Текст книги "Невидимка (СИ)"

Автор книги: Ungoliant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Целебные пирожки ==========

Серджо Советник вернулся не в лучшем расположении духа – даже дверь не запер, ворвался в кабинет и рухнул на кресло в тёмном углу.

«Кресло для сраных дум», – как любит говорить Лларен Тирано.

Уна волнуется за него – наверное, даже больше, чем все его друзья и родные, если те вообще были, – и пытается перенять его страдания всеми доступными силами. Кухня – единственное место, где она чувствует себя хозяйкой, но здесь Уна творит настоящую магию.

Тесто уже настоялось, осталась начинка – маленькой кухарке подвластны любые, самые невероятные решения. Пусть серджо Тирано сколь угодно шутит о босмерских вкусах и поминает какое-то театральное представление про цирюльника – Уна не видит в том оскорбления.

– Ци-рюль-ни-ка, – она вслух проговаривает малознакомое слово, как песню.

Пироги отправляются на поднос ещё горячими, прямо из печи. Ей не хватает терпения, чтобы ждать. Уна одёргивает платье и, тихо шипя под нос проклятия, стряхивает муку с рукавов.

«Ладно, – с грустью думает она, – он всё равно на меня не посмотрит».

Но хочет выглядеть достойно.

– Серджо, – тихо зовёт она слабым голосом и вздрагивает, когда тень в кресле резко поворачивается. Становится невыносимо душно, но жар от печи тут вовсе ни при чём. – Вот, возьмите, – наконец говорит она и краснеет, водружая поднос на маленький столик.

Советник что-то невнятно мычит и откидывает голову на мягкую спинку кресла – снова не голоден, видимо, но Уна ему не верит. Она останавливается неподалёку и говорит снова:

– Нельзя так убиваться, серджо. Вы сильнее, чем думаете сами. Я знаю.

Прежде, чем Уне удаётся сбежать от позора, Кериан Индри мягко касается её запястья. Его пальцы холодны, но она будто бы не замечает. Уна готова делиться теплом; даже если он высосет из неё всю жизнь – всё равно не отступит. От этой шальной мысли идёт голова кругом.

Оба молчат. Кажется, этот волшебный – и весьма неловкий – миг тянется вечность, но это далеко не так. Уне хочется, чтобы боги обратили их кожу в мрамор, скрывая расовые различия, хочется остаться на века статуей, о которых серджо любит рассказывать в излюбленной драматической манере.

Под звук открывающейся двери они оживают – почти одновременно. Уна стыдливо прячет руки в карман фартука, когда зажигается свет в кабинете.

– О, пирожочки! – Лларен устремляется к подносу и совершенно не замечает неловкости, застывшей в воздухе. – Уна, ты просто волшебница!

– Дай и мне один, – наконец сдаётся Кериан, и его друг, подумав немного, нехотя передаёт поднос.

– Только один. Я всё считаю.

– Не беспокойтесь, серджо, – звонко говорит Уна. Глаза светятся счастьем, когда Советник пробует её стряпню. – Я сделаю ещё, сколько захотите!

– О, ты даже не представляешь, сколько сэра Тирано может съесть, – ехидно замечает он, задумчиво глядя на надкусанный пирожок. – Боюсь, мы его не прокормим.

Лларен весьма комично оправдывается, а Уна всё громче смеётся – за двоих. Нет, в камень она превращаться уже не хочет. Живой быть намного лучше.

Когда она уходит, вслед доносится подозрительный голос Лларена:

– Ей, Индри, у тебя рука в муке. Ты что… готовил? Я точно не отравлюсь?

Уна спешит уйти и не оборачивается, чтобы посмотреть на выражение лица серджо Советника.

========== Муза ==========

Вновь темнота воцарилась в кабинете, однако Уну не испугал ни пристальный взгляд со стороны кресла, ни усталый, непривычно грубый голос серджо советника:

– Уходи.

– Сэра Тирано спрашивал вас, серджо, – конечно, тот «спрашивал» в выражениях, которые повторить она не посмела бы даже в мыслях, к тому же не слышал его только глухой – все-таки огромные комнаты и коридоры отличались отличной акустикой, хоть концерты закатывай. Сэра Тирано звездой был исключительной, голосистой, однако разнообразием в репертуаре не отличался.

