Текст книги "Око Солнца (СИ)"

Автор книги: TsissiBlack

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Зачем он потащился за Роджерсом в эти ебеня? Вопрос был риторическим и ответа не требовал. Потому что втрескался в эту так до конца и не оттаявшую глыбу по самые помидоры. И то, что они периодически страстно трахались, никак не приближало Брока к тайной цели захапать символ новой нации себе. Подойти чуть ближе, стать кем-то важным. Пусть не Барнсом, Барнс был единственным в своем роде и знал Роджерса едва не с рождения, а хоть кем-нибудь.

Пока же он был верным псом, исправно носившим апорт, и периодически – вибратором, удовлетворяющим свое божество.

Как же Брок его хотел, до одури просто. И драл, когда позволяли, с животным жадным упоением, на совесть, так, что ноги отнимались. Не у Роджерса, конечно, тот был даже не двужильным, а вообще неубиваемым. Стряхивал Брока с себя, как обожравшегося щенка, и отправлял в душ. К тому моменту, как Брок оттуда возвращался, в кабинете был уже не Роджерс, а Капитан. С Капитаном шутки были плохи. Обычно он кивал, придирчиво оглядывал Брока с головы до ног и, бросив «Свободны на сегодня», снова опускал взгляд на свои бумаги.

Конечно, кто агент Брок Рамлоу, и кто – он. Аж сам Капитан Гидра. Символ Новой Эры Порядка.

Роджерс впереди предостерегающе поднял руку, и Брок послушно замер у него за спиной. Да, потащиться на земли Майя в поисках мифического артефакта «Солнечное Око», который, якобы, может отогреть Барнса, в очередной раз залегшего в крио, было тупостью. Но Роджерс предложил, и Брок пошел. Как пошел бы за этой ледяной гадиной куда угодно. Пусть ради Барнса, в конце концов, Броку никогда не стать для Роджерса кем-то настолько близким.

И хрен с ним.

Но должен же хоть кто-то присмотреть за этим якобы неубиваемым мудаком?

– Я вперед, – только и сказал Роджерс, и Брок моргнуть не успел, как тот прыгнул в какой-то провал. Вот, сука, просто взял и исчез в темноте.

Брок, вздохнув, удобнее перехватил винтовку одной рукой и зажег еще один фонарь, помимо спелеологического, сиявшего, как звезда во лбу, и осторожно заглянул в трещину в растрескавшемся гранитном полу. Роджерс был там, в десяти метрах под Броком. Лучше бы он действительно был под Броком, а не в каком-то еще более древнем коридоре, на который и глянуть-то страшно, не то что туда лезть.

– Спускайся, – приказал Роджерс, и Брок принялся забивать костыль, за который можно было бы зацепить крюк.

Минут через двадцать он тоже был внизу. Роджерс, судя по пыльному костюму, уже успевший обрысить несколько окрестных коридоров, снова оценивающе осмотрел его с ног до головы и молча отстегнул страховку.

– Нам направо, – с завидной уверенностью провозгласил он и пошел вперед, прикрыв грудь щитом. Брок поднял с пола тяжелый рюкзак и потащился за ним.

Вокруг стояла оглушительная мертвая тишина, гнетущая и какая-то давящая. Будто оба они давно умерли и теперь бродят в подземном царстве, не зная покоя. А еще зверски хотелось жрать. Брок не был супром, который, как верблюд, мог обходиться по нескольку дней без воды и месяцами без еды, отрицая все законы физиологии и здравого смысла. Но Роджерс шагал и шагал, переставляя длинные ладные ноги, обтянутые темными форменными штанами, и Брок невольно залюбовался. Вспомнил, как трахал его на массивном столе в кабинете, и эти самые ноги, белоснежные, гладкие, пружинили у него на плечах в такт жестким рывкам. Туда, внутрь горячей задницы, тугой, розовой дырки, по которой Брок с ума сходил. Вылизывал и трахал, иногда по несколько раз, не вынимая, неотрывно глядя в ледяные глаза, на распахнутые розовые губы, которые ему крайне редко позволяли целовать.

