Текст книги "Роджерс. Туда и обратно (СИ)"

Автор книги: TsissiBlack

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

“Наслаждайтесь, – сказал Старк на прощание и, обойдя Брока по кругу, сфоткал его задницу. – Когда еще выпадет возможность так развлечься. Эх, не меня в Роджерса засунуло. Я бы… – он сделал не вполне приличный жест руками и ухмыльнулся. – Вообще бы не спал. Роджерс, ты можешь не спать? Да я бы с твоей памятью и своим складом ума… “

Дальше шли какие-то уж совсем неприличные фантазии. Что-то там о холодном синтезе и нейтрино – Брок не вникал. Но Роджерс справедливо напомнил Старку, что в новом теле тот не влез бы в костюм, и дискуссия прекратилась.

– Это все? – грустно спросил Роджерс, глядя в тарелку.

– Это все, если без тренировки.

Потому что двух стейков и горы салата на ночь более чем достаточно – вот что.

– А если с тренировкой? – тут же спросил Роджерс, отрезал кусок мяса, отправил его в рот и застонал, как порнозвезда на кастинге.

– Вот после тренировки и поговорим, – ему с адским метаболизмом Роджерса мясо не канало – себе он сварганил спагетти с креветками в сливочном соусе и, наверное, даже кайфанул бы под белое вино, если бы не чертовы рецепторы, с которыми он и подошву бы сжевал, поперчив и посыпав специями.

Хотя нет. Какой-то вкус он все-таки ощущал. Будто его рот изнутри был обтянут тонкой пленкой, задерживающей шестьдесят процентов вкуса. Брок, привыкший к ста процентам, воспринимал это как предательство, особенно с учетом того, сколько ему приходилось есть, чтобы живот хоть иногда переставал урчать от голода.

– Как ты так живешь? – единственным плюсом вина была его температура, потому что оценить букет не было никакой возможности, и дальше переводить продукт было глупо. Роджерс хлебал Каберне, смакуя каждый глоток, и Брок вдруг подумал – а что если все так и останется? Ну не найдут ни Старк, ни остальные способа вернуть как было? Будет ли запредельная физическая сила и охуенная живучесть достойной компенсацией чертовой пленке во рту? И это кто его знает, какие еще баги у Роджерса в запасе.

И решил – нахуй. В быту толку от апгрейда никакого, а вот до конца жизни жрать картон и сдувать пылинки со светлейшего образа национального героя он не станет. Во всяком случае, добровольно.

– А ты? – спросил Роджерс, когда Брок и вопрос-то уже забыл. – Вот так, этим всем наружу?

– Чем? – не понял Брок.

Роджерс поболтал вином в бокале, посмотрел сквозь него на свет единственной горевшей над разделочным столом лампы и прищурился.

– Нервами, – со странной интонацией ответил он. – Будто, знаешь… – он даже пальцами щелкнул, подбирая слово, – без защитной пленки. Телефон без чехла.

– И ебля без резинки. Эй, – Брок наклонился к Роджерсу и, жадно вдохнув его запах, откинулся на спинку кресла. – Разве не так было задумано изначально?

Ему казалось, Роджерс не поймет. Но тот пристально смотрел на него, а потом кивнул, но не Броку, а будто своим мыслям.

– Наверное, ты прав. Когда я только очнулся здесь, мне действительно многие вещи казались искусственными. Будто люди начали дорожить вещами и себя, с одной стороны, не жалеть, подвергая постоянному стрессу, а с другой – оборачивать в несколько слоев этой пленки с пузырьками. Хочешь обнять и не чувствуешь ничего. Только пузырьки лопаются.

Брок в этот момент подумал, что никогда, по сути, не считал Кэпа человеком в общепринятом смысле слова. То есть даже мысленно не оставлял ему права на слабости и придурь. Даже на мысли о чем-то вроде ебаного смысла жизни и сомнения, если разобраться – тоже не оставлял права.

Поэтому он просто подошел и обнял его. Вжал лицом в живот, потрепал по волосам, а потом вдруг начал гладить – волосы были мягкими, потому что гель Роджерс презирал, чем страшно Брока злил. Брок вообще много злился, потому что да: нервами наружу – это про него.

