Текст книги "Амория"

Автор книги: Валентин Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Прошу прощения, но в органах тщательно проверили мою медицинскую карту? У меня наблюдались некоторые врождённые психические отклонения, они вполне могут передаться потомству.

Один из купидонов, плечистый приземистый мужчина средних лет, достал из кармана пиджака засаленный блокнот и пробежал по одной из страниц скучающим взглядом. Посмотрел на меня, как бы оценивая, насколько критичны мои беды с башкой, и проговорил:

– Да, министерство это учло. Там решили, что при союзе со здоровой женщиной скорее проявится ваш интеллект, чем… Что там у вас было… А если и проявится, вам же это скорректировали, и жить не мешает.

– Ну, вообще-то, иногда…

Коренастый и его напарник, ещё более угрюмый, видимо, из-за того, что приходится работать в вечер единственного выходного, посмотрели на меня с подозрением и лёгкой укоризной. Что-то вроде "его наградили, за то что шибко умный и план перевыполнил, а он ещё и нос воротит" читалось в их выражении. Конечно, я могу отказаться. Насильно меня никто не потащит, как борова на разведение. Но мой отказ точно озадачит, кого не надо, а это очень опасно, прослыть брезгливым или высокомерным, граничит с непатриотичностью. Могут решить, что я чем-то болен, из-за чего не могу выполнить долг по передаче генов… Или, что хуже всего, подумать, что я вообще не по девочкам, а это в СИВЗ – прямая дорога на костёр.

– Просто пытаюсь быть социально ответственным гражданином, – примирительно кивнул я, – но я, конечно же, не медик, так что в министерстве им лучше знать.

Лучше знать, ха-ха! Я даже не уверен, что тамошние медицинские генетики смогут рассказать по памяти законы Менделя! С чего они вообще взяли, что уровень интеллекта передаётся по наследству? Тем более, что мои заслуги обусловлены не столько умом, сколько источником информации, недоступным для других. Хм, кстати, если я кажусь окружающим настолько умным, наверное, я заигрался, и нужно поменьше светиться. Или зря я так парюсь… По поощрениям такого рода наверняка тоже есть раскладка на год, вот и дают под конец сезона кому попало, чтобы не отстать от графика. Вообще, всего этого цирка с конями можно было бы избежать: в Сети и как-то прочитал о такой штуке, как искусственное оплодотворение… Но, видимо, у нас не принято так играться с жизнью, ибо есть в этом что-то от лукавого. Мда, ну и мрак.

Самое забавное, что своё грехопадение я уже совершил. Давно, ещё в четырнадцать лет. И я сейчас не об одном из тех надуманных грехов, вроде «потыкаться в кого-то гениталиями при обоюдном согласии, но при осуждаемых обществом обстоятельствах». Мой грех был куда более тяжким. Непростительным.

Очередное показательное мероприятие: не публичная казнь, но, по сути, то же самое – отправление СИВЗовских солдат в новый крестовый поход. Обстановка более чем торжественная: празднично наряженная толпа (вместо серых костюмов мелькают болотно-зелёные, коричневые, тёмно-синие), солдаты, выстроившись стройными рядами, сверкают начищенными металлическими пуговицами, штыками и глазами, полными воодушевления (или фанатизма?..). Хотя у некоторых я видел и другое выражение – хорошо замаскированный страх. Мне было слишком знакомо это чувство, чтобы не узнать его в других. Люди с таким выражением, скорее всего, не вернутся, потому что сосланы в Крестовый за какой-то проступок. «Интересно, возможно ли во время похода сбежать? – задумался я, – правда, куда потом-то идти?».

– Яролист! – прошипела Тётя Мама, заметив, что я перестал улыбаться, погрузившись в задумчивость.

