Текст книги "Остров чайки по имени Джуди (СИ)"
Автор книги: Вирэт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Он замолчал…
За окном стояли тёплые сумерки. О борт снаружи звонко чокала вода, мягко покачивая шхуну, как колыбель. Мирно и знакомо дышали, поскрипывая, снасти, влетающий в каюту ветер пах близким берегом – зеленью, печным дымком и жареною рыбой.
Над головой заскрипели доски палубы, послышались шаги у люка, дверь каюты распахнулась, и появилось восхитительно пахнущее шествие: Джуди с подносом запеченной в сметане рыбы, следом хмурый Донован с подносом закусок и двумя пузатыми бутылями. Девушка глянула на дядю и – тихонечко скользнула за его спину, обняла сзади, на минуту прижалась с глубокой нежностью, потом вспорхнула опять к дверям.
– Посиди с нами, Джуди, – уже не пряча мокрого лица, сказал Брандир.
– Сейчас приду, только накормлю Донована.
– Донована накормит… – хмыкнул капитан. – Вот в этом и вся Джуди… такая же, как и моя Лючия… всех сирых и убогих пожалеет, а о себе и не вспомнит. А Донован – хоть и придурковатый, а судно чувствует, как самого себя. Он ведь тогда со мною был на «Санталене»… и всех, кто после этого кошмара захотел ко мне вернуться, я взял не говоря ни слова… Похоронил жену… и, что греха таить, я запил, Джексон… Всё для меня померкло… как будто весь свет проистекал для меня из её глаз… Шхуну перегнали в Палермо, а я и видеть её не могу, как будто она в чем-то передо мной виновата. Два месяца я пил по-черному, допился до горячки… И тут приехала в Палермо Джуди. Посмотрела она на меня своими лучистыми глазами… и снова лев улегся с агнцем, и я покорно, как дитя, смотрел, как расправляется она с моими бутылками, как начала хозяйничать на шхуне… Она и назвала её – «Санта Лючия». Переименовать «Розу ветров» я задумал сразу. Я знаю, ты поймешь меня, дружище… Ведь как тут не крути, а честь корабля – это честь его капитана. Когда приходит «Акробат», все знают – это пришел Купер. Если «Капонир» – то это Мароселла. Ну, а уж если «Роза ветров», то – только Джексон… Покупают – рангоут, такелаж и паруса, честь – не купишь ни за какие деньги. А я – Уно Брандир, и когда «Санта Лючия» будет швартоваться в Окленде или в Лиссабоне, то скажут – пришел Брандир, и только от меня будет зависеть, чтобы не добавили – подлец… Скажи мне, Джексон, честная твоя душа, – я прав?..
Ральф с короткой улыбкой глянул на него, кивнул и взялся за бутылку.
– Я рад за тебя, капитан. И за неё – я тоже рад… Ну, семь футов тебе под килем! Плавай с Богом!.. Отличное вино… Сицилия?
– Нет, здешнее… никто не верит… Ну, девочка сегодня расстаралась, с пальцами можно проглотить!.. А ты где сейчас, Джексон? Год о тебе ни слуху и ни духу… Завёл своё дело? Ищешь компаньонов, угадал?..
Ральф кратко рассказал о плавании на «Пассате», о встрече у фонтана с Джуди и своем авантюрном проникновении на шхуну.
Брандир, отсмеявшись, вытер глаза и покачал головой.
– Бедный Донован… для его шотландских мозгов это было действительно серьёзное испытание! А, впрочем… быть может, это и в самом деле судьба?.. Да вот, предложили мне хороший фрахт на хлопок, но меня они не знают и поэтому требуют половину суммы залога. Хочешь, на паях возьмёмся? Джок Хуттер работал с этой фирмой, дело верное. Восьмого со мною должны рассчитаться за прежний рейс, я потому и стою ещё тут в Байгевиле. А те – не ждут, если откажусь, подрядятся с Хуттером.
– Сколько не хватает?
– Полторы.
– Найду… А я уж подумывал наняться к тебе в матросы! – засмеялся Ральф.
Брандир залпом выпил, крякнул, вытер усы.
