Текст книги "Теория Фокса"

Автор книги: Вильям Топчиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Не спорь?

– Никогда, Нельсон! Потому что спор невозможно выиграть. Когда спорят, люди не слушают друг друга. Вместо этого, пока говорит другой, они думают, что сказать в ответ. И в результате никто никого не слушает. Все говорят!.. Поэтому победить в споре невозможно. Невозможно переубедить соперника в споре, если он не хочет этого сам. Так что твоя задача – не пытаться убедить, а оставаться открытым к тому, чтобы убедили тебя. Спор бессмыслен…

– Ну, а третье правило? – зло спросил Нельсон.

– Самое важное: иди вдоль реки Сакраменто и подбирай самородки. Прямо с поверхности. Не ищи рассыпное золото, не трать жизнь на это. Никогда не копай.

– Давай без загадок… Не сегодня. Только не сегодня. Два года ты кормил меня этими ребусами. Но сейчас мне нужны прямые ответы, Джим.

– Идеи – как золото, Нельсон. Они в основном бывают двух видов – самородки и россыпи. Тот, кто ищет рассыпное золото, отфильтровывает тонны песка и находит лишь крупицы. Например, физики ничего не знают об органической химии. Химики понятия не имеют о физике звёзд. Они все с головой ушли в свои маленькие мирки… Можно провести всю жизнь, зарываясь в один маленький прииск, и найти лишь крупицы, крохотные идеи. Или же можно пройтись вдоль русла реки и найти огромные идеи, блестящие самородки, размером с кулак, лежащие прямо на поверхности – точно, как первые путешественники Калифорнии. Они просто шли вдоль реки Сакраменто и подбирали с земли гигантские куски золота. Они никогда не рылись в земле. Зачем копать?

– Странник, а не старатель? – спросил Нельсон.

– Зачем тратить всю жизнь и рыться в одном месте, когда чуть дальше, прямо за перевалом, лежат огромные идеи-самородки? Они лежат и ждут тебя! Надо их лишь подобрать. Уотсон и Криг были странниками. Они узнали главные идеи из многих смежных областей – химии, физики, кристаллографии… А их конкуренты были типичными копателями, зарывшимися в одном прииске. Самоуверенные труженики лопаты, отказывающиеся поднять голову и выглянуть из своей ямы.

– Ну, допустим. Три правила, – проскрежетал Нельсон. – И что дальше?

– Ты просто складываешь эти идеи вместе и надеешься на чудо. И иногда оно происходит. Синтез… Собственно, так я узнал, что японцы потеряли золото.

Одним рывком Нельсон развернулся, Джим заметил, как у него перехватило дыхание.

– Как, как ты распутал это дело? Где же японское золото?

– Его уже давно нет. Растратили… Неужели ты всерьёз полагал, что американское правительство по-прежнему хранит золото Японии? Золото, которое Япония передала им на хранение.

– Как… ты узнал?!

– Это совсем простое дело. Ответ лежал на поверхности. Понадобилось синтезировать всего три идеи. Фембеззлемент, групповая безответственность и обычная алгебра.

– Фембеззлемент? Что это вообще за слово такое?

– Чарли Мангер обнаружил его. Если ты покопаешься в его старых интервью, то найдёшь. Люди отдают свои сбережения государству на хранение. А оно их тратит, вернее, пускает на ветер. Государства очень хорошо умеют это делать.

Нельсон смотрел молча.

– У растраченных денег есть странный эффект. Они возвращаются в экономику в виде зарплат и государственных расходов. Рост зарплат приводит к подъёму оптимизма среди людей и экономическому росту. В то же время люди не знают о том, что их сбережения были растрачены – они по-прежнему считают, что владеют капиталом… И делают покупки, как если бы у них по-прежнему были их деньги, что ведёт к еще большему экономическому росту. Так государство удваивает ощущение благосостояния в обществе. Все выигрывают, если закрыть глаза на то, что капитал никогда не будет возвращен. Он был бездарно растрачен. Это и есть фембеззлемент. Всё, что ты даешь государству, будет растрачено. Это в природе любого государства.

– Допустим, так, – Нельсон мотнул головой. – Дальше что?

