Текст книги "Алиса, Джейн и фисташки"

Автор книги: Валерия Карнава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

How are you?

Много ли вы знаете людей, боящихся невежества до своего самого изящного локона, безупречного ноготка и до нервных коликов в животе? Вот Цветану знали немногие. И не потому, что она вся такая необщительная, нет, даже наоборот. Где бы ни находилась эта маленькая хрупкая девушка, будь это обычная дружеская беседа за чашечкой чая или очередь в магазине, около нее будто витали духи Фридриха Ницше и Марка Аврелия22
  Марк Аврелий являлся римским императором, последним из династии Антонинов (121-180 нашей эры). Также известен как философ-стоик. В основе стоицизма стоят такие понятия, как твердая жизненная позиция в любой ситуации, сохранение порядка.


[Закрыть]. Они то и дело выстреливали в собеседника меткими словесными пулями. А кто же хочет оказаться под таким обстрелом?

Цветана очень любила культурный отдых. Затаив дыхание, она смотрела, как на театральных подмостках Джульетта обливается слезами горести подле тела своего возлюбленного Ромео. В филармонии с легкой улыбкой на лице эта девушка «вкушала» свежую и полную сочных красок музыку Астора Пьяццоллы33
  Астор Пьяццолла – композитор и бандеонист из Аргентины, работавший в стиле танго с элементами классики и джаза. Умер в 1992 году.


[Закрыть]. И неважно, что среди всех прочих музыкантов на сцене бандеонист самый симпатичный, главное – музыка. А если какие-нибудь кумушки вслух «съедали» его стильную прическу, она могла запросто сказать им: «Эй вы, там, ваша бесполезная и глупая трескотня мешает мне различить ноту «ми» от ноты «фа»!» Как правило, у сидевших рядом нарушительниц порядка дружно и низко отвисали челюсти.

«Что?! И с места мы не сдвинемся! Вот нахалка!»

Хобби Цветаны менялось моментально, в зависимости от того, в какую сторону подует переменчивое настроение. Весной девушка разучивала французские слова, беззаботно валяясь в пенной ванне. Вечерами, усевшись поудобнее на мягкой постели с круассанами, она зачитывалась романами Франсуазы Саган. А уже летом настроение увлекающейся мадемуазель могло подуть к южным берегам, и она с удивлением обнаружила в себе так долго томящуюся испанскую страсть.

Все самоучители по французскому помещались в большой шкаф, круассаны уже не кушались. Почему? Да потому что Цветана с радостью отплясывала фламенко в какой-то малоизвестной танцевальной студии. Осенью испанская страсть приутихла. Наверняка она попросту испугалась холодов и быстренько спряталась вместе с книжками в том самом шкафу. А Цветану ждало нечто такое, о чем она давно мечтала. Она должна была стать настоящей учительницей английского языка.

Еще будучи студенткой университета, девушка представляла, как заходит в класс, вся такая важная и красивая, смотрит на своих учеников, счастливых и жаждущих новых знаний, и начинает урок. Школу Цветана всегда считала филармонией, свой будущий класс – оркестром, а сама собиралась с превеликим удовольствием взять на себя роль дирижера. Какая стройная и душевная мелодия должна политься благодаря ее талантливому дирижированию!

Ну вот, нужные учебники и методические материалы были собраны. Цветана завернула свое худенькое тельце в длинное, будто кимоно, цветастое платье, и отправилась в школу. Вся такая окрыленная и полная надежд.

Время шло. Уши бедной начинающей учительницы резали фальшивые и грубые ноты, а Ницше и Аврелий в ужасе выскакивали из окна, когда девушка, стуча по столу своей указкой, пыталась вразумить целый класс, обезумевший от глупой шутки какого-нибудь маленького оболтуса. Никто здесь и понятия не имел, что такое филармония, оркестр и для чего вообще нужен дирижер. В том смысле, в каком его понимала Цветана.

С тех пор девушка стала бояться того, что невежество, будто маленький злобный тролль с узкими и хитрющими глазками и сморщенными ручками, поселилось и в школе. Причем оно стало не таким, как раньше, а крайне назойливым. Невежество везде кралось за Цветаной по пятам. Когда молодая учительница шла вдребезгили просматривала расписание, оно выглядывало из-за угла с ехидной ухмылкой, или демонстративно хлопало дверями в разгар урока, доводя бедную девушку до паники. Как быть? Что делать?

