Текст книги "Помню"

Автор книги: Владлен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Вот так, – говорит, – берёшь червя и пропускаешь через зубы. Если застрянет, значит, самец, а не застрянет – самка.

Я поначалу поверил ему, приняв всерьёз всё, что он рассказал. Но взять червя в рот не посмел, да и он тоже не искал ни самку, ни самца.

– Так что, не хочешь проверить червя? – спросил он.

Я сообразил и ответил, что для рыбы всё равно, самка или самец. Он рассмеялся.

– Молодец, хорошо ответил.

Он ловил, а я почему-то не мог поймать. Поплавок всё тонет, я подсекаю, как научил меня хозяин, но поймать не могу. Но всё-таки пришла и моя рыба. Карась красивый оказался в лодке, а за ним – карп, ленок, окунь. Прилично поймали.

Обедали вместе. На столе была тройная уха и только что выпеченный ржаной хлеб с убивающим запахом. Хозяйка налила ухи каждому, хозяин нарезал хлеб. Пообедали и отправились отдыхать, кроме меня. Моё место было на улице, в огороде, в коровнике. Я всегда находил себе занятие.

В один из летних дней вдруг прибежали к нам люди и сообщили, что отец приехал. Это был шок. Писем от него давно не было, и мы всегда волновались за отца. И действительно, приехал отец, он был здесь проездом, возвращаясь из госпиталя после ранения на фронт. Он провалялся в госпитале города Фрунзе, но решил нам не сообщать, не волновать нас. Два дня пробыл отец с нами, и эти два дня были сплошными рассказами о том, что происходит на фронте. Многие соседи посещали нас, чтобы получить хоть какую-нибудь информацию. Отец был очень уставшим, хромал и ходил с палкой. Во время его визита решился вопрос о нашем переезде в Казахстан, в Чимкент, где находился старший брат матери Юзя Добис, начальник городского уголовного сыска.

Прощание с отцом было очень печальным. Во-первых, никто не мог знать, когда закончится война, а во-вторых, нас всех не покидала мысль о том, что отец может погибнуть. Кстати, от него узнали мы, что младший брат его Гриша и старший брат Лёва не успели выйти из окружения Киева и погибли. Светлая им память.

Мы стали готовиться к переезду в Казахстан. Время шло, приближалась зима. Дедушка заболел гангреной. Всё началось с большого пальца ноги. Обратились к местному поселковому врачу. Он-то и определил гангрену. Необходимо было ампутировать палец, но хирурги все в госпиталях. Долго пришлось ждать хирурга. Гангрена интенсивно поднималась вверх, подходя к колену. В один из морозных дней приехал хирург, ампутировал ногу до колена, а затем и выше колена. Мы посещали дедушку в больнице. Рабочий, каменщик, хороший печник, всегда здоровый и весёлый, лежал он в больнице грустный, худой. Из всех внуков больше всего он любил меня. Я чаще всех бывал у него в Бердичеве. Ну и если я знаю немного идиш, то это только благодаря деду.

Я стоял возле больничной койки, а дед, глядя на меня голубыми глазами, сказал:

– Вот я выздоровею, и ты будешь помогать мне ходить.

– Конечно, дедушка, – ответил я. – Только поскорее выздоравливай. Уедем мы в Казахстан, там тепло, там Юзя, он нам поможет.

Да, это был наш последний разговор. Гангрена не оставила деда, и в декабре – в суровый, морозный уральский день – он умер. Нам, детям, не разрешали подходить к умирающему деду, но в день похорон я усадил сестрицу в сани и побрёл с ней в больницу. Я обязан был увидеть деда. И я увидел его в комнате мёртвых. Он лежал на столе, рядом с ним лежала отрезанная часть его ноги. Передать мои чувства в этот момент очень тяжело. Я очень любил деда и был привязан к нему необыкновенной силой. Мать увидела меня, стоящего у стола и со скорбью прощающегося с дедом, приказала увезти сестру домой и ждать, когда все вернутся. Настаивать на своём было бесполезно, и я потянул сани с сестрой домой. Дед ушёл зимой 1942 года. Светлая ему память.

Пробежали несколько месяцев следующего, сорок третьего года. Между нами и роднёй в Чимкенте велась интенсивная переписка, и с наступлением тепла наше семейство поднялось и отправилось в дальнюю дорогу, ведущую в Казахстан, в город на юге республики.

Прощание с посёлком было очень трогательным. Люди приносили нам в дорогу всякую всячину, сало и хлеб, табак и даже самогон. Одной из причин такой заботы и уважения было наше трудолюбие, наша откровенность и прямота, а также, конечно, приезд отца – раненого капитана-орденоносца, вселившего в умы людей правду о евреях, правду о том, что и евреи воюют, проливают свою кровь рядом с русскими.

