Текст книги "Сашенька (СИ)"

Автор книги: Урфин Джюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Поехали, – и пусть я потом пожалею, но сейчас мне нужно снова почувствовать Михеля каждой клеточкой своего тела.

Боже! Это ужасно. Просто ужасно. Я лежал на спине, созерцая потолок. Обнимая Михеля за плечи и чувствуя, как под пальцами перекатываются его мускулы. И не чувствовал ничего. Молча молил о том, чтобы он поскорее кончил и прекратилось это. Разведенные ноги затекли. Там кроме болезненных и неприятных ощущений не было ничего. Ни одного намека на удовольствие. И Михель, мой божественный Михель, страстный, горячий, темпераментный, стонущий, разрывающий на мне одежду, просто не появился. Этот Михель, механически целующий, дарящий дежурные комплименты, занимался сексом так, как будто отрабатывал смену на работе. С закрытыми глазами. С иронией вспомнилось, сколько любовных романов я нашел на полке у Саньки. Прости меня! Я бездарь. Твой первый раз я профукал. Положив его под колеса собственных иллюзий. Ну когда же это кончится? Может, помочь ему? Но Санька девственница, и как мне применить все свое умение, не заронив зерна сомнения в душу Михеля? Простонать ему что ли? Попробую?

– О, Михель, мой Михель! – закрыв глаза, я вспоминал, как он любил меня раньше. И с моих губ непроизвольно срывались слова.

Михель вздрогнул и хрипло прошептал:

– Говори! Не молчи!

– Михель – любовь моя, – продолжал я, проглотив иррациональную обиду.

И механический Михель исчез, он затрепетал, его руки крепче сжали меня, поцелуи, обжигая кожу, порхали по телу, даря удовольствие. Я, уже не притворяясь, выстанывал его имя и выгибался навстречу его рукам, слизывая капельки пота, шептал и шептал снова. Пока не почувствовал, как он замер в последнем толчке, пульсируя и изливаясь.

– Медовый мой… – и он рухнул, придавив меня всей своей массой.

Я нежно оплел его руками и ногами, перебирал чуть влажные волосы. Во мне был такой коктейль чувств, что я не в состоянии был хоть что-то произнести еще. Ошибка. Непоправимая ошибка. Крепко зажмурив глаза, я пытался удержать слезы. Санька! Прости меня.

Михель приподнявшись на локтях, ласково сцеловывал слезы, просочившиеся из-под закрытых глаз и скатывающиеся по вискам на подушку.

– Сашенька, девочка моя хорошая, не плачь. Все хорошо. Ты замечательная. Прекрасная. Лучшая девочка. Не плачь.

– Парни не плачут, да, Михель?

– Что? – Он рывком поднялся с кровати. – О чем ты говоришь?

– Чушь. Не слушай меня, у меня такой бардак сейчас в душе, вот и несу чушь, – я стек с кровати и стыдливо завернулся в простыню. – Можно мне в ванну?

11

Я притих возле кровати Саньки.

– Ты меня, наверное, ненавидишь? Я сам себя ненавижу. Но меня так тянет к нему, Сань. Ничего не могу поделать. Не знаю, кто кого обманывает. Кого мы обманываем. Нам хорошо вместе. Хорошо, пока мы не доберемся до кровати. А там… А там, Сань, я становлюсь сам собой, и только после этого у нас что-то начинает получаться. А Михель... Он не открывает глаза. И зовет меня медовым… Вот такие дела. Я жалок? Сам себя ненавижу…

В кармане загудел телефон:

– Черт, Сань, это мама-Лена, сейчас я с ней поговорю и вернусь. Заодно куплю тебе розы. Кто принес тебе эти дурацкие хризантемы?

Вернувшись в палату с букетом роз, я замер у двери. У кровати сидел Федечка, он, перевернув Саньку, нежно, почти благоговейно втирал крем в спину, не забывая согреть его в руках. Я не мог сдвинуться с места, наблюдая, как медведеподобный Федечка с трепетом ухаживает за Санькой. Закончив все необходимые процедуры, он не спешил уходить. Сев на край кровати, Федечка с обожанием рассматривал лицо Саши.

– Феедь, – мой голос просел от волнения.

– Ох… Саш… Я тут… Вот массаж, все это… – Федечка смутился.

– Федь, ты чего? Хризантемы это ты?