– Захочешь пообниматься – обращайся, – чуть насмешливо предложил он.

Роджерс, фыркнув, оттолкнул его и принялся доедать второй стейк.

– Это сложно, – допив второй бокал вина, констатировал он. – Слишком много желаний.

– Зато как приятно им поддаваться, – поддразнил Брок, уже зная, что вечером опробует тело Роджерса в несуперсолдатских областях. – Рискнешь?

Роджерс улыбнулся как засранец и ничего не ответил.

Брок решил, что это “да”.

***

Суперслух был настоящим наказанием. Броку хотелось воткнуть в уши затычки, достающие до самого мозга, чтобы только не слышать этого всего: шороха шин по асфальту, тихого поскрипывания двери где-то на первом этаже, едва различимого шума воды в трубах и, сука, стонов Роджерса, пробивавшихся даже через три стены, две плотно закрытых двери. Они просачивались в мельчайшие щели и лились внутрь, заполняя до краев, будоража стылую кровь и заставляя мучиться, почти наяву ощущая прикосновения ладоней.

Роджерс будто дорвался до того, чего долго был лишен, хотя в его теле Брок не испытывал особых затруднений с добычей приятных ощущений: он ощущал сильнейшее возбуждение, душное, почти невыносимое. И невыносимым оно было оттого, что самоудовлетворение моментально сбивало его градус: хотелось прикосновений другого человека, который накрыл бы собой, дал почувствовать тепло своего тела.

Броку обычно было нескучно и одному. Бывали дни (и ночи) когда тащиться куда-то просто для того, чтобы сунуть член в чье-то предназначенное для этого отверстие, не было никаких сил. В таких случаях он не испытывал особого дискомфорта, справляясь своими силами. Сейчас же просто руки на члене было недостаточно. Во всяком случае, своей собственной. Он смотрел на свое идеальное отражение в огромной зеркальной двери шкафа, которую он специально повернул так, чтобы было видно кровать, и ощущал себя как голодный официант на чужом банкете. Есть хотелось неимоверно, но только то, что он не мог себе позволить. Простой сэндвич для бедных его не устраивал. Он даже голод не утолял.

Промучившись еще минут сорок и задолбавшись окончательно слушать сотни разномастных шорохов, Брок поднялся и пошел к Роджерсу.

Дверь в его спальню даже на замок закрыта не была, и Брок это воспринял как приглашение. Не из тех, что словами и через рот, конечно, но все-таки.

Роджерс обнаружился на кровати, и Брок даже залюбовался, хотя надеялся, что никто чужой никогда не увидит это со стороны. Ни призывного прогиба поясницы, ни прилипших ко лбу волос, ни влажной спины.

Ни двух пальцев в заднице и перевозбужденного, покрасневшего члена.

– Ч-ш-ш, тихо, тихо, – даже в дубовом в этом отношении теле Роджерса от этой картины Брока пробрало жаром до самого нутра. – Разреши мне. Вслух.

– Да, – Роджерс довольно осмысленно на него взглянул и облизал губы. – Да, я хочу.

Наверное, это было странно – гладить свое собственное тело и пробовать его на вкус. Брок закрыл глаза и представил, что это Роджерс – настоящий, живой, горячий Роджерс, который только что сказал ему “да”.

– У меня идея, – сказал Брок прямо в покрасневшее ухо полубессознательного от возбуждения Роджерса. – Пойдем со мной. Давай, небольшое усилие и мы в раю.

Его собственное тело показалось Броку легким, когда он рванул Роджерса на руки, горячего, распаленного. Тот дернулся освободиться, но преимущество в силе и скорости было на стороне Брока. Казалось, он оказался в отведенной ему комнате в три больших шага, повернул дверь зеркального шкафа к кровати, на которую усадил Роджерса.

– Я буду смотреть в зеркало и представлять, что каждый из нас на своем месте. Картинка будет – улет, обещаю.

Роджерс дышал открытым ртом и глаза его – глаза Брока – казались одним зрачком. Брок не знал, выглядел ли когда-то для кого-то – так. И захотел вдруг, чтобы нет. Чтобы никто, кроме Роджерса, никогда его таким не увидел.

Роджерс вдруг коснулся его губ кончиками пальцев.