Пришлось снова напрячь мышцы до боли, растянув уголки рта чуть ли не к ушам, и выкатить грудь колесом. Церемония почти подошла к концу: самые милые, специально отобранные, девочки из нашего приюта вручали военачальникам символические пузырьки со святой водой. А те, что постарше (тоже специально отобранные по индивидуальным предпочтениям) уже давно разместились в сопроводительном транспорте, чтобы привилегированным героям не было скучно в дороге. Это, правда, не афишировалось, но я-то мог получить доступ к камерам и прочим источникам информации. Наша задача была попроще: стоять по бокам дороги, по которой пройдёт торжественный отъезд, улыбаться, приветственно махать, а в финале – петь гимн. Разумеется, Тётя Мама не хотела ставить меня в первом ряду, опасаясь, что я начну чудить, но здесь решала не она: детей сказано было поставить по росту. Я в том возрасте был одним из самых низких ребят в своей группе, поэтому и попал в первый ряд, и всё, что она могла – поставить меня с краю, чтобы оказаться рядом со мной и пресечь любое непослушание.

Но я и не собирался отклоняться от сценария… Пока не начали рассказывать о новых боевых машинах. Речь объявляющего была полна пафоса, и я понял лишь, что маленькие уродливые танки, дюжина которых ехала впереди нормальных машин, были беспилотниками. А вот это уже интересно! Вряд ли они всего лишь радиоуправляемые машинки: механизм должен быть посложнее, наверняка там есть хотя бы примитивный компьютер…

– Яролист Август! – на этот раз я получил затрещину и, поскольку уже начал исследовать с помощью имплантатов «мозг» танков-уродцев и отвлёкся от реальности, был порядком дезориентирован. Затравлено оглядевшись, я столкнулся взглядом с глазами Тёти Мамы, от с трудом скрываемого бешенства превратившимися в щёлочки. От этого её и без того сухое и морщинистое лицо стало похоже на скомканную газету: – только попробуй что-нибудь выкинуть во время проезда. Я тебе голову откручу!

По её шипению понял, что когда доберёмся до приюта – мне не жить. Что ж, Тётю Маму тоже можно понять – ей и самой вставят по самое не могу, если один из её ребятишек облажается на столь знаменательном мероприятии. Но робот… Вот же он, настоящий робот, хоть и не напоминающий по форме человека, вот-вот проедет на грохочущих гусеницах прямо передо мной! Мне отлично было видно и машины, и людей, потому что мы стояли на покатом возвышении, длинном валу из земли, специально насыпанном вдоль дороги. Затянув гимн в нужный момент, после выстрела, ознаменовавшего окончание речей и выступление, и продолжая петь на автомате, я снова выскользнул из своего тела и устремился разумом к танку. Система защиты предстала в мысленном пространстве не кодом, а замысловатой разноцветной головоломкой: такова специфика подсознательного управления моего имплантата. Так как создатели танка на автопилоте даже не предполагали, что кто-то действительно попытается его взломать, это смог сделать даже четырнадцатилетний подросток, самостоятельно усовершенствовавший пиратский имплантат и кое-как научившийся программировать.

И вот я внутри: смотрю его глазом-камерой, слышу ухом-микрофоном. Пилот, точнее, тот, кто следил за действиями автоматики, чтобы она не опозорилась (примерно, как Тётя Мама за нами), ещё не осознал, что одна из его игрушек не подчинится приказу. Впрочем, ехать по прямой было просто, так что он пока ничего и не приказывал. Я не хотел никак обнаруживать своё присутствие, просто немного проехаться вместе с ними. Какое странное чувство: будто это мне аплодируют сотни, тысячи людей, будто это меня считают героем. На глазах у многих слёзы: кто-то плачет от гордости, кто-то от того, что его любимого человека вскоре разорвут мутанты. Если они вообще существуют и это не очередной обман, чтобы избавляться от неугодных.

Вот потянулись ряды приютских детей: вытянувшихся в струнку, одетых парадную светло-серую форму, до блеска умытых и причёсанных как никогда тщательно. Они поют. В грохоте машин и сотен тяжёлых сапог слов не слышно, но вроде стройно, хотя глаза их слезятся, а в глотках першит от густого облака пыли. А вот и наша группа… Тут я осознал, что увижу себя.