Он с ума сходил по всему Роджерсу целиком, сожрал бы его, если бы мог. Скорее всего, отравился бы, но попытаться стоило. Роджерс был охуенным. И пока он отчего-то позволял Броку драть свой тесный зад, Брок готов был лезть за ним в самую глубокую жопу.

Роджерс впереди сбавил шаг, прислушиваясь, осветил мощным фонарем стены, рассматривая вязь непонятных (Броку непонятных, во всяком случае) символов, а потом схватил вдруг за запястье, как клещами сжал, и стартанул с места так, что Брок едва ноги успевал переставлять, а потом запихнул его в какую-то неебически узкую нишу, в которой и одному-то было не поместиться, вжал собой в холодную каменную стену, и Брок услышал. Каменный, тяжелый, гулкий грохот, как при камнепаде. Нарастающий, мощный, как лавина.

Он еще успел подумать, что их так тут и завалит к едрене фене, как ебаных Ромео с Джульеттой, как за спиной у Роджерса что-то гулко, тяжело прогрохотало, и покатилось вниз, по чуть наклонному коридору. Туда, откуда они пришли.

Роджерс еще минуту, наверное, прижимал его к стене, и Брок остро чувствовал запах его разгоряченной кожи, вспоминал её вкус, всем телом ощущал его: твердого, горячего, и плыл. От адреналина, от яркого, жадного желания жить, трахаться, жрать, снова видеть солнце, дышать.

Господи, они чуть не сдохли только что!

– Чисто, – спокойно проинформировал Роджерс, отлепляясь от него. – Привал через полчаса, как только выйдем в Северный Зал.

И пошел, сука, вперед. Брок отковырял себя от стены, похрустел шеей и, перехватив удобнее фонарь, последовал за ним.

Зря он на это согласился.

С другой стороны, выбора у него особо не было.

Северный Зал был своего рода перекрестьем нескольких провалов-коридоров, лучами расходившихся в кромешную тьму. Пол, покрытый толстым слоем пыли и каменной крошки, был ледяным, но на одной из стен нашлась чаша, полная прозрачной ключевой воды.

– Я первый, – как всегда, сказал Роджерс и зачерпнул воду алюминиевой кружкой из рюкзака Брока. – Можно.

Брок жадно напился прямо из чаши, пока Роджерс обходил зал по кругу, рассматривая фрески на стенах и заглядывая в ответвления коридоров, и что-то помечая на небольшой карте, которую достал из кожаного тубуса. Сноб.

– Есть будешь? – за полгода странных отношений, сводившихся, в основном, к жаркой ебле в самых неожиданных местах (но не в спальне, туда Брока так и не пустили) и личным поручениям в обход прямого начальства Брока, он научился безошибочно определять, когда к Капитану можно было обратиться на «ты», не заработав в ответ продирающий до печени взгляд и отлучение от тела. Чтобы не зарывался, видимо.

Брок очень старался не зарываться, но в силу природной жадности, наглости, эгоизма и мудачизма выходило не всегда.

Чаще всего он мог произнести «Есть, сэр», едва вынув из Роджерса член и вылизав его классную задницу, даже если они оба были еще без штанов. Наверное, поэтому он и продержался так долго.

И, наверное, именно поэтому он был сейчас в нескольких десятках метров под землей в заброшенном тайном храме чертовых Майя.

– Нет, – отозвался Роджерс. – Ешь и пойдем. Спать будем не здесь.

Брок бросил взгляд на продавленный в пыли желоб, оставленный прокатившейся тут каменной глыбой, чуть не превратившей их в мошек на лобовом стекле, и мысленно засомневался, что вообще сможет уснуть в таком месте. Даже рядом с Роджерсом.

В голову полезли дурацкие мысли о совместном сне в одной постели, но Брок тут же их оборвал: не жили красиво – нехуй начинать. Он молча съел два энергетических батончика, запил их водой из чаши и, расстелив тонкий спальник, уселся по-турецки прямо на пол.

Каменная крошка глухо шуршала под тяжелыми ботинками Роджерса, где-то очень далеко капала вода, с гулким звоном разбиваясь о водную гладь, пахло пылью и немного – сыростью. Спать хотелось зверски, но без приказа было нельзя. Роджерс же был отвратительно свеж и бодр, знай себе пил кружку за кружкой, как тот самый верблюд, который мог не есть и не пить, зато потом сжирал и выпивал годовой запас продовольствия маленькой частной армии.