– Так странно, – хрипло сказал он. – Видеть себя со стороны.

Брок изобразил на его неподатливом лице лучшую свою ухмылку и ответил:

– Давай будем откровенны: как ни поворачивай, а смотришь ты сейчас на меня.

Роджерс кивнул, а потом запрокинул голову, разводя ноги, и, стоило погладить чувствительную внутреннюю поверхность бедра, застонал. Брок знал его – свое – тело, как никто, а потому не спешил. Отчего-то захотелось довести до края, до тех самых умоляющих хрипов, до которых его самого никто так ни разу и не довел. Но Брок знал, что просто не старались.

Сосать свой член тоже было странно, но Брок смотрел в чертово зеркало и видел Роджерса на коленях, его растянутый вокруг члена розовый рот, твердую круглую жопу, отставленную назад, крупную ладонь на члене, опущенные длинные ресницы. И себя, запрокинувшего голову, с широко разведенными бедрами и ладонью на светловолосом затылке.

Боже, ни разу в жизни у него так не стояло. Даже не особо щедрое на ощущения тело Роджерса, казалось, готово было вот-вот вырваться из душного кокона, так, чтобы упаковочная пленка, в которую его завернули, при том самом эксперименте для лучшей сохранности, треснула, облезла неровными лохмотьями, как на змее – старая шкура.

Роджерс хрипло стонал, подавая бедрами, давил на затылок, пытался инстинктивно свести колени и от этого, казалось, возбуждался еще больше. От того, что Брок знает каждое его движение, отражаемое в большом зеркале, знает каждый нерв, помнит каждую реакцию.

Он был потрясающим, и Брок не мог не думать, что было бы, если бы они вдруг поменялись снова, в этот самый момент – продолжил бы Роджерс точно так же глубоко брать в глотку член? Дрочил бы себе? Мычал бы, глядя снизу вверх?

Блядский боже, он хотел бы это знать.

– Брок, Брок, господи…

Роджерс кончил, и Брок порадовался тому, насколько крепко приделана его суперсолдатская голова к суперсолдатскому же телу – любому другому он, забывшись, мог бы свернуть шею.

– Прости, – неискренне-томно попросил Роджерс, откинувшись на кровать и потянув Брока сверху. – Моя очередь.

Что ж, когда Роджерс до боли выкрутил его соски, послав тем самым по позвоночнику волну сладкой дрожи, Броку пришлось смириться с мыслью, что отмороженный Кэп тоже отлично знает, с какой стороны взяться за член, пусть и за свой собственный.

– Говори, если что, – выдохнул Роджерс ему в шею и снова сжал пальцами чертовы розовые бусины, от чего те припухли и стали болезненно чувствительными. – Вдруг я перестараюсь, – и провел по самым вершинам стоящих торчком сосков ладонью.

Когда он втянул их в рот – по очереди, медленно обводя языком, и покатал между подушечками пальцев, Брок взвыл.

Пожалуй, он понимал Роджерса, который боялся что-нибудь сломать любовникам, потому что ощущения были такими, будто с него содрали панцирь, вместе с кожей, и теперь каждое прикосновение ощущалось многократно усиленным.

По молодости Брок пробовал наркоту – так вот в теле Роджерса она была не нужна. Всего-то нужно было раскачать его до гиперчувствительности и постараться не скончаться от кайфа.

Брок стонал, не в силах заткнуться, кусал губы, но не мог остановиться – потрясающие звуки, которые он и сам был бы не прочь услышать, находясь в своем теле, бесконтрольно рвались изнутри сплошным потоком. Роджерс мял его, как глину – жестко, на самой грани с болью, идеально дозируя ощущения. Он действительно знал, что делал – Брок убедился в этом, когда Роджерс взял у него в рот и одновременно чувствительно надавил за яйцами. Под веками вспыхнуло красным, пришлось приложить усилия, чтобы не стиснуть любовника коленями и не сломать ему – себе! – ничего важного.