В тот момент я подумал, что мой мозг взорвётся. Или мой мозг – это компьютер маленького танка на автопилоте, а то худое мальчишеское тело никак ко мне не относится? Может, теперь вместо ног у меня гусеницы, а руки заменяет большая пушка? Теперь я силён, я освободился от приюта, Тёти Мамы и всего этого чёртового города?! Но кто же тогда тот мальчик?.. Моё Я затуманилось, задребезжало, растворяясь в очередной поломке имплантата.

Я видел, как мальчик перестал петь и так и остался с приоткрытым ртом. Глаза его закатились, спина безвольно согнулась, на штанах медленно расплывалось тёмное пятно. Видел, как рука стоящей рядом женщины взметнулась в воздух, как плеть, и ударила мальчика по затылку. Он упал, словно тряпичная кукла. Она попыталась поднять его, поскольку происходящее прекрасно просматривалось с другой стороны дороги – противоположного вала, на котором стояли важные люди из администрации Восемнадцатого города и даже других городов. Интересно, откуда я знаю, что они важные? Как вообще определяется, какие люди более важны, а какие – менее?

Так думал я, маленький нескладный танк, наблюдая, как щуплый подросток, которого в бессильной ярости пнула женщина с морщинистым лицом, вместо того, чтобы, наконец, подняться, кулем катится вниз с двухметровой насыпи. Прямо мне под гусеницы. Мне, в принципе, было плевать на жизнь этого мальчика, как и на любую другую. Я бы спокойно переехал его, если бы не вспомнил, что это я. Так это меня она столкнула? Когда мне в кои-то веки было действительно весело? Вот же стерва! Сейчас я научу её себя вести! Я ведь куда сильнее, так что ничего не помешает мне с ней разделаться. Машины, ехавшие позади меня, уже остановились, так что можно не опасаться, что моё тело раздавят. Угрожающе подняв пушку и направив морщинистой прямо в лицо, я стал карабкаться на насыпь. Как же хочется выстрелить, опробовать на ней свою силу! Я вдруг вспомнил, как рыжие волосы моей старой знакомой, психиатра, развевались в пламени, и как летел пепел, вот бы посмотреть, как тело этой женщины тоже превратится в прах, разлетится, словно салют, вместе с осколками снаряда…

Мои микрофоны улавливали какие-то раздражающие звуки, и я не сразу понял, что это крики людей. Но та женщина не кричала и даже не пыталась бежать, завороженная видом машины, которая держит её на прицеле, замечая каждое движение. Она лишь пятилась маленькими шагами и что-то бормотала, пока я карабкался на насыпь. Молитвы, наверное – она и нас заставляет молиться по три раза в день. Посмотрим, как они тебе помогут сейчас. Я решил, что выстрелить нельзя: это могло меня выдать. Вряд ли атаку спишут на врагов из Ворлэнда или саботажников, если взломанный робот убьёт лишь одну конкретную женщину. Поэтому, несмотря на соблазн, я просто ускорился и переехал её, ничего не почувствовав, ведь корпус танка не способен к осязанию. Затем я решил выстрелить в ближайшую вышку связи, чтобы выдать это действие за свою истинную цель. Но орудие оказалось не заряженным. Так что пришлось просто просить танк, заставив его ехать прямо и сломав связь с координатором. Пусть думают, что враги хотели украсть его. Не знаю, правдоподобно ли это – мне сложно оценивать действия людей, понимать, что они могут подумать, когда мой имплантат отключён. Зато я могу запросто убивать тех, кто мне не нравится.

Я вернулся в своё тело, встал, с трудом координируя движения, и неуклюже побежал подальше от сумятицы. Вскоре всех приютских согнали в одну толпу, чтобы отвести в безопасное место, и я успешно слился в ней. Вернувшись в приют, я испытал сильнейшее желание уединиться, чтобы насладиться своим триумфом. К счастью, мне не удалось этого сделать, потому что имплантат включился. Почему к счастью? Просто, когда я снова стал «нормальным», то испытал такой ужас, такую ненависть к себе за содеянное, что непроизвольно взвыл и схватился за голову, не обращая внимания на недоумённые и брезгливые взгляды других ребят. Не знаю, что я мог сделать с собой, если бы остался один, наедине с этой бездной, из которой уже никогда не смогу подняться.