Измученная Цветана искала спасения от безобразий невежества в учительской. Сюда оно точно не заберется – побоится, ибо здесь всегда царит атмосфера порядка и здравомыслия. Просматривая очередные методические материалы, девушка с грустью вздыхала. Буквы будто расплывались в глазах, содержание книги казалось каким-то отдаленным, и даже английские слова – незнакомые и холодные, страницу за страницей проплывали, словно льды Арктики. Совсем чужие, совсем ненужные… Журчащая в наушниках Гаятри мантра44
  Гаятри мантра – древний ведический текст на санскрите, мантра умиротворения, мудрости и познания, способная устранить препятствия и страхи. Одна из самых могущественных.


[Закрыть] помогала немного сосредоточиться. Но мысли, эти тревожные мысли все равно не давали девушке покоя.

Неужели из нее выходит плохой дирижер, который не в силах организовать свой оркестр и сотворить идеальную мелодию, ласкающую слух? Почему всякий раз, когда она идет в класс, видит хаос и непокорность детей? В силах ли она – такая тонкая и чувственная натура – справиться с преследующим ее в школе невежеством, как справляются с тараканами и различными вредными букашками? И если подумать, это не пьесу смотреть и не французский роман читать, а детей учить, чтобы они не уподобились невежественному троллю. Экая трудность, оказывается! А ведь было столько надежд, столько всплесков эмоций!

И вообще, почему невежество гоняется только за ней, когда другие учителя спокойно шагают по коридорам школы без какой-либо опаски? Наверняка они более стойкие или менее чувствительные. А может попросту не обращают внимания на козни злобного тролля или же борются с ним какими-то особыми способами, неведомыми Цветане. Вот только никто не хочет сознаваться, что это за способы такие.

Мысли Цветаны трусливо рассеялись, как только в учительской появилась грузная дама в очках, больше напоминающая тыкву. Это была учительница химии. Ее звали Марианна Павловна. Она всегда наводила на своих подопечных страх и уважение. И не только. Некоторые молодые преподаватели сами терялись, едва завидев ее на горизонте. Рядом с Марианной Павловной шел молодой парень с пухлым блокнотом под мышкой. Он обучал учеников математике и, будь его воля, предпочел бы, чтобы они называли его просто Владиславом.

Мысль о том, что к его имени прилагается еще и статусное «Да– нилович», постоянно сводило с ума молодого человека. В будущем, как он надеялся, подобного официального занудства среди молодых учителей не будет, вот только к тому времени он, скорее всего, состарится, и это пугало его еще сильнее. При каждом шаге длинная темная челка Владислава прыгала на лбу, будто пружинка, а сам он был в хорошем расположении духа. Чего нельзя было сказать о даме в очках. С недовольством шмякнув свою объемную, как и она сама, сумку на соседний стул, она уселась подальше от Цветаны.

– Смотри, новенькая опять в своем космосе, – заметила Марианна Павловна, копаясь в сумке. – Хоть бы парой фраз перекинулась.

– Думаю, она осваивается, – с улыбкой сказал математик, усаживаясь напротив химички и открывая свой блокнот.

– Уже третий месяц, – скользнув по новоприбывшей «англичанке» ироничным взглядом, химичка воздвигла перед собой большую гору из тетрадей. По всей видимости, работы ей пруд не пруди. – Зуб даю, что долго она здесь не протянет: или детки сожрут, или сама пятками засверкает, слишком кисейная.

Словно почуяв, что речь шла о ней, Цветана сконфуженно стянула наушники и вежливо поздоровалась. Марианна Павловна буркнула сухое «Здравствуй!» и уткнулась в свои тетради, а вот Владислав принялся с удовольствием доставать «англичанку».

– Чудный денек, правда? Без дождя, а то ботинок не напасешься, уже вторые на батарее сохнут.

На его лице сияла глуповато-приторная улыбка. И чему он только радовался?

