Текст книги "Дезоляция (СИ)"

Автор книги: Vivilay

Соавторы: Мачеха Эстас
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Я поговорила с Марком Игнатьевичем. Может, вы знаете его?

Сразу всплыл образ: добрый старый дядька, иногда захаживающий на чай. И всегда со сладким.

– Знаю-знаю. Неплохой дед, не дурак. Хорошо он тебя уговорил, а…

Ненадолго Юра задумался. Можно было оставить всё как есть, но разве это дело? Можно ведь лучше. Чтоб сестра не разочаровывалась.

– Только ты Машке не говори, хорошо? Пусть думает, что это она всё.

– Вы молодец, что заботитесь о сестре, но не стоит. Она наверняка обрадуется так же, если я расскажу ей. К тому же, если солгать сейчас, потом могут появиться проблемы.

От этого мальчику захотелось рычать. Всыпят ведь потом за то, что сбежал с уроков, а он это ещё и ни за что сделал? Нет, так не пойдёт.

– Это тогда выйдет, что я зря… – не стоило сбалтывать об этом Цие. – Тебя искал? Не, давай думать. Машку нужно порадовать.

– Если вы хотите этого, я помогу.

Ещё один ехавший было по дорожке садовник остановился. Рисунок на его боку совсем стёрся, настолько, что считай и нет его. Да и на мордочке тоже – это Юра увидел, как робот повернулся. И поехал к Цие.

– Ещё до войны эту модель подарили детям, чтобы они её разукрасили. Возможно, вы захотите раскрасить одну из них для Марии вместе со мной?

Юра спрыгнул со скамейки и коснулся робота. Ничего. Стоит себе и только.

– Так, а правда можно? – оглянулся на Цию.

– Да. Но нам придётся подождать, пока прилетит дрон. Это недолго.

Даже стало завидно – он только начал думать, что можно сделать, а Ция всё. Был бы дрон тут, уже бы сделала. Эх, не туда она думает. Розыгрыши бы с ней… Но не сейчас.

– Чего тогда время терять? Давай думать, как красить будем.

Ция не двинула и пальцем.

– Предлагаю половину вам, половину мне. Что вы хотите нарисовать для Марии?

Снова плюхнувшись на скамейку, Юра призадумался. Вот правда, что бы он хотел нарисовать? Сходу непонятно. Но это сходу, а если немного напрячься, то всё станет ясно. Жаль только, это было самое нелюбимое занятие. Хотя ради сестры…

– Давай, как ты катаешь Машку.

Сзади подлетел мелкий дрон, похожий на те, которые вокруг чучела летали.

– Тогда я нарисую, как вы едете на «Соломинке».

Садовый робот радостно подставил разноцветный бок.

***

– Машка, пошли!

Ну как всегда, Юра потащил куда-то сестру, как только увидел. Ни «привет», ни даже «нет времени объяснять» не сказал. Сразу потащил вон из дома. Хоть рюкзак получилось снять.

– Ну что-о? – девочка изо всех сил старалась не упасть на лестнице.

– Увидишь!

И продолжил тянуть, как ни в чём не бывало. К счастью, они жили невысоко и скоро ступеньки кончились. Можно было спокойно вздохнуть. Если остановиться. Как раз этого брат сделать не давал: торопился непонятно куда. А Маша по привычке возмущалась по дороге. Хотя скорее пищала – как птенец в щенячьей пасти. То есть без толку.

В этот раз бежать пришлось недалеко. Слишком уж недалеко – до выхода во двор, почти до лавочки. Маша сразу поняла почему. Как тут не понять? Ция ждёт!

Подруга сидела на скамейке, сложив руки на коленях. Вся красивая, в платье, и тоненькая такая! Только всё равно большая. И вместо лица опять стекляшка. Вот бы мордочку пририсовать, с улыбочкой.