– Странно, – будто сам себе сказал Роджерс, и Брок, почти постигший дзен, то есть задремавший, насторожился. – Н-да.

Брок не стал давать волю любопытству: все, что ему нужно знать, до него донесут в нужный момент. Если он что и понял о Роджерсе за время их недоотношений, так это то, что тот всегда все решал сам. Такой уж характер.

Говнистый, если уж начистоту.

– Рамлоу, кто мы друг другу? – вдруг спросил его Роджерс в полной тишине, и Броку на жуткий миг показалось, что у него слуховые галлюцинации. Нашел время и место выяснять их недоотношения. Мудак. – По твоему мнению.

– По моему мнению, я время от времени поебываю символ нации, и ему это нравится.

– А тебе?

– Ну, я как бы тоже не мазохист и не настолько патриот, чтобы ебать кого-то без удовольствия.

Козел. Этого вслух Брок, конечно, не сказал, но, видимо, Роджерс его понял. Подошел ближе и обхватил ладонью за подбородок. Брок ненавидел, когда тот так делал. Как с собакой. Молодец, Бобик, можешь отсосать. Большой палец Роджерса мягко прошелся по губам, будто лаская, и Броку страстно захотелось рассмотреть его лицо, но то оставалось в тени, скрытое шлемом, не освещенное направленным вверх фонарем.

– Хорошо, – наконец, что-то решив, Роджерс склонился и коротко поцеловал его в губы, коснувшись скулы холодным металлом шлема. – Думаю, этого должно хватить.

– Для чего? – решился спросить Брок, потому что какого хуя? Он должен знать, что происходит. И, к тому же, он всегда наглел, стоило Роджерсу хоть немного отпустить вожжи.

– Для ритуала, – как о чем-то само собой разумеющимся, сказал Роджерс. – Тебе должно понравиться. Он как раз связан с … поебыванием. Выдвигаемся через десять минут.

То, как Роджерс произнес это «с… поебыванием» – насмешливо, мягко – вдруг ударило в пах горячей волной, тело охватило истомой и захотелось домой. На чистые простыни. Разложить на них ебаного ледяного Роджерса и греть его, греть руками, губами, слушать короткие рваные выдохи, накрывать собой, толкаться в тугую задницу и говорить, говорить ему, какой он охуенный, желанный, идеальный. Услышать хоть раз свое имя, а не остопиздевшее «Рамлоу».

«Свободны, Рамлоу»

«Зайдите ко мне, Рамлоу»

«На колени»

«Сильнее»

«Да, вот так. Хорошо»

Хороший пес. Еби крепче. Откуси ему голову. Фас.

Они шли и шли. Два раза Роджерс отталкивал его и закрывал собой от простеньких, но переживших века ловушек: каменные копья, падающие с потолка камни, разбившиеся о щит, проваливающийся пол (Роджерс схватил его за шкирку и сиганул вверх, будто Брок ничего не весил) и еще по мелочи.

К концу этого квеста Брок вымотался так, что на «поебывания» его бы уже не хватило. Разве что в пассивной позиции. Но Роджерс предпочитал, чтобы драли его, и обычно Брок ничего не имел против. Но не после почти недели блуждания по джунглям, пыльным тоннелям и не после десятка смертей, которых чудом удалось избежать за последние двенадцать часов.

– Здесь, – Роджерс, сверившись с картой, ткнул в абсолютно гладкую стену, и в той, как в фильмах про мумию, образовался провал. Часть каменной стены просто уехала куда-то вниз, открыв еще одно помещение.

Из темного провала пахнуло влагой, какими-то благовониями и теплом, бог весть как сохранившимся тут века. Роджерс вошел первым, осмотрелся и потянул Брока за страховку, которой они связались перед выходом из Северного Зала. Брок вошел, осветил стены, на которых фрески, изображавшие каких-то чудищ, были будто вчера нарисованы, и посмотрел на Роджерса.

– Тут есть факелы, доставай зажигалку, – спокойно, будто сидел в собственном кабинете, произнес тот и отстегнул карабин, впервые за несколько часов отпуская Брока с короткого поводка.

