Текст книги "Роджерс. Туда и обратно (СИ)"

Автор книги: TsissiBlack

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Нет, сэр, – взяв себя в руки, довольно нагло отозвался Роджерс. – Мисс, может, Капитан вам поможет? – тоном засранца, отлично знакомым Броку, невинно предложил он. Брок мысленно пообещал это ему припомнить.

– Миссис, – надменно поправила его Кетти и одернула юбку, задравшуюся, видимо, в пылу погони. – Все в порядке, капитан Роджерс. Я могу идти?

– Идите. А вас, Рамлоу, я попрошу остаться.

– Есть, сэр, – отозвался Роджерс, но, дождавшись пока Кетти Бэлл удалится, ухмыльнулся.

– Задираешь юбки сослуживцев?

– Сослуживиц. Но сослуживцы предпочтительнее. Есть идем?

Роджерс оглядел его с ног до головы, и Брока от этого взгляда окатило предвкушением.

– А ты как, в состоянии съесть положенные тысячи калорий?

– Хочешь мне аппетит разогнать?

– Ну у меня только что хм… свидание сорвалось. Должен же я компенсировать подручными средствами.

Броку давно пора было перестать поражаться его наглости, но пока никак не выходило: на службе и дома это были два разных человека.

Ланч они в результате чуть не пропустили – Роджерс, ничего не делая наполовину, слишком увлекся отладкой чувствительности собственной ледяной туши, и в кафетерий пришлось почти бежать.

Брок слишком увяз в этом. Оказалось, что к совместным пробуждениям и комфортному в быту Роджерсу просто привыкнуть. И завтракать, никуда не торопясь, потому что от дома Роджерса до базы пятнадцать минут на машине, и возвращаться вместе. И вечерами пытаться подпоить Роджерса вином, и говорить, говорить с ним, наблюдая, как блестят его глаза, и представлять, что каждый вдруг оказался в своем теле, но это ничего не изменило.

Брока осенило вдруг – он и не хочет ничего менять. Не видит ничего плохого в том, чтобы его по-прежнему воспринимали с Роджерсом одним куском те, кто был в курсе и сплетничали об их скоропалительном романе, и те, кто все еще нет.

Брок научился есть как не в себя и бережно обращаться с хрупкими окружающими, метать щит так, что тот глубоко врезался в стену, фотографироваться с роджеровским выражением лица и говорить женщинам “мэм”. Он даже почти перестал резать пальцы и ломать вещи, но хуже всего было то, что он теперь знал, как это все может быть, он жил в этом, увидел другого человека с изнанки, оказавшейся неожиданно яркой и забавной, обнаружил там чувство юмора, своеобразный взгляд на жизнь, странные увлечения – много всего. И понятия не имел, как теперь жить, тогда, после, когда все вернется на круги своя.

О том, что он застрял в теле Роджерса навечно думать не хотелось – его устраивало свое собственное, любовно созданное единолично, тяжким трудом, диетой, упражнениями и упрямством.

Переселиться в Роджерса было все равно что из теплого, лично построенного, оборудованного дома мечты переселиться в Букингемский дворец с чаем по часам и кучей условностей. Для кого другого это может и сработало бы, но Брок любил свое тело и хотел его назад, благо, Роджерс держал слово и не наел ни единого грамма.

Он теперь думал о Роджерсе иначе, да что там, уже тот факт, что он вообще стал занимать в мыслях Брока столько места, было плохим признаком, и совершенно неясно было, как из этого выбираться.

И надо ли.

– Я хочу зефир, – сказал вдруг Роджерс, отвлекая его от дороги – они ехали домой, и даже вовремя. – У меня дефицит калорий, и я хочу зефир, – он показал Броку программу подсчета сожранного, установленную на телефон, и Брок вдруг подумал, что все это зашло так далеко, как только могло зайти и, что бы ни случилось в дальнейшем, лично для него рыпаться и пытаться соскочить поздновато.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился он. – Зарулим в супермаркет.