– Чудный, – девушка ответила нехотя, из вежливости. Как было хорошо сидеть в одиночестве, никто не отвлекал от меланхоличных дум.

– Как твои успехи в обучении деток? Они тебя не обижают?

Он еще издевается!

– О, все просто замечательно… – Цветана мгновенно оборонилась от этого мучительного для нее вопроса легкой улыбкой и взглянула на часы.

О нет, еще долго до окончания всех уроков! Кажется, теперь она размышляла как какая-то школьница.

– У тебя такой вид… – заметил Владислав перемену настроения Цветаны.

– Какой?

– Как у загнанного ягненка.

Химичка чуть-чуть хихикнула, а затем кашлянула. Какое притворство, однако! Цветана нахмурилась. Как-то не слишком удачно пошутил молодой человек. Она с мольбой окинула взглядом учительскую: большой деревянный шкаф, набитый непонятными книжками и грамотами, боязливо сползающий на пол хлорофитум в подвесном кашпо. Кажется, он тоже хотел поскорее сбежать отсюда. Нет, даже здравомыслие не помогало девушке поднять настроение.

– Знаешь, о чем я подумал? – математик как ни в чем не бывало по-свойски развалился на стуле, завертев в руках ручку. Ему и дела не было до переживаний Цветаны.

– О чем? – девушка хотела уйти, но осталась. Ей всегда было интересно узнать о думах других людей.

– Будь я магом, то превратил бы всех учеников в тыковки и поливал, чтобы умственно росли. А как только они наберутся разуму, снова вернул бы им прежний вид. Здорово же? Занятная модернизация учебного процесса, жаль неосуществимая, – Владислав мечтательно погрыз кончик ручки, глядя куда-то в сторону.

От этих слов у химички сползли с носа очки, а Цветана чуть не расхохоталась. А что, и впрямь хорошая идея. Зато нервы будут в порядке.

– Что за безнравственные мысли! – Марианна Павловна выглядывала из-за горы тетрадей, будто грозовая туча. – Это тебя нужно превратить в тыковку и поливать целыми днями… Шутник! И вообще, хватит просиживать в учительской штаны до дыр и красоваться перед девицами, – химичка снова опять как-то нехорошо зыркнула на Цветану, а затем перевела свой взгляд на Владислава:

– Скоро звонок. Не будь ты моим племянником…

– Выгнали бы из школы, тетушка? – весело подмигнул молодой человек своей тете.

Марианна Павловна только вздохнула. Ох уж эти племянники! Вздохнула и Цветана. Ох уж эта школа!

* * *

Ноябрьское утро тянулось будто мягкая, незатвердевшая глина. Держа в руках учебник, Цветана внимательно следила за строчками, которые вслух произносили шестиклассники. Серость и легкий вальс снежинок за окном словно усыпляли учеников: они сидели со скучными, понурыми лицами, без всякого интереса к уроку. Кто-то откровенно зевал, кто-то заворачивал страницы учебника в складочку, и лишь некоторые были вовлечены в ученический процесс, а может всего лишь делали вид.

После того, как одна из учениц закончила читать свою строчку, в классе воцарилось неожиданное молчание. Оно немного сбило с толку молодую учительницу, которая надеялась услышать голос ученика.

– Никаноров, теперь твоя очередь.

Голос Цветаны тихо скользнул по классу, настолько тихо, что ответа не последовало. Белобрысый мальчик на последней парте храпел на своем пенале, его правая рука плетью повисла вдоль стула, а пальцы легонько сжимали ручку.

– Никаноров!

Он вздрогнул. Ручка со звонким отзвуком упала на паркет. Этот отзвук разнесся по всему классу, и подхватившие его полусонные зевающие ученики стали понемногу просыпаться и устало поворачивать головы туда, откуда он появился. Даже сам соня проснулся и поднял свою всклоченную голову от пенала.

– У меня складывается впечатление, будто тебя бросили в Тартар вместе с циклопами. Федя, ты в курсе, что у нас урок? – Цветана недовольно топнула ножкой под столом, выглядывая нерадивого ученика за лицами его одноклассников.