Когда Роджерс дотронулся до последнего факела, чтобы зажечь и его, крепление, в которое тот был вставлен, наклонилось, и провал в коридор закрылся. Стена будто снова стала сплошной. Брок огляделся. Зал был относительно небольшим. В дальней его части что-то зашуршало, а потом в каменное углубление в полу хлынула вода. Судя по нагревшемуся воздуху – горячая.

– Тут недалеко термальные воды, – тоном экскурсовода произнес Роджерс. – Наверное, вода оттуда. Раздевайся.

Брок на мгновение завис, еще раз обвел взглядом помещение, засмотрелся на прямоугольный желтый камень в центре, весь изрисованный спиралями и непонятными символами, неприятно напоминающий алтарь, и снова нашел глазами Роджерса, спокойно раздевавшегося у бассейна, быстро наполнявшегося водой.

Брок в душе не ебал, что тот задумал, но вымыться в первый раз за неделю хотелось зверски, да и вид голого Роджерса и мертвого вдохновил бы на подвиги, а Брок был очень даже жив. Брок принялся расстегивать многочисленные ремни спелеологического оборудования, перевязи оружия и одежду, разувался, наблюдая, как Роджерс, одетый только в мягкие теплые блики горевших факелов, медленно опускается в горячую воду и выдыхает от удовольствия.

– Иди сюда, – позвал Роджерс, едва Брок стянул с себя белье и часы. – Жетоны тоже снимай.

Брок решил не залупаться. Против голого Роджерса он был бессилен. Особенно теперь, когда, не избалованный особыми нежностями, слышал в его голосе непривычные мягкость и призыв. Именно призыв, а не приказ и не разрешение.

Вода была горячей, как раз такой, как Брок любил. Не обжигающей, но и без раздражавшей прохладной ноты, отлично согревающей и чистой. Роджерс сидел, вытянув длинные ноги и откинув голову на борт, наблюдал за ним из-под опущенных ресниц, и Броку в обманчивом свете факелов чудилось, что он улыбается. Не ухмыляется, дергая уголком рта, не скалится кровожадно, а именно улыбается. Так, как улыбался Барнсу и еще этой девчонке, Ванде.

– Хорошо, – выдохнул Роджерс, и похлопал рядом с собой. Брок упрямо сел напротив, стараясь не замечать собственного возбуждения, накатывающего волнами желания. – Древние были умными людьми. Горячая ванна перед ритуалом.

– Я сегодня узнаю, что за ритуал, или ты и дальше будешь волочь меня на поводке, как глупого пса?

Роджерс открыл глаза и, дернув его за щиколотку, усадил на себя сверху. Нежно, почти бережно провел ладонями по предплечьям снизу вверх, подхватил под задницу и прижал к себе. Невесомо обвел пальцами головку члена, и поцеловал – медленно, властно, как делал все в этой жизни. Никуда не торопясь и с абсолютной уверенностью, что имеет право.

– Всегда было интересно, почему ты со мной, – произнес вдруг он Броку в губы, будто действительно не представлял ответа на свой дурацкий вопрос.

– И?

– И мне все еще интересно.

– Потому что у тебя самая охуенная задница?

Роджерс хмыкнул и развел в стороны булки самого Брока.

– Мало ли вокруг задниц?

– Твоя мне нравится больше всех, Роджерс. С чего вдруг такие разговоры? Мы умираем?

– Надеюсь, нет, – он осторожно провел подушечкой пальца по туго сжатой дырке Брока, внимательно глядя при этом ему в глаза.

– Выебать хочешь? Почему сейчас? Что за ритуал? Если принесение в жертву девственности, то тебе нужно было взять с собой кого-нибудь другого, вот уж чего у меня нет, того и не найдешь.

– Что меня никогда не перестает в тебе удивлять, Брок, – он чуть надавил на сжатые мышцы, но совать пальцы насухую не стал, – так это твоя незамутненная наглость и какое-то самоубийственное бесстрашие.

– Забыл мою охуенную красоту и эрекцию по щелчку пальцев.

Роджерс рассмеялся. Впервые на памяти Брока он смеялся: тихо, и по-доброму, хотя где Капитан и где доброта, если разобраться. Но Капитана, похоже, тут и не было.