– Ладно уж, старый гусак Уно ещё не совсем ослеп. Видел я, как ты поглядывал на Джуди… Скажу по совести, дружище: тебе отдал бы её, глазом не моргнув, и если б вы с ней только сладили – я бы устроил карнавал в Палермо!.. Весной у меня помощник рассчитался, Томео, такой, скажу тебе, был славный парень, спиртного в рот не брал, умница, золотые руки, шхуну чувствовал каждым нервом, и готовил я его на шкипера. Парень уже весь высох, чуть ветром его не шатает. С какого только борта ни пытался – она только посмеивается на все увещевания, хоть плачь! Уж и я её уговаривал: «Передам ему шхуну, всё ваше будет, живите припеваючи». Ну, ни в какую!.. А-то заладит свою песню – «в монастырь», тут уж не знаю, каким галсом удирать! Меня-то ведь с какой стороны ни копни – отовсюду лезет потомственный корсар с Тортуги, а в их роду Виньезо – куда ни ткни – святой на праведнике, аж дрожь берёт! Лючия мне показывала их древо, а Джуди-то – дочка её младшей сестры Франчески, умершей в двадцать лет, та, говорят, на земле вообще только одной ногой стояла. Детей у нас с Лючией не было, а Джуди для меня – роднее дочери, ангел мой земной, мне в монастырь её отпустить – так сразу лечь, руки сложить, и читай «Indulgentiam»!.. Так и взял парень расчет, уходил – бизань обнял, заплакал, бедный! А любил он шхуну, как сестренку, всю душу в неё вложил… Вот такая она, моя Джуди, и мягкая и твёрдая, и ласковая и упрямая… Отучилась во Флоренции, училась в Оксфорде, а – всё бросила, как от мухи отмахнулась: дядю-пьяницу нужно было спасать! Характер ведь у неё, как у моей Лючии, и сердце её – вещее, святое; сердцем выбирает свой путь, свою судьбу, а выбрав, уже не свернет с пути… как чайка, летящая сквозь бурю.
========== Часть 3. На “Розе Ветров”. Остров ==========
С раннего утра Брандир отправился подписывать договор фрахта и оформлять санитарные и таможенные документы, а Джексон повел корабль под погрузку. Фирма доплачивала за срочность, и время подгоняло. Портовщики по старой дружбе загрузили «Розу ветров» вне очереди, но и Брандир показал свою хватку: не успели уложить в трюм последний тюк, а капитан с выводком инспекторов уже переминался на причале. Представитель фирмы Клеббер, под чутким наблюдением которого и шла погрузка, приятно пораженный такой оперативностью, сиял всей своей круглой вестфальской физиономией. Трюмы опечатали, Брандир сунул пакет с документами за отворот кителя, отсалютовал остающимся на берегу, круто развернулся, и по палубе загремело: «По местам стоять! С якоря сниматься! Руль под ветер! Набить фок! Марсель поднять! Топсель на гардени! Брасопить реи в полный бакштаг!» Загремело по палубе, команда кинулась выполнять приказы, на фок-мачту по ступеням веревочных лесенок со скоростью цирковых акробатов полетели марсовые матросы, через считанные секунды их стайка разлетелась по реям, и с тугим упругим шумом упали гигантские полотнища парусов на передней мачте. Ральф переложил руль, и шхуну стремительно понесло из залива в открытое море. «С таким ветром хоть за край моря!» – прокричал довольный началом дня Брандир, поднявшийся на кокпит к рулевому. Ральф кивнул. Шхуна летела со скоростью не менее двенадцати узлов, высекая хлопья пены из крутых свинцово-синих волн, порой до киля вырываясь в воздух и состязаясь в скорости с альбатросами, зависающими рядом с бортами. Водная поверхность походила на кожу гигантской анаконды, испещрённую солнечными пятнами площадью в несколько миль и сизыми тенями от проплывающих по небу гигантских облаков. Из камбуза вышла, повязывая голову пёстрой косынкой, Джуди, приветливо улыбнулась Ральфу и потянула за руку Брандира. Тот склонился к ней, чтобы девушке не пришлось повышать голос, внимательно выслушал. «Держи курс на мыс Тонар! – прокричал капитан Джексону. – Задам Джуди раскладку продуктов и через час пошлю тебе на смену Рича!»