Парень смутился. Спрятав пылающее лицо в ладонях, он скукожился рядом с Санькой.

– Саш, он такой… Я таких никогда и не видел. Его как будто нарисовали, для меня нарисовали. Я, когда его увидел, спать потом не мог. Ты не думай, я ничего такого. Я же все понимаю. Черт!

Я ошалело присел рядом с парнем. Блин, ну это же ненормально? Или нормально? Очешуеть. Вот это история.

– Я это... Пожалуй, пойду, – Федечка, совсем сникший, выскользнул из палаты.

Я бестолково пялился на Саньку.

– Ну и дела. Сааань? Чего делать-то будем?

В легком отупении я плелся домой, пытаясь так и этак уложить Федечкино увлечение Санькой в голове. Но оно не желало укладываться, покалывая своими острыми углами. Где-то на дне души плескалось раздражение и что-то еще, неприятное и вязкое. Неужели я завидую? Завидую тому, с какой нежностью он относится к Саньке? Неудобные вопросы впивались в мозг и проворачивались там ржавым гвоздем. Почему меня никто не любил раньше и не любит сейчас? У Дана я смог вызвать только похоть, для Михеля я стал суррогатом. А Федечка почти с трепетом смотрит на спящего парня? Может, дело не в оболочке, которую я ношу? Пока я копался в себе, ноги по привычке вынесли меня в школьный двор. Тьфу ты. Теперь идти назад. На школьном крыльце я заметил Дана. О! Светлая голова, у меня тут как раз пара вопросов назрело. Неси луч света в мое царство тьмы. И я решительно направился в сторону парня.

– Привет, – я застыл на ступеньку ниже. – С тренировки?

– Да. А ты что тут потеряла? – Дан был явно не очень рад моему появлению.

– Потерять-то ничего не потеряла. Но вот парадокс, думаю, что найду.

– Чего?

– Дан. Давай я задам тебе пару вопросов, а ты не плюнешь мне в душу и тебе зачтется?

– Попробуй.

– Даниил, – вопрос давался мне со скрипом, – скажи, что во мне не так? Почему я не вызываю и грамма нежности?

– Танки не вызывают нежности, Сань.

– Ах ты… Дан, ну что ты за человек? Я понимаю, что не дюйм…

– Ты не поняла, я не про фигуру, тут все хорошо. Ты стала прям такой… аппетитной. Хочется потрогать и не один раз. А вот характер… Ты похожа на танк – ощущение, что абсолютно непробиваемая, напористая и можешь положить под свои гусеницы все что угодно. Постоянно воюешь, ни разу не позволила себе уступить или прислушаться к кому-то. И тут либо задавить тебя, либо ты задавишь. Сань, а мы и так живем в мире постоянной конкуренции, хочется ласки, понимания, хочется мягкости. Хотя бы от своей девушки. Войны и на этом фронте просто не надо. Вот как-то так.

Сегодня явно день сюрпризов. Я шел домой и маленькими порциями переваривал полученную информацию. Я – танк? Может, и танк, но слабость и беззащитность в этом мире наказуема. Разве не так? Еще в детстве мне дали понять, что слабость для большинства повод причинить тебе боль. А открытость обернется против тебя. Уже позже я понял, что если не идти к своей цели, то твоя мечта воплощается в жизнь кем-то другим. Поэтому посторонитесь, я – танк!

12

Я досадливо барабанил пальцами по столику, рассеяно рассматривая гостей. Сегодня у мамы-Лены юбилей. И официальная часть уже благополучно миновала. Хотелось свалить, тем более Михель жил буквально в нескольких шагах отсюда. Повод нашелся, и я, запахивая шубку, поднимая шлейф вечернего платья, чтобы не извозить его в дорожной кашице из снега и грязи, спешил к Михелю. Сегодня я сам себе нравился. Нежно-голубое платье в греческом стиле мягко струилось, волосы уложены золотой короной и открывали шею, не может же такая красота пропасть даром? Подталкиваемый этой мыслью, я спешил к знакомому дому. Взлетев по лестничным пролетам, я замер у знакомой двери, пытаясь унять сердцебиение. Нажимаю кнопку звонка, в предвкушении закусив губу. Мысленно перебирая фразы, которые сейчас скажу Михелю.

– Вам подарок, получите распишитесь… – и в недоумении смотрю на незнакомого парня, открывшего мне дверь. – Где Михель?

