Текст книги "Хобби (СИ)"

Автор книги: Valdera

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== первая часть ==========

Пробка явно затянулась. Готов поспорить ещё на полчаса опоздания на совещание, что там авария серьёзнее среднестатистической.

Выдыхаю сигаретный дым в окно, всматриваюсь в образовавшееся на секунду серое облако, которое спустя мгновение прибивает к асфальту ливнем.

Воображение рисует картину из четырёх трупов, а лучше из трёх, потому что пьяный водитель, убивший молодую семью с ребёнком обязательно должен остаться в живых. Кто-то же должен открыть врата страданий внутри себя, воплощая своим ничтожным существованием ад.

Пиликанье батареи мобильника слилось с беспрерывной мелодией звонка. Хмурюсь – без меня совещание не начнут, тем не менее слишком настойчиво стараются до меня достучаться.

Наклоняюсь, поднимая взгляд в серое небо. Капли на лобовом стекле придают погоде вид приближающегося апокалипсиса.

Сворачиваю на обочину, припарковывая машину в неположенном месте в неположенное время в неположенное утро. Отмечаю, что изжевал весь фильтр, не сделав почти ни одной затяжки; пепел осыпался мне на брюки, наклоняю голову чуть в бок, пытаясь разглядеть причудливый узор. Высшие силы Сигарет ниспослали мне знак в виде барана. Пепельный баран. Боги посылают мне знак, что я баран? Усмехаюсь. Ха-ха. Я пошутил. Может, мне заделаться комиком и выступать с шутками перед зрителями? Хлопаю дверью машины, быстро открывая зонт. Собственно, я и есть грёбаный комедиант, развлекающий народ.

Этот вывод меня не радует. Ничто не радует богатого дядечку: ни дорогие машинки, ни дорогие куколки, ни яхты, ни самолёты. Конечно, самолёты меня не радуют, потому что у меня их нет. Резкая вспышка немедленно приобрести самый крутой и навороченный самолёт быстро угасает под барабанную дробь дождя. Что делать мне с этим самолётом?

Вывела из раздумий реальность – богатый дядечка в драповом пальто ныне стоит прямо у турникетов, уносящих поток людей.

Быстро соображаю, что нужно купить билет, предварительно отстояв в очереди среди злых протухших душ; после чего билет пускает меня через металлических стражей, и я оказываюсь среди безликих. Безликие тянуться вереницей в темпе эскалатора, я, конечно, выбиваюсь из этого ритма – такой дерзкий, такой ненастоящий для них: одни врезаются, отказываясь верить в моё существование, словно я – Бог, а Они – атеисты; другие цинично окидывают взглядом, пририсовывая лишние нули цене моего пальто.

Хмыкаю, удовлетворённо затягиваюсь утренней злостью, вдыхаю копоть с чужих лиц, грязную влагу с зонтов; закрываю глаза. Звук эскалатора соединяет меня недвижным темпом со стоящими за мной и передо мной, правая сторона резонирует с левой – несущие задумчивые головы, ноги быстро движутся, скорее спускаясь в глубь туннеля, к поездам, уносящим к ненавистным делам. Я ненавижу метро и люблю. Как и всё в моей жизни.

Последний вагон полон. Старая жмётся к поручню – рука дрожит, сильно напрягаясь, дабы удержать сморщенное тело на месте. Стоит, спокойно перетекая взглядом по лицам, не смотрящих в её сторону. Голубоватая радужка, будучи когда-то насыщенно синей, почти слилась с белком; веки дрябло свисают вниз, морщины истерзали когда-то красивое лицо, но оно отчего-то не выглядит хуже или страшнее, скорее достойнее. А ведь зрачок пульсирует, будто ей двадцать, цепко хватаясь за сухую мимику высохших лиц вокруг. Её лицо живее, чем у той, молодой на вид, но пустой внутри. В похожей на её манере смотрю на занятые места, что к ней ближе. Длинные узловатые пальцы держат пакет с документами. Пакет маркированный лейблом. Мысленно закатываю глаза: “Они везде”. Незнакомые руки держат знакомые документы.

Серьёзно, мальчик, в пакете?