– Вот так просто? – прищурился Роджерс, который наверняка намухлевал с программулиной и ожидал нудного пересчета калорий. – Никакого “после тренировки”. Или “четвертинку и только понюхать”?

– В жизни, Роджерс, иногда нужно просто заткнуться и съесть пончик.

Он посмотрел на Брока так, будто вот только что понял все про него, без слов и нудных объяснений и стало понятно, почему люди вообще заводят отношения – чтобы рядом был тот, с кем иногда слова не нужны в принципе.

– Добрый вечер, мисс Джонс, – Роджерс приветливо помахал зефиром, и Брок закатил глаза. – Как дела у Энн?

Зачем он это делал, перестало быть для Брока загадкой уже на следующий день переезда к Роджерсу.

– Так Энн замуж выходит, – с едва заметным оттенком превосходства ответила старая перечница. – Так Стива твоего и не дождалась.

Роджерс изобразил на лице смесь огорчения и радости, и Броку показалось на мгновение, что он прямо заявит о причине такого интереса к судьбе Энн, счастливо избежавшей незавидной участи жены национального достояния. Но тот играл тоньше:

– Приходите к нам на чай. Часам, скажем, к семи?

Старушка что-то невнятно ему пообещала и скрылась в доме.

– Так бы и сказал, что зефира тебе мало и “съешь пончик” ты воспринял буквально.

– Мисс Джонс сама печет те пироги, – без тени раскаяния заметил Роджерс (он вообще редко – никогда? – испытывал чувство вины, и это для Брока в свое время стало открытием). – Неужели ты до сих пор не оценил ее талант?

– Что я оценил, так это твой талант поворачивать все по-своему, хоть потоп, хоть зомби апокалипсис.

Роджерс подошел ближе, положил руки Броку на плечи и сказал с той звериной серьезностью, с которой излагал параметры миссии:

– Никому не говори. Это засекреченная информация. Мне придется тебя убить.

Брок заржал раньше, чем тот успел договорить, и через секунду они уже целовались как сумасшедшие, успев нагулять аппетит аккурат к семи часам.

Мисс Джонс действительно пекла потрясающие пироги, и Брок, засыпая и чувствуя навалившегося сверху Роджерса, подумал, что неплохо бы позвать ее к ним экономкой, когда все вернется на свои места и угроза очутиться в раскормленном Роджерсом теле минет окончательно.

Удивиться этим мыслям он не успел: Роджерс умел сжигать калории так, что после этого не всегда оставались силы душ принять, не то что удивляться глупым мыслям о совместном будущем.

***

Проснулся Брок от того, что дышать под Роджерсом стало невозможно, хотя до этого он легко поднимал его, делая вдох, и никому из них такая поза сна не доставляла неудобств. И вот сейчас он даже шевельнуться не мог – будто бетонной плитой придавило.

– Слезь, – прохрипел он, пытаясь опереться на затекшую руку и скинуть Роджерса с себя. Задницей ощущался утренний стояк Роджерса, но, откровенно говоря, сейчас этот факт не производил на Брока должного впечатления. – Род… жерс.

– Мгм. Что? – Роджерс потерся стояком о Брока и потоптался на нем, как десятикилограммовый кот, пытающийся улечься на носовом платке. – Какой ты горячий.

Брок наконец столкнул его с себя и огляделся. В нос и в уши будто засунули вату – он даже тиканья часов на первом этаже не слышал. Задница ощущалась приятно растянутой, хотя – пришла следом мысль – это он вчера был сверху. К обоюдному удовольст…

– Вернулось, – сказал Роджерс, и Брок понял, что тот звучит знакомо, но неправильно. Он посмотрел на свои смуглые ладони, потер уютную поросль на груди и выдохнул:

– Слава яйцам.

– Кстати о них, – Роджерс оттянул вниз свой монстрочлен и многообещающе ухмыльнулся. “Улыбка засранца” его родному лицу шла несоизмеримо больше. От вида этих полных губ, которые он теперь мог поцеловать по-настоящему, не глядя в зеркало, не представляя, что все по-настоящему, задница с предвкушением сжалась.