– Он в душе, – парень явно растерян.

Пользуясь его замешательством, я отстраняю его от двери и вплываю в квартиру. Ни грамма не сомневаюсь, зачем тут этот парень и почему на нем одно полотенце, но я хочу это видеть. Постель разворошена, вещи хаотично разбросаны по всей квартире. Я тяжело оседаю в кресло. И с какой-то отчаянной надеждой жду, что сейчас Михель выйдет из душа и объяснит, что это не совсем то, о чем я думаю. Смотрю взглядом побитой собаки на Михеля, застывшего в дверях ванной.

– За что же ты так? А как же НОРМАЛЬНАЯ жизнь?

– Сань… – Михель досадливо оглядывает меня с ног до головы. – Сань, ты почему здесь?

– Михель… – мои губы дрожат. – Михель, объясни мне, что это?

– Сань, давай я вызову тебе такси, уезжай, – он не делает даже попытки оправдаться.

– Почему? – я, в слепой надежде найти хоть отголосок чувств в этом человеке, пытаюсь докричаться до него.

– Что ты хочешь услышать? – взрывается Михель. – Что в постели с тобой мне не интересно? Что я предпочитаю парней? Зачем? И так же все понятно. Саш, я пытался, но ты слишком… слишком девушка, чтобы у нас могло что-то получиться.

– Слишком девушка? – меня волной накрывает истерический хохот. – Михель!– сквозь смех и слезы кричу я. – Михель, что же тебе нужно? Тебе не нужен был Саша, потому что он парень, тебе не нужна я, потому что я девушка. Михель! – И жесткая хлесткая пощечина обжигает мое лицо. От неожиданности я затыкаюсь.

– Саша? Что ты о нем знаешь?

– Михель! О нем я знаю все! Нет у меня ближе человека. И мне сейчас до самого донышка горько и больно, что он ради тебя, ради труса и ничтожества, отдал самое дорогое. И мне стыдно. Мучительно стыдно, что и я для тебя готова была сделать то же самое.

Выскочив из квартиры, я, спотыкаясь о ненавистное платье, мчался не разбирая дороги. Вылетел на середину дороги, резко остановился. Мимо пролетали машины. Я застыл словно истукан, не в силах пошевелиться, и в глазах замелькали страшные кадры. Как перехожу дорогу, радуясь теплой погоде, наступающему лету, и как внезапно мой слух разрезает страшный визг тормозов. Резкий взрыв боли в бедре, меня подкидывает, и я падаю на капот машины, и тело, взрываясь страшной болью, погружает меня в холодный мрак. Меня трясет. Санька! Надо увидеть Саньку. Это мысль, пульсирующая и яркая, неоновой рекламой бьется в голове. Помогая мне сделать первый шаг. И я покрываюсь холодным липким страхом. Еще шаг. Страх скручивает желудок. Еще один шаг, и мое сердце бьется как сумасшедшее, кажется, оно не выдержит. Но я делаю следующий шаг и, отчаянно вцепившись взглядом в ограничительный столбик дороги, иду к нему словно завороженный. Шаг и еще чуть-чуть. Коснувшись рукой полосатого столбика, я опускаюсь рядом с ним, руки ходят ходуном, губы искусаны до крови. Но сидеть некогда. Санька. Нужно сейчас. И я направляюсь в сторону больницы. Ночная медсестра с недоумением смотрит на меня – вечернее платье с заляпанным подолом и растрепанная прическа, – но встретившись с моим ошалевшим взглядом, молча пропускает меня в палату к Саньке. Я в изнеможении отпускаюсь на кровать, смотрю на безмятежное лицо, и нежность разливается в моей груди, какая-то безграничная, теплая, плещущая через край. Я беру в свои дрожащие руки его пальцы и тихо реву, целуя каждый палец. Броня у моего танка точно треснула. И вдруг мои пальцы пожимают в ответ. Совсем чуть-чуть. Я поднимаю глаза и тону в этом взгляде. Взгляд, переполненный радостью и такой же безграничной нежностью. Я тихонько укладываюсь рядом с Санькой, оплетая руками, и концентрированное чувство счастья топит меня. Теперь я знаю, точно знаю, что все будет хорошо.

– Доброе утро, Сань, хоть сейчас и ночь, как ты долго спала. Я без тебя совсем запутался.