– Я ему уже все сказал, – темнота зашевелилась, и Уна смогла рассмотреть знакомый профиль.

На приманку серджо советник не купился, не разговорился, поэтому вызнать ничего не удалось. Впрочем, его состояние уже донесло достаточно: работа с мертвой точки не сдвинулась. «Еще бы, – думала Уна, аккуратно лавируя между низким столиком и пуфиками, – в кромешной темноте разве можно хоть слово написать?»

Сроки поджимали, театру к новому сезону требовалась свежая пьеса – знал это и Кериан Индри, однако он лишь глубже погружался в пучину творческого кризиса, силясь нацарапать хотя бы строчку, и всё больше походил на «театрального вампира», коим его окрестил сэра Серетил.

– Обычно его пиздострадания, наоборот, помогают, а тут, видно, дамочка попалась так себе, не вдохновляющая, – поставил точный диагноз сэра Тирано. – Нет чтобы пустить свой настрой на пьесу!

– Это же социальная сатира…

– А ты видела добрую сатиру? Жизнь вообще хуе… – он осекся, видно, вспомнив, как недавно назвал Уну «ранимым жеребенком». – …В смысле, жестокая штука. Как темная пещера с испытаниями, как сказал бы Кер. Наверное. Это у имперцев все такое бело-золотое, что аж тошнит… хм, – он задумчиво поскреб подбородок, покряхтел, а затем вдруг со знанием дела выдал: – Мне нужна тога, как у имперских философов первой эры! Немедленно!

Сэра Тирано схватился за шторы кремового цвета с ниспадающей бахромой, придирчиво потеребил ткань, примерил на себе, выставив и чуть согнув правую ногу, но, манерно фыркнув, забраковал собственный выбор. Уна не стала спрашивать, откуда тот черпал знания – они оба, навострив острые уши, внимали единственной в доме ходячей энциклопедии; не факт, что правильно некоторые вещи понимали, но даты сэра Тирано запоминал с паранормальной точностью, что уже внушало доверие. Он точно заразился творческой лихорадкой вместо серджо советника, потирал руки, подозрительно широко улыбался, демонстрируя золотые коронки, и тянулся к каждой светлой тряпице, пока не добрался до бельевого шкафа.

Отвоевав шторы и разгладив их наспех руками, Уна побежала за ним, чтобы проконтролировать творческий пыл. Наконец сэра Тирано доходчиво объяснил свой замысел, и Уна без опаски выдала ему не самый любимый пододеяльник от комплекта, подаренного кем-то из родственников советника на Новую жизнь. Когда Лларен на том же месте разделся догола (исподнего не было изначально), она предпочла закрыть лицо ладонями. К счастью, ему требовался ещё и «реквизит» – букетик цветов, которые она нарвала за домом и заодно подышала свежим воздухом…

Сверкая едва прикрытой грудью и волосатыми ногами, сэра Лларен Тирано весьма неожиданно нарушил уединение серджо советника, выбив дверь и выкрикнув с порога:

– Теперь я буду твоей музой, ебаная ты плесень! С предыдущей случился несчастный случай!

Хлынувший из коридора свет застал хозяина кабинета врасплох. Дабы убедиться, что «театральный вампир» уловил посыл, Лларен приблизился к застывшей фигуре и обрушил кулак на стол, будто намеревался переломить цельный кусок дерева.

– Слушай сюда: если ты сию же секунду не сядешь за скампову пьеску, я применю секретное оружие! – от переизбытка впечатлений серджо советник скукожился в кресле, наверняка вообразив самое худшее, но и не предпринимал попыток защититься от музы. Та, в свою очередь, перешла в безжалостное наступление. – Уна, кидай цветочки!

Босмерка икнула – голос Лларена, вошедшего в роль «музы», гремел в тесном кабинете – и нерешительно перекинула пригоршню лепестков через спинку кресла, стараясь не смотреть на результат.

– Да так они не работают!

Лларен выхватил из ее рук букет, подскочил к советнику вплотную и от души отхлестал того по щекам – хватило ровно на два удара, прежде чем рука уверенно остановила очередной замах.

