Текст книги "Друганы (СИ)"

Автор книги: Ungoliant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Наверное, всё дело в жаре, – размышляет Эдер. – Ты попробуй грядки копать под палящим солнцем! Я бы и сам валялся под деревом, прикрывшись набедренной повязкой, и бил палкой по коики. Как-то даже обидно…

– Я бы на это посмотрела, – краснеет Зоти.

Майя хладнокровно реагирует на фантазии Эдера и поглядывает в небо, наблюдая за полётом Ичи.

– Они слишком разобщены и не справляются без нашей помощи. Архипелагу не хватает порядка, – замечает она. – В Рауатай нет ничего, кроме песка и селитры, но аумауа стали самой могущественной силой. Да, у нас тоже жарко, Эдер.

– И нет деревьев – лежать, значит, некогда.

Амбра хмыкает, но старается лишний раз не напоминать Майе, что именно интересы вайлианцев и аумауа мешают уана стать независимыми. Таков план королевы – избавиться от торговых компаний, легально оккупировавших Архипелаг, и зажить самостоятельно, как в былые времена. Тяжело, должно быть, хранить воспоминания о могуществе предков и видеть, как собственный народ падает в дикость.

Майя уверяет, что относится к уана с уважением, хоть и периодически убивает их вождей по отмашке начальства, но при этом не питает иллюзий по поводу их светлого будущего. В Дирвуде складывается примерно та же ситуация, когда требуется вмешательство целого бога, чтобы фермеры наконец подняли головы. Ондра подозрительно молчит и почему-то не лезет Амбре в голову с материнскими наставлениями, что её сынок Такеху решит все проблемы – как только повзрослеет.

Ещё долго Амбра с друзьями гуляет по верхним уровням Некитаки, восхищаясь богатствами, дарованными морем, землёй и магией, однако с каждой лестницы рано или поздно приходится спускаться, хоть и по приказу брата королевы. Глупо считать, что в столь огромном городе, где царствуют богачи, не будет подавляющей массы бедняков, но Некитака мастерски прячет их в недрах горы, как гнилую кость в плоде коики.

В Дирвуде всё обстоит ровно наоборот – нищета бросается в глаза на каждом шагу, – поэтому в Глотке Амбра чувствует себя почти как дома – и первым делом поворачивает в таверну, благо та сразу за поворотом. На трезвую голову невозможно вынести давнишний смрад разложения, насквозь пропитавший камни. Внутри шумит толпа, а в зале не протолкнуться: среди бедняков в грязных лохмотьях пьют наёмники и контрабандисты, а капитаны набирают в команду самых отчаявшихся. Видимо, таверна – единственное местная отдушина.

Раздобыть информацию, когда каждый в курсе дел на чёрном рынке, нетрудно, да и местонахождение его известно – казалось бы, в чём проблема? Однако принцу угодно начать расследование с низов, и Амбра готова прогуляться по окрестностям за счёт хозяина.

Стража кучкуется у лифта в Старый город и не суётся дальше, только если не нужно задержать очередного нарушителя их спокойствия. Реальная власть находится в Гнилом ряду, но Амбра не рискует соваться в тёмные тоннели без карты. Справа от неё вовсю гниёт источник страшного запаха – куча еды где-то Эотасу по колено. Майя ухмыляется и поясняет, что распределять ресурсы обязана королева, но до ропару доходят только объедки – их сбрасывают вниз, как собакам.

– Это ужасно! – в сердцах восклицает Зоти. – Мы должны что-то сделать!

На сей раз снисходительно усмехается Амбра:

– Мы же знаем, где лежит спящая туша Ваэля, а она размером с целый остров – на весь континент хватит! Если без шуток, то поверь мне, Зоти: победить голод, раздав побольше еды, невозможно. Нужно менять кастовую систему, чтобы ропару получили доступ к достойной работе.

– Сомневаюсь, что из толпы нищих получатся хорошие работники, – с сомнением замечает Алот, и Амбра скрепя сердце с ним соглашается.

– Перемены должны быть масштабными – и продлятся не одно поколение. Вряд ли сами ропару с ними согласятся, а те, кто хотел, наверняка уже сбежали. Такова жизнь, ничего не поделать!