– Как хорошо, что ты здесь, Саш. Я все время думала, пока была там, какой ты. Покажешь? – голос Саньки хрипит и сипит на все лады.

– Конечно, подожди, – я вытаскиваю зеркало из тумбочки и подношу его к лицу Саньки.

– Ух ты! Мне больше повезло, чем тебе, – Санька подмигивает мне лукаво.

– Ничего подобного! Это я сегодня немного не в форме. А вообще я такая красотка.

– Да, пришлось тебе попотеть – фыркает в ответ Санька.

И до утра мы тонули в горячем полушепоте, не могли оторваться друг от друга. Под утро я уснул, крепко стиснув в свое руке лапку Саньки, боясь отпустить ее даже на минуту. Проснулись мы разом от разрывающегося от звонков телефона.

– Йолки, – я подпрыгнул на кровати. – Это мама-Лена, – я виновато покосился на Саньку. – Волнуется.

– Даааа…. Брат, ты встрял. Иди домой. Успокой их как-нибудь.

– Я быстро, туда-обратно.

– Это вряд ли получится – захихикала Санька. – Ты же дома не ночевал. Все, недельная паника тебе обеспеченна. Саш… может, скажешь маме правду?

– Правду? – моя челюсть скользнула на пол. – Сань, ты чего? Нас же в психушку отправят.

– Да нет. Ты не так понял. Правду, где провел ночь. Про меня… приведи ее сюда? Я так соскучилась.

– А это идея. И что скажем?

– То же самое, что твоей маме.

– Все, заметано, – я нежно поцеловал Саньку в лоб, поправил одеяло и отправился с повинной к родителям.

Слушать меня, конечно, никто не стал: мама-Лена, причитая, пила сердечные капли, отец молча впечатывал слова обвинительной речи ударами ладони об стол. А я ждал, когда родители иссякли, я не смог скрыть сияющей улыбки, повис на шее у мамы-Лены. Выпаливая со скоростью автомата нашу легенду. Заметил, как недоумение на лицах родителей сменяется облегчением, и они, к концу объяснений уже разделяя мою радость, соглашаются познакомиться с Санькой.

В школу я летел. Вцепившись в руку Федечки, я выволок его из класса, и, сияя как новогодняя гирлянда, выпалил:

– Санька проснулся!

– Когда? Как?

По лицу парня пронеслась гамма чувств от восторженной радости до страха.

– Ночью, Федь, – я тревожно вглядывался в глаза парня. – Феедь, ты чего?

– Саш, я рад, правда, рад, – но в голосе плескалась горечь. – Просто… теперь я не знаю. Мне, наверное, не стоит больше приходить?

– Но почему? – искренне не понимал я.

– Я боюсь, – Федечка совсем сник. – Понимаешь, я жил надеждой, вдруг… Нет, не могу. Сань, извини.

Федечка, развернувшись, ушел, оставив меня в глубоком ступоре. Что происходит? Как так можно в шаге от «сбычи мечт»?

Вечером после того, как родители, потоптавшись и совершенно смутившись от искренней радости Саньки, ушли домой, я пристроился рядом.

– С меня скоро плату будут брать за проживание тут, – фыркнул я.– Мама была?

– Да. – Сашка смутилась. – Как ты все это пережил? Мне жутко страшно, как только подумаю…

– А ты не думай, Сань, – живи. А там по ходу пьесы как-нибудь разрулим. Федечка тебя боится, – некстати вспомнил я.

– Понимаю.

– Да? А я вот ни хрена не понимаю, Сань, как так можно? Не рискнув, не попробовав даже?

– Саааш, ну что ты как в пятую точку клюнутый. Не все же такие как ты, хватай и беги – хихикала Санька.

– Я бы тоже со страху умерла. Если бы любимый трупик ожил.

– Даже не вздумай бояться, я рядом. Я помогу, – я бережно обнял Саньку, уткнулся в макушку и пробубнил.– Я завтра к тебе приду, будем думать, как жить дальше.