Скольжу взглядом вверх. Губы едва заметно шевелятся, голова покачивается в такт музыке в наушниках, которую слышу даже я. Стоимость содержимого пакета никак не вяжется с драными кедами и потёртой курткой. На дань моде не похоже. Знал бы этот ребёнок, ЧТО он везёт, смог бы продать за гроши, на которые купил бы сотни самых дорогих курток и обуви на свете. Хорошо, что в наше время средняя и низшая прослойка населения мало образована и зачастую не представляет, какой ценностью обладают непримечательные на вид вещи.

Толпа выходит. Старая сильнее вжимается в поручень; мальчишка моргает, перемещаясь из страны Чудес в замызганный вагон, поджимает длинные ноги, чтобы на них вновь не наступили временные постояльцы вагона. Ловко протискиваюсь вперёд, цепляя дряхлую на вид старуху – охает, не понимая, что моя рука специально тянет к себе. Оборачиваюсь, ловлю удивлённый женский взгляд. Улыбаюсь, как будто бы ей двадцать и она очаровательна молодостью; улыбаюсь, будто она цветок в расцвете своей жизни. Удивлённо выдыхает, шагая по движущемуся полу. Обнимаю за локоть, сам наклоняюсь к Нему. Вкусно пахнет. Человеком. Мальчишка не сразу осознает, что кто-то нарушил его личное пространство: секунды замешательства, непонимания, вопроса. Задеваю пальцем провод наушника – выпадает, летит вниз, безжизненно повисая на груди.

– Уступи, – почти ласков.

Отхожу на шаг в сторону, позволяя взволнованному телу подрыгаться в моём направлении. Старая беззубо улыбается, молча, с достоинством леди, усаживаясь на свободное место. Не из тех, что пользовалась способностью разбивать мужские сердца, не так ли? След от кольца навечно впечатался в кожу безымянного пальца. Ему там, наверное, очень одиноко без тебя. Гордая, красивая женщина с отпечатками счастья в глубине морщинистых складок.

Мальчишка и вправду пахнет Человеком. Какая редкость.

В давке можно подвинуться ближе. Ещё и ещё немного. Да, вот так, чтобы тебе определённо стало дискомфортно. Как будто кто-то дышит в затылок. И этот кто-то я. О, нам пора выходить.

Маневрируя среди кучи болезнетворных бактерий, именующих себя Людьми, следую за Человеком, натыкаясь на кряхтение плетущихся или мчащихся.

– Алло. Да, я слушаю, – оказывается, про неработающую связь в метро – байки. – Мне нужно отвезти заказ. Если будут ещё я, конечно, возьму. – На том конце провода кто-то явно недоволен таким положением. – Слушай, мне этот клуб и даром не сдался. Лучше поработать, чем так, как…, – ты. Давай, Человек, ты ведь раздражён. – Я выхожу. До связи. – Видимо, не так раздражён или привык, или устал, или хорошо контролируешь себя.

Оба, как и сотни до, останавливаемся, наблюдая стену ливня. Конечно, у тебя нет зонта. И выбора тоже. Шагаешь, ускоряясь в бег.

Открываю зонт, неспешно шагаю к офису, рассматривая постные лица. Господин Ямото – на удивление счастливый антипод несчастному дождю – вылезает из мазератти под услужливо подставленную шляпу зонта.

– Господин, вас уже ждут. – Господин – это я. Как и пристало господам, лениво киваю, подумываю над тем, не зевнуть ли для правдоподобия, но момент упущен. Стеклянные двери скрывают меня с потоком в чёрных костюмах. Каждый день эти двери думают, что там – дальше по коридору – наверное, похороны. Иначе никак. Столько чёрного цвета может быть только на похоронах.

Напряжение здоровается со мной с лицами присутствующих. Меньшинство облегчённо выдыхает – я слишком уверен в себе, поэтому большинство не смеет возникать.

После вступительной речи все забывают о моём неуважительном опоздании: мы погружаемся в адский котёл цифр, расчётов, прогнозов, планов. Мой план одобрен, но до заключительной части ещё далеко. Прошу конспектировать. Моя речь – лучшее вино для вас, но далее вам нужно будет работать с тезисами и цифрами, с тонкими хитросплетениями выстоянного напитка.

Руки аплодируют. Своей я пожимаю руку главы Конфо, он искренне улыбается, сделка ему по душе. Улыбаюсь в ответ – мне тоже.

Работа с семантикой и психолингвистикой развлекает после трёхчасовой презентации. Погружаюсь в текст, привычно задавая ритм тексту, управляя им, поглощая его.

Для большинства вечер закончился. Остаётся только мой секретарь, смирившись со своей участью работа=дом, дом=работа.

