохо. Я могу рассказать ему что-то о своей жизни и что-то о своей смерти. Вот только ни у меня, ни у него прогресса в лечении нет. Постепенно мы оба осознаем, что нам придется задержаться здесь очень, очень надолго. Кажется, что в числе прочего, ему нужно избавится от болезненной привязанности к белокурому мальчику, но это как раз то, чего он не может себе позволить. А я не могу простить своего отца за то, что позволил похитить и убить меня.

Вероятно, всё это затянулось бы на долгие месяцы, а потом годы, если бы не одна счастливая случайность в виде внезапного приступа белого барашка-Марии, которая умудрилась разрушить парочку андроидов и частично само здание лечебницы.

Мы с Дэном случайно обнаруживаем разлом в стене, и сначала даже глазам своим не верим. К тому же, все андроиды заняты Марией, другого шанса может и не представиться. Недолго думая, решаем, что это знак судьбы и отправляемся в большое путешествие на свободу.

Я помню лицо Дэна, когда мы вышли. Оно было таким… Одухотворенным. Словно он сейчас примется целовать землю, но вместо этого пошел снег. Он спускался пушистыми хлопьями нам на плечи, и я, повинуясь неожиданному порыву, крепко обняла стоящего передо мной юношу. Он неуверенно обнял меня в ответ.

–Свобода, братишка!

–Да… Свобода, сестрёнка.

Мы стояли, обнявшись, и, кажется, даже плакали от счастья. Я точно плакала, а он никогда не признается. А потом разошлись в разные стороны – волки-одиночки, не созданы мы с ним, чтобы играть в паре. Я только понадеялась, что у него всё будет хорошо.

====== файл № 21 Всепоглощающее пламя. ======

Ты спряталась в глухую скорлупу,

ты замешалась в зыбкую толпу,

вошла в нее не как рассветный луч,

ты стала тучей в веренице туч.(С)

Сегодня ночью я опять проснулась с криками. Мне снова снился дом. Сначала всё было так светло и радостно, мы с Роном идем из школы, он вприпрыжку бежит впереди. Машина из-за поворота появляется совсем неожиданно и едет слишком быстро. Внезапно я понимаю, что мой брат находится под ударом, и он не успеет убежать – мой малыш брат, который не способен даже самостоятельно добраться от школы до дома. Тогда я бросаюсь вперёд, в каком-то безумном рывке успевая его оттолкнуть.

Резкий удар, почти не больно, только весь воздух разом покидает легкие. Я лежу на дороге, и буквально чувствую, как кровь растекается вокруг, и шея так неудобно повернута, а пошевелиться совсем не могу. Мир заполняется темнотой, и я успеваю подумать только, что мозг и вправду умирает в последнюю очередь. Последнее, что я помню – испуганный взгляд синих-синих глаз моего брата. После тьма полностью окутывает меня. А потом она превращается в огонь, грозящий поглотить. Уничтожить навсегда. Я кричу, размахиваю руками – они путаются в чём-то, сковывающем все движения, не могу остановиться, и, в конце концов, резко сажусь в кровати, разевая рот как выброшенная на берег рыба.

Всего лишь сон. Кошмар... Он снится мне всё чаще, и я каждый раз просыпаюсь с чувством, будто внутри у меня горит огонь. И мне кажется, что однажды он все сожжёт. Как же я ненавижу огонь! Интересно, сколько сейчас времени? Я сажусь в кровати и вижу маленькую девочку, свернувшуюся клубком у меня под боком – Джину. Похоже, ночью ей тоже снятся кошмары, раз она пришла спать в моей кровати. Удивительно, что я не разбудила её – вот бы мне такой крепкий сон! На всякий случай встаю осторожно – мало ли она всё-таки проснётся, и направляюсь на кухню. Что у нас есть? Апельсиновый сок? Пусть будет он. Я наливаю себе стакан и пью большими глотками. Становится легче. По крайней мере я начинаю нормально, без всхлипов дышать.

–Опять снились кошмары?

Я подпрыгиваю от неожиданности и резко оборачиваюсь. В дверях, скрестив руки на груди, стоит смуглая девушка. Спокойно, спокойно, это всего лишь Андреа. Я киваю ей, допивая остатки сока.

–Прости, что напугала, – девушка сконфуженно улыбается.

–Я опять разбудила тебя, да? – Андреа, в отличие от Джины, спит чрезвычайно чутко.

–Неа... Просто бессонница.

Ага. Понимаю. Всем нам в этом доме снятся свои кошмары. Я знаю, что Андреа лежала когда-то в Прагаториуме, но о том, что послужило причиной, никогда не рассказывает. На самом деле с виду она ничуть не похожа на психа – невысокая длинноволосая брюнетка, с глазами почти чёрного цвета и вечно приветливым выражением на лице. Внешность мексиканского типа, насколько я знаю, досталась от отца. Андреа рассказывала, что её мать была откуда-то с севера. Мексиканка, кстати, в отличие от многих местных, не стала менять ничего в своей земной внешности – а может быть, не успела. У меня глаза карие, как у мамы – их я никогда не захочу изменить. А вот с волосами можно было поэкспериментировать, и вот теперь они фиолетовые. Я ужасно мечтала о цветных волосах, ещё когда была живой.

–Синтия?

Голос брюнетки возвращает меня к реальности. Я растерянно улыбаюсь и киваю.

–Да?

–Может быть, завтра выберемся в город? Мне не помешали бы новые ножи.

И куда ей столько ножей, интересно? Я и так иногда натыкаюсь на её оружие в самых неподходящих местах. Недавно нашла один в цветных карандашах Джины и, между прочим, он был запачкан чем-то, подозрительно похожим на кровь.

–Да, без проблем, – голос звучит уныло, но я всё ещё улыбаюсь.

Надеюсь, у меня глаз не дёргается?

Андреа наша метательница ножей. Похоже на то, что её научил этому отец, хотя я и не уверена точно. Она всегда попадает в цель – это даже немного пугает меня. Возможно, всё дело в её способности, мексиканка управляет металлом. Андреа способна заставить любой металлический предмет вытворять всё, что она пожелает. Но отчего-то мне кажется, что она никогда не промахивалась бы и без сверхъестественных способностей. В нашей команде она лучший игрок – намного сильнее меня. Андреа ходит на одиночные квесты, охотится за дорогими и пугающими мобами, ведёт переговоры с другими игроками, если вдруг понадобится.

А хотите знать, что умею я? Это похоже на плохой анекдот – мне повинуется огонь. То есть, повинуется даже не совсем правильное слово. Просто, когда мне плохо, или когда я злюсь, что-нибудь рядом загорается. Иногда всё сразу. Несколько раз я просыпалась в горящей постели, но сейчас уже контролирую это гораздо лучше. Наверное, мне просто было слишком страшно, когда я впервые очутилась здесь. Когда мои способности стали проявляться, это было для меня сущим кошмаром.