Отец командовал батальоном штрафников. Это были в прошлом преступники и головорезы, изъявившие желание воевать вместо отбывания сроков в тюрьме. И они воевали, воевали хорошо. Много рассказывал отец о них, о их подвигах. Это были настоящие патриоты. Бесстрашные, они не щадили свои жизни и постоянно подвергали себя опасности и риску.

Глава 3

Чимкент встретил нас тёплыми лучами солнца. Обилие фруктов на базаре, шашлыки с лепёшками. Глаза разбегались от разнообразия. Новый для меня город; я обязан был познать его, познакомиться с ним, врасти в его среду и жить в нём.

Квартир, конечно, не было, но двоюродный брат Борис, сын Юзи, отыскал на улице Шмидта, 5 общественную кухню, и с боем мы её оккупировали. Когда пришли представители жилищного кооператива и хотели нас выгнать, появился дядя Юзя в милицейской форме. Он не дал выбросить наши вещи.

– Их отец – на фронте, – сказал он. – И если вы, мужчины, посмеете тронуть их вещи, то завтра тоже будете на фронте.

Это заставило их задуматься, и они, согласившись с тем, что семье фронтовика нужно помочь, ушли.

Кухня была площадью шесть квадратных метров, печь – напротив двери, окно и кусочек пола стали нашим пристанищем, нашим очагом. Я спал на печи, на шубе, приобретённой с помощью отца, а мать и сестра – на полу, пока им не привезли металлическую кровать.

Я стал ходить в школу. Мне нужно было навёрстывать пропущенный материал, но самым страшным было учить казахский язык. Посещение школы было для меня совсем некомфортным, и относился я к занятиям с холодком.

Материальное положение наше оставляло желать лучшего. Переезд в Чимкент на некоторое время затормозил получение зарплаты отца, и мы хорошо прочувствовали это. Необходимо было что-то предпринимать. Мать скупила хлебные карточки, получала по ним хлеб, разрезала на куски и продавала на базаре. Я предпочёл занятиям добычу средств к существованию – денег – и нашёл выход. Зимой в Казахстане ночи холодные и люди топят печи дровами, которые были в большом дефиците и стоили дорого. Появилась идея спилить с деревьев сухие ветки и топить печи ими. Уйма тополей и карагачей стояла годами, одаряя людей тенью в летние жаркие дни, а в зимнее время по моей инициативе их сухие ветви давали для отопления. Так я стал потихоньку заготавливать дрова в общем коридоре, и я должен сказать, что проблема отопления была полностью решена.

Аппетит, как говорят, приходит во время еды. Упросил мать купить мне топорик и пилку, и она купила, ибо видела в этом доброе намерение. Я стал профессионально валить сухие ветви деревьев, привлекая к себе публику. Начались заказы, пошли деньги. В доме стало теплее, и уютнее, и сытнее. Дровами пользовались и наши родственники, и соседи, с которыми мы так хорошо подружились. Жить стало лучше, жить стало веселей.

Некоторое время Соня жила у нас. Помню, как она покупала сушёные абрикосы, изюм и прятала их от нас. Я же всегда находил упрятанное и потихоньку воровал его. Спрятала Соня однажды изюм в рукав пальто. В рукаве была шёлковая подкладка с резинкой для облегания руки. Когда я нашёл желаемое, тётка ворвалась в помещение и с криком набросилась на меня, но я убежал. Злость её длилась недолго, и я хорошо это знал. Она успокаивалась, и всё становилось на свои места. Любила тётя Соня нас безумно: и меня, и сестру.

Помню, как-то пришла она домой и застала меня на дереве, на самой верхушке тополя. Я как раз сбросил сухую макушку.

– Вадюся, слезай! Слезай, племянник, вниз, слезай, мой хороший! – поговаривала она. – Сейчас мама придёт, будем обедать. Слезай.

Я, закончив работу, засунул топорик и пилку за пояс и медленно стал спускаться. Но стоило моим ногам коснуться земли, как ласки тётки превратились в гнев. Она бежала за мной и кричала вдогонку:

– Подлюка, гадость такая! Ты хочешь меня в гроб раньше времени свести, сволочь? Ты хочешь с дерева упасть, мерзавец? Чтоб ты пропал!

Я убегал, но ненадолго, ибо знал, что Соне необходимо разрядиться от боязни и страха за меня, но не от злости.

Помню, как сбросил большую сухую ветку и ошибся. Она упала на провода и порвала их. Весь квартал остался без электроэнергии. Меня забрали в милицию. Сижу я в коридоре и жду чего-то. Вдруг появился мой дядя.