Как бы Майя ни старалась, Ичи отказывается лезть в узкий тоннель даже на руке хозяйки, а Эдер глубокомысленно замечает, что птица права: ничто не помешает убийце пырнуть их из темноты. Алот с облегчением вздыхает, а затем снова бледнеет, когда Амбра внезапно заявляет, что тогда они отправятся вниз с комфортом, на лифте.

– Но ты сама слышала, что это билет в один конец для преступников!

– Это место мы и ищем, разве нет? Где ещё скрываться тем, кого не могут найти?

Амбра воображает целый город воров и контрабандистов под Некитакой – нечто вроде самых тёмных глубин Бесконечных путей Од Нуа пять лет назад – и смеётся в глаза опасностям. Ей кажется, что после ужасов Дирвуда и Эотаса, вселившегося в статую адрового гиганта, ничто не способно удивить. Стражники переглядываются, но не мешают самоубиваться.

Удаль как рукой снимает ещё до того, как клеть касается земли, ведь смрад гниения лишь усиливается. Опускают их долго, рывками, насколько хватает колеса; в беспросветной тьме вокруг ничего не разглядеть. Алот зажигает магический огонёк в ладонях, и в его свете Амбра видит исказившееся лицо Эдера. Майя заряжает мушкет под взволнованный клёкот Ичи, словно так ей становится легче.

– Гхаун всемогущий! – нервно выдыхает Зоти и прикрывает нос рукавом.

Они выходят в молчании и стараются держаться ближе друг к другу. То, что сначала кажется Амбре неровным склоном или куском деформированной стены, в свете фонаря обрастает руками и ногами. Ком тошноты подступает к горлу так стремительно, что невозможно сдерживаться. Когда лифт, издав громкий скрип, поднимается вверх, Алот мчится обратно, скользит на чём-то, но даже не успевает зацепиться.

– Майя, ты ведь знала, что здесь не Старый город, а кладбище? – нервно интересуется он.

Та пожимает плечами и монотонно, саркастично отвечает:

– Слышала те же слухи, что отсюда никто не возвращается. Представляешь, я и в Некитаке только в штабе по работе бываю, а в маршруты прогулок это место как-то не попало.

– Соберитесь! – громко командует Амбра, словно на палубе перед матросами. – Выбора нет, мы идём до конца!

На первое время чувства ответственности хватает. Кто может, повязывает на лицо рубаху или платок. Алот и Зоти идут за Эдером, освещая путь. Протоптанные дорожки говорят о существовании жизни, однако следов в обратную сторону, к лифту, гораздо меньше, чем от него – видимо, кто-то всё же надеялся вернуться, а затем уходил в неизвестность.

Разлагающиеся тела лежат вповалку, и кажется, вот-вот волной опадут на путников, чтобы похоронить под собой – целое пиршество для жирных, лоснящихся трупоедов и огромных хищных червей размером с собаку, копошащихся в останках. Амбра встречается взглядом с одной из странных тварей – бесформенной, в наростах из опухолей – и вздрагивает, когда раздаётся отчётливый в тишине треск: не в силах вытащить мертвеца из общей кучи, трупоед ломает ему руку маленькими когтистыми лапками и присасывается к свисающим лоскутам разлагающейся плоти. Острые треугольные зубы в два ряда с громким хрустом перемалывают кости, как орешки, а длинный язык слизывает оставшиеся драгоценные соки из крови и потёкшей гнили с окоченевших пальцев. Вполне довольный собой, он провожает Амбру пустым взглядом и отворачивается. Хруст догоняет с эхом и прокатывается судорогой в собственных костях.

Впрочем, многие твари не против полакомиться свежим мясом и выпрыгивают из нор в грязи с чавкающим звуком, пытаясь тяпнуть кого-нибудь за ногу, но Эдер и Амбра тут же отсекают мечами лапы и длинные языки.