Глава 4.

Возможное удовольствие

Мои пальцы рук успели окоченеть, пока мы добрались до места, не помогало даже держать их в карманах. Приземистое здание инкубатора нашего человейника не имело никаких украшений и напоминало скорее просто общежитие или больницу. Что логично, ведь детей уже в годовалом возрасте, или около того, развозят отсюда по приютам, и они никогда сюда не возвращаются… Хотя, погодите, я же вернулся.

По идее, я должен был чувствовать какой-то моральный подъём или хотя бы любопытство по поводу своего первого раза. Сексуальное образование в СИВЗ начиналось и заканчивалось одним занятием по биологии на пятом году обучения, но и это скудное знание донельзя искажалось церковью. К моему счастью, руины интернета хранили воспоминания миллионов людей о том, что такое эротика, порно и даже любовь. В своей голове я видел фотографии красивых девушек, фильмы по красивых девушек, нарисованных красивых девушек, короче, в целом составил свой идеал. С серой СИВЗовской реальностью он не имел ничего общего, здесь женщины, впрочем, как и мужчины, были в той или иной степени некрасивыми, усталыми и злыми. Кто-то пренебрегал личной гигиеной, кто-то перебарщивал с алкоголем, некоторые просто были грубыми и откровенно тупыми. Возможно, я просто плохо искал. Если честно, я вообще не искал девушек в реальности, когда вот они: нежные эльфийки, кокетливые горничные, робкие школьницы и заботливые сестрёнки прямо у меня перед носом, точнее, в мозговом имплантате-хранилище на несколько гигабайтов, который я вмонтировал специально для этих целей.

Унылые работники демографического министерства поднялись со мной на нужный этаж и указали номер комнаты. Я несколько секунд простоял в нерешительности перед простой коричневой дверью, одной из десятков в этом длинном, как макаронина, коридоре. Постучал на всякий случай, чтобы предупредить о своём приближении, а потом вошёл. Сначала ничего не было видно из-за скудного освещения в комнате, но потом я разглядел низкую двуспальную кровать и тумбочку рядом. Больше в каморке ничего не было, даже окна. В постели, укрыв ноги тонким одеялом, сидела молодая женщина со слегка волнистыми каштановыми волосами, собранными в скучный хвост. В руках она держала какую-то ткань, возможно, шила или штопала, но тут же отложила своё рукоделие на тумбочку и воззрилась на меня. Выжидающе. Настороженно. Но равнодушно.

– Типа… Привет, – со вздохом проговорил я, закрывая за собой дверь и делая пару неуверенных шагов в сторону девушки. Почему мне так не по себе, если учесть, что в жизни я успел сотворить кое-что гораздо хуже того, что собираюсь сделать сейчас?.. Может, постараться забить на всё и провести этот вечер с удовольствием, как, в общем-то от меня и ожидается? Я присмотрелся получше к девушке, сидящей на кровати.

В принципе, она ничего такая, даже в этой уродливой жёлтой майке в сердечко. Я даже подумал на какой-то миг, что мог бы приятно провести время с ней, но потом, наконец, поймал её взгляд. Человека с такими усталыми глазами хочется только уложить спать. А лучше – вообще не взаимодействовать, слишком уж похож на оживший труп. Такую гремучую смесь из смертельной усталости, скуки, брезгливости и смирения я видел иногда и в собственном зеркале, особенно после смены в двое суток. Она убила и всё впечатление от вида открытых плеч и глубокого декольте девушки (хотя безвкусный казённый наряд и так уничтожил почти всю эстетику).

– Привет. Мне представиться? – бесцветным голосом прошелестела она. В принципе, голос мог быть приятным, хотя девушка и шепелявила немного.

– Ну, можно. Я Яр. Яро, – хотелось добавить "хотя тебе, уверен, насрать".

– А меня зовут Мелисса Май, очень приятно познакомиться, Яро, – спохватившись, она выдавила некое подобие улыбки. Получилось вымученно, тем более, что стало заметно отсутствие одного зуба, из-за которого Мелисса и выговаривала "С" с лёгким присвистом.