Все остальные дни до выписки мы подробно разрабатывали план вхождения Саньки в жизнь. В отличие от меня Санька была робкой, беззлобной и абсолютно беззащитной. И я искренне сходил с ума от страха при мысли о том, каково ей придется в моей шкурке. Я себя так накрутил, что в день выписки готов был стать ее личной тенью. Проводив ее с мамой домой, я побродил по своей комнате, с любовью осматривая фрагменты моей старой жизни. Потом еще часа два постоял под окнами. Так, для профилактики. И скрепя сердце отправился домой. Каждую свободную минуту мы пытались проводить вместе. А после того, как мама немного успокоилась, и Саньке было позволено выходить из дома, мы приехали в дом ее родителей. Зайдя в свою комнату, Санька будто лаская и здороваясь перебирала свои старые вещи. Подняв на меня затуманенные слезами глаза, прошептала:

– Я хочу вернуть все назад. Мы должны найти способ это сделать.

– Я думал об этом, – признался я, обнимая ее за плечи. – Только вот единственная мысль, на которой я остановился, совсем мне не нравится.

– Снова побывать между жизнью и смертью? – тихо спросила Санька.

Я, утвердительно кивнув, замолчал.

– Саш, я тоже не готова к подобному.

– Давай отложим пока этот разговор?

– Согласна. У меня к тебе еще один вопрос, – Санька, вдруг смутившись, попыталась спрятаться за подушкой.

– Спрашивай, – я вырвал у нее подушку, с нетерпением желая узнать, отчего она так заалела.

– По утрам, Саш, у меня… это… – Сашка стала совсем свекольной.

– Стоит? – подмигнул я ей.

– Ага, – еле выдавила из себя девушка.

– Ура! Я, знаешь ли, переживаю.

– Это можно как-то контролировать? – Санька предприняла еще одну попытку спрятаться за подушку.

– Только вручную, – покатился я со смеху. За что был бит той самой подушкой.

– Это жуть какая-то, – пожаловалась мне Санька, – он как будто сам по себе. – И совсем шепотом добавила: – Стоит увидеть красивого парня, и все… Я скоро на улицу буду бояться выходить.

– Так это все поправимо, Сань. Немножечко секса, и он станет более покладистым.

– Ты с ума сошел? О чем ты говоришь, я и так никогда… А ты говоришь, чтобы сейчас.

Еще пара секунд, и Санька точно сгорит.

– Тогда самый верный и надежный способ. Передерни затвор, и на какое-то время это поможет.

– Что передернуть?

– Охохошеньки, беда с тобой, Сань, просто подрочи.

Мда… зря я это сказал. Судя по широко распахнутым глазам Саньки, эта процедура для нее столь же неведома, как и все остальное.

– Делаешь так. Дома в тишине и покое включай фантазию или используй порно, и когда он будет готов, приласкаешь его. Крем не забудь, я жуть какой там чувствительный был. Ну что ты на меня смотришь, как на инопланетное чудо? Я кину тебе ссылку, погуляй там, много интересного узнаешь. Вот не думал, что мне придется заниматься сексуальным воспитанием.

13

Несмотря на все мои страхи, Санька вполне сносно адаптировалась к жизни в моей шкурке. И только голос у нее так и остался ниже на пару октав и "с песочком", что в данной ситуации нам было на руку. Больше всего я дергался по поводу школы. Но мама перевела ее на домашнее обучение, и я вздохнул с облегчением и возблагодарил небеса.

Сидя на уроке, я откровенно скучал. Вдруг в кармане тихонько тренькнул телефон. Смс-ка от Саньки. Отпросившись с урока, я спустился к подпиравшей стенку в ожидании конца урока Саньке.

– Сань, – обнял и чмокнул ее в нос, – ты чего тут?

– Потянуло, – хмыкнула Санька. – Ностальгирую стою. Составишь компанию?

Ответить мне помешал прозвеневший с урока звонок.

– А давай я заберу вещи, и мы благополучно прогуляем? – выдвинул я предложение.

Санька согласно закивала. Вернулись в класс мы вместе. Саньке жуть как хотелось посмотреть на одноклассников. Усевшись на парту, Санька ждала, пока я соберу вещи. Я не торопился, давая ей насладиться зрелищем. Вдруг она слезла с парты и целенаправленно двинулась в конец класса. Там по традиции на переменах кучковались наши парни. Санька подошла к замершему и смотревшему на нее во все глаза Федечке.

– Привет, – смутилась побледневшая Санька.

– Привет, – Федечка неловко мялся.

– Поблагодарить тебя хочу за то, что приходил и помогал, – Санька смотрела прямо в глаза Федечке. И если Санька от волнения бледнела, то Федечка в противовес ей заливался краской. – И жаль, что больше не приходишь.