Под слоями почему-то тёплых костей и мясной гнили лежит самый первый и древний слой из камней и мозаики: Старый город тонет в нечистотах, но сохраняет молчаливое достоинство, а собиратели сокровищ готовы присоединиться к куче трупов ради его мифических чудес. Алот подтверждает правило: отвернувшись, он вслепую шарит в луже по зову какой-то мелодии, с видом победителя демонстрирует заросшую тиной раковину и гарантирует, что она не проклята.

Тропы из брусчатки размыло, а дома разобраны до фундамента; кто-то пытался найти пристанище в сохранившихся залах, но погибал от обвалов, голода или зубов трупоедов. Духи чуют Хранителя – умоляют, требуют, злятся; тихие рыдания сопровождают Амбру на каждом шагу. Фонарь Гхауна светит так ярко, что кажется, вот-вот треснет от переизбытка душ. Зоти косится на него и едва заметно шевелит губами. Амбра тянется к фиолетовой дымке над трупами, проживая последние мгновения с каждой заблудшей душой и провожает их к Берасу на новый круг перерождения или к долгожданному забвению. Очень быстро они обе выбиваются из сил и просят друзей остановиться.

У статуи Ондры, сохранившейся то ли чудом, то ли из-за страха перед богиней, Зоти падает на лежак и прикрывает глаза. Амбра садится неподалёку, обняв руками колени, и точно понимает, что не уснёт: вопли слышатся в тишине, в сквозняке, в разбивающихся о мутную до блевотной зеленоты гладь каплях воды. Она задирает голову вверх и думает, что в настоящем каменном мешке они бы не прожили и часа, а значит, через хитро спрятанную вентиляцию проникает воздух и разносит трупный смрад наверх.

Эдер садится рядом и расстилает на коленях набор для трубки, неспеша прочищает, набивает табачком, чиркает огнивом и с блаженством глубоко затягивается. Амбра следит за его руками, расслабляясь душой, ведь он лучше всех – не считая Алота и Паледжину, конечно – знает, каково ей приходится. Зажав мундштук краешком губ, Эдер усмехается, как заправский пират, и что-то стряхивает с её плеча.

– Кусочек трупоеда – не самый аппетитный.

– Да, языки у них длинные. Даже не хочу знать, для чего такие нужны, – Амбра крутит головой, чтобы осмотреть себя, и давит новый приступ тошноты. – Как выберемся отсюда, первым делом сброшу всё и пойду до бани хоть голышом!

Эдер прокашливается.

– Хорошая реклама для бани, если нас не выгонят с порога, – он затягивается. – Не переживай, почистить можно. Выскребать гной из-под пластин тяжко, но в плавании всё равно времени полно.

– Ну уж нет, я высажу тебя на необитаемом острове, как только почую этот запашок! – конечно, она знает, как ценна броня Эдеру, и ни за что не поступит, как грозит. Пока он не видит, Амбра глубоко вдыхает табачный дым.

Алот в одиночестве рассматривает статую Ондры, говорит, что заметил в ладонях полукруглые углубления, и копается в сумках с добычей, пока Эдер подмечает другие, более выпуклые формы.

– Эй, Амбра, она в жизни такая же симпатичная?

– Ну… – та ехидно улыбается, представляя недовольство богини. – Я бы сказала, что статуе чего-то не хватает: ещё две пары грудей и рыбьей головы… Только не говори Такеху – всё ж мама!

– Да ты что, он же, наоборот, гордиться будет.

Кто-то говорил, что смех в её случае – попытка защитить разум от безумия, но Амбра совсем не чувствует себя в безопасности. Вопли не стихают, а раздаются будто внутри головы. Зоти уже на пределе, так что просить её о помощи Амбра не может – двум безумцам на одном корабле тесновато. Она оглядывает мёртвое чрево Некитаки, утопая под горячей волной злости: вот же оно – былое величие!

К счастью, Эдер не замечает, как искажается лицо Амбры: Алот возвращает Ондре найденную раковину и открывает ворота скрытого храма. Кажется, что там уж будет почище, но Ичи возвращается к Майе с трухлявой костью в клюве. Эдер спрашивает, принесёт ли она что-то ценное или, скажем, палку для начала. Он без ума от животных, но от живущего в храме гигантского плотоядного червя остаётся не в восторге.