– Какой Тар-рар? – У бедного Феди заплетался язык то ли от страха перед циклопами, то ли от недосыпа на уроке английского. Он с трудом понимал, чего от него ждут.

– Читай третий абзац! – недовольно толкнув одноклассника, зашипела девочка в белой блузке. Ее звали Сима, она хорошо училась и терпеть не могла оболтуса, с которым ее посадили. Он ковырялся в носу и спал на уроках, застревая в своей неведомой Вселенной, из которой девочке вечно приходилось его оттуда вытаскивать.

– А-а-а! – дошло наконец до мальчика, и он взялся за учебник.

– Никаноров, тебя еще долго ждать? – заволновалась учительница. – За это время я уже успею состариться.

– Ха-ва-ю, – лениво и по слогам произнес ученик, глядя в книгу. И вообще, английский был ему не особо интересен, нежели физкультура. Вот где можно было вдоволь порезвиться и поиграть в футбол вместо унылых посиделок за партами.

– Что?! – Цветана чуть было не подпрыгнула на стуле, будто ее ущипнул индюк. – Повтори еще раз, только четче.

– Хаваю! – бодро отозвался мальчик и улыбнулся. Вот теперь учительница точно будет довольна и отстанет от него.

По классу стали разбегаться короткие и едва слышные смешки. Это означало, что дети окончательно проснулись. Губы бедной учительницы задрожали, будто липовые листочки на сильном ветру, а маленькие пальчики нервно заскоблили гладкую обложку учебника, который с издевкой вопрошал: «How are you?»55
  How are you? – Как ты? (англ.)


[Закрыть] Казалось, она сейчас точно выпрыгнет из своего кресла до потолка.

Побагровев, Цветана бросила книгу, словно это был сборник страшных колдовских ритуалов, и поднялась из-за стола. «Боже, в жизни не слышала такого ужасного произношения!», – вертелось в ее голове, и от этих мыслей лучше не становилось. Ученики с удивлением наблюдали за тем, как учительница поспешно закрывала за собой дверь. Класс заметно оживился, послышались разговорчики, громкое хихиканье, от парты к парте залетали бумажки. Какой же все-таки увлекательный урок английского сегодня! Никто даже не задумывался о том, почему учительница покинула класс. И не все ли равно? Главное, что теперь можно на славу расслабиться.

– Хаваю? – с недоумением взглянула на Федю его соседка Сима.

Уж она-то понимала, в чем дело. Или хотя бы отчасти.

– А что не так? – пожал плечами мальчик и, зевнув, плюхнулся на свой пенал. Не пропустить бы очередной сон.

Цветана стояла в пустом коридоре у окна и смотрела, как где-то на расстоянии вытянутой руки порхали снежинки-бабочки. Они плавно садились на оголенные ветви деревьев, крыши зданий, черную землю и серый асфальт, заполняя собой ноябрьскую безжизненность. Теперь там лежал снег. Белый и холодный, и в то же время такой мягкий и невесомый, как строчки в учебнике.

А там, за дверью, маленькое и безобидное «How are you?» в ужасе трепыхалось и вертелось перед глазами, в то время как страшное и большое «Хаваю» хватало его своими огромными ручищами и… Невежество было совсем рядом. И вот оно догнало Цветану. Девушка слышала неуклюжие шаги невежественного тролля у себя за спиной, чувствовала его зловещее дыхание и слышала этот тихий, полный искрометного ужаса шепот: «Ты до сих пор думаешь, что оказалась в филармонии?» Невежественный раскатистый смех, словно гром в открытом поле, раскатился по всему коридору так, что задрожали стекла.

Цветана в страхе зажмурила глаза. Стекла вконец затрещали и раскололись вдребезги, а холодный порыв воздуха швырнул их в пустоту, вместе с бесконечными страхами, мечтами и надеждами молодой учительницы.

Быстро-быстро, без оглядки, со страхом и облегчением, она бежала из школы по заснеженной дороге, оставляя за собой свежие следы, а маленький тролль стоял у окна и коварно улыбался, наблюдая за тем, как по этим следам уже кто-то большой и невежественный медленно и неуклюже шлепал в своих безобразных башмаках.