– Отсоси мне, – хрипло попросил Брок. – Господи, хочу увидеть, как ты сосешь. Вот этим своим ртом.

– То есть твой рот тебя не устраивал, – Роджерс, явно красуясь, потянулся всем своим охуенным телом, а потом выверенно-аккуратно навалился сверху (у Брока в его теле никогда так не получалось) и поцеловал.

Господи, Брок забыл, насколько вкусным может быть другой человек. Не то чтобы в теле Роджерса у него в последнее время были проблемы с распознаванием вкуса – чертова защитная пленка просто не успевала нарасти – они с Роджерсом постоянно (и активно!) использовали его тело по назначению, – но в своем теле все, кроме звуков, ощущалось острее. Он всегда был чувствительным, но сейчас, на контрасте, после месяцев в теле Роджерса, которое нереально трудно было раскачать, он просто плавился от одной мысли о губах Роджерса на своем члене.

– Хорошо, – жарко выдохнул Роджерс, прикрывая глаза. – Господи, мне в своем теле в жизни так хорошо не было. Ты ничего тут не забыл?

– Смазку. В твоей великолепной жопе.

Роджерс, судя по ощущениям, поджал булки, пытаясь определить, наебывают его или нет. Эта его манера доверять, но проверять Брока очень веселила.

– Пролет, – усмехнулся тот, определив, видимо, что смазка таки осталась в тумбочке. – Придется этой заднице снова принимать удар на себя.

Брок даже придумал, что ему ответить об ударах, в рифму и почти прилично, но Роджерс ужом скользнул вниз и взял член Брока в рот. Идеально выверенным, длинным движением, так что все мысли из головы выдуло.

Что ж, Роджерс теперь знал тело Брока лучше, чем он сам. Потому что как он догадался, что от вылизывания задницы Брок просто теряет даже минимальную способность соображать.

О да, он тоже доводил Роджерса до невменяемости и теперь огребал обратку: влажные, упорные движения языка, будто ленивые, но выверенные до мельчайшей детали; касания крупных пальцев ровно там, где нужно, пухлые розовые губы, растянутые вокруг члена, упругая, сочная теснота рта.

Не нужно было притворяться – Роджерс знал его как облупленного. Не надо было доказывать, что ты самец, и меряться членами. Можно было расслабиться в знакомых руках и кайфануть.

Когда Роджерс толкнулся в него одной головкой: дразняще, медленно, – Брок уже почти орал.

– Давай, давай же, детка.

– Будто я не знаю, чего ты хочешь, – в ухо ему произнес Роджерс и принялся его трахать: неглубоко, почти нежно, дразня чувствительный вход. Он наверное мог так часами, но сердечный приступ не входил в планы Брока, поэтому он прихватил его за загривок ладонью, так, как сам очень любил, и сжал пальцами сосок, выкручивая его чувствительность на максимум.

Роджерс сладко, коротко ахнул, по его тяжелому телу прошла крупная дрожь, и он со стоном зачастил, все так же неглубоко входя. Брока выгибало под ним, но кончить он пока не мог – балансировал на самом краю, мучительно, почти больно. Это было охрененно.

– Горячий, – заполошно прошептал Роджерс: распаленный, с залитыми румянцем щеками. Прекрасный – понял вдруг Брок. – Всегда такой…

Брока накрыло от ощущения нужности, какого-то восторга, идущего от обычно сдержанного Роджерса, и он потерялся в этом, на мгновение ощутил себя ими обоими, был будто одним человеком, разделенным надвое – странное, новое, очень личное ощущение, самое странное за всю, пожалуй жизнь, и от этого стало вдруг так хорошо, будто он снова вернулся из долбаной пустыни домой. Вернулся, хотя шансов было исчезающе мало.

– Я – тебя, – еле ворочая языком, произнес Брок, когда Роджерс, отстрелявшись, улегся на него и замер, уютно дыша в шею. Как хорошо-то, господи. Неужели может быть так хорошо?