– Отличная строчка для резюме, – заметил Роджерс, касаясь губами его шеи. Это он пошутил, что ли?

– Не думаю, что этот навык сработает с кем-то менее охуенным, чем мой теперешний начальник, – честно предупредил Брок, впервые за полгода не зная, как ему себя вести с этим новым Роджерсом. Он не понимал, что происходило, и не был уверен, что ничего не испортит. Он не хотел ничего портить, но решать в любом случае не ему. – Что происходит?

– Тут нет кабинета, из которого можно тебя выставить. Не обессудь, но к заднице прилагаюсь я, а я не всегда соответствую чужим обо мне представлениям.

Брок оторопело молчал несколько секунд, а потом волевым решением вернул все в знакомое русло. Разговоры и такой непривычный Роджерс его сбивали. Ну, не совсем в привычное русло, потому что они во-первых, целовались, во-вторых, тут действительно не было кабинета, из которого можно было бы выгнать, и в-третьих… в-третьих, Роджерс улыбался. И не просто позволял Броку трахать себя, едва растянув, а… черт, Брок и слова такие забыл, которыми можно было назвать происходящее.

Роджерс, потянувшись, достал из рюкзака кусок простого мыла и принялся Брока намывать. Скользил руками по спине, плечам, шее, заднице, вызывая тем самым неприятные ассоциации с яблоком, которое тоже моют перед тем, как сожрать. Но потом Роджерс вымылся сам и поднялся вместе с Броком одним сильным плавным движением, удерживая его за задницу. Брок не посмел возмутиться. Он, откровенно говоря, уже был в таком ахуе, что если бы Роджерсу вдруг взбрело в голову нацепить на него кружевную подвязку или фату, он бы даже не дернулся.

Странное место, странный Роджерс, странные мысли.

Камень, расчерченный рисунками, оказался неожиданно теплым, будто находился не в десятках метров под землей, а долго стоял на солнце.

– Кровать удобнее, – заметил Брок. – Не то чтобы мы пробовали в кровати, конечно.

Роджерс нашел отличный способ избежать обсуждения неприятных тем – просто имел его языком едва не в глотку. Охуенно, властно, неотвратимо. Роджерс собирался его трахнуть, и Брок не то чтобы был против, но хотел бы сделать это в каком-то другом, более удобном месте. На кровати, например.

Далась ему эта кровать, впрочем. Сейчас не хотелось думать ни о чем, кроме горячего тела над собой. До Брока вдруг дошло, что он никогда не видел Роджерса полностью голым. Во всяком случае, не перед тем, как они собирались трахнуться. Обычно спущенных штанов и задранной футболки было достаточно. Ну, или снятых штанов, если хотелось уложить длинные тяжелые ноги себе на плечи. Но вот так, кожа к коже, да еще Роджерс, нависающий сверху… Это было до того охуенно, что Брок застонал. Он почти никогда не стонал, глотая этот звук беззащитности перед наслаждением, чтобы… черт его знает, почему. Этой ледяной гадине не хотелось показывать слабость. Роджерсу, похоже, было все равно, что это его нагибали, совали в него член и кончали в задницу. Он контролировал все и всегда, и Броку ничего не оставалось, как принять правила игры. Роджерс трахает себя им. И никак иначе.

Теперь же Роджерс его почти любил. Медленно целовал в шею, гладил плечи, и Брок, поддавшись удовольствию, которое тот ему дарил, боялся открыть глаза, чтобы не увидеть на знакомом до мельчайшей черты лице насмешку или злое торжество. Или – еще того хуже – холодный исследовательский интерес.

Он знал, как Роджерс исследует новое, как нажимает незнакомые кнопки, запоминая действия. Как пристреливает оружие на разных режимах, из разных положений, будто танцуя.

Не хотелось, чтобы он так же крутил его, как перекрашенный щит с новыми креплениями, будто проверяя баланс.

Когда Роджерс коснулся губами члена, Брок не выдержал – закричал голодно и жадно, мысленно наплевал на последствия, как самый первый раз, и надавил ему на затылок, одновременно толкаясь бедрами вверх в нежный, мягкий, теплый рот, невыносимо шелковый, сладкий. Блядские Майя, как он этого хотел. Давно. С самого начала. Не меньше, чем самому встать на колени и брать до самого горла, давясь и жадно сглатывая.