Нажимаю на кнопку стационарного телефона.

– Ноя, курьер, пришедший сегодня со мной в одно и то же время, сейчас в здании?

– Нет, господин, – осторожно замечает девушка. Знает, что я не люблю слово «нет». – Но он должен вернуться через полчаса, – поспешно добавляет.

– Зайди ко мне.

– Да, господин.

Потягиваюсь. Пора развлечься. Человек мне понравился.

Молоденькое дарование смущённо вплыло в кабинет, любознательно смотря по сторонам.

Поднимаюсь, нахожу пустую коробку, задумчиво окидываю стол взглядом. Отлично. Беру в руку какую-то статуэтку. Тяжёлая. Кидаю в коробку. Самостоятельно заматываю скотчем.

Ноя моргает, удивлённо наблюдая за моими манипуляциями.

– Вот это скажешь курьеру доставить по моему адресу. Дашь только адрес. Скажешь, что добраться можно исключительно на автобусе, который отправляется с нашей корпоративной остановки.

– Но…, – заикается, желая найти логику в моей нелогичной просьбе. Да, корпоративный транспорт не идёт до моего дома. Тебе, светлая голова, не нужно соединять нити моей паутины.

Изгибаю бровь.

– Да, господин. – Уважительный поклон головы. Абсолютная серьёзность. Беспрекословное подчинение. Натренировал. Результат моей дрессировки поднимает коробку, цокая каблуками по паркету, грациозно, насколько это возможно с тяжёлой коробкой, удаляется за дверь.

Ещё пару месяцев и она будет идеальным секретарём. От того скучным. Придётся уволить. Женщины быстро поддаются дрессировке. Мужчины ещё быстрее.

***

Спустя полчаса непрекращающийся на протяжении всего дня ливень вновь стучит по крыше машины, скрывая меня будто в тумане. Лишь свет фар даёт понять, что среди толщи тёмной воды что-то мелко вибрирует.

Вот и Человек.

Выхожу из машины, подходя к крытой остановке. Меня даже не замечают. Знакомое шевеление губ, покачивание головы. Щелкаю пальцами по проводу, наушник выпадает. Ему тоже знаком этот жест, удивлённо распахивает глаза, рассматривая моё лицо.

– Подвезти?

Тяжёлые капли скатываются с волос, падая на полусухой асфальт. Лицо в разводах сегодняшнего дня. Пот и дождь оставил размытые грязные дорожки на щеках и подбородке. Вся одежда задубела от постоянного пребывания под водой и ветром.

Колючий взгляд, не скрывая враждебности, брезгливо проходится по мне. Человек поджимает губы, холодно процедив:

– Нет, спасибо. – Как будто сдохнуть мне пожелал. Довольно улыбаюсь. Мой клиент.

– Испугался? – приподнимаю бровь, ласково смотря на мальчишку. Фыркает, демонстративно отходит в сторону. – Испугался, – констатирую.

– Что вам надо? – дёргается прежде, чем я успеваю дать пощёчину репликой.

– Испугать тебя, – коротко отвечаю.

– А я не боюсь, – подбородок вверх и отвернулся.

– Вот и умница, – такой колючий, что я не могу удержаться. Опускаю ладонь на мокрые волосы, легко их потрепав. Человек настолько ошарашен, что я не спешу убирать руку и стирать со своего лица фальшивое дружелюбие. – Держи, – кладу зонт поверх коробки, разворачиваясь.

Дохожу до машины. Крики негодования в след не летят.

Завожу машину. Не успеваю отъехать, как настойчивый стук в окно со стороны пассажирского сидения останавливает меня.

Тянусь к ручке, открываю дверь.

Человек высокомерно садится, кидая мне зонт. Злобно шипит каждое слово, ненавистно смотря мне в глаза, словно я оплот всего того, что он не выносит.

– Свои подачки засуньте себе в…

Перегибаюсь через мальчишку, захлопывая дверь с его стороны. Закрываю машину изнутри. Повисает тишина: моя улыбка совсем не к месту, в отличие от его испуга. Дёргает за ручку машины.

– Выпусти, – не так смело, как фраза до.

– Сказал подвезу, значит, подвезу. Говори адрес.

Молчит.

Свой адрес я итак знаю, но Человек не знает, что знаю я.

– Быть может мне отвезти тебя к себе, раз не говоришь куда нужно? – насмехаюсь. На что колючий человек дёргается и называет мой адрес.