В эти минуты Ральф рад был остаться наедине с собой и шхуной. Глаза, руки, тело его выполняли привычную работу независимо от сознания и хода мыслей, улавливая мельчайшие нюансы в изменении ветра, моря и состояния корабля и неуловимым движением руля приводя в норму любое отклонение, будь то попытка полоскания парусов фок-мачты или привычный, едва заметный, но настойчивый рыск шхуны влево. Он пытался понять свои ощущения – уже не капитана, а – гостя, пусть даже самого почётного, на некогда своем корабле. Первое горьковатое недоумение прошло, заместившись чувством спокойного удовлетворения от мастерской работы новой команды. Этот чужой профессионализм помог ему окончательно осознать и смириться с тем, что «Роза ветров» потеряна для него безвозвратно и отныне стала прошедшим, пусть и прекрасным, этапом в его жизни. Ни зависти, ни огорчения Ральф не испытывал. Он коротко улыбнулся, подумав, что хотел именно этого – освобождения, отрешенности от былых привязанностей, и в то же время ощущал неуютный холодок этой отрешенности, потому что искал вовсе не бесстрастия, а Любви.
С каждым днем плавания всё сильнее чувствовал Джексон, что его неудержимо влечет к себе Джуди. Эта девушка, такая светлая и открытая, носила в себе, как величайшее сокровище, непостижимую для Ральфа тайну. Она знала тот Путь, который постоянно ускользал от Ральфа. Она сумела гармонично соединить в себе высокую сострадательную любовь и стойкую отрешенность от земных привязанностей, которые на определенном этапе становятся кандалами. Образ стремительной чайки, нарисованный Брандиром, как нельзя более подходил для этой девушки.
Видно было, что и Джуди испытывает к Джексону доверчивый и дружелюбный интерес, и он очень надеялся, что это не только потому, что в её семье из него сделали кумира, героя и спасителя. Ральф сознательно выбирал себе вечерние вахты у штурвала, дожидаясь, когда девушка освободится от работы на камбузе. Для него крепкой радости полны были минуты, когда он видел её выходящей за водой или выносящей ведра (правда, большей частью воду таскал преданный Донован), когда она развешивала на леерах выстиранное белье, матросские робы и полотенца, когда слышны были звуки перемываемой посуды, ласковых нотаций корабельному коту или тому же молчаливому Доновану, который рад был быть у неё на положении кота. Закончив работу и закрыв камбуз, она поднималась к Ральфу в кокпит, просясь за штурвал, а если его сменяли раньше, то Ральф дожидался её, покуривая на рострах, и при хорошей погоде они могли беседовать там до глубокой ночи. Джуди охотно отвечала на все вопросы, в том числе и о себе, но умела при этом с пленительной скромностью переводить разговор с собственной персоны на рассказы о событиях, ею наблюдаемых, или о людях, окружавших её при этих событиях. Наблюдения и размышления её были всегда очень интересны, глубоки и как-то особенно чисты и светлы. Они отражали взгляд на жизнь души целомудренной, высокой и цельной.
Во флорентийской католической женской гимназии она изучала филологию и историю, в Оксфордском университете (по настоянию отца) – юриспунденцию, но крылатую душу её всегда влекло к себе море. На борту шхуны девушка чувствовала себя как рыба в воде. И бортовая, и килевая, и грозная штормовая качка ей были нипочём. Грозы, ливни и шквалы вызывали у неё восторг, как проявление силы и величия Бога. Звёздное небо тропиков, яркая лазурь рассветов, нежное марево ласковых закатов будили в её чудесной душе резонанс стихов и песнопений. Джексон не раз видел, как, беспечно перекинувшись через планширь, цепляясь лишь пальцами ног за кнехты, она кормит из рук остатками еды тунцов и дельфинов. Чайки едва не садились ей на плечи, когда она чистила рыбу на ветерке палубы. Охотно вставала она и за штурвал, обладая врожденным тончайшим чутьем на изменение ветра. Ральф заметил, что Брандир всегда советовался с нею в преддверие штормов, и если Джуди говорила, что стоит спустить верхние реи и стеньги, то капитан мрачнел и слушался беспрекословно, по опыту убедившись, что прогнозы племянницы сбываются всегда.