Роджерс его растягивал – долго и нежно, очень аккуратно, совсем не так, как он сам – просто смазывал член и брал, что давали, пока не передумали. Со звериной жадностью и голодом. Ему всегда было мало. Мало такого недоступного, такого отстраненного в остальное время Роджерса, которому он сам, казалось, нужен только для «деликатных поручений» и как замена вибратору.

Когда растянутого, размягченного входа коснулась упругая, твердая головка, Брок замер и тут же услышал:

– Придется немного потерпеть, Брок. Я постараюсь осторожно.

У Капитана Гидры впервые на памяти Брока был такой голос. Срывающийся. В нем чувствовалась просьба. Это было непривычно. От этого продирало от загривка до копчика то холодком, то жаром, и Брок в который раз за последний час решил забить. Даже если Роджерс, выебав, принесет его в жертву древним богам в обмен на артефакт для обожаемого Баки. Хрен с ним. Брок даже подергается для вида, чтобы это не было скучно.

Роджерс так нежно его ебал, что хотелось орать во все горло, разгоняя призраков, обступивших вдруг со всех сторон. И он орал. Вторил тихим стонам оказавшегося нежным любовника, сжимал его крепкие бедра ногами и смотрел в наконец-то оттаявшие глаза цвета синего весеннего неба. Позднего. Майского.

И для этого всего-то нужно было дать ему в каменной ловушке под землей. На алтаре и при свете факелов.

Роджерс был огромным. Весь, и член тоже. Брок был благодарен его предусмотрительности, потому что без смазки это было бы и вовсе невозможно. Но она была в избытке, и все стало просто охуенно. Со всеми этими поцелуями в шею и медленными толчками в заднице.

Роджерс был красив. Брок и раньше это знал, гребанное совершенство во главе Гидры. Но теперь, весь в мягких теплых бликах факелов, с приоткрытыми от удовольствия губами, он был совсем другим. Он будто был только для него. Наконец-то хоть тут, в жопе мира, ему удалось урвать немного его внимания только для себя.

Он кончал целую вечность, долго, мучительно извиваясь на крепком члене, под губами, почти пригвоздившими его к теплому камню. Не прикоснувшись к себе. Просто захлебнулся непривычными эмоциями, ощущениями, растекся под сильным телом человека, которого в этот момент мог считать только своим.

Ему казалось, что от сильнейшего удовольствия, перетряхнувшего все его существо, гулко задрожала земля. Он чувствовал ее вибрации, как землетрясение, невидяще глядя в высокий темный потолок.

Роджерс трахнул его так, что вызвал землетрясение.

– Хайль, мой Капитан, – с трудом ворочая языком, произнес Брок. – Скажи, что мне чудятся все эти подземные толчки, и нас не завалит.

Роджерс аккуратно выскользнул из его растраханной задницы, и на камень потекла сперма. Подземные толчки стали ощутимее, злее, и Роджерс, собрав с живота семя самого Брока, тоже размазал его по камню.

По алтарю.

Черт.

Он никогда еще так быстро не одевался. Роджерс снова стал сосредоточенным и собранным, будто спрятал розовую мякоть в привычную черную скорлупу. Отдавал короткие приказы и постоянно сверялся с картой.

Брок не задавал лишних вопросов. Все тело приятно ныло от удовольствия. Заглотив два батончика и запив их водой из фляжки, Брок быстро покидал в рюкзак все, что они успели из него достать, и подошел к Роджерсу.

– Ты знаешь, как это открыть? – он показал в сторону сплошной стены, через провал в которой они вошли в эту каменную мышеловку.

– Да. Но еще не время.

Толчки стали практически видны невооруженным взглядом: алтарь двигался. Роджерс торжествующе улыбнулся, и вот эта улыбка Броку хорошо была знакома. Капитан улыбался так каждый раз, как его планы осуществлялись. И все равно, чего это стоило.

– Вот, – Роджерс сунул руку в щель между сдвинувшимся алтарем и краем углубления, которое, он, похоже, закрывал. – Око Солнца.

