Текст книги "Кривая надежда (СИ)"

Автор книги: Tuyi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Самым первым «мужчиной» Кэсси был её папа, Скотт, улыбка которого ярким пятном впечаталась в память девочки так же стремительно, как и завертелась вся жизнь. Ей казалось, что последующий день неимоверно медленно сменял предыдущий, но Муравей будто из микроскопа смотрел на бушевавший мир – неумолимый ураган беспощадно швырял тайминг так, как только ему взбредёт.

Кэсси была тем самым ребёнком, чьи блестящие глазки могли заставить любого плясать под маленькую свирель детских желаний и совершать такую дичь, какую только она захочет. Было в ней что-то особенное, чего не было во всех однозначно – взрослая проницательность и вдумчивость, логичность, делавшая её глупенькое личико на долю важнее.

И Скотт со всем ужасом ощущения времени видел, как стремительно опускалось дно в тёмных глазках, как кривые зубки становились чуточку ровнее и как слово за словом строились предложения. Лэнг не был примерным папочкой, но для Кэсси он был настоящим Богом, «самой лучшей бабушкой» и кем только ещё! И хоть её окружала «новая семья» – мама и её другой муж, любовь маленького сердечка целиком принадлежала одному из самых нелепых и мизерных (несмотря на то, что тот мог растянуться на двадцать метров) созданий – Скотту.

Мужчина зачастую себя корил, мол, «а если бы всё было по-другому…» А что? Да, он бы стал примерным семьянином, приходил с работы часов в шесть, игрался с детьми на лужайке, а после засыпал с любимой под шелест листьев из открытого окна. Но это сделало бы его другим, не было бы того Скотта, который сам ещё в душе слыл ребёнком, который с дурацкой самоотверженностью прыгал во все миниатюры и обожал фокусы.

Кэсси росла среди любви и вседозволенности, особенно со стороны родного папы, поэтому очевидно бы было упомянуть, что та стала избалованной девицей. Но в меру. А обычно именно у таких появляется множество друзей-пустышек, которые по сути липнут лишь из-за благосостояния. Да, здесь они были. Но все они меркли по сравнению с новым другом, которого через силу приволок Лэнг на седьмой день рождения дочери.

В тот день Питер Паркер жёстко провинился на задании, поэтому ему срочно нужно было, как сказал Скотт, отпустить себя во все тяжкие. Однако парню ещё не было и шестнадцати, чтобы утопить совесть в алкоголе, но ему было достаточно, чтобы распивать апельсиновый сок и газировку.

– Ты когда-нибудь вообще был на Днях Рождениях? – Немного не вовремя спросил Скотт у раскрасневшегося Паркера. Красные воздушные шары лишь подчёркивали его помидористость лица, в которых он рассчитывал затеряться от смущения.

– Вообще-то нет, сэр…

– Да брось, парень, какой я тебе сэр! – За дверью уже послышались громкие шаги. – Насекомое – насекомого, сечёшь?

Внутри оказалось шумно, отовсюду слышались детские писки-визги и звуки хлопушек. Двумя словами – царил хаос.

Внезапно из-за угла на молодых людей побежал ребёнок в маске динозавра. Скотт нагнулся, чтобы схватить девочку на руки, а после скинуть страшную рожицу какого-то Рекса. Кэсси, а это оказалась именно она, мгновенно повисла на шее отца, задорно хохоча и размахивая ручками.

– Па, подарок…? – Невинные глазки стрельнули за широкую спину, не заметив Питера. Или просто не обращая пока что на него внимания. Сам парень с явным дискомфортом рассматривал торжество.

– Ах… Да! С Днём Рождения, мышка! – В руке Скотта появился плюшевый мишка, но… Лицо его было обезображено, живот распорот, а глаз отваливался. Питер подумал, что это провал, но звонкое восклицание со стороны ребёнка совсем его выбило из колеи.

– Он такой страшный!!! И самый лучший!!! – Кэсси вновь прижалась к отцу, в этот раз заметив взгляд Паркера на себе. – Ой, а это кто?

– Кхэм, позвольте представить, Питер Паркер, товарищ с работы.

Питер улыбнулся настолько искренне, насколько только мог. И впервые их столкновение «лоб-в-лоб» произошло в День Рождения Кэсси, когда Паркер протянул девочке пять красных шаров.

– Они похожи на кровь, жуть! – Кэсси была явно впечатлена. – Спасибо…

Но тут же благодарная мордашка сменилась на хитрую мордочку, будто действительно мышка что-то задумала. Наклонившись ближе к Скотту, девочка начала шептать на ухо:

– А он один из… Ну? – Скотт кивнул, но тут же состроил гримасу, полную серьёзности и секретности.

– Только тс-с-с!

Если Кэсси посвящали в такие дела, то она действительно обещалась никому и никогда не говорить об этом, не только лишь потому, что это делало её до безумия деловой хранительницей секретов.

У Кэсси вообще-то было много друзей, но таких «взрослых», как Питер, – вообще нет, поэтому она просто считала своим долгом показать парню свою розовую комнату, о чём и сообщила отцу. Тот, пущей ревнивости ради, покорчил саму отрицательность, но позже всё-таки пустил удивлённого Паркера с дочкой.

– Вообще-то я ненавижу розовый, – шептала девочка в полумраке, – но это – наше прикрытие от мамы. Никому не говори!

– Обещаю, Кэсси.

Маленькая мечтательница показывала Пауку бесчисленные книжки с рисунками, любимых роботов и альбом с фотографиями из зоопарка. Именно тогда Питер заприметил широкое окно, форточку которого не составило бы большого труда открыть.