Входа он не касался. Брок не знал, почему, но собирался, если эта акция по доставлению друг другу удовольствия не была разовой, убедить его попробовать. Впрочем, когда Роджерс с оттягом хлопнул его ладонью по внутренней поверхности бедра, близко к паху, мыслей в голове не осталось: жгучее удовольствие, мучительно-острое затопило его с ног до головы. Тепло от разогретой хлопком кожи поползло вверх, мягко запульсировало в члене, и следующий хлопок выжал Брока досуха: он кончал остро и долго, почти мучительно, опасно балансируя на пике. Под пальцами затрещала простыня, но, к удивлению Брока, выдержала.

Он растекся по постели, с удивлением ощущая, что возбуждение, немного сбавив в интенсивности, никуда не делось.

– Ты многозарядный, что ли? – с трудом ворочая пересохшим языком, выговорил Брок.

– Даже не представляешь себе, насколько.

– Кольт или Глок?

Роджерс, хмыкнув, перевернул его на живот и прикусил плечо.

– Глок, – ответил он, но потом, тихо фыркнув, добавил: – Тридцать шестой. Максимум тридцать седьмой*.

Брок, прижавшись задницей к его снова колом стоящему члену, подумал, что даже для суперсолдата десять раз подряд – это многовато без дозаправки, и решил не напрягаться раньше времени.

Роджерс прижал его плотно, от шеи до щиколоток накрыл собой, Брок почувствовал это, несмотря на разницу в комплекции, и это было в кайф – соприкасаться так плотно, быть под кем-то, кому – понял вдруг Брок – доверяешь.

– Останови меня, если что-то будет для тебя слишком, – предупредил Роджерс и сжал зубы на загривке Брока. По спине продрало горячей дрожью, и пока Брок решал, нравится ему или нет, Роджерс потерся чуть колючей щекой между лопатками.

Ощущения были такими, будто вот-вот должно стать щекотно, но вместо этого он вдруг изогнулся, приподняв задницу, и на всякий случай ухватился за изголовье.

Кровать и правда оказалась крепкой: когда Роджерс хлопнул его по заднице, так, что в глазах потемнело и член дернулся, она выдержала. И ни разу даже не скрипнула, когда Брок, с пламенеющей от шлепков задницей, безжалостно сжатой ладонями Роджерса, кончил, едва задев членом простыню, и тут же понял, что насчет Глока Роджерс не пошутил: член падать и не собирался.

– Моя очередь, – едва отдышавшись, решил Брок и вжал лихорадочно блестевшего глазами Роджерса лицом в матрас. – Тоже говори, если что.

Роджерс вздрагивал, пока Брок гладил его по спине, опускаясь к пояснице, не позволяя поднять голову, наслаждаясь видом: Роджерс голодно крутил задом, зафиксированный и обманчиво беспомощный, возбужденный и горячий. Его шея потемнела даже сзади, и Брок с наслаждением поставил на ней засос, зная, как тот ощущается: отметину все время хочется потрогать, надавить на нее и, прикрыв глаза, почувствовать, как тепло становится в паху.

Роджерс хрипло, загнанно дышал, пока Брок, убрав руку с его затылка, погладил ягодицы, то сжимая их ладонями, то разводя в стороны. Брок знал это ожидание прикосновения, когда кажется вот-вот, напряжение, от которого хочется прогнуться в спине.

И Роджерс гнулся, выше приподнимая ягодицы, бесстыдно раздвигая ноги. Он по-прежнему лежал лицом вниз, но по его полыхающим ушам и потемневшей шее было понятно, что эта его податливая нетерпеливость обходится ему довольно дорого.

Брок подул на тут же сжавшийся вход, а потом длинно лизнул между ягодицами, стараясь не думать о том, что это его собственная задница. В зеркале это возбужденный Роджерс с потемневшими глазами лизал его, едва сдерживая стоны, и Броку этого было достаточно.

Вход у него всегда был чувствительным. Даже в самый свой первый раз в относительно пассивной роли Брок только и мог, что стонать, сходя с ума от желания, а не зажиматься, опасаясь боли и неприятных ощущений. Теперь же он собирался довести до невменяемости Роджерса.

– Блядь, – приглушенно произнес Роджерс, и Брока пробрало возбуждением – чего-чего, а грубостей он от него не слышал никогда.

– Ты не только тело, но и лексикон у меня позаимствовал, что ли? – спросил он, но ответить не дал: лизнул чувствительную кожу еще и еще, наслаждаясь дрожью бедер под ладонями.

