Текст книги "С дамасской розой, алой или белой...(СИ)"
Автор книги: TsissiBlack
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
========== 1 ==========
Брок Рамлоу не любил омег. Не в койке, конечно – какой альфа не любит быть центром вселенной, пусть и ось этой самой вселенной проходит через член? – а в отряде. Видит Бог, ему одной Андерсон хватало. Мелкая, гибкая, изворотливая, та была настоящей плохой девочкой, сбежавшей из дома и попавшей в дурную компанию. Если, конечно, элитный отряд СТРАЙК можно считать такой компанией.
Но к этой оторве Брок привык: пользы от нее было несоизмеримо больше, чем проблем: стреляла хорошо, в технике разбиралась, по выносливости превосходила некоторых мужиков, а в случае чего могла и «девочкой в беде» прикинуться. Если рта не давать раскрыть – идеальная омега: хрупкая, большеглазая и пахнущая конфетами.
Конечно, и с ней бывали накладки. В Африке от жары Андерсон взбесилась, супрессанты отказали, и она сорвалась в такую бурную, бесконтрольную, жадную течку, что ее три дня объезжали всем отрядом, и, надо сказать, уделала она тогда всех. Ну, кроме Брока, которому оставалось курить, дрочить и стоять на часах, потому что в койке он предпочитал парней омег, да и конфеты, которыми провоняло все вокруг, не любил.
Надо сказать, ни сама Андерсон, ни парни потом это дело не поминали даже в шутку. Трое, конечно, предложили ей замуж, но были посланы в такие затейливые ебеня и таким сложным маршрутом, что инцидент исчерпался сам собой.
И вот теперь Брок в третий раз перелистывал личное дело новенького, настоятельно рекомендованного Фьюри. Даже фотки не было. «Чтобы не портить тебе впечатление», – сказал Фьюри, и Броку ничего не оставалось, как козырнуть и удалиться злиться к себе. Он понимал, что в элитный отряд никогда бы не стали пропихивать кого-то, не дотягивающего до определенного уровня. Та же Андерсон жала от груди свой (пусть и бараний) вес, бегала быстрее всех и имела третий показатель по стрельбе в группе.
Этот же… Джек Роллинз был темной лошадкой. Училище, командировка в Ирак, ранение, реабилитация, снова командировка в составе «голубых касок» – и вот его дело лежит на столе у Брока.
– Рукопашный, точность стрельбы, физические… Что?! – Брок глазам своим не поверил – этот омега жал от груди почти триста килограмм. – Только эта строчка твоего досье, Джек, – сам себе сказал он, – стоит того, чтобы я на тебя хотя бы взглянул. Очешуеть можно – триста кило. Сколько же он сам-то весит?
Много. Джек Роллинз, без дураков, был самым крупным омегой, которого видел Брок (включая Роджерса). Огромного роста, массивный, широкоплечий – Джек в клочки рвал шаблон Брока, под который тот всю жизнь подгонял своих любовников. Он, конечно, любил покрупнее, чтобы не совсем девка, но этот… этот омега был просто огромен.
Не особо симпатичный, с жесткими, будто рублеными чертами лица, абсолютно безвкусный в плане запаха, Роллинз был самым устрашающим омегой во всем ЩИТе (включая Роджерса, который мило пах рождественским калачом, что несколько сбивало градус напряженности).
– Статус? – спросил Брок, обходя Роллинза по кругу. Он уже знал, что возьмет его, рискуя прослыть директором кунсткамеры, но ему было плевать. Его отряд лучший, и пока это так, все недовольные могут идти… к Фьюри.
– Омега. С-свободен, – Брок инстинктом хищника уловил сомнения, какую-то скрытую болячку за интонацией, с которой ответил на его вопрос новый подчиненный.
– Цель? Зачем ты здесь? Если ты думаешь, что тут, среди альф…
– Никак нет, сэр, – почти агрессивно посмел перебить его Роллинз. – Хочу служить. Быть на своем месте.
Еще один, решивший, что природа ошиблась, выбирая ему пол. Брок встречал таких и среди парней, и среди девчонок. Недовольных альф было меньше, конечно, – кому охота сидеть дома и рожать раз в два-три года, дожидаясь «защитника и добытчика»? Да никому. Та же Андерсон буквально сатанела от любой просьбы сделать кофе, не говоря уже о замечаниях типа: «Анжела, ты же девочка». А с тех пор, как омег со скрипом пустили и в армию (чертов Роджерс и прочие толерасты), жить стало и вовсе невозможно.
– Тридцать отжиманий. И пока будешь потеть, повторяй: «Я запомню, что нельзя перебивать командира. Командир всегда прав». Ну!