Федечка бормотал какие-то сбивчивые оправдания и объяснения. Так. Надо спасать ситуацию, а то эти двое увязнут во взаимных реверансах навечно. Я с невозмутимым выражением лица подхватил сумку Федечки и аккуратно сложил туда его учебники и тетрадки, обратился к остолбеневшему парню:

– Как насчет променять пару информатики на кофе и мороженое? Ты же мне, помнится, его задолжал?

И Федечка послушно поплелся за нами. Усевшись за столиком кофейни, я пытался хоть как-то навести мостки между Санькой и Федечкой. Но Санька жутко стеснялась, а Федечка, оробев от восхищения и восторга, был способен только на односложное мычание… Мда. Так мы не далеко уйдем.

– Какая славная компания, – резанул мой слух насмешливый голос. – Здравствуй, медовый, – Михель, вцепившись в плечо Саньки железной хваткой, навис над ней грозовой тучей.

Санька сжалась в комочек под злобным взглядом Михеля, непонимающе обвела нас взглядом.

– Не надо, Михель! – угрожающе зарычав, я стал подниматься из-за столика.

– Ух ты, как страшно! Заколешь меня пилочкой для ногтей? – Михель, сузив глаза еще сильнее, сжал плечо Саньки, и та, тихонько охнув, закусила губу.

– Убери от него руки, – отчеканил Федечка.

– Затухни, – огрызнулся Михель, но плечо Саньки выпустил.

Санька тут же стала потирать плечо. «Синяки будут…» – блеснула где-то глубоко мысль. Память хлестко обожгла мое сердце. Когда-то на моем теле синяки от Михеля были только по любви. А теперь?

– Уходи, Михель, тебе здесь делать нечего, – сделал я последнюю попытку решить все миром.

– Ты пойдешь со мной, – Михель резко выдернул Саньку из-за стола и грубо пихнул в сторону выхода.

С Федечки вмиг слетела вся его неуклюжесть. Он буквально смел Михеля и впечатал его в стену. Сжав в стальных пальцах его горло, он выплевывал ему в лицо:

– Еще раз прикоснешься к нему – я переломаю каждый твой палец.

И Михель, который ничуть не уступал Федечке в комплекции и значительно превосходил его в опыте, вдруг просел под волной звериной ярости, которая исходила от Федечки. Я, вцепившись в плечи Федечки, не с первого раза, но все-таки оторвал его от Михеля. Михель сразу же ушел, а мы, сев за столик отмалчивались.

– Кто это? И что ему от тебя надо? – Федечка требовательно уставился на Саньку.

– Это мой любовник, – сдался я.

– Твой? – Федечка в недоумении перевел взгляд на меня. – Но что ему надо от Саши?

– Раньше он был моим любовником, – выдавила из себя Санька.

– Что? – Федечка впал в глубокий ступор, и я во все глаза уставился на Саньку. Зачем она это сказала?

– Да все очень не просто, – вздохнула Санька, и, вперившись в меня взглядом, продолжала: – Любовь, Федечка, ослепляет, и порой настолько, что мы сами наделяем объект нашего обожания всевозможными достоинствами, а на недостатки закрываем глаза. Но долго так продолжаться не может, и однажды придуманный нами образ рассыпается, и мы не в силах принять то, что видим. Задаемся вопросом, почему и отчего? Виним себя. Пытаемся что-то исправить. Приносим массу страшных и бессмысленных жертв. А для чего?

Я уронил лицо в ладони. Федечка, понимающий, кому на самом деле предназначены слова, молча коснулся моей руки.

– Но сейчас все в прошлом? – переводил взгляд с одного на другого он.

– В прошлом? – спросила меня Санька.

– Да. Я обещаю тебе, – умоляюще я смотрел в такие родные глаза. – Прости меня.

– Давно, – и пальцы Саньки накрыли мои.

– Я ничего не понимаю. И не хочу понимать, – подал голос Федечка.– Но если я еще раз увижу этого типа рядом с кем-нибудь из вас, то точно прибью его. Кому еще мороженого и кофе? Мое опять растаяло.