– Лларен Тирано! – заорал в ответ Кериан Индри, и Уна инстинктивно пригнулась, словно перед выстрелом из арбалета.

Муза знала, когда стоило явиться, а когда – сбежать, сверкая сандалиями. Серджо советник рванул следом, напрочь позабыв о самокопании и творческом кризисе. Еще долго их соседи вспоминали, как полуголый данмер встречал на пороге встревоженных стражников… Пьеса таки отгремела на подмостках, а серджо советник зарекся хоть на что-то жаловаться своему лучшему другу.

========== Семья ==========

Комментарий к Семья

Хотелось чего-то лампового и доброго – потому что я старею, вот почему. Такие дела.

Морнхолд для Уны – город контрастов: он чересчур большой и шумный, но утонченный и современный; здесь магия, в которой она ничего не понимает, бьёт ключом, и свет, порождённый любовью строгой, но справедливой богини, пронизывает каждый булыжник, каждое сердце и заманивает в ловушку чудесами. За покупками она ходит на Великий Базар, где собираются торговцы со всех провинций, да и свободное время проводит там же. Словно огоньки перед пастью хищных рыб, о которых как-то рассказывал серджо советник, её привлекают цветастые вывески, фонарики, гирлянды и магические сгустки света, цепляющиеся будто бы за воздух.

Ей не привыкать жить в каменных джунглях в атмосфере тихой ненависти, да и законы практически идентичны, но корни здесь чувствует только серджо советник. Даже Ратис, который периодически сопровождает Уну до Базара и помогает тащить тюки с овощами, тихо ворчит и угрюмо осматривается по сторонам, то и дело похлопывая по рукояти меча. Он никогда не говорит прямо, но она понимает, что мутсэра Ратис беспокоится за её безопасность: «глаза жеребёнка» всё так же выставляют Уну наивным несмышлёнышем.

Ишрун прогулки по общественным местам недолюбливает, хотя для таверн делает исключение, будто хочет специально нарваться на неприятности. Первый и последний раз Уна идёт с ней за компанию с печальным итогом: хохоча, могучая орчанка приносит её домой на плече, чем вызывает настоящий фурор. Больше всех радуется, конечно, Лларен Тирано:

– Кер, помнишь, мы с тобой надрались, а я ещё и не знал, что ребёнка спаиваю?.. Вот наш оленёнок по твоим стопам идёт!

Серджо советник имеет задумчивый лик того, чья тайна позорным образом была раскрыта при лишних свидетелях, и Уне от этого становится только противнее. Она лежит в постели, силясь уснуть, но комната кружится в бешеном танце, пугая до даэдротиков, и, будто почувствовав её страдания, серджо советник передаёт с Ишрун, которую не обошёл разговор по душам, спасительное зелье. Утром она подаёт завтрак в обычное время и старается не дышать в сторону советника, а тот и бровью не ведёт, желает ей доброго утра и запирается в кабинете.

Она не может работать спокойно, мечется, но вместо увольнения уже скоро получает повышение, которое первое время больше похоже на наказание. Новое жалование экономки кажется нескромно завышенным, и с непривычки ей трудно распоряжаться собственными доходами: так и манят деньги из кармана воздушные ткани, мягкие шёлковые, хлопковые и ситцевые – столько платьев можно сшить! Ведь новая должность обязывает Уну одеваться со вкусом – именно по ней судят о доме и о самом советнике.

Трудно привыкнуть к переменам, к хлопотам и суете, которых не стало меньше, зато личной ответственности теперь куда больше. Порой она забывает, что больше не готовит для советника, а только руководит слугами, но всё равно ревностно пробует каждое блюдо первой и хранит рецепт его любимых рисовых пирожков, чтобы оставить между ними хоть что-то личное. Трудно привыкнуть к самой мысли, что малограмотная девушка из Валенвуда в принципе готова стать экономкой, и многие слуги глядят на неё волком, перешёптываются за спиной. Это обидно – ведь, по сути, она не перестала быть одной из них. Что же изменилось?