Потенциальные возлюбленные

Однажды Бенедикт собрал свои вещи и перебрался в Неаполь. Во-первых, сделал он это на зло своей бывшей девушке Виоле, которая сбежала от него с каким-то носорогоподобным рок-музыкантом, играющим в малоизвестных барах. А во-вторых, ему нравилась жаркая Италия. Так почему бы не пожить в другой стране? Вернуться всегда можно, как говорил дядя, который несколько лет назад неожиданно покинул родную страну, дабы начать жизнь с чистого листа.

Бенедикт работал барменом в дядином небольшом кафе на Виа Толедо66
  Виа Толедо – улица в Неаполе, где сосредоточено большое количество закусочных, кафе, ресторанов, магазинов, отелей. Считается одной из самых оживленных в этом городе.


[Закрыть] и жил своей обычной итальянской жизнью. Молодой человек катался верхом на лошадях вместе с дядей и посещал время от времени альпийские луга. Что еще нужно, чтобы почувствовать настоящий вкус разнообразия?

И вот однажды, женившись на толстушке Мичеле, дядя в шутку сказал племяннику, если тот в ближайшее время не покажет ему даму своего сердца, он уволит его из кафе и отправит домой первым же рейсом.

– В этом заведении нет места одиноким волкам, – торжественно заявил Стефан, как обычно натягивая свои зеркальные солнечные очки.

– И где я ее найду? – удивленно захлопал глазами незадачливый Бенедикт, думая о том, как ему надурить дядю и подыграть этой забавной шутке.

И внезапно его внутренний голос заговорил: «Давно ты брал карандаш в руки? Ты ведь раньше умел неплохо рисовать. Нарисуй свою возлюбленную. Вдруг встретишь однажды».

А ведь и правда. Заодно можно воскресить свое увядшее художественное мастерство.

Бенедикт отыскал в допотопном чемодане (его он собирался выбросить, но все руки не доходили) свой старый и забытый блокнот в кожаной обложке. В этом блокноте он раньше делал различные наброски, а потом, в период творческого застоя, затянувшегося почти на два года, выдрал их с корнями. Наверняка этот «старичок в коричневом сюртуке» сохранил память о былом вдохновении.

В свободное время Бенедикт наблюдал за девушками, зарисовывая их силуэты в блокнот. А потом разглядывал свои рисунки и размышлял, в какую из этих девушек он мог бы влюбиться. Мысленно он представлял, какого цвета их глаза и волосы, во что они одеты, какими духами благоухают. Эта слишком чопорна, судя по выражению лица, та – само очарование, но чересчур наивный взгляд, а вон те, две другие – милые и забавные. Однако…

Самые красивые и необычные силуэты перерождались на больших листах, превращаясь в картины. Каждый шедевр вставлялся в рамочку. И теперь на стенах дядиного кафе висело много карандашных изображений неясных женских силуэтов, разбросанных на белоснежных полотнах.

Стефан хлопал в ладоши и называл племянника «этаким Дон Жуаном». Кажется, он больше был в восторге от своей шутки, нежели от картин молодого человека. А эти силуэты часами наблюдали за беззаботными посетителями, попивающими капучино из маленьких белоснежных чашечек. И вот очередная картина была дописана и уже украшала стену заведения, а ее автор мчался на такси в аэропорт. Нет, дядя его вовсе не выгонял. Пресыщенный сладостной атмосферой Италии, Бенедикт, как и обычно, захотел ощутить российскую степенность, к которой привык с раннего детства.

Не успел Бенедикт поставить на пол чемодан, как мама принялась обниматься прямо на пороге квартиры. Неудивительно, ведь она не видела сына почти год. Женщина, чей лоб уже покрывали глубокие морщины, радостно тараторила, сколько всего наготовила, а отец сдержанно стоял рядом и улыбался.

Бенедикт увиделся и со своими закадычными друзьями в баре за кружкой пива и громким хохотом на все заведение. Бродил в одиночестве по городским улочкам. Его глаза бегали по сторонам в поисках очередного силуэта, а пальцы рук уже сами собой делали в блокноте карандашные наброски. Вот так обычная шутка дяди подогрела его интерес к художественному процессу. Как же все это увлекательно, оказывается!