14

После того дня Федечка стал нашим неизменным спутником. Он с обожанием смотрел на Саньку, но ни разу не попытался даже намекнуть на чувства, которые испытывает. А я душой прикипал к нему. Молчаливый, надежный, какой-то безгранично верный, с мягким юмором. Чем дальше шло время, тем острее мне хотелось быть рядом с ним. Тем сильнее в моей душе разливалась горечь. У меня не было ни единого шанса на взаимность. А Санька, кроме чувства искренней симпатии, ничего к Федечке не испытывал. Эта ситуация напрягала каждого из нас, выматывая нервы. Мы стали ссориться с Санькой. Вконец измученный всем происходящим, я не заметил, как подкрался Новый год. Не портить же такой праздник? Поэтому я отправился за подарками. Саньке наверняка понравятся вот эти перчатки из тонкой кожи. Как и я в свое время потрудился над ее телом, так и она внесла свою лепту в мой внешний облик. Неожиданно для меня самого мне понравилось, что она смягчила мой внешний вид и привнесла в него толику аристократизма. Изгнав из моего гардероба узкие джинсы, сменив их на стильные брюки и предав анафеме так любимые мной кеды. Так что эти перчатки вполне подойдут. А Федечке подарок я выбирал долго и мучительно. То он мне казался чересчур вычурным, то несерьезным и детским, то откровенно интимным, то недостаточно дорогим. Измучившись и убив на поиски добрую половину дня, я, почти отчаявшись, зашел в ювелирный отдел. На автомате пробежав по полкам с кольцами и кулонами, вдруг зацепился взглядом за забавного медвежонка, выгравированного на зачерненной поверхности серебряного кулона. Вот оно!

Отмечать Новый год мы решили у Федечки на нейтральной территории. Чокнувшись в двенадцать, мы отправились взрывать фейерверки и кататься на горках. Вконец замерзнув и вернувшись домой, с удовольствием тянули горячий грог. Санька, не привыкшая к спиртному, спустя полчаса, уютно свернувшись клубком, сладко спала. Федечка с непередаваемой нежностью накрыл ее пледом. И тут под действием алкоголя и накопленных чувств я не выдержал.

– Почему ты не скажешь, что любишь? Черт побери! Это надо уже как-то решать, сил моих нет! Не могу я смотреть, как ты облизываешься и не подходишь. Сделай уже что-нибудь! – я подлетел к Федечке и, толкнув его в грудь, замер, тяжело дыша.

– Кого люблю? – не сдавался Федечка.

– Да Саньку же! – ткнул я пальцем на свернувшийся клубок из Саньки и пледа.

– А я не уверен, что его люблю, – выпалил вдруг Федечка.

– Как не уверен? – опешил я.

– А вот так. Он мне нравится безумно. Смотреть на него нравится. Вот. Но быть мне хочется с тобой, слышать, что ТЫ думаешь, что ТЫ говоришь, как ТЫ смеешься. Это безумие. Сань, я люблю твою суть. Ты как фейерверк. Как праздник для моей души. И я не могу. Я запутался. Вы мне нужны вместе. Я вас люблю.

Я молча сполз на пол, разевая рот. Полюбить мою суть? Именно меня такого? Эгоистичного? Прущего как танк? Видящего только свои цели? Я до боли сжал кулаки и уставился на новогоднюю елку. Я ХОЧУ БЫТЬ СОБОЙ! ПОЖАЛУЙСТА!

Рядом со мной отпустился Федечка, всунул мне в руки рюмку с водкой. Чокнувшись, молча выпил, и я последовал его примеру. Сколько еще мы выпили этих рюмок, я не помню.

Проснулся я оттого, что мне было жарко, а тело затекло в неудобной позе. Голова на удивление не болела. Странно, от количества выпитого в моей черепушке как минимум должен был случиться Армагеддон. Я потянулся. Черт! Одежду я так и не снял. Швы одежды раздражали кожу. Пряжка ремня впивалась в живот, я расстегнул ее и стянул брюки… Стоп! Брюки? Как брюки? А где мое платье? Я лихорадочно ощупывал свое тело. Моя грудь была абсолютно плоской. Шикарной золотой гривы не было. Вместо нее черные рваные пряди волос. Я замер и оттянул резинку трусов. Бля! Подпрыгнув на месте, я стал метаться по комнате в поисках зеркала, все еще не веря в происходящее. Наткнувшись в прихожей на зеркало, я воззрился на себя. На меня смотрел парень с ошалевшим взглядом. Парень! Санька?!

– Санька! – с диким криком помчался я назад в комнату. – Санька!