Всего кажется слишком уж много для её хрупких плеч: гостей, забот, ежедневных бытовых катастроф, скандалов за закрытыми дверями и следов от сапог на дорогущем, подаренном госпожой Джашаной ковре. Последнее отчего-то становится последней каплей, и Уна, не зная, то ли закричать, то ли удариться в слёзы, устраивает первую в своей жизни выволочку поломойке.

Теперь она понимает, что совершенно иначе смотрит на вещи; если что-то в этом доме важно для советника, то важно и для неё. Джашана вполне могла оказаться «той самой» женщиной, однако судьба снова оказалась к советнику немилостива. Даже Лларен Тирано, который со скепсисом отзывается о всех бывших пассиях своего друга, будто у него каждый разрыв – конец света, в этот раз хранит молчание. Они снова все вместе переживают удар, но на этот раз – серьёзную утрату, будто солнечный луч покинул дом и забрал с собой всё светлое, доброе и трепетное.

Однако есть та, кто понимает свою роль в этой драматической пьесе. Рука Уны, незримая для тех, кто не желает видеть, чудесным образом, но без всякой магии оживляет дом яркими красками, как делают со своими лавками торговцы на Великом Базаре. Она отбрасывает сомнения и бежит туда за понравившимися с первого взгляда платьями. Слуги подняты, как по тревоге, однако под яркими гирляндами и фонариками ни у кого не получается хмуриться. В доме всегда много гостей, поэтому вопросов не задают.

Мутсэра Тирано, первым переступив порог, хватается за сердце и тут же подзывает её к себе.

– Я забыл о какой-то дате? Кто-то у кого-то родился? Или умер? – Уна молча качает головой, а Лларен всё продолжает угадывать. – Ну, большой праздник я бы точно заметил на улице…

Ишрун молча пожимает плечами, проходит дальше, и Уна боится, что та просто уйдёт, однако ожидание ответа будто приковывает всех к полу. До сих пор молчаливый Ратис улыбается за спиной встревоженного Лларена – видимо, не ожидал подобной бурной реакции.

– Разве нужен повод, чтобы всем собраться? Это обычный вечер, о чём речь? – говорит он и первым отодвигает стул, за что Уна ему благодарна. Вот и орчанка всё так же невозмутимо присаживается за стол – к счастью, она понимает намёки.

– Я всё ещё уверен, что вы меня разыгрываете, – недоверчиво отзывается мутсэра Тирано и смотрит на столовые приборы так, будто те сейчас превратятся в праздничную мишуру.

Серджо советник стоит в стороне лишь мгновение, которое для всех присутствующих тянется необычайно долго, а затем будто вспоминает, что является частью этого действа, и бросает на Уну хитрый, заговорщический взгляд. Неловкость быстро стирается, вечер идёт своим чередом, доказывая в очередной раз, что жизнь на одной потере не заканчивается.

Считать следует только счастливые часы, ведь из памяти их никто не изымет – странно, что этой мудрости её научил мер, который сам порой о ней забывает, но Уна согласна подставить плечо в ответ, ведь так поступают в настоящей семье.

========== Матчасть ==========

Комментарий к Матчасть

Традиционно в День Рождения Aldariel мы с её ребятами ходим в баню… Так, это из другой серии – что-то из буйных мечт. Поздравляю маму Кериана, Лларена и Ратиса с лвл апом и желаю так раскидать перки, чтобы все творческие планы обязательно сбывались: сходились звёзды, часы, возможности и желания. Ну и без углублённой матчасти никуда.))

Однажды, когда продуктивный рабочий день перетёк в праздный вечер, серджо советник собрал всех домочадцев по очень важному, как он сам выразился, неотложному делу. Ратис немедленно возник рядом, словно прозвучала команда к эвакуации; Уна даже испугаться не успела, когда увидела его силуэт в дверях.

– Отлично, – похвалил Кериан, потрясая кипой бумаг, – и оружие захвати.

– Дело настолько важное? – изумился Ратис, а затем с сомнением уточнил: – Если кто-то с тобой не соглашается, разве для этого не собирается совет? В том и смысл законотворчества, а мечами махать последнее дело. Хотя я не против разминки, ты не подумай… – встретив усталый взгляд Кериана, он вздохнул. – Хорошо, несу на всех. Уне тоже? – однако шутка была встречена с энтузиазмом.