И приглушенными ругательствами.

Брока заводила мысль, что это он доводит чистенького, вечно застегнутого на все пуговицы Роджерса до невменяемого состояния, в котором тот уже не следит за языком. Кстати о языке.

Брок обожал это дело. Конечно, когда ему – в некоторых вопросах, особенно платной или одноразовой ебли он был эгоистом – а потому был уверен, что Роджерсу понравятся прикосновения горячего мокрого языка к дырке. Когда хочется, чтобы тот стал вдруг тверже и длиннее, но этого так и не происходит, а неудовлетворенность, страстное желание быть натянутым растут внутри, заставляя нетерпеливо вскидываться, пытаясь достичь разрядки.

– Давай же, – простонал Роджерс, – господи, Брок, ну как же…

Брок растянул его дырку, раскрыл большими пальцами, почти сунув их внутрь, потер подушечками тонкую кожу и сунул язык так далеко, как мог. Роджерс заныл, надавил Броку на затылок, будто от этого у него мог удлиниться язык, и нетерпеливо покрутил задом.

– Ну же, ну, – заполошно, задыхаясь попросил он, и Брок, сжалившись, сунул в него большие пальцы – неглубоко, в самый раз, чтобы помассировать чувствительный вход.

Роджерс, захлебнувшись стоном, поднялся на руках и шало оглянулся. Брок никогда не видел на своем лице выражения, говорившего о готовности убивать за удовольствие. О желании получить его любой ценой.

– Ляг, – приказал Брок, и Роджерс, поколебавшись, послушно опустился грудью на постель.

Он был тугим. Тело, конечно, принадлежало Броку, но дело было в том, что Роджерс, похоже, не умел не напрягаться там, где не нужно, и сжимался на пальцах так, что они немели.

– Не жадничай, детка, – Брок вытянулся рядом и говорил Роджерсу прямо в ухо. – Я знаю, как сделать тебе хорошо. Просто не зажимайся и не нервничай. Все свои. Вон, даже твой перемороженный кусок мяса потеплел.

Роджерс толкнулся бедрами, насаживаясь на пальцы, и застонал. Брок любовался им. Непривычным темным румянцем на щеках, пробивающейся щетиной, прикрытыми от смущения глазами. Он смотрел на так неподходящее Роджерсу тело, но видел только его – жадного и вместе с тем смущенного, открытого и все равно зажатого.

Брок был сейчас даже рад, что все так случилось – глядишь, найдется решение их проблемы, а кэп уже втянется. Подсядет на удовольствие от ебли, как все нормальные люди.

А может – если совсем повезет – он подсядет на Брока. Уж он-то постарается.

Роджерс трахал себя пальцами Брока, неглубоко и часто насаживась на них, пряча лицо в подушке и ею же глуша стоны.

– Не выйдет, – почти отчаянно сказал он, открыв глаза. – Сделай что-то. Так я и сам могу.

Вот сейчас Брок его узнавал: требовать, даже когда ситуация совсем не располагает, – это про Роджерса.

– На что конкретно ты согласен? Дашь мне себя трахнуть?

– Технически, – ухмыльнулся Роджерс, – это я тебя трахну.

– Не скажи, – Брок, конечно, офигел от такой наглости, но решил, что с его небогатой мимикой вполне можно это скрыть. – Мы оба будем знать, что к чему, верно?

– Ну если мы все выяснили, может ты уже…

Брок уткнул его обратно в подушку и сделал вид, что не расслышал скептического фырканья – он собирался заставить его выть от желания кончить.

И он заставил: трахал пальцами, растягивая под себя, стараясь не задевать наверняка уже чувствительную простату, только вход.

– Черт, – процедил Роджерс сквозь зубы, – черт бы тебя…

О да, он был на грани.

– Скажи это.

– Иди ты.

– Скажи, детка, и я дам тебе то, чего ты хочешь.

– Трахни меня. Но потом я тебе…

– О да, это работает в обе стороны.

Боже, это было возможно только с закрытыми глазами. Гиперчувствительность тела, доставшегося Броку, чуть поутихла, но ровно до того момента, как он коснулся крупной головкой чуть припухших мышц собственной задницы. Это было дохрена странно: знать, как это ощущается оттуда, снизу, и в то же время предвкушать, как он натянет Роджерса.