Брок почти ослеп – так ярко, так жарко засиял медальон. Будто кусок яркого солнца на длинной цепочке. Язычок живого огня. И вдруг стало темно. Факелы погасли, как только Роджерс затолкал находку в крошечную резную шкатулку. Врубив фонарь, Брок направил его на стену, в которой должна была быть дверь. Ну, он на это надеялся, потому что подземные толчки становились все ощутимее – удержаться на ногах теперь стоило большого труда.

Роджерс с видом заправского шамана водил руками по стене, а потом как-то хитро чего-то нажал, и часть стены ухнула вниз. Только вот от коридора, по которому они добрались сюда, почти ничего не осталось.

– За мной, – Роджерс отнял у Брока рюкзак, оставив фонарь и винтовку, и бодро порысил вперед, лавируя между валящимися сверху кусками камней. Видно при этом было ровным счетом нихуя. – Рамлоу! – знакомо рявкнул Роджерс, и Брок рванул за ним.

Это было за гранью нормальных человеческих реакций – увернуться от всего, вовремя перепрыгнуть все трещины и провалы, образовывающиеся буквально на глазах, но Роджерс и не был нормальным, а у Брока не было выбора. Оставалось радоваться, что Роджерс не привязал его к себе страховкой – ту сто раз бы уже завалило, и они потеряли бы в скорости.

Брок не мог отогнать мысль, что Роджерс давно бы выбрался, если бы не он. Что он задерживает, является обузой.

Что он лишит нацию символа, потому что недостаточно быстро уворачивается от падающих камней, недостаточно ловко перепрыгивает пропасти и заставляет Роджерса то и дело оборачиваться, подстраиваясь под его темп.

Было странно, что тот его еще не оставил тут, руководствуясь справедливым принципом Новой Эры – «Выживает сильнейший».

Когда на Брока обрушился кусок свода, придавив ноги, оглушив и осыпав мелкой крошкой, он на мгновение даже почувствовал облегчение – Роджерс спасется. Один он выберется. Но тот, несколько раз позвав его, вернулся. Перелез через завал, быстро оценил обстановку и осторожно спустился к Броку, стараясь не обрушить все еще больше.

– Уходи, – попросил Брок, понимая, что ноги у него так затейливо сломаны, что даже если Роджерс его откопает, идти будет невозможно. – Мне пизда. Роджерс, не еби мозги. Пристрели, если пули не жалко, и вали к своему Барнсу. Иначе все зря, понимаешь?

– На счет три, – приказал упрямый как мул Роджерс и уточнил: – Я поднимаю камень, а ты отползаешь. Постарайся не навредить себе еще больше.

В стороне что-то снова рухнуло, сотрясая их островок, но Роджерс и бровью не повел. Отбросил рюкзак, отложил щит и, поправив перчатки, спросил:

– Готов?

Брок готов не был. Боль была адской, ноги от щиколотки до колен наверняка превратились в костяную крошку вперемешку с хорошо отбитым мясом, но спорить сил не было. У него приказ, пусть тупой, пусть почти невыполнимый, потому что поднять такую глыбу, да так, чтобы все не рухнуло и не осыпалось – невозможно, но приказ. А Брок умел выполнять приказы.

– Ты не сможешь.

– Спасибо, что веришь в своего Капитана, – незло огрызнулся Роджерс и взялся удобнее. – Раз. Два. Три!

До этого момента Брок, пожалуй, не представлял себе, насколько Роджерс силен. Все эти показухи с поднятыми одной рукой мотоциклами и прочие прелести воспринимались скорее как трюки. Роджерс был прекрасным солдатом, стратегом, тактиком, командиром с железными яйцами, он был сильнее и живучее среднего человека, но до киборга или андроида все же не дотягивал. До этого самого момента.

Потому что Брок впервые видел полное напряжение его сил: как вздулись бицепсы, почти порвав форменную куртку, как начал трескаться пол под тяжелыми ботинками, а жилы на шее стали выпуклыми. Под кожей проступила каждая вена, и едва только Брок почувствовал адскую боль в ногах, он рванулся вперед, как ящерица, потому что даже сверхчеловеческим силам есть предел.

Он успел. Роджерс опустил глыбу обратно и, тяжело дыша, присел около него на корточки.