– О нет, она со своим пришла.

А он ещё думал, кто принёс колун в кабинет – не дрова же рубить? Встревоженный Ратис выскользнул за дверь, чтобы поделиться с Ллареном мыслями о странном поведении серджо советника, который явно чем-то расстроен, но тот, едва уронив себя на диван, взвыл от усталости и отказался шевелиться, поэтому собрание срочно переехало в гостиную. Странности его вовсе не беспокоили. При свете люстры улыбка Кериана перестала походить на оскал, да и в общем выглядел он довольным, полным энтузиазма.

Как бы сказал Лларен, именно с таким настроем они вляпывались в охуительные истории, в которые потом никто не верил.

Уна стреляла взглядом по сторонам, пытаясь хоть что-то понять, и неловко прятала колун за юбкой, пока Ратис вооружал всех остальных. Лларен положил меч на живот и приобнял, как старую подругу.

– Итак, друзья, мне нужна ваша помощь в одном щекотливом деле. – Кериан внезапно прервался и ткнул сомкнувшего веки Лларена в плечо. – Не спать, мне снова нужна помощь музы! Только не той, – уточнил он второпях, когда Уна с тоской оглядела отглаженные шторы. – Я восстанавливаю кое-что в памяти, но, видимо, упустил многое из виду.

Как оказалось, Кериан решил воспеть их приключения в новой пьесе, но столкнулся с непредвиденными проблемами. Почему-то он долго не объяснялся, юлил, краснел, а когда даже Ратис устал выслушивать оправдания творца, «который больше по размышлениям, а не по действиям», вдруг выпалил:

– Я понятия не имею, как описать бои!

Лларен широко раскрыл глаза и по-другому взглянул на своего старого друга.

– Ты когда мне приёмы показывал, пиздел без конца про спокойный разум и твёрдую руку – так напихай всего этого, что ты любишь и практикуешь. Делов-то. Публика любит одухотворённое насилие.

Не ожидая настолько точных эпитетов, Ратис с интересом посмотрел теперь уже на Лларена: дела с театром неизбежно портили его. Кериан перевёл тоскливый взгляд на кипу исписанных листов.

– Так больше и нет ничего, в том и проблема! Перечитав работу свежим взглядом, я понял, чего не хватает! – Все присутствующие молча внимали, ошарашенные драматичной паузой. – Мяса!

Лларен едва не прослезился.

– Точно! Уна, организуешь?

Когда на столе оказались холодные закуски, а Ратис принёс в помощь бутылку вина из погреба, дело пошло веселее; все немного раскрепостились и наконец взялись за мечи. Кериан сел за обеденный стол, разложил бумаги, а остальные выстроились перед ним в шеренгу.

– Так, сцена битвы с разбойниками. Уна, ты – грабитель. Ратис, помоги ей.

Подавив смех, он помог хрупкой босмерке найти лучший замах, чтобы руки не уставали, а сам сделал вид, что парирует – впрочем, против топора его катана сработала бы иначе… но Кериан потребовал откинуть реалистичность в пользу зрелищности. Однако результат его всё равно не устроил – чего-то не хватало.

Цокнув языком, дикая муза Лларена вернулась к ним. Зачерпнув немного земли из горшка для фикуса, он подошёл к Уне и пробормотал смущённо:

– Прошу простить, – и нарисовал ей на щеках по две полосы – от носа к виску. – Так на разбойницу больше похоже.

– Отлично, и Ратиса тоже обмажь, – велел Кериан. – Ты видел таких чистых приключенцев?

– Так чем мы тогда будем отличаться? – возмутился тот, отмахиваясь от Лларена, но в итоге проиграл: грязная ладонь шлёпнула прямо по щеке. Уна тут же запретила трогать шторы не по назначению.

– А я кем буду?

– Нашим гримёром, – быстро обломал Лларена профессиональный сценарист. – Давайте с дуэлью закончим. В батальные сцены пока не лезем.