Он долго дразнил его, толкаясь у самого входа, раздвигая тугие мышцы одной головкой, и снова выходя, а Роджерс загнанно, хрипло выдыхал под ним, но упрямо не тянулся даже подрочить, только стонал и периодически хватал Брока за задницу, пытаясь поторопить.

Ха, не на того напал! Брок натянул его ровно за мгновение до того, как тот озверел окончательно, и сразу взял хороший темп. Роджерс податливо гнулся под ним, подмахивая с такой страстностью, что пожалуй суперсолдатские сила и выдержка оказались как никогда кстати.

– Да-да-да, – выдыхал Роджерс пересохшими губами и тянулся за поцелуем, трахал рот Брока языком, сжимаясь на члене, будто там ему было самое место.

Словно они не от безысходности и любопытства оказались в одной койке. Господи, да у него искры из глаз посыпались, когда Роджерс, прикусив его губу, принялся дрочить себе – быстро, жестко, жадно сжимая в себе.

– Блядь, – прохрипел Брок, кончая глубоко внутри замершего от наслаждения Роджерса, ошалело прислушивающегося к себе.

– Это было… – произнес Роджерс и рухнул на постель. – Черт, это хорошо. Это охуенно. Это всегда так?

– Знаешь, я тоже обделенным себя не чувствую. А еще жрать хочу.

– На временном всплеске чувствительности еда не должна быть настолько безвкусной, – признался Роджерс, вытирая мокрые от спермы бедра. Вид у него был довольный.

– То есть чтобы жрать нормально, тебе все время нужно трахаться?

Роджерс застыл на мгновение, будто такая мысль даже не приходила ему в голову, а потом фыркнул.

– Боюсь, тогда мне придется заниматься только этим. Что, как понимаешь, невозможно. Там есть еще пицца? Эй!

Брок не собирался просрать возможность вкусно – и безнаказанно! – сожрать пару тысяч чертовых калорий, поэтому у Роджерса не было ни единого шанса на оставшуюся с ужина пиццу.

– Кто первый встал – того и тапки, – уже из коридора озвучил Брок и понесся вниз, перепрыгивая сразу через половину ступенек лестницы.

– Оставь мне! – заорал Роджерс и, кажется, упал с кровати. – Рамлоу, не будь говном!

– Ха, – коробка уже была у него в руках, – вымыть бы тебе рот с мылом! Боже, какая вкуснота! Роджерс, надо драть тебя чаще! Если бы я мог жрать только после ебли, я бы из койки не вылезал!

– В жизни есть вещи важнее, – неубедительно заявил голый встрепанный Роджерс, пытаясь отнять у него оставшиеся три куска вкуснейшей (хоть и уже остывшей) пиццы.

– Неа, сладенькая булочка, я выше, – Брок поднял коробку над головой и тут же полетел на пол – Роджерс умел играть нечестно. И делать подсечки тоже. – Не ешь с пола!

– Быстро поднятое упавшим не считается, – с набитым ртом сообщил Роджерс и ухмыльнулся до того нагло, что тут же захотелось дать ему по зубам.

***

До понедельника Брок, кажется, влюбился. Без металлической чешуи Капитана Стив был удивительно юным, каким-то неиспорченным (несмотря на то, что в постели быстро перестал смущаться и так плотно взял Брока в оборот, что все выходные он ел как человек, а не как грешник, наказанный за чревоугодие) и созвучным Броку в чем-то главном.

Не то чтобы Брок когда-то искал в ком-то эту созвучность, впрочем, но стоило присмотреться к Стиву и стало понятно: вот она. Та неидеальная, но приятная во всех отношениях совместимость, когда человек, с которым приходится проводить двадцать четыре часа в сутки, не раздражает. Даже когда делает не то и не так, как тебе хочется – это, скорее, забавляет.

Ему не приходилось ломать себя, подстраиваться и наступать своей песне на горло. Конечно, они оба были еще теми подарками судьбы, но отчего-то чужие изъяны не действовали на нервы, а будто дополняли его собственные несовершенства.