Брок лежал животом на камнях и, наверное, скулил от боли, боясь поднять голову и увидеть тянущиеся за ним окровавленные ошметки вместо ног. Он инвалид. И уже как-то не особо важно, живой при этом или нет.

– Сейчас я тебя переверну, – ровно произнес Роджерс, отдышавшись. – Потерпи. У меня есть обезболивающее и новомодный гипсовый бинт. Все будет хорошо, Брок. Не раскисай.

– А там есть, что гипсовать?

– Что осталось – за все спасибо, – отозвался Роджерс. – Готов?

Брок кивнул, сжав зубы, и потерял сознание, едва Роджерс просунул руку ему под грудь. Настала блаженная темнота.

Очнулся он, видимо, не скоро, потому что помещение вокруг было другим: зал побольше, высокий потолок. Только обломки камней были похожие. Видимо, их завалило окончательно. Пути наверх не осталось ни для кого.

– Привет, – произнес Роджерс, и Брок понял, что лежит головой у него на бедре. Что ничего не болит, в голове пусто, а приятные ощущения связаны с тем, что Роджерс медленно перебирает его волосы. Будто они на пикнике, и он задремал в густой тени, сытый и счастливый.

– Насколько все плохо? – хрипло спросил Брок, чувствуя, как сухой язык прилипает к нёбу.

– Мы живы, и это пока все хорошие новости, – Роджерс пошарил около себя и прижал к губам Брока горлышко фляжки. – Пей, тебе нужно.

Брок на автомате сделал несколько глотков и дернул головой, отстраняясь – воду нужно было беречь.

– Почему не ушел? Было бы проще. И тебе, и мне.

– Простота – не мое кредо, Брок, – Стив усмехнулся и, склонившись, легко поцеловал его в губы. – И давай больше не будем это обсуждать.

– Ну, давай обсудим, насколько глубоко в жопе мы оказались. На сколько часов нам хватит еще воды, и как быстро у меня начнётся заражение крови, от которого я медленно, но верно сдохну. И сколько без воды и на моем мясе сможет продержаться суперсолдат, который сначала делает, а потом думает.

Роджерс помолчал, а потом тихо фыркнул.

– Ты правда думаешь, что я стану тебя есть? Поверь, слухи о моей кровожадности несколько преувеличены. Я не ем то, для чего могу найти лучшее применение. И нас спасут. Сегодня вторник, – как будто это все объясняло, добавил Роджерс.

Вторник.

День вывода Барнса из крио. Тот, как только начнет соображать, поймет, что обожаемого Роджерса нигде нет, и кинется искать. И найдет. Барнс – он такой. Сколько он будет бродить по ебаным джунглям? Неделю? Две? Сколько будет откапывать их? Еще месяц? Они ушли вниз этажей на десять. Брок в своей жизни повидал немало рухнувших зданий, чтобы понимать, что шансы найти живыми кого-то, зарывшегося так глубоко – минимальны даже при наличии всей техники.

А они в ебаных джунглях.

– Заебись, – только и сказал Брок. – Ну, хоть потрахались на прощание. Ты охуенно ебешь, Роджерс. На случай, если тебе еще не говорили.

– Спи, – Роджерс подло вколол что-то ему в шею и снова поцеловал.

И Брок уснул.

Он плыл в горячем красном мареве кошмаров уже так долго, что не помнил ни своего имени, ни кто он, ни как тут оказался. Изредка, открывая глаза, он видел над собой бледное лицо кого-то важного и, глотнув отвратительно теплой воды, снова проваливался в тяжелый бред, где на него сыпались красные камни, и он шел по ним, как ебаная русалочка, оставляя кровавые следы.

– Еще немного, – слышал он как сквозь вату, издалека, смутно знакомый голос, который врывался в красное марево, вплетался в него, и царапал по черепу изнутри, как наждаком.

Потом алые всполохи засияли ярче, выжигая сетчатку даже сквозь веки, и его рвануло, потащило наверх вместе с красными камнями, на волю. В пронизанные дождем джунгли.

– Я умер.

– Нет. Спи.

Брок еще успел подумать, что выспался, наверное, на годы вперед, но около сонной артерии снова что-то знакомо хлопнуло, и его утянуло в багровую темноту.