Пока Эдер прячется за щитом и держит оборону, Амбра ныряет под брюхо и рубит мечом со всей силы, снизу вверх, рассекая уязвимую плоть под толстыми чешуйками. Кровь хлещет на руки, а вместе с ней из туши вырываются тысячи личинок. Амбра вскрикивает, тянет клинок на себя, но в грудь ударяется что-то склизкое, мягкое – и очень подвижное. Квадратная пасть червя распахивается, как створки, демонстрируя сотни мелких зубов, уходящих внутрь, словно всё тело состоит лишь из них: если туда попадёт рука, то вытащить её обратно не выйдет – разве что какую-то часть.

Вскрикнув, Амбра бросает меч и отталкивает червя руками; в голове ни единой мысли, кроме дикого страха. Личинки лопаются под ногами, но слизь скользкая, а падать совершенно не хочется. На земле мелкий гад уже не так страшен, как у лица, и Амбра, удержав равновесие, от души давит его сапогом. Однако взмахом хвоста обиженный родитель швыряет её об стену.

Берсерки славятся крепкой костью черепа, поэтому Амбра очухивается быстро – гигантский червь ещё немного трепыхается – из-за мерзкой щекотки. Трясущимися и мокрыми руками она расстёгивает нагрудник, швыряет части доспеха на плиты и отряхивается, подпрыгивает на месте, едва не падая. Кто-то тянет её за косу, и лишь тогда Амбра замечает Эдера, который тоже с ног до головы измазан кровью и каким-то чёрным желе.

– Ох, сходил бы я с тобой на рыбалку…

Меткими щелчками пальцев он катапультирует личинок с шеи, но их так много, что легче скрести сразу граблями.

– Может, немного огнём пройтись? – предлагает Алот, и Амбра даже соглашается, но Эдер – единственный, кто на самом деле не шутит. Он подставляет меч к затылку, держа её за косу, и, глядя в глаза, говорит:

– Даже если выйдет неудачно, мне на память останется хотя бы скальп Хранителя.

Она и так чувствует шевеление повсюду, потому быстро-быстро кивает, зажмурившись. Тяжесть исчезает от одного взмаха, но Эдер продолжает молча стряхивать червей, не стесняясь коснуться груди, талии и бёдер. Амбра же, как ребёнок, крепко держит его за пояс, боясь упустить, и робко открывает глаза, когда становится просто мерзко и мокро – терпимо. Эдер тепло улыбается ей, затем обнимает. Борода колется о щёку, когда он шепчет:

– Всё, прекращай общаться с мертвецами. Лучше заведём кота.

Она вдыхает запах табака, кивает и, краснея, отстраняется, чтобы собрать разбросанные доспехи и выдернуть меч из туши. В сгустке тёмной слизи с копошащимися белёсыми тварями торчит кончик косы. Тем временем Майя и Алот собирают сокровища храма, не боясь гнева Ондры – заслужили ведь. Затем Зоти осторожно предлагает залечить раны, и Амбра не сразу осознаёт, что личинки успели её погрызть.

– Я сожгу это место! – кричит она в сердцах, нащупав на шее круглые ранки.

Сразу за храмом они находят скрытую бухту, где тайно швартуются пираты и контрабандисты. Помогают им маги воды, колдуя над приливами. Амбра подставляет лицо свежему ветру и ловит волны руками, чтобы хоть немного отмыться, затем вспоминает о задании принца.

– Думаю, ты могла бы приложить свои таланты и помочь ропару, – вздохнув, предлагает Алот. – Сейчас мы разберёмся с брешью в налогах, поможем короне, но здесь… всё останется прежним.

У Амбры нет ответов – ведь у неё нет никаких талантов. Она не сайфер, чтобы влезть принцу в голову и внушить любовь ко всему своему народу. Для него в Старом городе всё в порядке. Порой даже шутка про тушу Ваэля звучит не так безумно, как изменения в традициях, за которые уана так отчаянно цепляются. Они хотят меняться – ну как же!