– Отлично, – везу, куда сказано.

Сухие внутренности машины пытаются впитать всю влагу. Но воды слишком много. Она раздула спинку сиденья и слилась лужей у промокших кед. Обогрев не помогает и мальчишку начинает трясти. То ли от невозможности согреться, то ли от страха. Возможно, и от того, и от другого.

Паркуюсь у дома. Выходим. Человек сверяется с адресом, следую за ним. Останавливаемся у моей квартиры. Он и не замечает моего кивка консьержке. Заметь – быть может, у него появился бы шанс сбежать.

Звонит, никто не открывает. Приваливаюсь плечом к стене, наблюдая застывшую эмоцию усталости и досады.

Спустя беспрерывные пять минут трезвона достаю ключи, на его глазах отпираю дверь, толкая её ладонью. Отшатывается в сторону, непонимающе смотря на меня. Быстро соображает, кидая коробку на пол. Хватаю за шкирку, закидываю в неприветливую темноту квартиры.

Закрываю дверь, спокойно снимаю пальто, вешая в шкаф. Человек пятится к стене, не в силах издать ни звука. Лопатками врезается в стену, заламывая руки.

– Не… не надо, – заикается. Удивлённо поднимаю на него взгляд. Испуганная слезинка скатывается к ямочке на подбородке. – Не убивайте меня. Пожалуйста. У меня брат маленький. У него никого больше нет. – Начавшаяся истерика умирает, словно задохнувшись при рождении. Голос срывается на шёпот, колючий прижимает подбородок к груди, втягивая носом воздух, затихает.

– Никто не собирается тебя убивать, – спокойно изъясняюсь. Зверёк неверяще смотрит на меня из противоположного угла коридора. Ни одной слезы больше не скатывается. – У меня к тебе деловое предложение. Успокойся.

Конечно, я знаю, что у тебя есть брат. Конечно, я знаю о том, что ты еле-еле сводишь концы с концами, пытаясь прокормить его.

– Душ там, – киваю в сторону ответвления тёмного коридора в ещё один. Человек непонимающе переводит взгляд с пустоты на меня и обратно. – Можешь вооружиться бритвой, если тебе страшно, – хмыкаю, сузив глаза.

Лабиринт квартиры съедает колючего зверька. Тот включает свет в конце туннеля, тут же захлопывая дверь. Шумит вода, подозрительно долго – наверное, ищет что-то посерьёзнее бритвы.

Хватаю чистую одежду, подходя в двери. Заперта. Не страшно. Отворяю ключом, лежащим в ящике тумбочки рядом с ванной.

– Одежда на столе. Закончишь, приходи на кухню. Кухня там, где будет гореть свет.

Не дожидаясь ответа, закрываю за собой дверь.

Луиза отставила лазанью, плотно прикрыв пищевой плёнкой стеклянную посуду. Достаю из холодильника, ставлю на мощный дубовый стол. Подумываю зажечь свечи, но, пожалуй, мальчишка совсем обезумит, если я включу режим «интимного ужина».

Улыбаюсь своим мыслям, словно мне двенадцать и я собираюсь проказничать.

Видимо, тёплая вода вымыла страх. Оборачиваюсь, смотрю на грозного зверька. Умирать, так с песней. Судя по его лицу, в деловое предложение мальчишка не поверил.

А зря.

Колючий безучастно тыкает вилкой в торт из пластин макарон, развозя помидоры вперемешку с куриным фаршем и сыром по тарелке. Наигранная смелость и готовность встретить смерть лицом к лицу на исходе.

Вздыхаю, конечно, внутренне. Не пристало Господину моего положения вздыхать в присутствии колючих зверьков. Поднимаюсь. Зверёк дёргается. Роняя вилку. Беру стул за спинку, тащу к другому концу стола, к тяжело задышавшему от страха парню.

Сажусь рядом.