Написанным Кериан остался недоволен – это читалось по напряжённому взгляду и скомканным листам, щедро разбросанным по полу. Несмотря на перекус после ужина, все порядком вымотались, особенно Уна. Когда она с тяжким вздохом опустила топор, Кериан объявил перерыв.

– Может, контекст нам подскажет, как надо себя вести? – попробовал Ратис, который вообще не видел в Уне разбойника с большой дороги. Та с энтузиазмом закивала.

– Да, что движет моим персонажем: за что я хочу героя убить?

– Ты ищешь важную вещь и думаешь, что герой – злой, а на самом деле всё сложно.

Сердце кольнуло, когда Ратис понял, что именно воссоздавал Кериан: их поиски кодовой книги. Сюжет и правда увлекательный – грех не перенести в пьесу, – но груз неприятных воспоминаний омрачал рабочий настрой. Что уж говорить об авторе, которому приходилось переживать битвы снова и снова. Когда Ратис решился отметить это, Кериан развёл руками.

– Мне легче ориентироваться на реальную модель, какой-то костяк опыта, понимаешь?

Лларен поморщился, словно ничего скучнее не слышал.

– Ну же, советник, где твоё воображение? Ну ладно, не можешь придумать – сейчас будет тебе реальность!

С громким топотом он скрылся в коридоре, обещая нечто незабываемое – однозначно. Уна побежала за Ллареном, но, как оказалось, не для того, чтобы помешать погромам, а присоединиться к ним. Они ворвались в гостиную с громким заразительным смехом, сразив Ратиса наповал.

Уна переоделась в бриджи и жилетку без рукавов, обмоталась поперёк груди гардиной с пышными кисточками, а грязные отметины на щеках обвела мелом. Из уложенных в простой хвост волос торчало перо. В перепачканных красной краской руках уже был не колун, а короткий лук; за спиной висел колчан с настоящими стрелами.

Лларен снова щеголял голым торсом, раскрашенным, как и лицо, витиеватыми красными линиями – неровными, подтекающими. За ушами торчали сахарные трубочки – Ратис лишь надеялся, что без ореховой пасты, иначе не избежать казуса.

– Посторонитесь, явился бич смертных! – провозгласил Лларен, вваливаясь в гостиную и усаживаясь прямо на стол.

– Что ты такое? – давясь смехом, уточнил Кериан.

– Ты, жалкий червь, не признаёшь дремору? На, пощупай – настоящий! – с этими словами Лларен сунул руку – точнее, подмышку – Кериану под нос, отчего тот отшатнулся. – Ну же, щупай бицепс, лорд дремора тебе велит, смертный! – Зная, что сопротивление бесполезно, Кериан тыкнул в предплечье указательным пальцем, брезгливо минуя краску. – Всё, я реальный, ты со мной встретился, а теперь – воспевай, гребаный ты трубадур, или я метну в тебя огненный шар!

Он схватил с блюда яблоко покраснее и перекатил на ладони, до смешного сурово сдвинув брови. Ратис даже расстроился, что до сих пор не придумал и себе образ, не мог настолько беспечно влиться в роль. Всё-таки по Лларену плакала сцена. Однако и Уна быстро растеряла энтузиазм, когда предстала перед начальником, стушевалась. Вместе робеть было проще.

– Уна, а ты кто?

Она с виноватым видом приподняла лук.

– Охотник… вот.

– Ха-ха! Это Оленёнок – валенвудская охотница! – встрял Лларен и по-королевски махнул рукой. – Ну-ка, стрельни в тот скайримский гобелен с мерзкими пёсиками – он мне всё равно никогда не нравился.

Уна икнула от ужаса и пошарила взглядом, что можно попортить, а потом самостоятельно привести в порядок. Ратис занервничал, когда она посмотрела на него, да и Кериан вновь почувствовал необходимость контроля.

– Так, во-первых, это медведи, а во-вторых, я попросил только позировать.

– Ах ты бюрократ плешивый, славь хаос! – с этими словами Лларен спрыгнул со стола, оставив отпечатки ладоней, схватился за меч и зашипел как заправский каджит – наверное, так он представлял себе воинственных дремор. – А ты, смерд, – он обратился к Ратису, – защищай своего господина!