А еще они оба оказались повернутыми на спорте. Брок тренировался почти каждый день по специальной программе, чередуя силовые, кардио и единоборства, и Стив с удовольствием согласился позаботиться об одолженном ему теле так, как хотел Брок. В обмен на ответную услугу.

Что ж, поднимать на грифе почти тонну Броку понравилось. Он был уверен, что в тренажерке Роджерса специальный пол – он не провалился по колено, вытолкнув в приседе шесть своих обычных норм. К этому легко было привыкнуть, и Роджерс первое время испытующе смотрел на него, будто ожидал, что Брок понесется пить кровь окрестных младенцев и есть котят живьем. Можно было быть уверенным: если у Брока вдруг сорвет крышу от вседозволенности, Роджерс найдет способ его остановить.

Эта его несгибаемость – понял вдруг Брок – не зависела от физической формы. Роджерс был таким изначально, немногочисленные хроники не врали. Сделайся он хоть пятифутовым доходягой, весящим как котенок, его бы не заломало вырубить Брока куском арматуры в случае чего.

В этом был он весь. Его кредо могло звучать как “Любой ценой”. Отлично бы ему подошло.

А еще Роджерс был засранцем. И троллем. Засранцем все-таки в большей степени, чем можно было ожидать, глядя в его честные глаза. Он ловко мухлевал в карты, грязно играл, когда действительно считал, что результат того стоит, но в то же время был болезненно порядочным в важных мелочах. Сочувствующим, совестливым даже. Но далеко не во всем.

И Брок, кажется, вляпался. Понял это, когда, проснувшись, выплюнул отросший темный вихор, который Роджерс грозился, но так и не отрезал, и осознал, что не только спокойно проспал всю ночь, нежно прижимая к себе во сне другого мужика, но и утром не испытывает ни малейшего желания смыться, забыв, как он выглядит.

Ну и забыть было бы проблематично: свою рожу он почти сорок лет видел в зеркале каждый день. Но проза была в том, что не хотелось. Вообще.

– Эй, – не открывая глаз, произнес Роджерс. – Судя по ноющему колену, все осталось по-прежнему, а потому я хочу на завтрак тот твой омлет с зеленью.

– Офигеть, – уже начиная возмущаться, Брок понял, что безбожно фальшивит – возмущения не наскребалось даже на то, чтобы столкнуть этого наглеца с кровати. – Я каждое утро, что ли, готовить буду?

– Сколько калорий в тех восхитительных сосисках, которые мы вчера купили на распродаже? – Роджерс приоткрыл один глаз и вздернул бровь.

Шантажист.

– В тех, которые ты пронес контрабандой и кинул прямо на ленту перед кассиром в надежде, что я не стану поднимать скандал?

– Получилось же.

– Я Капитан Америка, мелкий жулик.

– А вот сейчас обидно было, – хмыкнул Роджерс. – За, так сказать, масштаб. Омлет с зеленью, – напомнил он. – И я, так и быть, сделаю так, чтобы ты почувствовал вкус тех сосисок. Каждый его оттенок.

И он сделал. Господи, как же охуенно он сосал. За его рот Брок готов был готовить чертов омлет хоть каждое утро всю оставшуюся жизнь.

А вот это уже было интересно. Но тут Роджерс скользнул под одеяло, разгоняя кровь в чертовом ледяном гробу, в котором оказался заточен Брок, и все, что не касалось его охуенного рта, стало неважным.

***

– Я не надену твой чертов костюм, – Брок собирался настаивать хоть до вечера и похрен, что они опоздают на базу. – Я не чертов Капитан Америка, вне зависимости от того, как выгляжу. Мы договаривались.

– Ладно, – Роджерс сжал пальцами переносицу и сделал серию глубоких вдохов-выдохов, успокаиваясь. Его внутреннее спокойствие то и дело перебивалось высоким гормональным фоном тела, которое ему досталось. – Я поищу обычную форму агента. У меня где-то была.

– Сделай милость.

– Но щит ты возьмешь. Надо отработать броски. Мало ли что.

И это они тоже обсуждали, поэтому Брок кивнул. Сам Роджерс отлично смотрелся в его форме, но теперь Брок бы никогда его с собой не перепутал, даже если бы потерял память. Даже на видео.