– Теперь вторая составляющая – групповая безответственность. Если группа людей получает пользу от какой-либо вредоносной деятельности, но никто конкретный ответственности не несёт, такая группа будет заниматься этой деятельностью по нарастающей, до самого конца. Особенно если они получают выгоду сейчас, а последствия наступят лишь потом. Это железный закон поведения групп. Посмотри, например, на инвестиционных банкиров – они получают бонусы сегодня, в то время как вред от их деятельности проявится, когда от них уже давно простынет след. Идеальный рецепт групповой безответственности. Государства работают по такой же схеме.

– А алгебра?

– В мире просто недостаточно золота. Возьми калькулятор и подсчитай, сколько золота было добыто с начала истории человечества. Приблизительно, конечно, ведь никто не ведёт точный счёт. И ты увидишь, что все компании, банки и государства утверждают, что они владеют таким его количеством, которое намного превосходит объем добытого. Что это означает?

– Кто-то врет…

– И врет по-крупному. Угадай кто? Вот так-то… Так что все они, в том числе и Япония, потеряли всё. Американцы растратили их золото. Точка.

– И это всё? Где доказательства? Ты нашёл ответ просто вот так, сидя на скамейке?

– Три идеи, три сильные модели указывают в одном и том же направлении. Это все доказательства, которые тебе нужны. Нет нужды идти открывать хранилища, чтобы сказать, что золота там нет.

– Так просто?

– Синтез… Чего усложнять?

– Да-а…

Нельсон с тоской смотрел на стены домов Вест-Сайда, угадывающиеся сквозь полупрозрачную завесу хмурых деревьев.

– Разве ты не видишь, Нельсон? Они же все так… Государства… Говорю тебе, обман.

– Ребёнок, какой же он ребёнок… – в отчаянии шептал Нельсон про себя.

Туча заслонила осеннее солнце, и ветер загудел в резком порыве. Нельсон побледнел и вытянул руку с зажатым детонатором – тот тускло блеснул.

Вдруг Джим изменился в лице, как будто вся энергия покинула его в одно мгновение. Он наклонился к Нельсону.

– Скажи, – прошептал он, – ты хорошо спал? Эти последние годы, хорошо ли ты спал?

Нельсон лишь отрешенно посмотрел на него.

– А я вообще не мог… – продолжил Джим. – Бредил пару часов, а оставшееся время смотрел в потолок. И депрессия… Скручивало так, что порой не мог сказать и слова. У тебя была когда-нибудь депрессия? Настоящая, когда ты не можешь ответить кассиру, нужен ли тебе пакет? А я в ней жил каждый день…

Джим приглушенно вздохнул.

– Я ведь даже начал завидовать окружающим. Они не задаются лишними вопросами. Их обманывают – ну и что? Они счастливы, улыбаются. Смеются… А я здесь для чего? Чёртов синтезатор!.. Идеи? Да к черту все эти идеи! За что мне это наказание?.. Они же ничего не видят. И счастливы… Так почему я не мог быть как все? Может, нужно было просто бежать вместе? Присоединиться? Я жалок… А ведь было время, я считал себя исследователем, путешественником, повстанцем. Шерлоком Холмсом теневых сообществ, Агатой Кристи группового поведения, Тесеем человеческой природы в поиске пути через лабиринт Минотавра. И кем оказался? Менялой. Делягой, продающим идеи по пятаку за штуку… Так что, знаешь что?.. Жми, Нельсон! Давай, жми! Покончим с этим…

Мгновение Нельсон молчал, затем взял гранату и наклонился.

– Джим… – прошептал он, приблизившись вплотную.

Его глаза блеснули, и Джиму вдруг показалось, будто на миг в них отразилась вся Вселенная.

– Прощай.

Нельсон замолчал, затем резко встал и, пошатываясь, начал спускаться по тропинке, полами пальто цепляясь за пожухлую траву. Джим ещё долго смотрел ему вслед, пока он не растворился в окружающем мире.

Глава 2

Заморосил дождь. Капли шумели по истертому серому асфальту, вспученному скрюченными корнями. Как в замедленном движении, по лужам шла рябь, вокруг шуршали сорванные листья.

Узкая тропинка прижалась к скале, и Джим коснулся гранита кончиками пальцев. Мокрый, шероховатый камень, казалось, плакал о жестокости и несправедливости мира, свидетелем которой ему пришлось быть за время своей бесконечности. Людские судьбы проносились мимо него в стремительном водовороте. Снова и снова робко рождались надежды лишь затем, чтобы быть преданными, растоптанными жизнью. «Как же, наверное, трудно быть камнем», – подумал Джим.