Острие меча двигалось нарочно медленно, так что тот легко парировал. Воображения Лларена, к счастью, хватило на всех, и Ратис охотно подыграл: ударил себя кулаком по груди и поклялся изгнать даэдрово отродье обратно в Обливион.

– Говори громче и пафоснее, – поправил Кериан, который в это время неторопливо записывал; Лларен от изумления притормозил.

– Эй, даже дреморы так не разговаривают.

– В театре нужно переигрывать, чтобы донести до зрителя эмоции.

– Если они болваны, то зачем пошли туда?

– У тебя идеализированное представление о театре, Лларен, – усмехнулся Ратис и нанёс ещё один лёгкий удар, чуть ли не бровями указывая, куда поведёт катану дальше. – Во имя Морровинда!.. кто бы им ни правил в этом художественном произведении…

Лларен скакал блохой, выныривая под боком и гогоча, что ни сколько не походило на бой, и Ратис, подустав от кривляний, решил немного проучить его. Кериан сидел над листом с озадаченным видом, уже не обращая на них внимания. Когда раскрашенная физиономия возникла в поле зрения, Ратис сделал быстрый разворот и взмах; сталь просвистела над головой Лларена, оборвав смех. Верхушка сахарной трубочки упала Ратису на ладонь.

– Охуеть! В смысле, кто тебе позволил есть дремору, смерд?!

Парировать пришлось не в шутку, а приложив силу. К тому же Ратис был занят, пока хрустел трубочкой. Подобное пренебрежение безопасностью показалось бы матушке вопиющим – сражались они не на тренировочных мечах, – но Ратис полагался на опыт, да и выпил всего пару глотков вина. К тому же Лларен не глупил и не лез на рожон, продолжая наносить предсказуемые удары. Только это было жутко скучно и не походило на реалистичный бой, как ни крути. Ратис испробовал все экзотические приёмы, объяснил Лларену, что от него требуется, лишь бы вновь занялась творческая искра. Он и сам понимал, что детали да теория порой убивали весь интерес, но без них никуда в фехтовании.

Они так увлеклись, что срубили край стола, словно кусочек сыра – точнее, Лларен, не ожидавший от соперника уворота, – и с опаской искоса взглянули на Кериана, который придержал свой край и с деловым видом поправил съехавшие страницы. Едва Ратис открыл рот для извинений, как ему в голову прилетело красное яблоко.

– Огненным шаром по роже! Дремора победил! – ликовал Лларен.

– А как же устойчивость данмеров к огню? – парировал Ратис, потирая лоб. – Да и что это за сюжет такой?

Наконец найдя себе удобную цель, Уна выстрелила из лука и попала в отвалившийся край стола – ровно между Ллареном и Ратисом. Те быстро пожали руки на том, что стрела будет подейственнее огненного шара, и никакой устойчивости к ней нет. Выпучив глаза, Кериан быстро принялся записывать. Как оказалось позже, если бы Уна промазала, то попала бы серджо советнику в колено или ёще куда, пострашнее – вот так угроза жизни вновь вдохновила его на писанину.

– Эх, жаль, что не в гобелен с собачками, – сокрушался Лларен, – хотя… ночь ещё юна!

Он с гордостью приобнял Уну за плечи, стараясь не пачкать, предложил ей оставшуюся трубочку, пожал плечами после отказа и зажевал второй «рог» сам. Из любопытства Ратис тыкнул в странную краску пальцем и принюхался, но лизнуть побрезговал – это была обычная патока; кажется, ягодная.

Так Лларен на день стал «сладким дреморой», а Кериан больше не писал с натуры и вообще завязал с батальными сценами. Как бы ни было приятно мусолить матчасть, на сцене усилия едва проглядывались, да и финансирование на такое действо пришлось бы разве что из своего кармана выделить и приглашать Ратиса с Ллареном исполнять роли лично: никто бы не повторил этот дивный трюк с отрезанием рогов.

Впрочем, ходили слухи об одной экспериментальной пьесе в другом театре, где невероятно харизматичный данмер так живо изобразил дремору, что некоторые зрители после представления побежали к Дозорным Стендарра, посчитав его настоящим. Однако как там было на самом деле – история умалчивает.