В последний день перед вылетом Бенедикт вышел из дома прогуляться в полном одиночестве. Августовское тепло приятно согревало тополиную аллею. Было так хорошо и безмятежно, что даже не хотелось ни о чем думать. Невдалеке молодой человек заметил сооруженную сцену, вокруг которой толпился народ, и приблизился к ней. На сцене за клавишными гуслями сидела девушка в желтом шелковом платье, возле нее два парня в черных смокингах. Каждый из них щипал балалайку.

Они казались какими-то слишком серьезными и надутыми. Бенедикту, естественно, смотреть хотелось только на девушку. Она ему нравилась: гордая осанка, темные изящные локоны, мягкая и загадочная улыбка, особенно взгляд, временами выскакивающий в толпу, будто лучик солнца. Левая рука незнакомки скользила по клавишам, а правая с небывалой грацией порхала над струнами. Убаюкивающей волной струнная мелодия разливалась по всей округе, смешиваясь с танцующим звучанием балалаек.

Бенедикт осторожно вынул блокнот из кармана джинсов и быстро-быстро принялся рисовать. На чистом листе с каждым штрихом появлялись очертания незнакомки и ее музыкального инструмента.

Как только уличный концерт был окончен, народ стал расходиться. Бенедикт пошел дальше по аллее и присел на скамейку. Периодически он заглядывал в свой блокнот, а затем прятал его, будто боясь, что кто-то любопытный может увидеть этот сокровенный рисунок. Подняв голову, Бенедикт увидел ее на аллее. Длинное желтое платье незнакомки чуть развевалось при каждом шаге, сама девушка будто плыла, как видение из тумана. Он вскочил со скамейки, чуть не обронив блокнот.

Незнакомка замедлила шаг, одарив Бенедикта непринужденной улыбкой. Она словно была готова к тому, что он заговорит с ней.

– Вы…вы божественно играете! Не думал, что в нашем небольшом городке скрывается такое редкое сокровище, – Бенедикт даже раскраснелся от смущения, сжимая блокнот под мышкой. У него не было времени, чтобы подобрать подходящие слова, не такие приторно-банальные, как те, которые он произнес.

– Редкое сокровище – это алмаз «Кох-и-нор». И если я не ошибаюсь, он находится в лондонском Тауэре, так что вы спутали города, любезный, – дерзко ответила девушка, с энтузиазмом скользя взглядом по загорелому лицу Бенедикта и его яркой футболке, которая только усиливала этот приятный южный загар.

Она заметила его еще там, в толпе. Он показался ей необычным, будто экзотический фрукт.

– Так где же мне отыскать другое сокровище, не менее ценное? – на этот раз парень не собирался теряться и подумал, что немного флирта не помешает.

– Я покажу кое-что другое, поинтереснее, – незнакомка поманила Бенедикта куда-то в сторону.

У дороги стоял припаркованный «Пежо», такой же глянцевый и золотисто-зеленый, как июньский жук. Девушка открыла дверцу машины и плюхнулась на сиденье водителя. Похоже, что намечалось неведанное путешествие. Молодой человек без колебаний сел рядом. Машина тронулась с места и бесшумно покатилась, будто невесомая колесница. Налакированными пальчиками незнакомка включила кнопку проигрывателя, и по салону мгновенно распространилась вибрация легкого джаза.

– Ты живешь в мире музыки, – заметил Бенедикт, посчитав, что с пронзительного «вы» вполне можно было перейти на простое и понятное «ты», раз он уже ехал в одном автомобиле с этой девушкой.

– Да, – рассмеялась незнакомка. – Или музыка живет в моем мире.

– Как тебя зовут? – поинтересовался Бенедикт, удивляясь тому, почему не сделал этого раньше.

– Нина, – театрально ответила девушка. – Душновато здесь как-то.

Передние стекла автомобиля медленно стали опускаться вниз. Летний ветерок шаловливо заиграл с кудрями Нины, обнажая сверкающие золотые серьги причудливой формы. Они напоминали маленьких свернувшихся калачиком ящерок.