– Ну, хватит меня бояться, – протягиваю руку, вплетая в тёмные волосы. – У тебя в руке нож, если бы ты ел, заметил бы, что он настоящий и режет, – мягко улыбаясь, чуть оттягивая его голову назад. – У меня действительно к тебе деловое предложение. Не стоит так беспокоиться за свою, – жалкую, – жизнь. – Глядит на меня во все свои колючие, смелые и одновременно наполненные ледяной решимостью, вперемешку со страхом, тёмно-синие глазищи. Не верит. – Ешь. Если что захочешь – холодильник в твоём распоряжении. На столе фрукты, – поднимаюсь, многозначительно шарю в карманах домашних брюк. – Вот, – показываю ключи, кладу на стол перед ним. – Не захочешь выслушать, возьмёшь ключи, запрёшь с той стороны, отдашь при выходе консьержу. Захочешь полюбопытствовать – я в конце главного коридора направо. Но, – ловлю удивлённый взгляд, – твоё любопытство уместно только сегодня. Завтра ему места не будет.

Придёт.

Сопит в дверном проёме.

– Предположим, я заинтересован, – вряд ли ты желал, чтобы твой голос дрогнул. Сглатываешь то ли от любопытства, то ли от массы эмоций за один лишь вечер, которой толком ещё не начался, но и не закончился.

Оборачиваюсь, киваю на кресло напротив. Человек с деревянным спокойствием опускается в указанное место, не сводя с меня глаз.

– Это какая-то работа? Что-то, связанное с наркотиками? – терпеливо выслушиваю догадки. Одна сказочнее другой. – Или транспортировка органов? Вам нужен свой человек на чёрном рынке? – черты лица заострились серьёзностью, взгляд перестал метаться, сосредоточившись на мне.

– Всё намного проще, – снисходительно улыбаюсь уголком губ. – Мне нужен свой Человек, – смотрю в глаза. – Здесь и сейчас, – склоняю голову на бок, многозначительно приподняв бровь. – Я хорошо заплачу.

Лицо не сразу приобретает эмоцию оскорблённого гнева. Сперва Человек силится понять, сдвинув брови, отчего на молодом лице в районе лба появляются несвойственные возрасту морщины мыслей. Поискав ответ под ногами, на полу, видимо его находит. Ноздри раздуваются, резко вскидывает голову, с отвращением и неверием смотря на меня. Судя по выражению глаз, лучше бы я грозился его убить, чем трахнуть.

– Да ах ты…

Легко выставляю ладонь вперёд, запирая оскорбление в глотке.

– В твоём возрасте не свойственно думать, понимаю. Но ты попытайся.

Скрещивает руки на груди, вжимаясь в кресло. Подтягивает колени к подбородку. Это выглядит настолько восхитительно, что я позволяю себе уговоры:

– Ты же не хочешь подохнуть с голоду, – усмехаюсь. Зверёк дёргается как от пощёчины. Глаза темнеют от гнева и обиды, смотрит из-под бровей. – Брат не видит тебя совсем. Что такое мать и отец не знает, что такое брат – тоже. Думаешь, что заботишься о нём, но все его мысли никогда с тобой не были и не будут озвучены. Да, он понимает, что ты из кожи вон лезешь, и не позволяет себе мечтать о большем. Что ты хочешь, человек? Хочешь, чтобы он вырос таким же, как и ты?

– Нет! – вовремя, иначе мальчишка захлебнётся в горечи правды. Прости, человек, но ты сейчас мне нужен любым способом. Замолкаю. – Нет… только не таким, как я. Он выучится. Поступит в колледж или институт, заведёт семью, – торопливо, глухо. Звучит как оправдание. Он и сам это слышит, вздыхает.

– Триста евро за ночь. Можешь приходить, когда захочешь, если сейчас останешься здесь. Плата всегда одинаковая.

Сквозь призму приглушенного света его лицо изображает колебания, боль, отрешённость. Тонкие руки плотно обхватывают колени, как будто они спасательный круг, комната – море, где я – акула. Кусает и так искусанные губы. Задерживаюсь на них взглядом. Тоже хочу.

– Почему я? Вы могли бы просто снять шлюху, – зло, и снова ненависть во взгляде.

– Ты есть шлюха, – мягко. Сажусь на ручку кресла, смотря в беснующиеся глаза. – Мне не нравятся люди, которых уже кто-то касался. Те, кто торгуют собой на улицах и в подвалах, блюдут политику почасового секса, обменяв душу на способ зарабатывать деньги телом. Мне не нравятся пустые оболочки и актёрские игры в постели, – протягиваю руку, касаясь ровной кожи лица, бледной, как луна, гладкой, словно её полировали, провожу большим пальцем под линией нижнего века. – Не люблю фальшивок, пусть искусных, продажных, горячих, стонущих, но низких, грязных, пользованных. Меня интересуют настоящие, чувственные, живые, – не дёргается, внимательно смотрит на меня. – Шлюхи бывают разные.