Амбра призывает ауру устрашения, однако пиратам достаточно одного её окровавленного и покусанного вида, чтобы понять, насколько та зла. Маги воды окатывают её волнами, но только в радость – рыбок доставать проще. После битвы Амбра полоскает голову, свесившись с причала, и лежит так на животе, пока не замерзает.

Вырубленный в скале тоннель ведёт в Гнилой ряд, прямо к оживлённому рынку. Алот поджимает губы, но ничего в укор не говорит. Старый город не был путём в один конец, но не для тех сотен бедолаг, что нашли в нём последнее пристанище. Думать об этом невыносимо, поэтому Амбра уже без страха поворачивает в тёмный лабиринт. Зоти светит фонарём Гхауна, а Ичи, сидя у Майи на плече, воинственно бьёт крыльями и распугивает подозрительных прохожих.

Они идут на шум голосов, будто ещё одного рынка, но находят жилой район – обжитую часть Старого города, похожую на улей. Окна вырезаны на несколько этажей, выше всякого замка; ропару тесно набиваются внутри, однако на улицах довольно чисто. Здесь тоже цветёт торговля и своя собственная жизнь без королевской стражи и надзора. Хозяйка постоялого двора объясняет дорогу до Глотки. По запаху она понимает, откуда пришла Амбра, но не интересуется подробностями.

Зоти восторженно оглядывается, позабыв о собственных кошмарах, и указывает вдаль, где играет музыка, а смех слышится всё громче. Следом за ней Амбра боком протискивается в толпу, придерживая кошель в руке, и оказывается на маленькой площади внутри кольца скал, где старый друид крутит в воздухе кольцо воды. Ропару поддерживают ритм хлопками, пляшут и что-то хором кричат. Амбра понятия не имеет, что происходит, но ей очень весело. Алот и Майя держатся в стороне, приглядывая за вещами, и машут ей, чтобы шла и за них не волновалась.

Внезапно друид обращает на Амбру внимание и взмахом ладони вытягивает лишнюю влагу в свою водную фигуру. Тело тут же согревается, даже волосы практически сухие и опадают на лоб неряшливыми прядями. Эдер ещё больше лохматит её, точно мальчишку, и хохочет, что нашёл в команду нового матроса. Зоти уже не с ними, а в толпе ропару помахивает фонарём и подпевает, как может.

Вода не просто движется в такт музыке, а словно изображает сам звук: на барабанах капли резко взлетает, а на длинной трели флейты вытягиваются струной. Это куда как изобретательней фонтана с живой рыбкой. В конце концов, Амбра ловит тот же ритм, машет руками, приплясывает – куда скромнее уана, зато от души – и двигает бровями, вызывая Эдера на что-то посерьёзнее боя, но тот качает головой.

– Фермеров не учат танцевать, – пытается он оправдаться, однако Амбра хватает его за локоть и продолжает покачивать бёдрами, пока он не сдаётся.

Никто во всём мире не заботится о ней так, как Эдер, не побуждает одним взглядом воротить горы и спасать мир, и Амбре хочется ответить взаимностью, расшевелить его и заставить забыть шутки про старость. Вообще много ли стариков в одиночку держат натиск гигантских червей? Эдер и сам должен знать, что без его помощи Амбра не забралась бы дальше Позолоченной Долины. Они полноправные напарники или, по меньшей мере, герои баллады – брутальный воитель и говорящая с призраками.

Раскрасневшимися и довольными они нагоняют Алота и Майю, а затем вдруг между торговых лавок Амбра видит настоящее сокровище Некитаки – тощего рыжего кота с порванным ухом, крысолова. Что бы он там ни думал, теперь его будут звать Непотопляемый Сэм.

Если получится изловить этого зверя, то с принцем Амбра разберётся в два счёта.

========== Неизбежное ==========

Комментарий к Неизбежное

Новеллизация. Некоторые события изменены в угоду «нужно больше Эотаса!»