– А то, – отозвался Роджерс, щекотно фыркнув. – Как только силенок накопишь.

– Ты на “слабо” меня берешь, что ли, жопа ненасытная?

– По себе судишь? – Роджерс чувствительно толкнулся в него, снова твердый. – Потому что я могу так весь день.

– Я знаю, знаю, – выдохнул Брок, снова заводясь с полоборота. – На спину, детка.

Роджерс, хмыкнув, легко перевернул их обоих, оставшись внутри. Броку захотелось позволить ему продолжить, и в то же время – самому взять его, точно зная, как сделать так, чтобы эта ледяная глыба орала в голос и требовала еще.

– Я – тебя, – повторил Брок, целуя (почти кусая) Роджерса.

– Жду с нетерпением, – Роджерс раскинулся под ним, и когда Брок соскользнул с члена, со смаком потянулся.

От вида его крепких длинных ног, от его запаха, который снова ощущался чужим, хоть и знакомым до мельчайшего оттенка, от сладостного предвкушения удовольствия возбуждение накатило с новой силой.

Брок провел ладонями по нежной коже внутренней части бедер, дурея от покорности, с которой Роджерс раздвинул ноги, от вида тяжелого члена и крупной мошонки.

– Хочу вылизать тебя, детка, – признался Брок. – Блядский боже, как я хочу тебя. Вот так, а не видя перед собой… себя.

– Сочувствую твоему горю, – Роджерс старался выглядеть серьезным, но у него не особо выходило. – И, честно говоря, ничего не имею против.

Будто он когда-то имел что-то против.

Боже, Брок чувствовал себя так, будто ему месяц не давали. Весь Роджерс – голый и готовый к траху – лежал под ним. И ухмылялся. Правда, ровно до того момента, как Брок, куснув его за губу, с четко выверенной силой сжал соски. Розовые, моментально затвердевшие бугорки, чуть припухшие, сладкие, они наверное будут сниться Броку, когда все закончится. Но здесь и сейчас у него для них есть лучшее применение.

– Ч-черт! – для людей, считавших, что Роджерс не выражается, у Брока были плохие новости. – Сильнее.

Роджерс с явным трудом выпустил плечи Брока и ухватился за изголовье кровати.

– Продолжай просить, детка, мне нравится.

Остроумно ответить Роджерс не смог – Брок обвел языком его соски – медленно, сначала один, а потом другой – и снова выкрутил их пальцами, наблюдая, как дергается красивый ровный член, пачкая смазкой идеальный живот.

Как он тащился от него, господи. От всего Роджерса целиком и от некоторых частей его тела в частности. Он был вкусным. Весь, от крепкой горячей шеи до бархатистых яичек и шелковых с изнанки бедер. Ниже Брок пока не проверял.

Роджерс стонал так умопомрачительно, что кончить можно было только от этого: от рваных, чуть заглушенных плечом стонов и вида порозовевшей молочной кожи.

Когда Брок сунул сразу два пальца в его тщательно вылизанную розовую задницу, Роджерс издал потрясающий звук: что-то мурлычуще-нежное, беспомощное и в то же время требовательное, что у Брока на мгновение потемнело перед глазами. Не финишировать прямо так, с пальцами в охуенно тесной, жаждущей члена заднице было нечеловечески трудно, но Брок удержался на самом краю.

– Давай же, давай, – Роджерс обхватил его ногами, которыми наверняка мог раскрошить бетонный столб, и потянул на себя. Брока заводила его сила, тщательно контролируемая даже теперь, временная податливая покорность, проклюнувшаяся чувственная жадность, с которой он тянул его на себя.

Брока заводил он весь: разгоряченный, выглядящий почти смущенным, и в то же время – открытый на том самом очень личном уровне.

Господи, это было охуенно. Да, и с этой стороны тоже. Роджерс тихо, маятно выдыхал, отчего его охуенные сиськи с вершинками розовых сосков рельефно проступали под тронутой румянцем кожей. А Брок старался не кончить, едва коснувшись членом его вылизанного, блестевшего от смазки входа.