Ральф так и не смог понять той странной шутки, которую сыграла судьба, придав двум женщинам такое почти пугающее сходство. И в облике, и в чертах характера леди Джулии и Джуди было много общего, роднящего их. Порой Ральфу до обмирания казалось, что Джуди просто разыгрывает его, умалчивая о своём путешествии на борту «Пассата» в роли прекрасной англичанки. У неё были для этого все возможности и задатки: красота, изящность, образованность, знание языка и манер, романтическая натура и высокое благородство души. Но ни разу – ни взглядом, ни голосом, ни случайной оговоркой – не выказала Джуди, что когда-либо встречала Ральфа прежде. С первой же минуты она относилась к нему с той ровной и милой приветливостью, какой встречают хорошего друга семьи, о котором давно наслышаны. Плавание на «Розе ветров» способствовало их сближению, и всё же Джексон чувствовал, что никогда не сможет рассказать ей об Острове и о себе то, чем поделился с леди Джулией. Тогда, на палубе «Пассата», в себе и в леди Джулии Ральф ощутил пронзительное родство душ ищущих, и роднили их незавершенность поиска, тревожное, болезненное состояние душевной неуспокоенности. Он не мог знать, чем томилась душа леди Джулии, но уже то, что она поверила ему сразу и не сочла сумасшедшим, говорило о многом. Чем бы он ни болел – состояние боли было ей отлично знакомо.
Совсем иное было – Джуди. За её внешней светлой умиротворенностью дышала здоровая душа человека достигшего. Ральф боялся не насмешки или осуждения: его и манила, и пугала её мудрость, ласковая всепонимающая мудрость матери над постелью заболевшего ребёнка. Целительным бальзамом для истерзанной невзгодами души, надежною лагуной для вынесшего лютый шторм корабля, спасительным огоньком для гибнущего странника, казалось, сияли иногда эти лучистые глаза, веявшие небесной тишиной и миром. Но при всем своем желании Ральф не мог обмануться относительно прочности той незримой стены, что стояла между ними. Он ощущал её всем своим существом. Такая стена отделяла бы земного человека от ангела, на время облачившегося в плоть. Таинственная мудрая сила просвечивала в настойчивых и молчаливых вопросах лучистых глаз: разве покоя искал ты, выбрав путь по морю? безветренной лагуны, где обвисают паруса? уютного домашнего камина?.. Благоговейный трепет охватывал тогда его душу, словно она была прозрачной для её всевидящих глаз, в которых не было ни слова укоризны, но кроткая печаль и недоумение.
Он мучился, пытаясь найти хотя бы соломинку, что мостиком легла бы между их сердцами, и обрывающимся сердцем уже понимая, что его сокровенные вопросы останутся без ответа. Точнее, ему отвечали, и отвечали охотно, но, как имеющему уши слышать и не слышащему, – одними притчами. Он чувствовал себя младенцем. Его не устраивала простота её ответов, хотя отлично понимал Ральф, что истина и должна быть именно простой. Но на его вопросы типа: «Как дойти?», ответом было неизменное – «Иди!» Это было мудро, потому что дорогу действительно найдет и осилит лишь идущий. Но Ральф-то жаждал координат и лоций… Он видел, что Джуди ощущает его боль и беспомощность. В такие минуты она становилась особо ласковой и чуть-чуть виноватой, как любящая младшая сестрёнка, внезапно начинала рассказывать множество смешных морских курьёзов, на слушание которых, как на запах спиртного, неизменно сползалась вся команда, а Брандир, большой их любитель, размягчившись, неизменно пускал по кругу винную баклагу. Напряжение спадало, Ральф смеялся вместе со всеми. Он ещё не понимал, что особо ценят только то, что потеряли.
… В то утро Ральфа разбудил крик рулевого О´Гирса:
– Земля! С правого борта, впереди, под ветром вижу остров!
Ральф был подвахтенным и только лег с ночи. Его тряхнуло, как ударом. Меньше, чем за полминуты, он оделся и выскочил на палубу. Шхуна шла левым галсом, сильно накренясь на правый борт. Шипящие пенистые валы летели через планширь на палубу, вылизывая её и стекая через шпигаты, чтобы через секунды снова окатить брызгами до реев. На баке, рядом с тремя вахтенными матросами, уже стоял капитан. Все молчали.