Как и большинство жителей Эоры, до некоторых пор Амбра считает Эотаса мёртвым богом – пока тот не уничтожает Каэд Нуа и не уносит в себе половину её души. Следуя за цепью разрушений и высушенных до праха трупов, тяжело понять его мотивы, пока на краю сознания остальные боги ссорятся, точно склочные торгаши на рынке. Она для них – что-то вроде Таоса, но подконтрольная и одинокая, а теперь ещё и с уникальной связью с Эотасом – другого подобного смертного попросту нет. Остатки души держатся в теле лишь потому, что бог смерти это позволяет. Как жить дальше – Амбра попросту не знает, да и выбора особо нет: без второй половины души она снова превратится в овощ.

Вместилище Эотаса – чистая адра, что растёт от Эоры до Границы. Он сам по себе – столп вечности, магнит для душ и чистая энергия, а в довесок – гигант с непомерной силой, преодолевающий море пешком по дну. Приблизиться к нему сродни самоубийству, и подвергать опасности своих друзей Амбра никак не может.

Гигантский столп сияющей адры после визита Эотаса кажется мёртвым, потухшим, но под рукой Амбры он вибрирует энергией и шепчет на сотни голосов, признаёт Хранителя. Камень до сих пор хранит след его касания – яркий золотой свет, что разливается повсюду нитями, – и на миг от восторга захватывает дух. Ухватиться за Границу просто, а раствориться в ней рассудком – ещё проще, поэтому Амбра осторожничает, как вор, и хватается за золотые нити, не желая быть обнаруженной.

Связь тянется на многие мили и безошибочно соединяет две половинки целого в недрах адрового гиганта. Амбра здесь не одинока – в недрах статуи томятся тысячи душ, насильно вырванные из живых некогда тел. Впереди сияет ещё один стоп адры, до которого ещё не добрался Эотас. Души окружают Амбру, словно рыбы – приманку, и умоляют забрать с собой, освободить из ужасного плена – о, знали бы Дети Утренней Звезды, как воссоединятся со своим воскресшим богом! Чужие воспоминания и страх мешаются с собственными, но Амбра старается держать оборону.

Энергия не вечна: что бы ни задумал Эотас, в конце его пути ничего не останется – эти души будут потеряны навсегда. Часть Амбры в прямом смысле переварит бог.

Она ищет свою душу, но та слишком далеко, почти на самой вершине окружающего Эотаса вихря. Одно-единственное усилие тут же выдаёт воришку; гигант останавливается и поворачивает к ней голову. Золотая нить в её руке наливается светом – почти белым, но едва нагревается, – а вместе с ним по осколку души разливаются чужие чувства – восторг и бесконечное горе.

Эотас рад её видеть.

Амбра не пытается понять, с чего она так уверена – просто знает, что он искренне скорбит по каждой загубленной жизни. Только чувства его не оправдывают. Он обещает миру избавление, нечто прекрасное, но Амбра не может верить на слово после всего, что видела. По золотой нити в сердце ползёт предательская скорбь, словно Эотасу важно её понимание.

«Не преследуй меня», – мягко просит он и рвёт нить из спины вместо того, чтобы выбить ту из рук Амбры. Вот так – концы в воду.

Мощный рывок кидает её сознание обратно в тело у столпа адры, оставляя почти ни с чем. Эдер помогает Амбре встать, а та бредёт на корабль в непривычном для себя молчании. Руки – хоть и не совсем те, что были у неё на Границе – до сих пор помнят нежное тепло золотого света и чувства – более яркие, чем у запертых душ. Чужая скорбь горька и разъедает свободную часть души сомнениями.

Амбре известно почти всё о природе богов – кроме, собственно, технической части преобразования смертного в титана, – но даже в её представлениях Эотас не может быть таким… человечным. От Эдера эти метания не укрыть: без всяких шуток он беспокоится, что общение с богом как-то ей навредило.

– Он оказался совсем другим, – кается Амбра, точно заблудший пилигрим. – Ты сам говорил, что боги играют нами, не раскрывая планов: что, если Эотас нам не враг?

Не вдаваясь в подробности о своих ощущениях, чтобы её не поняли превратно, она коротко рассказывает о разговоре, о сожалениях и смутных целях, понимая, как глупо звучит со стороны.

– О, а мертвецы вокруг, наш разрушенный замок… Война Святого, в конце концов, на которой мой брат погиб – всё это ради чего-то «прекрасного»? Если так, то никакого добра мне от Эотаса не нужно.