Скольжу пальцами к губам, немного погодя, наклоняюсь, захватывая их в поцелуй. Кусаю, оттягиваю нижнюю, как и хотел. Вот так. Сминаю безответный рот, мягко, пробуя. Вкусный Человек. Обвожу кончиком языка контур губ, от одного уголка до другого, приоткрываю его рот, залезаю внутрь. Выдыхает, хватаясь за моё плечо пальцами. Склоняю голову на бок, обводя его язык своим. Мальчишка неумело шевелит губами, отвечая на поцелуй. Мягко целую в уголок губ, притягиваю к себе за талию. Цепляется за шею, уткнувшись в неё носом. Сердце заходится под грудной клеткой, вбивается в мою грудь. Испугался, что понравилось?

Поддерживаю за талию, сажусь на диван, утягивая зверька на свои колени. Самозабвенно целую, вылизываю рот, находя робкие ответы. Вряд ли твоё сердце стучит в предвкушении, скорее хочет заработать инсульт, только чтобы избежать насмехательство пользования над телом, в котором существует.

Я буду нежен.

Наверное.

Отстраняюсь от губ, смотрю на рот, судорожно втягивающий воздух. Такие мягкие, нежные губы. Я первый. С удовольствием провожу кончиком языка от середины нижней губы вертикально к середине верхней. Горячо выдыхает, обжигает язык и моё лицо. Поднимаю взгляд вверх. Моргает: медленно, томно. Запутался. Кладу ладонь на щеку, роняет на неё голову, зажмурившись, сводит брови, чуть приподнимая внутренние уголки вверх. Какая прекрасная мука в этом движении, в искривившейся дуге губ, плотно сжатых зубах.

Полагаешь, что всё ещё можешь повернуть обратно?

Нет.

Беру лицо в ладони, коротко целую в губы, надавив большими пальцами на кадык, целую его, скольжу губами к изгибу, с удовольствием пью звук пульсирующей вены, тереблю тонкую кожу полу-укусами/полу-засосами. Привстаю, держа мальчишку за шею, опрокидываю на спину. Встречаюсь с ним взглядом. Правильно. Смотри.

Мышцы живота напрягаются под моей ладонью. Непривычно сокращаются. Улыбаюсь. Задираю футболку, пахнущую мной и немного им. Обвожу языком пупок, забираюсь губами между каждого ребра, исследую стройное тело, добираюсь до сосков, облизываю несколько раз, щёлкаю затвердевшую горошину, человек дёргается, шумно выдохнув сквозь сцепленные зубы. Ещё немного и… Тебе придётся их расцепить.

Засасываю тёмный кружок кожи в рот, второй рукой провожу между подрагивающих бёдер, глажу сквозь ткань член. Только не кончай. Стаскиваю вниз великоватые брюки. Не угадал с размером в этот раз.

Абсолютно чистый запах. С наслаждением потираюсь щекой о низ живота, с трепетом проводя ладонью вдоль члена. Прекрасен. Очерчиваю налившиеся вены подушечками пальцев, оголяю головку, натягивая кожицу.

– Не… не надо, – вышёптывает словно молитву, в нетерпении ёрзая задницей вдоль дивана. – Я сейчас…

Я не Бог, чтобы слышать твои молитвы.

И не Дьявол, чтобы их исполнять.

Погружаю сочащуюся смазкой головку в жадный рот. Неспешно двигаю головой, наблюдая за метаниями мальчишки. Не знает, куда деть себя от нахлынувших ощущений. Их так много, не правда ли? Не знаешь, как такое осмыслить?

Обвожу губами уздечку, провожу языком вдоль яичек, облизываюсь, заглатываю член глубже. Перестаёт возбуждено скулить. Стонет в голос. Так, что у меня сносит крышу. Поглаживаю пальцами основание члена, сжимая его, собираю смазку вперемешку со слюной, ввожу два пальца внутрь ануса. Мышцы сжимаются мёртвой хваткой. Приподнимаюсь. Следит за мной неосмысленным взглядом, будто сквозь полупрозрачную бардовую штору похоти. Удаётся двинуть рукой. И ещё раз, разводя пальцы в стороны. Склоняюсь над бледным лицом, залитым румянцем. Синие глаза встречаются наконец с моими. Ждал этой встречи, да? Касаюсь кончиком носа его. Подаётся вперёд, целует, как умеет. Обхватывает руками, выгибаясь в спине. Сжимает меня коленями, ёрзая, тыкаясь членом в мой. Нам явно мешает футболка и остатки одежды. Ловко избавляюсь от лишнего, залюбовавшись красотой юноши.