– Карту! – не своим голосом прохрипел Брандир. Но тут же дёрнул головой:
– Отставить!.. не видел я эту карту, что ли… Святая Дева!.. Что это, Джексон?..
Ральф молчал. Не хуже капитана он знал, что на такой широте не может быть никаких островов ещё три с половиной тысячи миль…
Но остров был. Он приближался. Словно из бездны моря поднимались серые отвесные скалы, издали похожие на коренной зуб. У их подножия ярился белый от бешенства прибой.
– Спустись под ветер, О´Гирс! – приказал Брандир. И оглянулся. – К повороту!
Матросы кинулись выполнять приказ. Заскрипели блоки медленно поворачивающихся парусов, рулевой налег на румпель, и шхуна, которой ветер ударил теперь в корму, стремительно понеслась вдоль западной оконечности острова. Капитан скомандовал убрать паруса фок и марсель, чтобы уменьшить скорость, и послал матроса за лотом для измерения глубины.
Остров надвигался, занимая собой уже полнеба. Больше всего напоминал он крепостную стену цветом камня и отвесностью. Брандир не верил своим глазам. Лот не показывал дна. Дна и не могло быть, шхуна шла над территорией глубокой океанской впадины. Даже если бы со дна её каким-то чудом забил вулкан и бездна выплюнула бы на поверхность остров, он имел бы совсем другой вид.
Свист ветра внезапно стих, остров закрыл от него шхуну, но прибой по-прежнему ярился, словно вражеская армия, упорно штурмующая стену замка. Грохочущее эхо болезненно отдавалось в ушах. На корабле молчали, ошеломленно-серьёзные лица людей жадно и тревожно созерцали остров. Слышался лишь охриплый голос капитана, перекрикивающий командами рёв прибоя, и скрип такелажа, когда матросы тянули снасти, поворачивая паруса относительно ветра.
– Птиц не видно, – глухо заметил боцман Кевик, подходя к кокпиту. Брандир коротко глянул на него и снова уставился на проплывающую вдоль борта гигантскую скалу. Ральф задрал голову. Вершины острова венчали сосны, видно было, как на огромной высоте раскачивались их вершины. Ни чаек, ни крачек, ни бакланов… Немыслимо было, чтобы перелетные птицы не останавливались здесь на отдых. Ральф заметил, что О´Гирс, стоящий у штурвала, вдруг сдёрнул с головы матросскую шапочку, точно вошел в собор. Он понял моряка: это необъяснимое, что раскинулось сейчас перед ними, внушало именно благоговейный страх, никто не удивился бы, пожалуй, если бы вдруг запел орган или голос грянул с неба. За три недели плавания они лишь раза три встречали на этой широте суда, и уж такое событие, как остров, обрадовало бы моряков, как ребёнка игрушка. Но люди молчали… и говорить хотелось только шепотом. Все понимали, что видят Чудо. Ральф припомнил, сколько времени прошло от первого крика рулевого, отнюдь не склонного дремать на руле, до того момента, как они приблизились к острову. Было похоже на то, что остров выскочил откуда-то у них под носом, а затем сам понёсся навстречу со скоростью клипера.
Уже сорок минут они огибали остров. Всё было то же: каскады отвесных изжелта-серых сланцевых пород, срывающихся в пенящиеся волны, гулкое эхо, высокое белое небо, кое-где уже прорезанное прожилками голубизны, и серая кипящая океанская масса, хлещущая в борта шхуны.
– Бухта, – изумленно выговорил вдруг Брандир. И тут же раздался испуганный крик матроса с лотом:
– Три фута под килем, сэр!!
– Кливер на ветер!! – Брандир прыгнул к румпелю, оттолкнув О´Гирса, и мгновенно повернул судно носом к ветру. Паруса опали, судно сползло с коварной отмели, едва царапнув его килем.
– Кевик – ложиться в дрейф!..
Круглая бухта, похожая на то, как если бы кто-то гигантской ложкой отхватил от торта приличный кусок, медленно раскрывалась, покачивалась перед ними. Желтоватый цвет воды говорил о немыслимо пологом дне. Дул ровный зюйд-ост, мирные волны с барашками на гребнях бежали в лагуну, вылизывая желтоватую песчаную отмель.