Сложно спорить с такими аргументами, ведь Эдер во всём прав – и личные счёты с богом тут вовсе ни при чём. Амбра не собирается оправдывать разрушения, хоть сама знает, что без них порой не обойтись. Ей – смертной букашке – не хочется лезть в распри богов: пока адровый гигант медленно пересекает острова в сторону очередного столпа, Амбра двигает на юг в поисках самой глухой дыры, в которую можно засунуть голову, и снова по дурости попадает в гости к Римрганду.

Бог энтропии совершенно не походит на своих сестёр и братьев, ему нет дела до Эотаса, как и до любого живого существа: какая разница, если сама Эора однажды растворится в небытие? В его апатичной жестокости куда больше правды, чем Амбра привыкла слышать. Есть и что-то притягательное в идее вечного забвения для Хранителя, вынужденного проживать чужие жизни.

«Опять ты», – голос Римрганда как всегда монотонный и душный, но даже в нём сквозит усталость.

– Я хотела сказать то же самое, – нервно отшучивается Амбра.

Даже у Зимнего Зверя есть для неё работа, но с оговоркой действовать быстрее: всё, что попадает в снежные пустоши, должно там остаться, но Римрганд, так и быть, сделает временное исключение. Не чувствуя подвоха, Амбра соглашается выгнать дракона-нежить, желающую жить в его чертогах вечно, но в одиночку – её компаньоны, несмотря на протесты, остаются на корабле.

Ей плевать, кто здесь виноват – лишь бы забыть на пару дней о сомнениях и нежном голосе, эхом звучащем в голове. Завывания ледяного ветра бьют по ушам, осколки царапают щёки и нарастают на броне толстым слоем мерзлоты. Однако после привычных снежных пустошей Амбра внезапно попадает в настоящий лабиринт из порталов и столпов адры, а ото льда остаётся только лужа под ногами.

Платформы из камня, опутанные толстыми лианами, как кажется, парят в пустоте, но складываются в единую систему с клетками в центре, где томятся особые гости – ценные, сильные души, которые даже богу энтропии не по зубам. Их мучения растягиваются на долгие века, и Амбра, путешествуя по порталам, проникает в их воспоминания. Как Хранитель, она восхищается детализацией, изящной паутиной, где легко потерять чувство реальности – работа настолько скрупулёзная, что совсем не похожа на стиль Римрганда, которому достаточно дыхнуть на души, чтобы развеять те в вечности.

В одном из воспоминаний-ловушек Амбра с содроганием узнаёт себя в инквизиторе и охотно вмешивается в абсурдный судебный процесс. Её не тяготит чувство вины за поступки прошлой жизни и фанатичную верность Таосу – тот долг давно выплачен, сейчас Амбра совсем другая, а мир избавился от безумия культа, – но глядеть со стороны всё равно страшно.

Затем она знакомится с последним правителем потерянного острова Укайзо и с жадностью запоминает детали из его воспоминаний – украшенный золотом и драгоценными камнями тронный зал, бегущую вверх по стенам воду и удивительные цветастые растения, словно зародившиеся в ином мире. Он видел будущих богов во плоти, пустил в свой дом и обрёк тот на упадок, пока хвастался и тешил самодовольство, но так и не понял, что натворил. Амбре же не хочется разрушать его собственные иллюзии.

Чертоги Зимнего Зверя удивляют чудесами потерянного прошлого и заставляют забыть о времени, заманивая всё глубже в созданные ловушки. Амбра шагает из портала на мост, где замерла Война Святого – событие относительно недавнее, но обросшее мифами не меньше, чем мистический Укайзо, – и не сдерживает громкий возглас. Опоры заставлены огромными бочками со взрывчаткой, а ниже, под опорами, она находит сам Молот Бога – непомерно огромную бомбу, внутри которой с комфортом поместился бы человек.