– О, господи, что ты так орешь? Моя голова… – простонала девушка.

– Санька, посмотри на меня! Посмотри на себя! – тормошил я ее.

– Ой! – Санька, вздрогнув, уставилась на меня во все глаза. – Ты – это ты? А я? – она, шустро подскочив, поскакала по моему недавнему маршруту в поисках зеркала.

– Саааань! Я это я! – вопила она на всю квартиру.

– Пить меньше не пробовали? – проворчал проснувшийся Федечка – Ты это ты, я это я. Тоже мне открытие. Прости, господи, придурков.

– Поверь, в нашем случае это очень важно, – сказал я, отпускаясь рядом с ним на колени. – Очень, – повторил я, слегка коснувшись его губ легким поцелуем.

От неожиданности Федечка резко сел, заехав мне лбом в нос.

– Оууу! – взвыл я, прижимая руки к носу. В глазах мелькали звезды. Все так крепкий у него лбище. По губам, подбородку и груди хлынул поток крови.

– Прости меня, – Федечка суматошно прижимал к моему носу салфетки. – Прости… я идиот.

– Ты что наделал? – Санька метнулась на кухню. Притащив лед и влажное полотенце, она вызвала такси. – Бегом помоги ему одеться и в травматологию. Ты же ему нос сломал!

Сидя в травматологии с только что вправленным носом и прижимая к нему компресс, я глупо улыбался. Пожалуй, это самый лучший Новый год за всю мою жизнь. Рядом сидела ворчащая Санька, я любовался на копну ее золотых кудрей, рассыпанных в беспорядке. И жутко виноватый Федечка, боявшийся прикасаться ко мне.

– Сань? Привет, – мы одновременно обернулись. Вот так неожиданная встреча. Даниил.

– Привет, – хором с Санькой выпалили мы. Переглянувшись, истерично заржали.

– Тоже удачный новый год? – Санька смотрела на прихрамывающего парня.

– Поскользнулся. Упал. Очнулся – гипс, – хохмил парень.

– А ты с кем тут? – Санька заинтересовано оглянулась.

– Один.

– Один? – Санька виновато покосилась на нас. – Мальчики, ему помочь как-то надо.

– Надо-надо, – я пихнул Саньку в сторону Даниила.

Я выгибался под руками Федечки, он нежно, едва касаясь кожи, затаив дыхание, поглаживал меня по спине. А я тонул и плавился в этой нежности. Вырисовывал пальцами узоры на его груди. Слушал стук его сердца. Год, целый год прошел, как мы вместе. А его нежность не убавилась ни на грамм. Я обрисовал кулон с медвежонком, погладил ключицы и спустился к груди. От моих нехитрых ласк кожа Федечки покрылась мурашками, а сердце побежало вскачь. Я порхал поцелуями по его груди, спускаясь все ниже. Тихий смешок прервал мое увлекательное исследование.

– Ты ненасытный.

– Не. Это не я. Это ты такой, что не могу устоять, – между поцелуями оправдывался я.

– Саш, двенадцать скоро. Нас Дан и Санька ждут.

– Угу, – соглашался я, продолжая спускаться все ниже. – Немножко сладкого, и пойдем.

– Саш… – голос Федечки сел.

Я, удобно расположившись между его ногами, подкрался с поцелуями к паху. И продолжать препираться уже просто не мог – занят был. И Федечка, сдаваясь, выстанывал мое имя вперемешку с просьбами. Чувствуя приближение его оргазма, я приостанавливался, давая отступить острому удовольствию, и снова принимался за дело. Пока стоны Федечки не стали хриплыми, и его не стала бить крупная дрожь. Он, не выдержав этой пытки, перевернул меня на спину. Впиваясь поцелуями в мои губы, разводя мои ноги как можно шире. Прохрипел мне, цепляясь за остатки разума:

– Можно?

– Дааааа… – и я, прощаясь со своим рассудком, притянул его к себе.

Мир пульсировал в жарком ритме удовольствия. И оно, пронизывая сплетенные тела, возносило нас на все более высокую грань блаженства. Пока, не взорвавшись сверхновой, не погрузило нас в бесконечное море неги. Где-то краем сознания я услышал, как за окнами раздавались праздничные салюты.

– С новым годом, любовь моя, – Федечка нежно коснулся моих губ поцелуем.

Не забудьте оставить свой отзыв