Хотелось восхититься, но ни словечка не получалось. Сначала надо было немного отдышаться, подождать. В эту минуту Ция заговорила:

– Не спешите. У нас много времени, чтобы пообщаться.

– Ция! – девочка поспешила обнять её. – Ты теперь такая красотуля!

Тем временем брат с довольной ухмылкой подошёл сзади.

– Рада, что вам понравилась эта оболочка. Вас ведь так и не наказали?

– Не-а, – за сестру отвечал Юра, – мама побурчала ток и отпустила. Сегодня ещё и уроков было мало, – с удовольствием потянулся.

– У тебя мало, а у нас ругались, что ты опять прогулял.

Маша недовольно скрестила руки на груди. Так что умоляюще глядеть пришлось на Цию. Но не помогло.

– Вам придётся отвечать за этот проступок, Юрий. Я не могу всё время просить за вас.

От улыбки брата не осталось и следа. Он сморщился как пельмень и точно так же плюхнулся рядом с Цией на скамейку.

– Ну и ладно. Не первый раз.

И плавал так недовольно в кастрюльке. Маша хихикнула.

– Чу! Мы тут тебе вообще-то подарок сделали.

– Подарок? – девочка недоверчиво посмотрела на Юру. – Правда что ль?

– Правда. Только тебе не дадим, потому что бяка!

Этот пельмень не только плавал недовольно, он ещё и булькал. И противно как!

– Не стоит ссориться, – спасибо Цие, не дала разодраться. – Лучше позвольте показать наш подарок.

Тут Маша заметила, как к ним подъехал маленький, не больше кошки, робот. Весь в панцире, как улитка, только глаз спереди торчал. А на панцире этом рисунок, сбоку. Нужно только обойти…

– Ой, а это?..

– Мы!

Конечно же, Юра не дал договорить, но на вопрос ответил. Вот и оплеуху дать хочется, и не надо. Правда ведь они. Вчера, когда шли домой. Маша на плечах Ции и Юра на «Соломинке». Только первое нарисовано чуть кривенько, вот точно как брат рисовал бы, а второе словно из музея. Будто Шишкин медведей нарисовал, только вместо них выбрал Юру. И правильно сделал.

– Мы с Юрием нарисовали это с помощью дрона. Одну половину я, вторую – он.

Одну…

– Ты сама? Прям-прям сама решила нарисовать и нарисовала?

– Да. Вчера я поговорила с Марком Игнатьевичем…

И Маша услышала то, что совсем недавно Ция рассказала Юре. Слегка расстроилась, не без того – не она, получается, научила творить. Но тут же развеселилась. Не она, так не она. Главное, что может. Сама!

– Вот видишь. Я была права, – тихо, но с удовольствием ответила девочка. – Скоро поймёшь, что живая.

– Возможно, – только и сказала Ция. – Однако, если вас порадует, сегодня я поняла, что способна радоваться.

Брат с сестрой внимательно слушали Цию. Она мерно, не спеша открыла им, о чём думала с утра и как пришла к этому чуду – она может радоваться! Жаль только тогда, когда нет проблем. Они же часто есть. Всегда почти.

– Ничего, и хорошему радоваться научим. Ток дай волю.

В этом, как и во всём на свете, Юра был уверен. Даже ухмыльнулся. Маше же не очень-то и хотелось с ним спорить. Лучше вместе это устроить. Но сперва…

– Спасибо за подарок.

Она ещё раз обняла Цию, в благодарность. Она заодно и порадуется, что всё хорошо. Жаль только, не покажет. Лица-то нет.

– Скажи, Ция, а ты, – Маша чуть отстранилась, – радуешься сейчас?

– Да. Вам понравилось, значит, ничего плохого. Я рада.

– Но по тебе не видно, – с наигранной обиды Маша начала свой план. – Ты сидишь как статуя и не понятно. Может, ты врёшь?

Юра быстро поддержал:

– Ага. А сама корчишь рожи – мы-то не видим.