– Что ты здесь делаешь, Вадик? – спросил он.

Я рассказал ему, как всё было. Он вызвал кого-то и сказал ему отпустить меня домой.

– Ты чего пацана здесь держишь?

Тот хотел что-то сказать, но Юзя прервал его.

– Ты что, не понял, что я тебе сказал?

Меня отпустили, и с тех пор я был очень осторожным в местах, где проходили провода.

Частенько я сталкивался с трудностью, пытаясь подняться по голому стволу высоких тополей, и решил сделать шест, с помощью которого можно было преодолеть эту трудность. Так вот, выбрал я для шеста стройный молодой тополь и решил спилить его верхушку. Сестру внизу оставил, чтобы в оба смотрела и, как появится милиционер, предупредила меня. Залез я на дерево, а галоши оставил внизу. И надо же было такому случиться, что милиционер подошёл, увидев меня на дереве. Он застал и меня, и сестру врасплох и приказал мне слезть. Я остолбенел вначале от неожиданности, но тут же очнулся и сказал, что не слезу. Тогда он забрал мои галоши и ушёл.

Деваться было некуда. Я слез с дерева. Сестру отправил домой, а сам, следуя за милиционером, дошёл до районного отделения, что находилось рядом с городским озером. Милиционер зашёл в отделение, а я – за ним. Усадил он меня и приказал ждать. Долго я ждал. Никто со мной не говорил. Сижу и жду.

Мать вернулась домой, и сестра рассказала ей о случившемся. Зашла мать в отделение, увидела меня и спросила, сколько я здесь нахожусь. Затем подошла к дежурному и спросила, где начальник. Тот ответил, что нет его.

– Так какого чёрта ты держишь здесь ребёнка голодным? Вы здесь задницы обтираете на стульях. Его отец на фронте воюет, а вы, сволочи, с детьми дело имеете! Сейчас же отпусти ребёнка, или я позвоню брату Добису!

Тот услышал фамилию Добис и тут же освободил меня. Дома я получил хороший выговор, но не остался в долгу перед сестрой. И она получила от меня по заслугам.

Мы жили напротив центрального парка и частенько прогуливались там. Я заходил в помещение, откуда слышались мелодии струнного оркестра. Я попросил мать узнать, можно ли мне посещать занятия этого оркестра. Стоило мне заикнуться об этом, как всё решилось мгновенно. Меня зачислили в оркестр, купили мне балалайку, и я стал заниматься уроками музыки. Сначала теория, затем практика, а как результат, разъезды по колхозам с концертами. Причём мы возвращались домой не с пустыми руками: платили нам различными продуктами. Так я стал музыкантом.

Мать закончила курсы шофёров и перевозила боеприпасы со свинцового завода на железнодорожную станцию. Она зарабатывала, я зарабатывал, также была зарплата отца и дяди Васи Дьякончука, друга отца, который после гибели его жены, тёти Леси, перевёл свою зарплату на нас. Всё это, вместе взятое, создало нам хорошую платформу для питания и даже для приобретения одежды.

Начался 1944 год. Война приобрела новые контуры, но на сей раз уже за пределами СССР. Все твёрдо знали, что немцы будут разбиты, но никто не мог знать когда. Мы продолжали трудиться и жить.

Заболел Юзя. Ранение в 1941 году дало о себе знать. Операция была запоздавшей. Прошло ещё два-три месяца, и состояние Юзи стало катастрофическим. В последние дни его жизни я часто посещал его. Будучи высоким и крепкого телосложения, Юзя всегда рисовался в моём представлении эдаким богатырём, героем в борьбе с преступностью. И вот теперь лежал передо мной человек, дошедший до такого состояния, что не мог застрелиться рядом лежащим револьвером. Силы покинули его, и говорил он только выражением своих глаз. Передо мной лежал высохший человек, покидающий нас, и мы не в состоянии были что-либо предпринять для его спасения. Судьба Юзи была предрешена, и оставалось только терпеливо ждать его смерти. Через несколько дней Юзя умер. Похороны его прошли с большими почестями. Его провожали в последний путь мы, подразделения милиции, руководители многих партийных и государственных предприятий. Ушёл дядя Юзя. Это была наша четвёртая жертва войны. И это был второй по счёту близкий родственник, умерший на моих глазах. Ушёл дед, ушёл Юзя, но память о них осталась во мне на всю оставшуюся жизнь. Я запомнил их лица, некогда излучавшие так много тепла и заботы.