– Не ожидала, что я приду? У тебя, наверное, конец смены? – предположил я. Так, если её имя – тоже название растения, значит, мы одногодки. Могли даже быть в одном приюте, но в разных группах. Как бы то ни было, я вижу её впервые.

– Да, уже собиралась спать, – честно ответила девушка. Она достала из выдвижного ящика тумбочки расчёску, распустила волосы, доходящие чуть ниже плеч. Стандартная стрижка, одна из двадцати официально разрешённых в СИВЗ (неодобренные стрижки рассматривались как дисциплинарное нарушение). Градус неловкости нарастал экспоненциально.

– Я присяду, ладно?

Мелисса неожиданно усмехнулась.

– Первый раз что ли?

– Вроде того.

– Мне раздеться?

– Что?! То есть, почему нет, если хочешь…

– Не хочу. Но по правилам обязана спросить и действовать согласно твоим пожеланиям.

Я поёжился. Нехотя снял ботинки, сел рядом с ней поверх одеяла. Чувствовал себя настолько некомфортно, будто мне любезно предлагают съесть горсть опарышей. Главное, чтобы имплантат сейчас не накрылся.

– Выключить свет?

– Да. Да уж… Ну и гадость это ваше повышение рождаемости! – наконец не выдержал я.

– Не парься, – Мелисса махнула рукой, – тебе же не вынашивать их. Не рожать. Не выкармливать, – она будто выплёвывала эти слова, – получил своё и ушёл.

– Но почему именно я? Я даже не здоров.

– А ты думаешь, чадо будет твоё?

– А почему нет?

– На этот счёт не волнуйся, Яр-или-как-там-тебя, я здесь уже две недели и буду ещё, пока это безопасно для плода. Не ты первый, не ты последний в этой комнате. Даже за сегодня.

– Мерзость! Зачем ты мне всё это рассказываешь?!

– А зачем ты спрашиваешь? – сквозь одеяло я чувствовал, как девушка пожала плечами, – обычно с нами не разговаривают, максимум, здороваются и прощаются. Ты, видимо, вообще не в курсе, как тут всё устроено. Странно. Я думала, парни обожают болтать об этом, ведь программа увеличения рождаемости – их единственный шанс на "приключения" и "разнообразие".

– Хм, ну да, – я припомнил бурные обсуждения старшеклассников на последних годах обучения и гостей моего соседа по квартире, – но я как-то не интересовался… И правильно делал, как выяснилось. Они смогут как-нибудь проверить, что мы?.. То есть, что мы не…

– Нет, расслабься, до такого ещё не докатились.

– Тогда предлагаю просто полежать час, который мне выделили на посещение, чтобы точно не вызвать подозрений. Я чертовски устал.

– О, вот за это спасибо, – Мелисса вздохнула с явным облегчением, да и мне уже стало не настолько неловко, как до этого решения. Мы несколько минут пролежали молча: она под одеялом по пояс, я – поверх, на другой половине кровати. Кстати, неплохая возможность опробовать моё ночное видение. Я вгляделся в кромешную темноту, и так как глаза не могли дать требующейся информации, автоматически включился ультразвуковой имплантат. Разумеется, ультразвука мы не услышали, но во всплывающем окне в моём поле зрения появилось довольно чёткое чёрно-белое изображение Мелиссы. Движением зрачка я растянул его на весь "экран". Тело девушки отлично посматривалось под тканью, и хотя ей не было ещё и двадцати двух, оно было совсем не девичьим. Довольно большая и уже начавшая обвисать грудь, широкие бёдра и чуть выпуклый живот странно контрастировали с почти детским лицом. И таким старым взглядом, который мой ультразвук, к счастью, не отображал.

– Это будет не первый твой ребёнок, да? – осторожно спросил я.

– Четвёртый.

– Это как вообще?!

– Мы начинаем работать с шестнадцати лет.

– Т-ты… Не можешь уйти отсюда? Уволиться?! Распределение же не обязывает тебя работать именно в демографической службе! – меня снова начало слегка трясти. Отчаянно не хотелось верить, что человек рядом со мной находится рабстве, это было бы слишком страшно, слишком…

– Ну да, могу. Распределение не обязывает меня быть живым инкубатором, как и тебя не обязывает быть… Кто ты там?