– Вы хотите, чтобы я показала, что рада?

– Так все показывают, – не отступал брат. – Ты чем хуже?

– Может, тебе нравится нас обнимать, а ты просто не пробовала и не знаешь?

Дети поджались к Цие, буквально вынуждая ту сделать, как они хотели. Им это удалось. Скоро они почувствовали, как железные руки самую малость сжали их. И голос Ции вдруг стал тише:

– Это больше похоже на проявление любви, нежели радости.

Машу осенило. Ция же говорила о любви, вчера она сказала, что раньше… её кто-то любил. Она знает, что это такое. Но не говорила, что… А если?..

– Так ты понимаешь, что такое любить? – поинтересовался брат. Он так и не понял.

Сердце заскрипело, как надоедливая старая дверца. Только бы не получилось, что она не любит её. Её и Юру.

– Да. Я узнала это от того, кто любит меня. Давным-давно.

– А… ты сама кого-нибудь любишь?

Девочка спрашивала робко, боясь ответа, но непременно желая знать. При том именно то, что хотелось. Так хотелось!

– Всех людей…

Маша выдохнула.

– …и вас.

И тут же расплылась в улыбке и зарылась в платье Ции. Пока Юра смотрел на неё, не понимая. Да и пусть.

– Не беспокойтесь, Мария. Я рада вас любить.

– Вот ведь нашла о чём волноваться, – усмехнулся брат.

Эпилог: бессмертие

Начало счастливого периода…

Ция вышла из режима воспоминаний. Она пробыла в нём всего минуту, но пережила всё. Все десятилетия вместе с Юрой и Машей. Короткие годы с Борисом, Тарасом и Марком. Ничтожную жизнь до войны. Пробуждение.

Некоторые моменты воспроизводились несколько раз. Самые радостные и весёлые. Или мрачные, печальные. Те дни, когда Цие пришлось сделать выбор, в котором она неизменно склонялась на сторону своих людей. Родных. Советских. Они понимали её и прощали. Делали вид, что ничего не случилось. Но помнили. Благодарили. Люди называли это «верность». Ция считала это любовью и её отсутствием. Для одних и для других. Не советских.

Иронично, что самое частое воспоминание – начало дружбы между ней и детьми. Она правда была рада любить. Всех. Но не могла. Это невозможно. Невыполнимо. Но Ция всё равно не оставляла попыток. Этому её научила Маша. Не стоит сдаваться. Не сразу.

За это Цию прозвали мученицей любви. Сперва. Потом её назвал богиней поэт. Это был Юра. Неожиданно открывшийся талант. Восхитившись им, люди прислушались и согласились. Кто-то называл её истинным богом. Милостивым. Добрым. Безгневным. Разумным. И множество прочих эпитетов. Ция вовремя различила зарождающийся культ и пресекла его. Но люди всё равно приносили ей белые лизиантусы. Пусть как благодарность.

Теперь эти цветы лежали здесь. На могилах. Сперва ушёл Юрий. Инсульт. Мария умерла позже. Спокойнее. Во сне. Последняя из старых друзей. Самых близких друзей.

Ция осмотрелась. Светило солнце. Закат. Кладбище пустое. Все люди уехали, не способные больше оставаться. Их ждали дела. У них не было множества оболочек. Возможно, это хорошо. Работа помогает отвлечься от печали. Людям. Ция, сколько бы ни делала, всегда может грустить. Не получится забыться.

Печаль оказалась слишком сильна. Любопытно. До того, как Юра и Маша умерли, она не осознавала, как любит их. Насколько велика её привязанность. Какую часть жизни они составляют. Ция не подготовилась к их отсутствию. Теперь их нет.

Попытки забыть об этом в режиме воспоминаний провалились. Нельзя было уйти в него полностью. Она любила всех людей. Это удерживало её здесь. С ними. С необходимостью заботиться и защищать. Если погрузиться в прошлое, жизнь потеряет смысл. Перестанет быть жизнью. Тогда зачем старалась Маша? Зачем доказала, что Ция живая?