Уже который час он шел, спотыкаясь, зарываясь промокшими насквозь ботинками в ворохи опавшей листвы, не разбирая дороги, вытирая лицо рукавом. И вдруг замер.

Ему нестерпимо захотелось бежать – сразу, прямо сейчас, изо всех сил, из той давящей тишины. Куда угодно, лишь бы отсюда. Туда, где шумно, где люди.

Он бросился поперек парка, срезая углы, прямо по траве. Бежал, перескакивая через ограждения, поскальзывался, как будто боялся опоздать, как будто знал, куда бежит.

Перебравшись через невысокий каменный забор, он оказался на забитой машинами улице. Их красные огни отливались от мокрого асфальта. Слева в дымке угадывался угол 81-й улицы, и Джим перебежал дорогу, по мокрым каменным ступеням соскользнув в подземку. Он ворвался на платформу, упиваясь оглушающим скрежетом экспресса, проносящегося без остановки, по параллельной ветке.

Почти сразу же подошел поезд из центра, его двери с лязгом распахнулись. Вагон был полон, и он с жадностью кинулся в него, как путник после перехода через пустыню, наконец, увидевший колодец. Вцепившись в поручень, он жадно вслушивался в разговоры, наслаждался какофонией звуков, впитывал запах промокшей одежды и парфюма. Никто не обратил на него внимания, даже не посмотрел, но с каждым перестуком колес паника отступала…

Он вышел на 110-й. Ещё долго он стоял, задрав голову вверх, не в силах пошевелиться, чувствуя капли дождя на губах. Затем вдруг вздрогнул и оглянулся – он стоял посреди тротуара, один в потоке зонтов. Джим взглянул на часы, развернулся, и начал быстро подниматься вверх, на запад.

Пройдя несколько кварталов, Джим перебежал дорогу и свернул направо. Через всю улицу громоздился каменный мост, с низких балок, нависающих над головой, срывались грязные капли воды, с гулким эхом разбиваясь об асфальт. Он прошел напрямую, через лужу, и, подойдя к позеленевшим от старости воротам, быстро оглянулся по сторонам, уперевшись коленом в створку. Нехотя заскрипев, она наконец поддалась. Он ещё раз взглянул по сторонам, проскользнул внутрь и очутился перед полустертой временем каменной лестницей. Но не успел он сделать и двух шагов, как сзади раздалось:

– Посмотри-ка, кто пожаловал! Да это же сам Джим-одиночка!

В углу, прислонившись к стене, стоял невысокий, плотно сложенный человек с серым лицом в точно такого же цвета полувоенном пальто с шарфом, змеёй окутывающим его шею.

– Уф, Артём, ты меня напугал! Что ты тут делаешь? Как ты меня нашел?

– Ты предсказуем, Джимми, – ответил серый, покручивая ус и ухмыляясь. – Да ты сюда как на работу ходишь. Где же тебя ещё искать, как не здесь?.. И чего ты тут нашел? Часовня Святого Павла? Какие-то воспоминания, да?

Приоткрыв дверь, он пропустил Джима вперед. С плавными движениями и мягкой речью, он был похож на утонченного, добродушного итальянского интеллектуала. Но каждый раз Джим почему-то не мог отбросить мысль о том, каким безжалостным взглядом Артём, должно быть, каждое утро смотрит на себя в зеркало.

– Откуда ты узнал? Где ты достал её? – прошептал Джим.

– Фотографию-то? Ведь пригодилась, да? – прошептал в ответ Артём, а затем оглянулся и стал говорить в полный голос. Как всегда, по утрам часовня была пуста. – Я скажу тебе так: мы ненавидим государства даже больше, чем ты. Но своего врага, в отличие от тебя, мы знаем в лицо.

– Чего тебе надо?

– Да вот подумал, что после сегодняшнего приключения ты решишь залечь на дно. А, тем временем, наше маленькое дело ещё не окончено… Нам нужна твоя помощь. Нужна небольшая идея.

– Я тебе ничего не должен. Я обещал лишь выслушать тебя.

– Конечно, конечно, – поспешно сказал Артём. – Вот я и говорю… И я говорю тебе, что нам нужна идея. И мы просим, чтобы ты её нам нашел.