Сейчас. Особенно. Прекрасен.

Шепчу на ушко, расстёгивая молнию брюк:

– Я буду нежен. – Наверное.

Потираюсь о вход. Не достаточно растянут. Конечно. Толкаюсь головкой внутрь, не поддаётся. Продолжаю делать поступательные движения, наконец головка проникает в горячее лоно. Как тесно. Наслаждение приливает к паху, заставляя таз двигаться. Парень шипит, мечется.

– Больно, – сквозь зубы, которыми потом вгрызается мне в шею. Подставляюсь под острые зубы и вхожу до конца. До звука стукнувшихся яиц о задницу.

Бёдрами по кругу, чуть выхожу, до середины и резко до упора, выбиваю болезненный стон, ласкающий слух. Терпи. Сгибаю его ноги в коленях, выпрямляясь в спине, задаю темп. Эта горячая теснота словно наркотик. Почти ласково стираю слезу с горячей щеки, размазывая вдоль скулы. Наклоняюсь, жадно, до боли терзаю зубами губы, прокусив обе, слизываю маленькие капельки крови. Глухо стонет, болезненно сжимаясь. Обхватываю рукой полуопавший член, двигаю ладонью в такт собственным движениям. Кайф. Такой горячий. Такой красивый. Со смесью боли и наслаждения на лице. Стонешь: больно, приятно. Тонешь в ощущениях. Я тоже тону. Кончаю глубоко внутрь, стону, кусая мягкие, развороченные мной губы. Тяжело дышишь, грудью бьёшься о мою. Выхожу, опускаю твои ноги, разводишь бессильно колени, закрывая глаза подрагивающими ресницами.

Наклоняюсь, провожу языком вдоль члена, не без наслаждения размазываю пальцами сперму вперемешку с кровью между ягодиц. Обхватываю ладонью заинтересованный в оральной ласке орган, ласкаю головку горлом, беру во всю длину. Кончаешь, с громким протяжным стоном. Кажется, там было «Да» или «Вот так». Может «Ещё».

Вкусный. Выпускаю член из объятий рта, облизываюсь, глажу недвижного мальчишку, очерчивая тазобедренные косточки, ребра, соски, ключицы, шею. Красивый.

Шок от коктейля оргазма, боли, чужого тела отступает, уступая место боли в заднице и страху. Притворяется мёртвым.

Облокачиваюсь на локоть между его головой и плечом, глажу тыльной стороной ладони по щеке. Открывает глаза, какое-то время смотрит в противоположную от меня сторону, после чего медленно поворачивает голову. Привет. Думаешь, немедленно вышвырну за дверь? Думаешь. Даже не спрашиваешь. Как будто это написано у меня на лбу.

– Спать, – убираю со лба тёмную прядь, заваливаюсь набок, сгребая мальчишку в охапку. Чтобы не было так мерзко и унизительно.

Я нежен?

Наверное.

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

***

Утро дышит в шею. Уметь просыпаться без будильника – навык королей. Я – король.

Кусаю за щеку. Посильнее. Просыпайся, спящая шлюха. Пора вставать. Зверёк дёргается, открывая глаза, моргает, с удивлением понимая, что это всё ему не приснилось.

Да, тебя трахнули.

Деньги на столе.

– Через сорок минут мы должны выдвинуться. Ещё один душ от кухни справа. Что поесть – в холодильнике.

Вода смывает вчерашний результат охоты, чужие колючки, замывает засосы, проникая в мелкие трещинки от зубов на коже, уносит в слив жажду, удовлетворённое желание, остатки спермы на теле.

Человек выглядит повзрослевшим и чистым. Усмехаюсь. Молча завтракаем. Молча выходим из квартиры.

Открываю дверцу, прошедшему мимо мальчишке: – Садись.

Оборачивается, удивлённо приподняв брови: – Разве я не должен…, – растеряно. – …Сам… ну…

– Давай живее, – киваю ещё раз. Не вчерашняя ситуация, чтобы я позволял себе уговоры.

Опускает взгляд, залезает рядом с водительским сидением.