Автомобиль постепенно набирал скорость. За окном мимолетными бликами мелькали машины, дома, деревья, люди. Молодой человек старался уловить взглядом знакомые улочки, по которым он прогуливался когда-то. А вот и старый бар, в котором Бенедикт раньше работал. Сейчас его закрыли. В баре показывали футбольные матчи, которые он любил смотреть. А вот и фонтан в виде грифона, низвергающего целый фейерверк водяных лент. Какой же он красивый, солнечный! Словно вылит из золота. Настоящее произведение искусства.

Виола любила рассказывать, как грифон оживает по ночам, летая над темным и безмятежным городом и заглядывая в окна к спящим людям. Так, ради любопытства. Бенедикт называл все это милыми выдумками. Неожиданно молодому человеку показалось, будто бы грифон подмигнул ему своим золотистым глазом. А может все это и не выдумки? Все, прочь! Виола, фонтан…прочь!

Вскоре городские пассажи остались позади. «Пежо» выделывал кругаля, пробиваясь через лесной массив куда-то в гору. Автомобиль остановился около смотровой площадки, огороженной железными перилами. Здесь же был установлен обычный телескоп с длинной трубой. Нина вышла из машины, хохоча и зазывая Бенедикта следовать за ней на площадку.

Сверху можно было разглядеть весь город: темные, невзрачные крыши домов, верхушки деревьев, парящие в небе птицы и серые дороги-змейки, петляющие среди бархатистого растительного покрывала. Нина навела телескоп на небо и взглянула.

– Невероятно! – восторженно прошептала девушка. – Правда лучше смотреть ночью. Я часто наблюдаю здесь за звездами. Но в этот раз мне повезло – я не одна.

Бенедикт не сводил своего взгляда с города, который, купаясь в лучах ласкового солнца, слал молодому человеку свой восторженный воздушный поцелуй. Нина отошла от телескопа, дав возможность насладиться красотами небесного свода своему спутнику. Однако небо не интересовало молодого человека. Он направил телескоп прямо на город. И его взгляд соприкоснулся с увиденным.

– Что ты видишь? – поинтересовалась Нина.

И Бенедикт принялся неторопливо рассказывать, как возле водяного грифона, будто в безмятежной неге, кружилась рыжеволосая девушка в легком платье. Около нее стоял молодой человек и фотографировал. А она порхала, громко хохоча и будто бы желая взлететь под самый небесный купол. А там, вдалеке, мелькали велосипедисты. Такие проворные, что даже сложно было уследить за ними. Они быстро катились по дороге.

– До чего интересно со стороны наблюдать за жизнью, – сказал молодой человек, закончив свои наблюдения. – Кто-то торопится, а кто-то просто наслаждается моментом.

Согласно кивнув, Нина легко и неторопливо коснулась рукой по трубе телескопа, как по струнам гуслей. Бенедикт почувствовал в ногах какой-то странный толчок, будто они взлетают, и резкий спуск куда-то вниз. Затем молодой человек свалился на что-то мягкое. Смотровая площадка, телескоп, город – исчезло все. Вокруг было темно. Включился неяркий свет. Бенедикт плюхнулся на большой черный ковер, который был настолько пушистым, что молодой человек даже не ушибся при мимолетном падении. Совершенно не понимая, что происходит, Бенедикт поднялся с ковра и принялся осматривать комнату, расхаживая из одного угла в другой.

Комната больше напоминала маленькое подземное убежище, обложенное серым кирпичом. С потолка, на длинных черных проводах, свисали яркие ромбовидные фонарики, сделанные из серебристой ажурной проволоки, причем каждый фонарик, по очереди, изящно изгибался вверх, будто шея цапли, а затем плавно опускался вниз. Происходило некое комбинирование света по всему пространству. И больше ничего здесь не было. Лишь посреди этих извивающихся фонариков стояла Нина. Со сложенными на груди руками она казалась их повелительницей. Девушка лукаво улыбалась и, по всей видимости, ждала, когда Бенедикт просверлит взглядом последний кирпичик и последний фонарик.

– Хорошая поездочка, да? – как ни в чем не бывало поинтересовалась Нина, едва молодой человек остановился около одного фонаря.