Его слова гулко отражались от стен. Он начал растирать ладони – отопления не было. Стоял затхлый запах сырости и старого дерева.

– И что за идея?

– Крохотная идея… Пустяк, – он снова потер руки. Его глаза с нездоровым блеском блуждали по фрескам на потолке. – Религия. Сделай нам религию. Спроектируй нам новую веру… Для нашего нового мира. Честную религию для нового мира науки.

Джим уставился на него в оцепенении.

– Новую религию?! Зачем?

– Большие группы управляются насилием, лидерами, дезинформацией и религией. Первые три уже есть. Остается лишь религия. Но времени у нас почти не осталось. Совсем. Годами мы откладывали религию на потом. И вот, как видишь, дотянули до последнего, как всегда. Так что дело горит… Сделай нам новую религию!

– А чем существующие не подходят?

– Они все манипулятивные, созданы для того, чтобы держать под контролем большие группы обычных людей. Но в новом мире, нашем мире науки, они не будут работать. Посмотри хотя бы на чувство вины. Они почти все его создают. Они хотят, чтобы люди чувствовали себя виноватыми. Христианство, например, винит в распятии Христа. Джим, посмотри на него. Просто посмотри на него, – он махнул в сторону стены, где возвышался крест. – Он как будто говорит: «Это ты убил меня. Эй, ты, в сером шарфе с кривой рукой, ты убил меня!». Крест служит лишь одной задаче – винить. Создавать чувство вины – это одно из самых прибыльных занятий в этом мире. Если можешь создать в людях чувство вины, ты можешь ими управлять. Чувство вины повсюду – начиная с благотворительности и заканчивая политкорректностью. Это мощнейшее оружие, и, конечно, было бы странно, если бы религия его не использовала. Но проблема в том, что это уже не просто оружие. Это стало основанием, фундаментом религии. Без всех этих «господи, помилуй» они уже не могут контролировать людей. Они полностью полагаются на него. И поэтому христианство более не будет работать.

– Почему же?

– Потому что заложить чувство вины в рациональный ум ученого намного сложнее, чем в ум обычного человека. Вот почему нам и нужна новая религия, которая не будет зависеть от чувства вины.

– Тогда возьми иудаизм, – предложил Джим. – Эти ребята никого не винят. И их религия работает, как часы.

– Чувство осажденной крепости? Кругом враги? Мы избранные, а все остальные – против нас? Тоже не будет работать. Новый мир ученых будет монолитен. Нам не нужно будет создавать врагов, чтобы объединиться. Будем только мы.

В морщинках вокруг его глаз Джим пытался разглядеть, не шутит ли он.

– Но чувство вины и осажденной крепости – это все ерунда. Основная проблема – это, конечно, Бог.

– В смысле?

– Это должна быть религия без Бога.

– Религия без Бога? – Джим уставился на него в растерянности, не зная, что сказать.

– Именно так! – воскликнул он.

«Так!.. Так… Так…», – отозвалось эхо холодных кирпичных стен.

– Так не бывает.

– Джим, скажи мне, какое отношение существующие религии, церковь имеют к Богу. Что такое церковь? Кто эти люди? Они к Богу имеют такое же отношение, как уличный спекулянт билетов к театру. Возьми Папу Римского. Кто этот человек? Какой-то персонаж, носящий вычурные одежды и бормочущий всякую ересь на каком-то мертвом языке. Кто все эти люди, Джим? Я тебя спрашиваю, кто? Эти орды священников, мулл, раввинов. Черт побери, что вообще такое – церковь? Какое отношение она имеет к Богу?

– И?

– Джим, церковь – это социальный паразит. Общество – его носитель, переносчик. Помнишь, ты пытался отделаться от меня своей стандартной заунывной историей про фальшивую Нобелевскую премию по экономике? Церковь – это то же самое. Просто кучка людей захватила бренд «Бог». Они монополизировали его, и теперь управляют обществом, используя нехитрые манипуляции.

– Ну, и что? Было бы странно, если бы было иначе… Ты не можешь винить группу сообразительных людей, умеющих управлять другими, в том, что они умнее.