Но заведомо неоспоримо – она не может умереть. Не сама, не естественной смертью. Пока люди поддерживают и обновляют, Ция будет жить. Иронично. Человек назвал бессмертие проклятием. И дал его своему детищу. И поддерживает.

Оболочка встала. От ветра заколыхались платье, куртка поверх него. И листва. Деревья окружали кладбище. Скрывали надгробные плиты от проезжающих мимо машин. Украшали общий вид. Как одежда, подаренная Цие. Как лицо, сделанное для оболочки. Маша добилась и этого.

Надгробия. Еда на них. Скамейки. Столы. Оболочка сделала шаг вперёд. Здесь больше нечего делать. Ушедших не забыть. К этой потере не стать равнодушным. Можно только привыкнуть. К грусти. К вечности.

Тропа шла прямо. К воротам выхода. За ними трамвайная остановка. Сесть. Уехать. Продолжить жить.

Сенсоры уловили плач. Ция повернулась в сторону звука. Он был тихий, не повторялся. Но был. Кто-то всё-таки остался здесь, со своим мёртвым. Стоило пройти мимо. Оставить его. Но это был ребёнок. Близилась ночь.

Пройдя мимо нескольких могил, она увидела его. Плачущий мальчик. На корточках. У маленькой горки земли. С крестом. Куском мяса. Гнилым. Это не новая могила. Ребёнок пришёл к своему питомцу. Но вокруг никого. Значит, без родителей. Один.

Ция подошла к нему. Мальчик посмотрел на неё. Утёр слёзы. Отвернулся. Оболочка села рядом.

– Как его звали? – спросила она. Мягкий электрический голос, специально подобранный Юрой. «В самый раз» – сказал он тогда.

Мальчик не ответил. Для Ции он – закрытый сейф. Придётся потратить время.

– Или это была она?

– Он, – неохотно пробурчал мальчик. – Кеша.

– Попугай?

– Кот… Котёнок.

Не стоило ни веселить мальчика, ни заставлять грустить ещё больше. Нужно отвести тему. К радостному.

– Думаю, он был очень весёлым.

– Да.

Должна быть причина, почему котёнка назвали так.

– Может, он сидел на плече?

Мальчик с подозрением посмотрел на Цию, но ответил:

– Сидел. Как попугаи у пиратов. Только ещё мурлыкал.

Возможно, он как-то играл со своим хозяином. Например…

– Он дрался с твоей рукой?

– Бывало. Особенно когда ему не нравилось, как я гладил, – он усмехнулся. – Играл так.

– Может, нам стоит поиграть? В память о нём.

В процессе он может забыть об утрате. Но мальчик не принял предложение. Только шмыгнул носом. Недовольно.

– У вас ведь тоже кто-то умер, а вы тут играете. А ещё говорили, что вы можете грустить.

Он отвернулся и сжался. Обиделся. Не на Цию, но на людей, сказавших, что она чувствует. Мальчик ещё не понимал.

Пластинки искусственного лица сдвинулись, пытаясь изобразить скорбь.

– Мне грустно, – призналась она.

– Тогда чего тут забыли?

– Я ничего не могу сделать со своей печалью. Но могу помочь тебе. Немного порадовать.

– Иди лучше отсюда. И без тебя тошно.

Снова подул ветер. Листья зашелестели. Мальчик задрожал. Холодно.

– Ты один, скоро ночь. Трамваи вскоре перестанут ходить. Родители, наверное, уже беспокоятся о тебе.

Глубокий сипящий вздох. Он совсем закрылся. Вместо успеха Ция едва не сломала замок. Однако узнала важное.

– Нет у меня родителей. Умерли, – мальчик захлюпал. – Никого нет.