Форма нашлась. Брок потратил драгоценные пятнадцать минут, чтобы разгладить загибы – та была новой. Роджерс стоически ждал, хотя мог умотать на своем байке еще полчаса назад.

– По расписанию, – сурово напомнил Роджерс, прикладывая палец к считывателю и позволяя сканеру считать рисунок сетчатки. Брок прямо диву давался, как тот умел переключать режимы с “жру ворованную пиццу с пола” на “я Капитан Америка, все под контролем”.

– Ага, – отозвался Брок, гадая, что будет, если его сейчас поцеловать на глазах у не готовой к такому общественности. – В обед срежемся у кафетерия. И не тяни в рот что попало.

Роджерс сурово кивнул, будто не оценил двусмысленности, и направился к лифту для высшего командного состава. Брок потащился в зал – начинать рабочую неделю с тряски нажранным за выходные было традицией Страйка. Он не собирался от нее отказываться только потому, что теперь это нажранное ему нужно было удержать, а не стрясти.

– Так, блядь! – гаркнул он, едва переступив порог. Бойцы, охренев, моментально повскакивали со своих мест и, выстроившись в шеренгу, вытянулись по стойке “смирно”. – Кто не успел принять удобную позу, ослабить ремень или отрегулировать кобуру – ваши проблемы. Потому что сегодня бежим в моем новом темпе. Кто доживет до финиша – уйдет на ланч на полчаса раньше.

– К-командир? – недоверчиво протянул Роллинз, знавший его лучше остальных и хорошо соображавший.

– Бинго, – похвалил Брок. – Погнали, девочки.

– Вы слышали треск? – драматическим шепотом произнесла Мэй. – Это порвало мой шаблон.

– Двигаем!

И они двинули.

Что ж, Брок вынужден был признать, что Роджерс – читер, каких мало. При наличии в организме сыворотки все эти марш-броски для него – как для самого Брока пешая прогулка по парку в хорошую погоду. Он даже не запыхался, хотя держал максимально возможный для остальных бойцов темп. Даже неинтересно стало.

– Роллинз, Таузиг, Латталь и Андерсон – свободны до часа. Для остальных шоу продолжается.

Брок хотел свое тело назад – тогда и уважение казалось заслуженным, и ощущения от марш-броска были другими. Но пока было вот так – и ничего не попишешь.

***

Роджерса он пошел искать минут за пять до начала ланча. Ничего глобально серьезного с тем случиться не могло – Броку бы уже сообщили, – но вот его отсутствие в личном кабинете, хотя Фьюри клялся, что не будет пока никаких интервью и общественных выступлений, наводило на мысли о том, что не планированием единым его нагрузили.

– Ну же, Рамлоу, не тупи, – Брок бы не разобрал этот нервный шепот и не узнал бы его обладательницу, если бы не суперслух Роджерса. Он еще успел подумать о том, сколько на самом деле тому известно при таком-то оснащении, и, зайдя за угол, увидел.

Брок не любил Кетти Бэлл. При все своей красоте, отзывчивости в койке и легком, смешливом характере у нее было два существенных недостатка: блядская натура и муж – директор одного из департаментов ФБР. Брок имел глупость разок покувыркаться с ней до того, как узнал про мужа-рогоносца настолько высокого полета, и все дальнейшие попытки трахнуться пресекал.

– Мэм? – произнес Роджерс недостаточно строго на взгляд Брока. – Вам помочь?

– Да, Рамлоу, у меня большая проблема. Очень большая, так что не упрямься. За время ланча ты успеешь ее решить раза три.

Роджерс был озадачен – его подчиненные явно нечасто хватали его за всякое и тащили в ближайший пустующий конференц-зал, чтобы трахнуть.

Пора было вмешаться.

– Рамлоу? – со всем доступным ему осуждением и стараясь не заржать произнес Брок. – Что здесь происходит? Мэм? Какие-то проблемы? Нарушение субординации? Харрасмент?

При слове “харрасмент” лицо Роджерса приобрело невероятное выражение: возмущение, удивление и осенившая догадка относительно того, какие именно проблемы собиралась решать с его помощью Кетти Бэлл, проскочили одно за другим. Не ржать становилось все сложнее.