– Инженер.

– Хм, интересно. Я бы тоже хотела быть инженером. Или архитектором.

– Но девочки же не…

– Поэтому я и сказала "бы"! – Мелисса неожиданно повысила голос, так что я даже вздрогнул. Какой же я идиот – чуть не повторил глупость, которую в меня вдалбливал Тётя Мама и школьные учителя. В СИВЗ закрепилась система обучения "семь плюс четыре". Семь лет общего образования и четыре года специального, но для женщин были доступны только первые семь. Разве что, если они проявляли просто блестящие результаты, то могли пойти учиться на учительниц или детских врачей. В СИВЗ считается, что женщинам лишнее обучение только вредит, отвлекая от их истинных обязательностей, заложенных природой. Но я-то знал, что всего каких-то двести лет назад, до Голубиного инцидента, спустившего курок апокалипсиса, всё было иначе.

Мне вдруг безумно захотелось рассказать Мелиссе об этом. И ещё что-нибудь сказать, например, что она симпатичная, и при других обстоятельствах я бы с удовольствием лишился невинности с ней, просто здесь даже подумать об этом тошно. Хотелось что-нибудь пообещать, что-нибудь предложить, уйти куда-нибудь. Только вот у меня ничего нет, и нам некуда идти. Конечно, она может уволиться с этой работы, но здесь она – ценная человеческая единица, которую обеспечивают каким-никаким жильём и трёхразовым питанием, возможно, между родами и новым зачатием ей даже полагается отпуск. А кому она будет нужна, если уйдёт отсюда? Тем более, она ведь уже "испорчена", пусть и во благо СИВЗ.

– А что с тобой будет, когда ты больше не сможешь… Кхм…

– Рожать детей? Вообще после десяти успешных родов нам полагается бесплатное жильё и большая пенсия.

– И много кто до неё доживает?

– С нашей-то медициной? Не смеши.

Как она может говорить об этом с таким бесстрастием?! Я издал что-то среднее между ругательством и всхлипом и протянул к ней руку, но остановился в нерешительности, представив, как, должно быть, ей осточертели бесконечные человеческие прикосновения.

– Не нужно так меня жалеть, Яро. Я выполнила свой план почти на треть. У меня есть еда и крыша над головой, я избавлена от непосильного труда и физических наказаний. Насилие по отношению ко мне строго наказуемо. Хотя это и не всех останавливает… – в качестве иллюстрации она начала было насвистывать какую-то мелодию через дырку от выбитого зуба. А потом внезапно с шипением выдохнула, натянула одеяло на голову, судорожно съежилась и замолкла, слегка дрожа от беззвучных рыданий. Я замер, молча паникуя. Но тут в комнату громко постучали и донёсся лязгающиц голос:

– У вас пять минут!

Воспользовавшись этим, я включил свет, обулся и встал с кровати, но почему-то чувствовал, что просто физически не могу взять и уйти. Вот сейчас было бы здорово, если бы имплантат отрубился вместе с грёбаной эмпатией.

– Ну… Эм… Типа, спокойной ночи, – я похлопал по свернувшейся девушке там, где предположительно находилось плечо, – спасибо, что не держала меня в неведении, а рассказала всю эту… Адскую хрень, – у меня к горлу уже тоже подкатил комок, я гладил девушку с опаской, словно ежа, – может, мы ещё увидимся, так что надеюсь, что не сдохнем… Ну, или лучше сдохнем, тут уж как посмотреть. Бывай.

С этими словами я бросился вон.

Домой вернулся совсем поздно, хотя в это время года что пять часов вечера, что десять – всё выглядит как глубокая ночь.

– Ну, как она? – поинтересовался сосед по квартире, не успел я даже раздеться.

– Ничего так, – хмуро ответил я, дыша на онемевшие руки, прежде чем заставлять их расстёгивать пуговицы.

– Это не ответ, как так-то, Яр, первый раз всё-таки! – прогундосил он и вкрадчиво добавил: – а я… Чайник поставил.