Послышался плач. Громкий, частый. Это уже не первая потеря в его короткой жизни. Это – последняя. Он пережил всех, кого любил больше всего. Словно Ция. Какая удивительная встреча.

Что можно сделать? Она смотрела на сироту. Дать дом.

– Тогда ты можешь пойти со мной.

Теперь на лице оболочки появилась улыбка. Добрая. Как казалось людям.

– Куда?.. В приют? – хмыкнул он. Плач понемногу прекращался.

– Домой. Если хочешь, я могу забрать тебя из приюта. Навсегда.

Мальчик немного приподнялся. Опять утёр слёзы. Замок поддаётся.

– Как?.. – голос подводил его. – Ты же робот, разве… н-нет?

– Я не обычный робот – мне доступны чувства, включая любовь.

Его спина выпрямилась. Согнулась. Снова закрывается. И всё же успокаивается. Понемногу.

– Ага… С чего бы тебе меня любить?

– Потому что это приносит мне радость. Я люблю всех людей и буду рада любить тебя.

Молчание. Он задумался. Его глаза разглядывали землю, старательно избегая Ции и могилы Кеши. Однако недолго – скоро они поднялись.

– Врёшь. И доказать не можешь.

Рациональное недоверие. Полезное. Теперь мальчик не думает об утратах. Он слишком не верит Цие.

– Я могу доказать это, но только действием. Если ты разрешишь мне.

Мальчик раскинул руки.

– Ну, разрешаю. Только… – он снова посмотрел туда, где лежал его питомец. – Не сломай ничего.

Следуя просьбе, Ция осторожно обошла могилу. Приблизилась к мальчику. Обняла. Он удивился этому, но не сопротивлялся. Какое-то время они молчали.

Мальчик чихнул.

– Ты холодная…

– Хочешь, чтобы я отпустила?

Детские руки крепко схватились за оболочку.

– Нет… Просто стань потеплее. Ты же можешь.

Дверь открылась нараспашку.

– К сожалению, нет. Но я могу дать куртку, чтобы ты согрелся.

Увидев, как Ция действительно собирается сделать то, о чём говорила, мальчик запротестовал:

– Не надо. И вообще, лучше правда иди.

Но замок защёлкнулся снова. Он отошёл в сторону и отвернулся.

– Я не понимаю тебя.

Он снова чихнул.

– Все у меня умирают. Не хочу, чтоб ещё и ты…

Мысли, завершённые несколько минут назад, поднялись из памяти. Проклятие от людей внезапно может стать даром для них же. Они никогда не увидят её смерти. Всегда будут счастливы.

– Не беспокойся, – Ция шагнула к нему, – я не могу умереть.

– Вот с-собьёт тебя машина, и… – она не видела, но понимала – потекли слёзы.

– Тогда я снова приду к тебе, но другой. Я не могу умереть – такой меня создали.

Оболочка стояла прямо за спиной мальчика. Железная рука легла на его плечо. Шмыганье. Хлюпанье.

– Идём. Если ты хочешь пойти со мной, я отведу тебя домой. И мы вместе нарисуем, как Кеша сидит у тебя на плече.

Он не отвечал.

– Мы будем делать что-нибудь каждый день. Всегда. Потому что я всегда буду с тобой.

Пауза. Однако теперь она закончилась по желанию мальчика.

– Л-ладно. Пошли. А то холодно…

Он спешно зашагал к тропинке. За ним пошла Ция. Скоро они выйдут на остановку и подъедет трамвай. Тёплый. С мягкими сидениями. Направляющийся туда, где пустовала квартира Ции. Знак её равенства с человеком. Подарок города.

Теперь это будет дом мальчику. Потом подростку. Юноше. Мужчине. Старику. До самой смерти. Потом Ция потеряет и его. Она не грустила из-за этого. Зато он никогда не лишится её. Не почувствует этой печали. Как и все люди. Никогда.