Рот Роджерса приобрел форму идеальной буквы “О”, когда Брок протиснулся достаточно, чтобы надавить на обнаруженную опытным путем простату.

– Боже, – простонал Роджерс, а потом прижал колени к груди, раскрываясь до предела, алея скулами и терзая несчастное изголовье. А заодно и Брока, потому что он не мог не смотреть вниз, туда, где его член почти до боли обхватывало горячей теснотой, не мог не касаться растянутых вокруг члена мышц, и еще много всяких “не”, из которых Роджерс, казалось, состоял целиком.

В Роджерса невозможно было не влипнуть, но в момент, когда он двинулся навстречу, уперевшись розовыми пятками в матрас, Брок запретил себе думать о том, что будет потом. У него было здесь и сейчас.

– Обожаю твои сиськи, – признался Брок, обхватывая их ладонями и едва не давясь от жадности. Роджерс снова сжал его ногами и, подавшись навстречу, насадился до упора, облизал губы и уточнил:

– Только их?

Броку было что на это ответить, но Роджерс так сладко сжимался на члене, глядя из-под опущенных ресниц, что слова застряли в горле. До поры.

Брок смог. Заставил любовника кричать от кайфа и кончить одной задницей, трогательно прижимая колени к груди и пачкая спермой идеальные сиськи. С самого Брока семь потов сошло, поэтому он просто упал мордой в эти самые сиськи и ненадолго умер – настолько круто это было, будто на пределе человеческих сил.

Он бы задремал прямо так, удобно устроившись сверху, но у Роджерса взвыл будильник – новый день неумолимо наступал и, откровенно говоря, в жизни было дофига менее приятных, но более насущных дел, чем секс. Даже с таким желанным любовником, как Роджерс.

– Не пойдем никуда, – решил вдруг тот, в который раз удивляя Брока и накидывая на них обоих одеяло. – Даже в душ. Напишу Брюсу, что обратный обмен дался нам нелегко.

Он потянулся за телефоном, и Брок в блаженстве закрыл глаза – еще хоть пару часов, он же был хорошим, правда?

***

Их не трогали до обеда, а потом началось: ощупывания, тыкания зондами во все условно-доступные места, множество распечаток, голограмм и проекций, тесты, хмуро-удивленные лица научников вокруг.

– Как далеко вы… – Беннер подкручивал какие-то диаграммы на прозрачном экране и почти не смотрел на них с Роджерсом, но вопрос видимо был действительно важным, а потому он все-таки глянул на Роджерса поверх очков, прежде чем продолжить: – Что вы делали, когда это произошло?

– Спали, – невозмутимо ответил Роджерс и даже не соврал.

Беннер вздохнул и продолжил задавать наводящие вопросы:

– На каком расстоянии вы были друг от друга? Прости, я понятия не имею о планировке твоего дома, а потому прикинуть хотя бы примерно расстояние между спальнями…

– На нулевом, – так же невозмутимо ответил Роджерс, и Старк, как раз ворвавшийся в лабораторию, аж забыл поздороваться в своей обычной манере.

– Можно… точнее? – спросил Беннер.

– Брюс, – с выражением лица “я понятия не имею, как это прозвучало” ответил Роджерс. – Кто из нас математик? В моей системе координат ноль – это ноль.

– Вы э…

– Я в теле Рамлоу лежал на его… на своей спине. Сверху, – зачем-то уточнил Роджерс.

– А одежда на вас была? – жадно спросил Старк. – Ну просто вдруг ты – не знаю – по ночам мерзнешь?

– Не было, – ответил Роджерс все с тем же выражением лица, знакомым любому бойцу по совместным с Капитаном миссиям.

Брок наконец-то удостоился взгляда Старка.

– Неожиданно, – наконец, заключил тот. – Но предлагаю обсудить животрепещущие подробности грехопадения последнего оплота нравств…

Брок, наверное, все-таки фыркнул, потому что Старк замолчал на полуслове, а Роджерс скроил лицо “Капитан Америка осуждает тебя, сынок” и “Я был с тобой в разведке в последний раз, Родина тебя не забудет”.