Происходящее на мосту похоже на сильно детализированную батальную картину, где солдаты замерли в защитной стойке, а над их головами зависли в воздухе арбалетные болты. Свет Эотаса виден издалека и разгорается настолько, что затмевает человека, несущего его. Ослепительное знамя рассвета на лбу определённо обожествляет его, но Амбра видит перед собой лишь человека с армией фанатиков за спиной, безвольную марионетку или вместилище чужих амбиций, непонятных смертным. Она крепко сжимает зубы, чтобы не выругаться, и тянется к душе, застрявшей в этой ловушке.

Имя Вайдвена смешано с грязью и порохом Молота Бога, а его жизнь до явления Эотаса развеяна по ветру, но здесь – в чертогах Зимнего Зверя – Амбра пробуждает её через дар Хранителя. Внутри ничего примечательного, как у всех дирвудских жителей: паршивое детство на ферме, строгий отец-фанатик, тяжёлый труд и навязанная вера… что растёт в богохульную ненависть. Амбра ожидает увидеть идеального проповедника, а не разочарованного в жизни парня, для которого смерть родителя – радостное избавление. Разве такой приглянётся лучезарному Эотасу, поборнику всего прекрасного?

Над бедняцкой хибарой встаёт восхитительный рассвет в безоблачном небе, предвещая жаркий день, и вместе с Вайдвеном Амбра встречает его в поле. Бег времени почти незаметен – лишь по нежным касаниям прохладного ветра, качающего колосья, – но момент так и хочется поймать и заморозить. Улыбка на смуглом лице Вайдвена пленяет искренностью, и Амбра отмахивается от мелких недостатков, вроде носа с горбинкой и самостоятельно вкривь подстриженных волос, чтобы запомнить его таким – прекрасным и свободным, забытым всеми человеком.

Она плывёт по волнам памяти и слушает споры Эотаса с Вайдвеном, усмехаясь некоторым дерзким ответам второго. Бог спокоен, его голос всё так же пленительно мелодичен, а доводы кажутся логичными. Амбра тоже не против разрушения божественной тирании, которую те называют заботой о смертных, но осуждает священные войны: если уж хочется сделать людей самостоятельными, то не стоит пользоваться их верой.

Вайдвен на мосту не реагирует на голос; кажется, что и душа где-то далеко, блуждает в тех воспоминаниях. Амбра задирает вверх голову, откуда падает свет, и видит огромный знак Эотаса – три звезды в лучах солнца. История о таком небесном явлении скромно умалчивает, а значит, оно присуще лишь этому воспоминанию.

Когда Амбра всматривается, знак чуть колышется – Эотас и сюда проник!

– Что ты здесь делаешь? – громко возмущается она, словно хозяйка.

«Скорблю. Эта часть меня обречена на вечное созерцание созданной мной же трагедии».

– Ох, бедный король драмы! Обломалась твоя священная война, вот и…

«Я знал, что случится, но отправил Вайдвена на смерть – и не предупредил».

Несмотря на любопытство, слушать его голос противно. Слёзы ярости сами собой бегут по щекам; Амбра вытирает их резким движением и рявкает:

– Сгинь!

Ничуть не задетый, он спокойно объясняет, как собрать душу Вайдвена воедино. К сожалению, Эотас никуда не может деться, но затем хотя бы замолкает, пока Амбра бегает по раскуроченному мосту, листая секунды от взрыва Молота Бога и собирая осколки. Злоба на идейного бога рассвета – защитника людей! – кипит так, что через край переливается. Видимо, теперь он пришёл довести дело до конца, угробив всех, кто остался.

С гибелью Вайдвена на этом мосту смертные узнали, что богов можно уничтожить, – но и не усомнились в их авторитете. Амбре, как одной из букашек, виднее, что ничего с той войны не изменилось, кроме отношения к Эотасу: теперь он может посоревноваться с Магран за звание бога войны и разрушений, а если ещё этот свой свет правильно преломит, то и огонь получит – тогда вообще все лавры украдёт.

Теперь предстояло поработать с последствиями той битвы и в царстве энтропии – настолько яркий остался от неё след. Получив от души Вайдвена осмысленный взгляд, Амбра наконец выдыхает. Как и с воспоминанием о суде, ей приятно принести что-то хорошее в давние события и освободить души от мучений. Как Хранитель, она свой долг выполнила.