– Это что – похищение? Где я? – задал он первый вопрос, который, как правило, следует задавать в таких ситуациях, и слегка дотронулся до фонаря рукой. Шершавый, как наждачная бумага.

Вместо ответа девушка с той же лукавой улыбкой повернула в сторону один из фонариков. Буквально из воздуха друг подле друга появилось два больших сидения: одно – черное, другое – белое. Эти сидения напоминали цветки кувшинки, и в каждом была положена большая округлая меховая подушка, а на ней – серебристые подносы, на которых стояли высокие и зауженные кверху прозрачные бокалы, будто закрытые початки кукурузы, с какой-то желтой жидкостью внутри.

– Считай, что я тебя похитила. На время. Присаживайся, – мягко произнесла Нина, по-царски расположившись в белой кувшинке.

Бенедикт присел на кувшинку, которая предназначалась для него. Что ему еще оставалось делать? Ничего рассказывать не хотят, никуда не выпускают.

Девушка тем временем облокотилась на лепестки своей кувшинки и повернула еще один фонарик. Он висел прямо перед ней. Как удобно, и вставать не надо. Свет погас, а вместо него по всей комнате воцарился полумрак, сквозь который прорезалось бесчисленное множество серебристых точечек, двигающихся в быстром и хаотическом ритме. Завороженный Бенедикт пытался уловить движения этих странных точечек. Ему это не удавалось, они были слишком быстрыми. И почему здесь так много серебристого цвета? Может его так любит Нина?

Откуда-то из воздуха к молодым людям приплыл глянцевый белый овал, сверкающий синим прямоугольным дисплеем. Постепенно этот дисплей менял цвета: с синего на красный, с красного на зеленый, с зеленого на желтый. По бокам овала находились маленькие ручки-присоски, которые показывали какие-то непонятные жесты, напоминающие немой язык.

– Здесь необычная обстановка. Можно говорить все, что захочется, думать о том, о чем раньше не думалось. И даже Рудольф рад тебя приветствовать, – кивая в сторону непонятного овала, довольная девушка взяла свой бокал. – Он всегда так делает, когда видит незнакомого человека.

– Кто такой Рудольф? – Бенедикт взглянул на неведомый овал, который продолжал что-то корчить своими ручками. – И что это за место такое непонятное?

– Скажи, ты человек высокопрогрессивных взглядов?

– Никогда об этом не задумывался, – пожал плечами молодой человек.

– Что ж, пора это сделать. Хочу сказать, что высокие технологии не стоят на месте, особенно если они сверхвысокие.

– Ты привела меня сюда, чтобы поведать о высоких технологиях, о которых я, как ты думаешь, ничего не смыслю?

– Об одной разработке – нет, – спокойно говорила Нина, рассевшись, будто в сауне, и попивая странную жидкость в своем странном бокале. – Когда я искала в интернете одну книгу, то случайно обнаружила, что мой электронный ящик пополнился еще одним письмом. Я прочитала это письмо. Один неизвестный никому разработчик, имя которого я пока что открывать тебе не буду, предложил мне приобрести его первое и серьезное творение – робота Рудольфа, который может проанализировать зарождение чувств двух людей уже с первой встречи. Также робот расскажет, как эти чувства будут развиваться в дальнейшем. Если, конечно, вообще будет это развитие. Парочка может сразу же разбежаться. И суть в том, что это самая настоящая беспрецедентная эволюция! Безоговорочная эмпатия робота к человеку и точное прогнозирование его эмоций. Одним словом, «да» или «нет». И никаких «а если бы». Суть в том, что все эти долгие гуляния за ручку, проверки на прочность отношений теперь пройдут стороной. Мы просто сэкономим время и нервные клетки. Мы все будем знать наверняка. Любому захочется избавиться от всего, что может в дальнейшем привести к отчаянию. А я уже вдоволь намучилась в отношениях, как и большинство людей. Я устала от бесконечного вранья и постоянных обещаний. Впрочем, ты ведь тоже не исключение, верно? Представляешь, как мы можем изменить свою жизнь, если из нее уйдет боль разочарования?

– Ох, надо же… А я-то думал, что через боль мы познаем истину, – тихо пробормотал Бенедикт, вспоминая Виолу.