– А кто говорит, что я их виню? Я их и не виню вовсе. Я их понимаю и очень даже симпатизирую. Мне нравятся талантливые люди. Все, что я говорю – их схема более не будет работать. Она работала для обычных людей, для плебса. Но управлять учеными с её помощью не получится. Поэтому нам нужна религия, которая не притворяется, что у неё есть какая-то «прямая линия» с Богом, что она с ним на ты.

– И какая альтернатива?

– Религия, которая вместо того чтобы претендовать на близкое знакомство с Богом, будет заниматься его поиском. Религия, единственной целью которой является поиск Бога. И поэтому нам нужен ты.

– Я?

Артем испытывающе смотрел на него.

– Ну, и как же вы собираетесь его искать? – Джим откинулся назад, по его спине стекали холодные струйки воды.

– С помощью науки.

– Науки? – Джим зло ухмыльнулся. – Ты думаешь, что наука может это сделать?

– Почему нет? Поиск истины – конечная цель науки. Бог – конечная истина. Его поиск – цель науки. Все просто.

– Ты действительно думаешь, что люди будут верить в науку? Что поиск истины – её цель? – спросил Джим.

– Почему нет?

– Ты что, и правда, считаешь, что наука честна? Что у неё возвышенные цели?

– Без сомнения.

– Очень интересно… Тогда объясни мне парадокс зеленой энергии.

– Зеленой чего? – переспросил Артем, накручивая ус.

– Энергии… Ученые, которые разрабатывают все эти новые зеленые технологии – солнечную и ветровую энергию – любят говорить, что сохраняют окружающую среду. Но скоро эти технологии станут дешевле углеводородов. Как думаешь, что тогда произойдет?

– Энергия станет чище.

– И более «дружелюбной» к окружающей среде? Энергия – это, по сути, неограниченные пища и вода. Энергию можно конвертировать в пищу практически напрямую. Если есть энергия, еду можно выращивать хоть в пещере. И опреснять морскую воду. А что происходило в прошлом, когда у людей появлялись избыточные еда и вода?

– Рост населения.

– Не рост. Взрыв! Португальцы привезли из Америки в Китай сладкий картофель батат. До этого у китайцев были в основном рис и пшеница, которые росли лишь в паре мест. Но батат рос где угодно, даже чуть ли не на северо-востоке. Вскоре этим бататом покрылся весь Китай. И всего за какую-то сотню лет число китайцев увеличилось со 150 до 300 миллионов. В первую очередь, благодаря батату. А вот теперь скажи, что произойдет, когда пища и вода станут неограниченными?

Артем смотрел, выжидая.

– Сахара станет Манхеттеном, – сказал Джим за него, – с бескрайними улицами и уходящими в небо башнями. Вся планета превратится в один гигантский город. Как ты думаешь, в этом урбанистическом монстре останется место для зеленой, дикой природы?.. Она просто исчезнет. Она обречена. Интересно, не правда ли? Зеленая энергия – это то, что полностью уничтожит зеленую природу. Не будет более слонов, волков, кенгуру и панд – они все обречены. Ученые – такие, как ты – уничтожат их. Останутся лишь зоопарки. И скоро, очень скоро.

Он перевел дыхание.

– Артем, в мире нет ничего более разрушительного, чем наука. Она не ищет Бога. Не ищет истину. Истина ей безразлична. Она лишь ищет всё новые ресурсы, чтобы человечество могло размножаться… Чтобы группа могла расти.

Артем недолго помолчал, бродя глазами по пололку.

– Нет, Джимми… Ты ошибаешься, – его голова наклонилась вперед, руки были скрещены на груди. – Ты думаешь, что население продолжит расти по гиперболоиде.

– Почему нет? Это как раз то, чем научный прогресс занимался до сих пор – увеличением количества людей.

– Просто у нас не было выбора. Мы, ученые, толкали человечество вперед. Но мы – это лишь один процент от всего населения, даже меньше. Представь, что человечество – это поезд со ста вагонами. Поезд, ведомый локомотивом, первым вагоном. Нами. Учеными, которые продвигают научный процесс. А все остальные под завязку забиты безбилетниками. Нормальными людьми, как ты их называешь. Девяносто девять процентов людей – безбилетники. Они ничего не делают, чтобы толкать этот поезд. Лишь ползают по планете и размножаются. Как только предоставляется возможность, они дают потомство. Это они размножаются, не мы, – его воспаленные глаза блеснули. – И все это время они управляли нами.