Странное чувство, что обогнув затылок острова, они встали лицом к его лицу, что остров смотрит сейчас на них, охватило Ральфа. Брандир спустился с кокпита и подошел к нему.
– Что думаешь делать? – негромко спросил Джексон.
– Можно спустить шлюпку… только есть ли смысл? Сто ярдов отмели – и снова отвес. Даже пресной воды набрать негде… Н-да, диковинка… А ты что хочешь?
– Ты лучше спроси, что хочет он?..
***
Джуди стояла, прислонившись спиной к мощному основанию фок-мачты. Её тоненькая фигурка совсем скрывалась за ним. Сюда почти не долетал возбужденный говор матросов. Выглянувшее из-за облаков бледное солнце рассеянно осветило бушприт. Гулко дышало море, палуба мерно покачивалась под ногами.
Держась над головой руками за леера, Ральф остановился рядом и посмотрел в её лицо. Оно было совершенно белым, точно вылепленным из снега. Глаза казались бездонными колодцами из-за расширившихся во всю радужку зрачков. Похолодев, не понимая, что происходит с девушкой, он несколько раз окликнул её, потом шагнул и, взяв за плечи, слегка встряхнул. Только тогда она увидела его и слабо попыталась улыбнуться непослушными губами.
– Вот и всё… – едва слышно произнесла, наконец, Джуди. Щеки её стали медленно розоветь, словно она пробуждалась от какого-то зачарованного сна. Глаза её теперь смотрели прямо в глаза Ральфа, и за напряженной их серьёзностью он ощутил тугую сильную волну встающей в её душе глубокой нежности к нему. Он застыл, поняв, что означает эта нежность…
Она смотрела долго, не отводя глаз ни на миг, тем взглядом, каким он и хотел, чтобы она всегда смотрела на него.
– Джуди… – наконец с трудом произнес он, изнемогая от тоски и понимания. – Не-ет…
– Да, Ральф, – как эхо ответила она, впервые назвав его просто по имени, – это он – мой Остров… тот самый, о котором вы спрашивали на «Пассате». Он пришел за мной. И мне – пора…
– Джуди!.. – он бился со шквалом мыслей и чувств в душе, как со штормом в десять баллов. Его валило на борт, как шхуну, не успевшую убрать паруса. Он готов был кричать от отчаяния, но крик здесь не помог бы. И он собрал всё своё мужество, последнее, что у него ещё оставалось. – Хорошо… так… пусть будет так!.. Тогда – мы сойдём вместе!.. останемся вместе на этом острове… Вы хотите?..
– Сойдем? – немного удивилась она, и он не понял – почему именно этому слову. – Вы не понимаете, Ральф… Смотрите.
Она подошла к борту и легко вскочила босыми ногами на планширь, придерживаясь руками за снасти.
Ничего не случилось. Она просто стояла и смотрела куда-то вверх, в небесную голубизну. Прошло минуты две, и лёгкий, чуть прохладный ветерок скользнул по палубе, как сонный вздох какого-то Борея. Он всколыхнул подол сарафана девушки, прошелся по ногам Джексона, развернулся от бакборта и внезапно с многократно возросшей силой устремился назад… Лёгкую фигурку Джуди сорвало с планширя, как кипарисный листок, и сразу же закинуло на немыслимую высоту над островом, растворив в солнечном ветре, как перышко…
Через минуту ветерок вернулся.
Шквалом.