А жизнь продолжалась, время шло своим чередом. И наступил день, когда стали поговаривать о возвращении на Украину, в Киев, в город, в котором я родился и с которым было связано моё детство. Вначале просто поговаривали, а в один прекрасный день мы собрались и уехали. Дорога была долгой, ехали телятниками, пассажирскими поездами, но твёрдо знали, что мы делаем, и потому терпели. Нас не страшили ни запугивания, ни кражи, ни грабежи. Твёрдой поступью мы приближались к родным местам, освобождённым от фашистского нашествия.

Пришлось нам побывать и в Одессе и повидать разного – хоть и немного, но всё же достаточно. Помню стоящую недалеко от вокзала бричку. На ней сидел старичок и кого-то ждал. К нему подошёл человек, одетый в морскую форму. Два рукава его рубашки болтались в воздухе, указывая на отсутствие двух рук. Он с трудом стоял на ногах и пьяным хриплым голосом приказывал извозчику ехать на Приморский бульвар. Разговор между ними накалил страсти до предела. К моряку на помощь спешил друг, но этот отличался от другого тем, что имел руки, а вот ноги его были полностью ампутированы. Этот, передвигаясь с помощью двух крепких рук, спешил к другу, держа во рту лезвие ножа. Казалось, не миновать беды, но случилось чудо. Из подъезда вышел мужчина. Он был лишён одной руки, а другой придерживал портфель. Их разделяли несколько шагов, когда безногий пытался достать ножом извозчика. Мужчина бросил портфель в бричку и единственной рукой толкнул безногого матроса в сторону. В мгновение решился скандал. Один из матросов, увидевший отсутствие одной руки, крикнул:

– Браток, это твоя бричка? Ну так извини нас, не знали мы, извини, пожалуйста.

Так закончилась небольшая картина в большом портовом городе Одессе.

Ещё несколько дней, и мы прибыли в Бердичев, где и решили пробыть до окончания войны. В Киеве нас никто не ждал. Отец в это время воевал в Чехословакии. Прежняя квартира бабушки в Бердичеве была занята, и нам пришлось тесниться в небольшой комнате вместе с бабушкой и тётей Рахиль. Я вновь пошёл в школу, познакомился с ребятами и, конечно, большую часть свободного времени проводил на улице, за городом, на рыбалке, в поисках мин, снарядов и прочих взрывчатых предметов. Ребята играли со смертью, а я – с ними, хотя и был предельно осторожен.

И однажды с одним из близнецов, который обезвреживал мину, случилась беда. Он знал своё дело, но мина всё равно взорвалась. Погиб парень, а ребята, к счастью, были в другом месте. После этого случая и дома, и в школе стали много говорить об опасности, которой подвергают себя мальчишки, и я лично прекратил участвовать в этих мероприятиях.

Город Бердичев, железнодорожная станция. Уйма железнодорожных вагонов, целых и разбитых, сгоревших и перекинутых от интенсивных бомбёжек воюющих сторон. Всё это и очень много другого вызывало у молодёжи интерес и максимум любопытства. Мы отыскали как-то вагон, гружённый стеклянными колбами с фосфором. Не думая ни секунды, намазюкались мы фосфором и вечером, с наступлением темноты, стали пугать прохожих. Нам нравились дикие крики испуганных людей, проходящих мимо по неосвещённым улицам.

Много времени я проводил на рыбалке. Смекалка наша позволила нам производить леску для ловли рыб из волос конских хвостов. Выбрав лошадь с длинным хвостом, мы, скрываясь от хозяина, выдёргивали самые длинные волосы и из них плели леску. Накопав червей, я рано утром отправлялся к озёрам сахарного завода и просиживал там много времени. Результаты были совсем неплохими. Я приносил карпов, карасей, линей, окуня, частенько приносил и раков, которых ловил на сушёных лягушек. В доме нашем всегда была рыба.

Приближался 1945 год. Немцы терпели поражение за поражением. Каждый день можно было слышать голос диктора Левитана об освобождении городов и других населённых пунктов в европейских странах. Чувствовалось окончание войны, хотя бои ещё продолжались, и были они очень упорными. Это была последняя зима затянувшейся на годы кровавой и очень жестокой войны.

Эшелоны, загруженные солдатами и боевой техникой, проезжали мимо Бердичева на восток, где им предстояло бить японские войска, являющиеся союзниками Германии в развязанной Второй мировой войне. «На восток!», «Смерть японским империалистам!» – таковы были надписи на проходящих вагонах. Многие эшелоны останавливались на несколько часов, и привокзальная площадь превращалась в оживлённое место для веселья и прогулок жителей и военнослужащих. Привокзальный базар стал самым оживлённым местом в городе. Проезжающие военные продавали различные вещи западного производства и, конечно, делали всё для того, чтобы приобрести одну-две бутылки самогона.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Помню"