Это было необычное поведение для Бобра (да-да, это имя, а не прозвище – бедняга родился в год зверей, на три года раньше меня), обычно он не особо интересовался моей жизнью, предпочитая веселиться со своими друзьями. Мы сохраняли сдержано приветливый нейтралитет, но он не мог устоять, желая услышать пикантные сплетни. А я соблазнился кружкой горячего чая, от которого смогу наконец согреться. Правда, теперь придётся выдумвать первый раз, которого не было, я же даже не возбудился в том душном чулане. Конечно, ведь запретное иностранное кино, которое я мог посмотреть у себя в голове, обещало совсем другое: обоюдное влечение, ласку или хотя бы какую-то эстетику. Я взял с блюдца и опустил в кипяток дважды использованный пакетик чайного напитка, отчего вода слегка пожелтела (сверх обычной желтизны нашей водопроводной воды).

– Эй, не отключайся!

– А?..

– Я спросил, чего ты такой унылый, она страшная была? Или старая?

– Нет… Просто устал. Боб, откуда ты вообще знаешь, куда именно я ходил?

– Я, конечно, не такой умник, как ты, но два и два сложить могу. Как звали, может, я её тоже видел? Правда, меня всего пару раз отправляли…

– Мелисса.

– Твоя ровесница, что ли?

– Угу, – я бросил в чай кусочек сахара размером с ноготь и рассеянно наблюдал, как Боб точит бутерброды с маргарином. Самому есть вовсе не хотелось, даже немного подташнивало от вида пиши.

– М-м-м, везучий какой!.. – он явно ждал какого-то продолжения.

– Шатенка. Кудрявая немного.

– Сисястая?

– Относительно.

– Ну, какой размер?

– Я не разбираюсь.

– И? Как оно в целом?

– Ну, так… Тепло, мягко.

– Ггосподи, Яро, ты просто рептилия какая-то! Или овощ. Или робот. Скучно тобой быть, короче, хоть вешайся! – его лицо разочарованно вытянулось, рот приоткрылся, так что можно было увидеть передние резцы (действительно длинные, жёлтые – бобриные, вот так совпадение). Я равнодушно пожал плечами, залпом допил свой недочай, ошпарив нёбо, помыл кружку и ушёл в свою комнату, бесценный оплот личного пространства, появившийся всего год назад.

Формально, я никогда не был один – постоянно находился в одном помещении с людьми: ел с людьми в приютской столовой с сотней человек, спал в приютской спальне с десятком человек, сидел в классах, ходил на работу… Но как давно я не просто обменивался с кем-то словами, а именно разговаривал? Доносил какие-то мысли, испытывал что-либо кроме раздражения и скуки? Много лет назад, с доктором? Никогда? Сегодня вечером, всего пару часов назад? Мне нужно что-то сделать для этого человека. Потому что это не может так продолжаться, такие судьбы не должны существовать, это невыносимо! Нужно было как-то порвать всё это разом: перерезать там всех к чёртовой матери, немедленно пожениться, выйти в окно – хоть что-то, да сделать, или хотя бы сказать. Но нет, мы просто светски поболтали, как двое бесчувственных ублюдков. Мы ведь и есть бесчувственные ублюдки – ведь чувствительные ублюдки в этом мире не выживают.

Подумав так, я размеренно вздохнул и закрыл глаза. Затем съёжился в тугой комок, стиснул зубы так, что свело челюсти, но это не смогло полностью заглушить горестный вой, рвущийся наружу, царапая глотку. Я не рыдал так, как в ту ночь, с раннего детства. Казалось, каждая нервная клетка звенела, переполненная страданием, собственным и чужим. Я плакал по всем, кто живёт на этой проклятой земле, по всем, кто на ней умер, и даже тем, кто ещё не рождён.

Глава 5.

Награда или расплата

Беда пришла, откуда не ждали. СИВЗ нашёл место, где я мог бы служить ему лучше и поспешил переместить меня туда, в своей манере назвав это почётной обязанностью. Готовился очередной Новый Крестовый поход.