Спасло их только то, что шхуна стояла не на донном якоре и кормою к ветру. Иначе она легла бы парусами на воду и перевернулась. Их отшвырнуло так, что снасти застонали, как живые, а люди кубарем покатились по вздыбленной палубе на нос. Больше всего это походило на пинок под зад. Но об этом Ральф смог подумать лишь гораздо позже. Паруса сорвало в первую же минуту. На палубу посыпались обломки мачт и рей, поломанные гафели и гики. Падающий гафель грота страшным ударом снёс надстройки юта и сбросил на палубу стоящего у штурвала капитана. Оборванные снасти с кусками такелажа хлестали по всему пространству корабля. Джексон перескочил через разрушенную стенку кокпита и схватил штурвал. Потеряв паруса, судно стало неуправляемым, и всё, что ещё можно было делать, это разворачивать корпус шхуны при помощи руля к волнам таким образом, чтобы их удары причиняли минимальный вред. Всё остальное делал шквал. С немыслимою скоростью он нёс их прочь от острова, сквозь мгновенно затянувшееся снова низкими тучами, секущее дождем пространство, где в одном котле кипели вода и ветер вперемешку. Навалившись всей грудью на руль, Ральф слепо смотрел в бушующее марево перед собою. Солёные потоки хлестали в лицо, струились по полам зюйдвестки и плечам. Казалось, что с уходом Джуди во всем мире остались только страшные тоскливые сумерки. Он вспомнил слова Брандира: «…как будто весь свет проистекал для меня из её глаз», и впервые ощутил, насколько это не гипербола. Мыслей не было. Не о чем было думать. Тоска в сердце стояла, как нож. Через два часа его сменил Рич. В камбузе кто-то сунул ему в руку кружку с дымящимся кофе. В кубрике Кевик спросил ещё бинтов. Ральф распорядился выдать людям грога. Брандир всё ещё был без сознания, разбитая голова его в ореоле окровавленных повязок моталась по подушке. Рядом на полу прикорнул верный Донован. Ральф поднял людей на палубу, чтобы поставить по возможности хотя бы некоторые паруса, что увеличило бы управляемость шхуны, а когда через несколько часов упорной борьбы со стихией это, наконец, удалось, спустился в свою каюту и, как был – в мокром плаще и зюйдвестке – рухнул ничком на кожаный диван. Ни думать, ни спать он не мог. Перед закрытыми глазами качался Остров…
Примерно через час он вдруг услышал странный скрип ступенек, ведущих с палубы к его каюте. Но никто не входил. С минуту он напряженно слушал. Наконец, дверь толкнули. Кто-то вошел без стука и крепко притворил за собою.
Ральф быстро вскинулся на руках.
Напротив него стояла Джуди.
В слабом сумеречном свете маленького иллюминатора он увидел её осунувшееся измученное лицо, тяжело дышащую грудь; она слабой рукой старалась убрать со щеки прилипшие мокрые волосы. Подняла глаза и улыбнулась чуть виновато, будучи ещё не в силах говорить. Ральф не мог отвести глаз от её приоткрытых, задыхающихся губ. Он не понимал, сон это или явь.
– Простите меня, – тихо сказала девушка, присев напротив. – Всё произошло не так, как я ожидала… слишком быстро. Я не успела ничего сказать вам… даже попрощаться… И я вернулась, чтобы это исправить.
– Вы вернулись… – ошеломлённо, боясь поверить, выговорил он. – Джуди…
– На время, – кротко предупредила она. – Простите… мне ещё трудно говорить. Скажите же, что вы на меня не сердитесь…
– На вас?! За что?
– Я всегда так старалась не причинить вам боль, – по-детски жалобно сказала девушка, – но я могла… неловкостью… случайно… Вот и сейчас я снова чувствую – вам больно…
– Эта боль – всё, что мне теперь осталось, Джуди. Ведь я люблю вас, – прямо сказал Ральф.
Она вздрогнула. Плечи девушки поникли, она закрыла склоненное лицо рукой и надолго замерла в такой позе.
Потом Джуди выпрямилась, убрала руку и прямо посмотрела ему в глаза.
– И за это простите меня, Ральф! За то, что не могла говорить со всей откровенностью раньше. Я не хотела стать помехой на вашем Пути к Острову! Никогда не простила бы себе этого…
Джексон молчал. Только глаза еще жили на окаменевшем лице.
– Не знаю, для каких целей пересекся на «Пассате» мой путь с вашим. Быть может, это было испытание мне на верность Острову? Быть может, это была помощь Острова вам в час отчаяния?..
– Испытание? – глухо спросил Джексон.
Её брови приподнялись, словно девушка сдерживала ироничный смех. Или слёзы…
– Испытание, которому подвергаются, вероятно, все избранницы Острова. Моё рождение на свет означает, что мама это испытание не прошла. Как и тётя Лючия, – вздохнула, как всхлипнула, девушка.