Выезжаем на трассу. Отчаяние топит машину, словно мы упали в пучину пессимистичной эмоции. Гордость тухнет внутри него, умирающая совесть и честь водят хоровод вокруг трупа, загибаясь с каждым кругом.

Подъезжаю к поношенной временем пятиэтажке. Третий подъезд. Обшарпанная дверь.

Отстёгиваю ремень, поворачиваюсь к человеку.

– Мой номер в твоём телефоне. Захочешь увидеться – дай знать. – Теперь проваливай. Спектакль душевного самоистязания не ближе километра от меня.

========== вторая часть ==========

Кто бы мог подумать о подобном времяпровождении мужчины-люкс? Сидеть в машине-люкс, где за внутренним контуром комфортабельного вместилища находится ад нищеты, разбитых фонарей, домов, людей. Счастливая улыбка мальчишки за лобовым стеклом не в силах дать даже искру света, чтобы разогнать миллиметр тьмы. Ребёнок скрывается из поля зрения, храня в себе радость.

Поднимаю глаза к окнам, нахожу Человека, стеклянным взглядом упирающегося в спину давно скрывшегося из вида.

Больше не приходил. Почти три недели. Работу курьера не бросил. Чёрт знает, что в голове у сломленных творится. Брата отправил на курсы актерского мастерства, малой, кстати, смышлёный – прилежно учится, талантливый, не мёртвый. В отличие от старшего. Люблю таких. Наверное, я жуткий извращенец, раз тянет поиметь мёртвую душу в мёртвом телом. Пусть так. Это не самое страшное из моих грехопадений.

Полированная машина бросается в глаза всем, кроме колючего. Зверёк на автомате опускает голову вниз, я ловлю жест борьбы совести с чувством долга.

Кстати, чувство долга у мальчишки такое же извращенное, как и я. Изначально, не имея примера социума и отношений внутри разных межличностных групп, все «родственные» чувства к брату дико гипертрофированы. Мутировавшее незнание породило любопытную для вивисекции форму отношений между двумя братьями, где ведущий восполняет и восполняется за счёт установок, не имеющих права на существования в обществе вне стен детского дома. Такая тонкая грань между видами отношений братьев, друзей, любовников отсутствует. Колючий смотрит на него, чуть ли не молится. Это не выглядит грязно и развратно. Это преклонение естественно для них обоих, настолько прочно, нерушимо, что понимаю – мёртвый может жить только из желания ДЛЯ.

Человек касается его шеи. Губами. Носом. Руками. Прячется в изгибе. Наркоман дотянулся до любимого мака, жадно вдыхая его аромат. Не боясь ни чужих носов, ни рук, не боясь, что кто-то может вдохнуть его цветок. Богов не ревнуют.

Тонкие руки вокруг шеи, к себе. Словно годы не виделись, а не часы. Кажется, это называется человеческое тепло. Сквозь грязный камень, развороченное дерево внешней стороны окна, через полувековое стекло наблюдаю, как двое находят в друг друге причину дышать.

Я не устаю пригонять к окраине ада машину из его центрального пекла, чтобы увидеть смену времён года, где вместо осени бесконечно тянущееся ожидание, вместо зимы – клокочущая ненависть и внутренние диалоги Человека с большей частью монстра внутри себя; на смену приходящая весна, отогревающая в объятиях страхи и упрёки, дарующая комнатное солнце одной улыбкой, где летом оно становится ярче и теплее, касаясь руками спины, волос, рук губами.

Мак цветёт в полную силу, заставляя одурманенного безумно наслаждаться лучшими мгновениями даров цветущего.

***

Почти пять недель.

Снова льёт дождь, погода выстраивает между нами стены ливня. Та же остановка, коробка, статуэтка. Отсутствие зонта.

Утром закинул через секретаря вниз коробку с личной запиской курьеру: «Адрес ты знаешь». Ноя удивилась моему приказу, но указания выполнила:

– Молодой человек, к адресу прилагается записка, – моя умница протягивает аккуратными пальчиками сложенный лист бумаги, внимательно вглядываясь в лицо курьера. Безэмоциональное выражение скуки быстро приобретает жизнь в уголках дёрнувшихся губ; брови изгибаются дугами вниз, голова склоняется чуть в сторону – инстинкт скрытия смущения, пятнами проступающего на лице. Ладонь стискивает бумагу. Будь она хоть немного живой, сейчас отдала бы концы.