Накануне я как раз узнал о новой волне Эвакуации. Раньше я вообще не знал, что она происходит волнообразно, но в последнее время постарался разобраться в этой теме, потому что события последних дней (точнее, одно вышеописанное событие) убедили меня, что пора что-то менять. Итак, Эвакуация всех желающих землян происходила из Эшлэнда, по-сивзовски – Жар-земель, куда каждые несколько месяцев прилетело несколько кораблей Звёздной Конфедерации. Я искренне не понимал мотивов инопланетян: что это – благотворительность? Контракт? У Земли не могло быть никаких контрактов с другими расами, она же официально отказалась от сотрудничества. Может, спасать жителей непригодных для жизни планет предписывает звёздное законодательство? Или они преследуют свою выгоду – делают из землян рабов, экзотических питомцев или изысканные консервы?

Как бы то ни было, до Эшлэнда ещё нужно добраться, а для преодоления сотен километров, на которых природа отвоевала всё, что ей причиталось, годилась только военная техника. И топливо. Угнать у вооружённых сил внедорожник? Или вертолёт… Немыслимо! Однако та волна эвакуации может стать последней, так что если я хотя бы не попытаюсь прорваться, буду корить себя всю оставшуюся жизнь. Что сдохну в СИВЗ от рака или инсульта, а не от выстрела в голову в процессе побега или от чрезмерно большого инопланетного анального зонда. Мда, дилемма.

Точнее, дилемма бы возникла, если бы я не узнал, что меньше чем через два месяца отправляюсь на верную смерть. Письмо пришло мне посреди рабочего дня, так что я сначала не обратил на него внимания, а потом, всё ещё сосредоточенный на своём чертеже, долго не мог понять, что за бумажку такую мне подсунули. "Почётная обязанность", "обслуживание боевых машин", "приказ сегодня же прибыть на курсы переподготовки", "выступление из восточных ворот Города Номер Восемнадцать четырнадцатого января" – бессмысленные отрывки наконец-то сложились воедино: я буду чинить их чёртовы танки и грузовики, по колено в радиоактивной грязи, пока меня пытается сожрать толпа обезумевших мутантов! Нет уж, спасибо! Из Новых Крестовых мало кто возвращается, а тех, кто всё-таки выживает, селят не полгода в карантинные поселения и не зря – ведь большинство притаскивают какую-нибудь жуткую заразу. Именно поэтому в правилах Эвакуации сказано, что принимаются все желающие земляне… Кроме тех, кто хоть раз посещал Плэйглэнд.

Кто подстроил моё "почётное задание"? Меня не могли просто отправить на выброс, ведь Яролист Август – "ценный кадр", "талантливый специалист"… Видимо, слишком уж талантливый. Возможно, кто-то понюхал про имплантаты или просто подсидел меня, потому что ему не понравилось, что я всего за три года (мы начинаем работать с восемнадцати) так продвинулся по службе. Знал же, что не нужно так светиться, но гордыня и желание дистанцироваться от людей взяли своё. Если всего пару дней назад я по сто раз на дню повторял мысленно, как хочу сдохнуть, но сейчас резко проснулось желание жить. Даже не так, слишком возвышенная формулировка, скорее это был тупой, древний и непреодолимый инстинкт выживания, который вопил: "делай что хочешь, изловчись как можешь, из кожи вон лезь, Яро, только выживи, выживи, чёрт тебя дери, не дай им загнать себя в ловушку!". Я стал той самой крысой в углу, и готов был поставить на карту абсолютно всё.

Две недели я действительно проходил на курсы ускоренной профессиональной переподготовки, старательно строя из себя дурачка, который гордится своей будущей миссией. В принципе, других вариантов поведения и не было. Я неплохо разбирался в автомобилях, но на курсах нас учили ремонтировать и настраивать именно боевые машины: вездеходы, танки, вертолёты. Я узнал, как работает огнемёт и другое эффективное оружие против упырей, а главное, где оно хранится. И где паркуется транспорт. Где лежат запасы топлива. В свободное время я взламывал их примитивные компьютеры, подключался к базам данных и скачивал карты, копировал пароли. Вскоре всё было готово к побегу.