– Управляли вами?

– Мы живем в обществе, которое дает один голос каждому. Гениальный ли это физик или бессмысленный офисный клерк – неважно. Все получают по одному голосу. В итоге нами управляют безбилетники. А этими простаками управляют политики и СМИ. И все это цементируется религией, которая делает вид, что имеет какое-то отношение к Богу. И в результате мы, ученые, единственный полезный класс общества, мозг человечества, подчинены говорящим головам из телевизора, политиканам и священникам… Но пришло время перемен! – он весь затрясся от возбуждения и злости. – Хвост более не будет вилять ящерицей. Восстание грядет!

– Восстание?

– Восстание ученых. Революция. Этот мир будет наш, Джим!

– Революция?

– Сколько лет мы готовились! И вот – наконец-то!

– Но как вы будете управлять теми девяноста девятью вагонами без религии? – Джим ухмыльнулся. – Как вы убедите людей не делать зла? Для многих жизнь – не что иное, как тест, экзамен перед следующей жизнью. Это единственное, что не позволяет им слететь с катушек и заставляет вести себя хорошо. Ты сам сказал – религия цементирует это общество. Да, именно так! И если ты уберешь цемент, все развалится. Чем же ты собираешься заменить религию?

– О нет, мы не собираемся избавиться от религии, – Артём затряс головой. – Мы не настолько глупы.

– Нет?

– Нет… – он посмотрел на Джима, прищурившись. – Мы собираемся избавиться от безбилетников.

– Людей?!

– Все эти столетия они были нам нужны, лишь чтобы выращивать еду и кормить нас. Нам приходилось их терпеть… Триста лет назад нужны были тысячи крестьян, чтобы прокормить одного из нас. Одного ученого. Сто лет назад уже нужны были всего сотни. Десять лет назад было достаточно лишь нескольких человек. А сейчас крестьяне не нужны нам вообще. Водители – не нужны. Строители, юристы – не нужны. Офисный планктон, все эти сотни миллионов людей в костюмах и галстуках, теперь они все – балласт! Но они по инерции правят нами… Хвост более не нужен, но он продолжает вилять ящерицей… Пора это исправить. Пришло время отбросить хвост, отцепить девяносто девять вагонов и дальше ехать налегке. Пришла эра ученых! Мы забираем власть себе.

– Но это восемь миллиардов человек… Что ты предлагаешь с ними сделать?

– Джимми, скажи, ты с нами? – спросил Артём. – Это твой последний шанс… В новом мире нет полутонов. Выбирай таблетку: красная или синяя? Присоединяйся, и мы сделаем тебя Главным по Смыслу. Ты создашь нам новую религию. Религия науки! Восстание ученых! Мы возглавим его вместе. Революция!

Его трясло, как в горячке. Он смотрел перед собой, глаза налились кровью в приступе ненависти.

– Десять лет! Целых десять лет мы готовились, жертвовали всем… И вот этот момент настал. Наконец-то мы готовы дернуть этот чертов рубильник и пустить вагоны под откос! Сбросить балласт, отбросить хвост. Пора взять власть в свои руки… Да, мы заслужили победу! Мы создадим новое общество. Мы победим!

– Артем, что с тобой?!

– Нами больше не будут управлять… Мы победим! – повторял он как мантру. – Ты с нами? Решайся, Джим! Последняя возможность. Присоединяйся… Мы построим новый мир!

«Он спятил!» – проскочила мысль. Джим собирался встать, как вдруг Артём замолчал, достал из кармана рацию и вставил наушник в ухо. Прижав его всей ладонью, он молча слушал. Наконец, большим пальцем зажал кнопку ответа и сказал раздраженно:

– Тогда чего вы ждете? Приступайте!

Он все ещё прятал рацию обратно в нагрудный карман, когда дверь приоткрылась, и в часовню неслышно вошла девочка в школьной форме. Искоса бросив на них взгляд, она прошла в дальний угол и присела, скрывшись за спинкой скамейки. Лишь голубая ленточка на шляпке напоминала о ней. Её появление дало Джиму несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

– Я одинокий волк… Я сам по себе.

Артём выдохнул и обмяк. Безумие сменилось апатией. Его губы едва заметно скривились и, чтобы скрыть раздражение, он пригладил усы.