– О-окей, – протянул Старк. – Графики.

Через полчаса стало ясно, что по-прежнему ничего не ясно, и они с Роджерсом сбежали в разгар жаркого спора на каком-то новом тарабарском языке, вспыхнувшем в лаборатории.

– Предприняли тактическое отступление для перегруппировки сил, – поправил его Роджерс, отряхивая ладони – дверь черного хода неизвестно куда открылась весьма неохотно. – Я голодный, кстати. Знаешь, – он быстро коснулся губами губ Брока, схватил его за руку и поволок куда-то в темноту недр здания, – это удивительно – быть просто голодным. Просто хотеть жрать. Это, не побоюсь громкого слова, прекрасно.

– Я не взял штурмовую снарягу и без нее прыгать с двадцатого этажа отказываюсь, – предупредил Брок. Роджерс в полутьме ухмыльнулся в своей обычной манере “я засранец, но только т-с-с, иначе мне придется тебя убить” и заверил:

– Тебе не придется. Верь в своего капитана, детка.

И Брок поверил.

Через полчаса они уже сидели в неплохой пиццерии в трех кварталах от лаборатории и игнорировали телефонные звонки.

Еще один прекрасный день подходил к концу.

***

– Нам нужно купить ананас, – наутро нелогично предложил Роджерс, якобы не замечая сумку с вещами у ног Брока и продолжая невозмутимо пить кофе. Они провели вместе – очень продуктивно провели – ночь с пятницы на воскресенье, и завтра Броку нужно было быть на службе к восьми. Вне зависимости от. Нужно было выспаться, купить продуктов на неделю, отдраить квартиру, но вместо этого он не нашел ничего лучше, чем спросить:

– Зачем? – стараясь не очень цепляться за это “нам”. Они с Роджерсом о “нас” не говорили, и Брок думал, что все понятно. Побаловались и хватит. Проблемы, вынуждавшей их жить вместе, больше нет. Они даже пароли на телефонах перенастроили под новые реалии.

– Я хочу испечь пиццу, – ответил Роджерс, и если бы Брок знал его немного хуже, то решил бы, что это просто разговор. Попытка сгладить неловкость между случайными людьми, попавшими в сложную ситуацию. – Курица-ананас. Твоя любимая, что скажешь?

– Скажу, что в пиццу идут консервированные ананасы. Такие, знаешь, из банки.

Роджерс скептически вздернул бровь, будто всю жизнь только тем и занимался, что пек пиццы со свежими ананасами, а потом пришел Брок и принялся учить его жизни.

– Да ну, – протянул главный засранец в жизни Брока. – Скажешь тоже. Но я готов поверить результатам эксперимента. Так что, Брок, НАМ нужно купить ананас? Чтобы испечь ТВОЮ любимую пиццу?

Если бы он знал Роджерса хоть немного хуже, он бы сел напротив и принялся выяснять отношения. Но дело в том, что он знал его достаточно хорошо, чтобы отнести сумку обратно в спальню, быстро разложить вещи по местам и спуститься обратно к ухмыляющемуся Роджерсу.

– Ананасы должны быть консервированными. Я настаиваю.

Роджерс… Стив вдруг улыбнулся совсем иначе: открыто и почти нежно, допил кофе и ответил:

– Тебе виднее. Я вообще люблю лазанью.

Брок достал с холодильника узкий длинный блокнот, еще чудом не изрисованный Роджерсом, и принялся писать список, думая о том, что мать была права, когда сказала, что с важными, со “своими” слова иногда не нужны. Между “своими” часто все понятно и без них.

Роджерс улыбался, подперев голову ладонью, и от его улыбки у Брока внутри становилось тепло-тепло.

И даже ебаные бабочки летали.

_____________

Кольт – револьвер. 6-8 пуль. Глок 36 – шесть пуль, Глок 37 – десять. Но есть модификации и с тридцатью тремя зарядами.