– Папочка сказал, что ты – Паук. Должно быть, ты кусаешься так больно-больно! А-а-а! – И она его укусила, по-настоящему укусила своими кривыми зубками чуть выше ладони, оставив довольно глубокий след на коже вздрогнувшего Паркера.

– Э…

– Я теперь тоже паук?

И Питеру не оставалось ничего, кроме как кивнуть и потрепать девчушку по голове. Он вообще-то и в школе не мог с девчонками ладить, а тут такая юная мисс лезла к нему в друзья.

– Нет! Нет! Я теперь злющий комар! Или жук!

– Да ты самый настоящий вампир! Всю кровь мою выпила…

В тот момент Кэсси с такой невероятной серьёзностью повернулась к Питеру, с какой только мог позволить ей её возраст.

– Разве ты не знаешь?! Вампиры – это так скучно!

Расхохотавшись, Питер тогда почувствовал, как груз ответственности на мгновение покинул его, не так сильно тянул вновь своими вязкими щупальцами бродить по улочкам и раздавать всем пыльцу справедливости.

***

Кэсси всегда носила в школу что-то перекусить, и в двойном размере. Лэнг не славилась чрезмерной щедростью, но новоиспечённому другу никогда не отказывала.

– Хэй, Кэсси, поделишься? – Спросил Паркер, задорно подсаживаясь к подруге. Но в следующую секунду что-то неприятно щёлкнуло.

Девочка откусила от обоих яблок, серьёзно сощурившись.

Питер успел прокрутить кучу вариантов в голове. За что он мог провиниться? Кто её обидел? Он обидел? Можно ли у девчонок спрашивать… такое? Может быть это чужие…

– Я проверила, вот, держи, это слаще.

Через мгновение Питер сжимал в ладони красное яблочко с кривым укусом и, казалось, собственное сердце, которое билось беспорядочно быстро.

Паук и Питер были двумя частями одного целого, но у Паркера создавалось впечатление, что Кэсси всегда любила больше «супергеройскую» его часть. Она с упоением коллекционировала газетные статьи о небольших подвигах Паука, расклеивала их над кроватью и тщательно датировала в блокноте с динозаврами. Вообще за пару лет их знакомства у младшей Лэнг сформировался некий культ поклонения альтер-эгу Питера. Она попросту не могла разговаривать с ним ни о чём, кроме как полётах и спасениях, паутине и всяких технологиях.

Скотт напыщенно ревновал дочку, но в душе полагался на парня, надеясь на его силы защитить дочь в «случае чего». Этот случай по всем законам жанра мог наступить неожиданно, и Муравья попросту не оказаться рядом.

Зачастую Паркер был вынужден торчать дома с Кэсси, проверяя её уроки и выслушивая очередную болтовню о динозаврах и чудиках. Но всё это продолжалось ровно до того момента, как у младшей Лэнг не всплывало желание подурачиться или поесть.

У Питера не было отца, но за пять лет появился надёжный брат-насекомое в лице Скотта, а вместе с ним и ответственность за Кэсси.

Укладывать подросшую девочку спать было странно, но он всё так же по традиции собирал её выпадавшие зубы под подушкой и «относил» к зубной фее в мусорку. Хотя один он сохранил, забросив тот на полку всяких ценностей, большая часть которых представляла фигурки героев из «Звёздных войн».

Когда Кэсси было тринадцать, то Питер впервые посмотрел на неё, как на девушку, худую и невысокую, но хрупкую и довольно симпатичную для своего небольшого возраста. В маске и с высоты зданий он отслеживал её по дороге домой, а после выслушивал её возмущения, заключая ту в крепкие объятия. И когда Кэсси доверчиво прижималась к нему, то Паркер задумывался: «А правда ли это дружба?»

Когда Кэсси было четырнадцать, то Питер впервые взял её с собой в полёт, самый настоящий полёт над крышами. Она не кричала и не пугалась, лишь с интересом рассматривала огни под их ногами и изредка пыталась пошалить, делая вид, будто падает. Паркер переживал за неё и поэтому, естественно, каждый раз ловил её за потные ладони.

Когда Кэсси было пятнадцать, то Питер впервые ощутил, что такое ревность, когда к его девочке приставал какой-то зализанный парень из старшей школы. Лэнг была хороша собой, но эту красоту было дозволено видеть в её улыбке только ему. Призрачными воспоминаниями всплывали в голове образы Лиз Аллен и Флеша Томпсона, но Паук скидывал это наваждение взмахом ладони.

Когда Кэсси было шестнадцать, то Питер впервые увидел её слёзы. Девушка ворвалась к нему в съёмную квартиру, уткнувшись ледяным носом в шею. Была зима, но щёки её были красными не из-за холода.

– Он меня бросил, Питер.

– Он подонок.

– Знаешь, он… Я отказалась его целовать. Не хочу, чтобы это было с ним. Можно…?

Когда Кэсси было шестнадцать, то Питер впервые увидел слёзы во время поцелуя, горького и неумелого. Он не слыл героем-любовником, но подобная близость показалась ему чем-то неправильным. Оттолкнув её единожды, Паркер, казалось, оттолкнул её навсегда. Если бы он только знал…

Когда Кэсси было семнадцать, то Питер впервые оказался на чужой планете, встретил инопланетян и… Испарился, растворился в воздухе, как одуванчик.

Вся семья Кэсси превратилась в пыль на её же глазах. И никто не ответил, никто не появился ни на следующий день, ни через день, ни после.

А она жила. Осталась одна среди этого огромного мира и хаоса, что плотным коконом накрыл вселенную.

Чтобы через пять лет получить надежду.