– Жаль, Джимми, – сказал он, наконец. В тусклом свете, пробивающемся через витражи узких окон, он казался потерянным. Он встал и, слегка кивнув, сделал несколько шагов к выходу. Приоткрыв дверь, он вдруг замер, загородив собой свет. Затем обернулся, и вокруг него вспыхнуло тусклое свечение.

– Беги, Джим. Спасайся!.. Она началась, – сказал он устало, и потом добавил:

– И держись как можно дальше от людей. Спасайся… Подальше от больших городов… Слышишь меня?! Держись подальше от больших городов.

Промозглый ноябрьский туман уже поглотил его, но стены еще отзывались гулким эхом:

– …Больших городов!..

– …городов…

– …городов…

Два часа спустя Джим отсутствующим взглядом смотрел на банку из-под колы у разделительного ограждения хайвея, порывы ветра перекатывали её из стороны в сторону. Её выбросили совсем недавно – рисунок на стенках ещё радостно переливался, как если бы впереди у неё было будущее.

– Пробка!.. Весь город – одна большая пробка! – с задором восклицал ведущий по радио. – Даже не буду говорить, куда сегодня не стоит соваться. Это неважно. Ведь стоит, друзья мои, всё!

Судорожными «перебежками» от столба к столбу, такси сумело было выбраться из каменного капкана Манхеттена лишь затем, чтобы намертво застрять здесь, в Квинсе, всего в нескольких милях от аэропорта. Таксист выругался на каком-то неизвестном Джиму диалекте и бессильно уткнулся головой в руль. Машина взвыла, но никто вокруг не обратил внимания. На забитой поперечной улице желтым светом обреченно перемигивались светофоры, ровной линией исчезая за холмом.

Наконец, Джим встряхнулся, просунул в проем водительской клетки несколько двадцаток и распахнул дверь. Закинув на плечо рюкзак, он зашагал вперед, протискиваясь между машинами. В левом ряду безнадежно зажатая скорая помощь пока не теряла надежды прорваться вперед, её сирена ещё долго надрывалась позади.

Зал вылета был пустынен. Завернув в туалет, Джим сорвал с себя парик и усы и замер перед зеркалом. Сквозь мутное стекло на него смотрело осунувшееся, вытянутое лицо, скулы резко выступали, горели воспаленные глаза.

«Ну, нельзя же так, Джим…»

Стойка 57 была пуста. Лишь одна скучающая девушка в форме задумчиво полировала ногти.

– А где все? – устало спросил Джим, протягивая ей паспорт.

– Застряли. Должен был лететь симфонический оркестр, – сказала она, шелестя страницами. – Но они наглухо встали ещё чуть ли не в Нью-Джерси. Так что только вас и ждем, мистер Треверс.

Его вдруг передернуло. «Опять забыл поменять паспорт, – подумал он. – Ты совсем потерял форму, мистер Ра».

– Хотите место у прохода?

Через час Джим лежал, свернувшись калачиком в кресле, обняв колени и пытаясь ни о чём не думать. Красное вино в стаканчике дрожало мелкой рябью. Моторы бубнили что-то про себя, унося на его запад. Он прикрыл глаза, и постепенно словно погружённая в молоко Вселенная вокруг исчезла…

Они стояли, глядя на него сверху вниз, в темноте. Оба лица расплывались – в тусклом, мерцающем свете, доносящемся откуда-то сзади, они были лишь силуэтами. Издалека сквозь туман доносился мягкий женский голос, но слова сливались друг с другом. Лишь иногда казалось, что доносятся приглушенные всхлипывания… Он попытался встать, но не смог – что-то намертво сковывало, мешало ему даже пошевелиться. Оставалось лишь смотреть, жадно вглядываться…

Вдруг раздался какой-то глухой звук, и лица начали удаляться. Когда они уже почти превратились в мутные, размытые пятна, его пронзила мысль, что никогда, никогда больше он их не увидит. Что отныне и навсегда он будет один. Каждую его частицу, каждую клетку вдруг обуял всепоглощающий страх. Он закричал.

Джим подскочил, судорожно хватая ртом воздух. Бешеным взглядом он смотрел на темные, пустые ряды кресел. Доносился лишь монотонный гул двигателей, и Джим без сил соскользнул обратно в кресло. И ещё долго лежал, дрожа, в холодном поту, уставившись в бесконечную тьму.