– Если б я стала рассказывать вам об Острове, то начала бы вашими словами: «Остров стал сниться мне, когда я была ещё ребенком. Всегда разный – тропический, скалистый, ледяной, как айсберг… но узнаваемый в любом обличье. Я знала, что найду его. Или – умру…» Что я могу сказать вам, о чем бы вы не знали? Ведь у нас с вами – одна душа на двоих! Та встреча на «Пассате»… она перевернула для меня весь мир! Какими словами опишу отчаяние, когда я поняла, что полюбила вас, что никогда мне не забыть вас, что я должна собственноручно и стремительно порвать все нити, возникшие между нашими сердцами, для того, чтобы вы могли беспрепятственно идти к своему Острову!.. Сойдя на берег в Лиссабоне, я долго не могла придти в себя, потом я заболела и несколько месяцев провела в больнице. Всё это время мне снились сны, в которых я сопровождала чайкой ваш корабль, предупреждая об опасностях в пути, о бурях и мелях, и в этом была моя единственная радость… Ну, а потом… пришел мой Остров. И мне было открыто, что скоро Он заберет меня к себе. Он очистил меня, обручил себе, преобразил… но это… я не могу открыть никому… тут – таинство… которое коснется и вас, когда вы достигнете своего Острова… И не стало больше леди Джулии… но появилась Джуди, о которой я мечтала с детских лет. Возникло лишь одно препятствие – мой дядя. Я знала, что он не перенесет моего ухода. Но Остров всё устроил… вот так… Теперь… вы знаете всё, Ральф… Теперь вы сможете забыть о том, что вас смущало и удерживало на пути к вашему Острову… забыть о леди Джулии… А чайка Джуди вас не покинет никогда!
Они молчали долго. Лицо моряка казалось камнем, в который вплавилось отчаяние.
Джуди поднялась и тихо спросила:
– Скажите, что вы будете делать, Ральф?
Тогда он поднялся тоже.
– Буду искать ваш Остров.
– Мой?!. Но… вы никогда не найдете его… Он мой… не ваш… Он не позволит… Вы… никогда… не сможете…
Он пожал плечами.
– Вы спросили, что я буду делать. Я ответил.
Ещё минуту Джуди потрясенно смотрела в его странно успокоившееся, решительное лицо.
Потом шагнула совсем близко, провела вздрагивающей ладонью по его скуле, притянула к себе за шею и поцеловала. Когда он смог вдохнуть, ее уже в каюте не было. За приоткрытой дверью заскрипели ступеньки лестницы, ведущие на палубу. Лишь пять из них, и сразу – тишина. Джексон рванул на себя дверь. На лестнице было пусто. К мокрой ступени прилипло несколько белесых перьев…
Ральф выскочил на палубу, исхлестанную волнами и ветрами.
Над его головой раздался пронзительный крик чайки – она описала несколько кругов вокруг шхуны и пропала в штормовой мгле…
========== Часть 4. В таверне. Чайка Джуди ==========
Седьмой день шторм немилосердно трепал побережье возле мыса Тонар. Срывал с домов черепицу, ставни, вывески, рвал из каменистой почвы кусты, гнул сваи. Суда у пирса болтал, как орехи в мешке. Шквальный порыв ветра даже сдернул с холма овцу, и мотало её, бедолагу, над морем еще пару минут, пока не погрузило окончательно в пучину. Но и этим Нептун не насытился. С раннего утра дерзнул выйти в море лихой контрабандист Мак-Ригер, которого взбесила мысль потерять заказчика, а к полудню море начало забрасывать пристань обломками его люгера. Дик Астерус принес в таверну кусок носовой фигуры с «Касатки», в гробовом молчании грохнул на стойку. И потянулись к вечеру в «Плавник акулы» моряки по двум важным поводам: помянуть команду «Касатки» и напиться за счет заведения -проиграл нынче пари хозяин таверны Джед Пич, свято веривший в счастливую звезду Мак-Ригера.
– … а тишина такая стыла, будто в церкви, только эхо чокало где-то за дальним бортом. И тут луна выходит – желтая и прозрачная, как пошехонский сыр, и по воде живая рябь, как задышало что-то! Я пригляделся – огоньки! Словно церковные свечки из глубины, из сизого водяного мрака подниматься стали! Всё выше, выше к поверхности… Мои глаза от напряжения чуть не лопались! И заорать хочу, и не могу, как петлей перетянуло горло…