Роллинз, брякнув шокером, пристегнутым к бедру, упал на пол и принялся отжиматься – ловко, привычно, без усилий, не забывая глухо бубнить «Я запомню…».
После чего поднялся одним плавным, очень омежьим движением и совсем не по-омежьи гаркнул:
– Ваше приказание выполнено!
Брок определенно брал его в отряд. Ебись оно все конем – у кого еще в отряде есть омега, жмущий от груди триста кило?
Джек был идеален – сильный, выносливый, сообразительный, меткий. В спаррингах он махом завалил всех, даже Андерсон, которая и Романовой уступала не всегда. Брок пока присматривался, он был из своих самым сильным, но пока еще не пришло время показать, кто тут самый страшный альфа.
А еще Джек был тихим. Почти не разговаривал, если к нему не обращались напрямую и, стоило перейти из режима боевых действий (пусть и учебных) в какой-нибудь попроще, тушевался и уходил куда-нибудь в угол. Будто чувствовал, что лишний. Что не на своем месте. И если еще первую неделю Брок бы с ним согласился, то теперь эта нелюдимость вызывала странную досаду и недоумение – Джека никто не гнал, верно? Ребята не то чтобы хорошо его приняли, но после первых же спаррингов признали, что Джек им ровня, несмотря на то, что умудрился родиться омегой.
Во всяком случае, в физической силе он не уступал никому, и вскоре всем до одного альфам отряда пришлось это признать. Не то чтобы их это обрадовало, конечно.
Джека не любили. Брок, сколько ни прислушивался, не уловил особых намеков на травлю, просто всей шкурой чувствовал растущую напряженность. Еще не оформившуюся в конкретные действия агрессию, недовольство. Причиной, видимо, был не только второй пол нового бойца – Андерсон в свое время быстро расставила точки надо всеми известными буквами: кому с зуботычинами, кому ласково (хватание за волосы не в счет) объяснила, чего не стоит при ней делать и говорить, парни побухтели и успокоились.
Джек, видимо, так и не нашел свою нишу, место в отряде, чтобы быть одновременно полезным и никому при этом не давить на больные места. Ну, сверх необходимости, во всяком случае. Джек тренировался с ними вот уже два месяца, четко и без лишних разговоров (вообще без разговоров, если уж начистоту) выполнял все распоряжения и, едва получив разрешение, уходил в тренажерный зал. Пил воду и качался. Тягал такие веса, что у Брока волосы дыбом вставали: он сам, будучи альфой, всю жизнь посвятившим физическому совершенствованию, мог повторить далеко не все.
Брок решил не давить на ребят и не вмешиваться – открытого конфликта пока не было, а всякие там косые взгляды и подколки – это обычное дело. Джек мог одной рукой свернуть голову половине отряда, так что насильно нагнуть его не нагнут, да и навредить толком не смогут, а остальное Брока не волновало.
Ровно до тех пор, пока не коснулось его напрямую.
Джек был странно заторможенным с утра и пропустил в спарринге несколько ударов по касательной. Андерсон, старшая сегодня по спаррингам, отправила его в санчасть. Брок бегал с очередными бумажками и вернулся, когда тренировка уже закончилась. Жара на улице стояла страшная, а потому он решил освежиться, прежде чем идти на обед, и завернул в общую душевую.
– А здоровяк-то наш того, – услышал он, видимо, начатый ранее разговор, – загибаться будет.
– Ебало завали, – неожиданно резко ответила Андерсон, которая плевать хотела на разделение по полам и мылась вместе со всеми – кто что у нее не видел после того приключения в Африке?
– Анж, да ты его видела? – продолжил тот же голос, кажется, Петерсона. – Два метра, гора мускулов, весь в шрамах.
– Зависть, Клод, – сладко пропела Андерсон, – тебя не красит.
– Да какая, нахуй, зависть?! Я бы его ебать не стал, даже если бы последняя текущая дырка на земле ему принадлежала. От него несет как от…
– Да он тебе и не даст, – вмешался Куинс. – А такого пойди заломай.
– Ссыкуны, – с презрением отозвалась Андерсон. – Вам он просто не по зубам.
– Не больно-то хотелось. У меня на такое не встанет.
– Ошибка природы.
– Меня больше всего бесит, что он прийти не успел, а на командира запал. Смотрит этими щенячьими глазами, сука, ненавижу омег.
– Полегче, – предупредила Андерсон. – Он никого в углу не зажимает. Пьет свои подавители и стреляет лучше тебя, Пит.
– Да ебал я его меткость. Командир скажет ему ботинки лизать – тот вылижет. Что там о меткости говорить, тьфу.
– Много ты в этом понимаешь, – опасно протянула Андерсон. – В отношениях.
– А сама-то. Омежья солидарность, да?
– Заткнулись, – веско произнес МакКинон – мрачный шотландец, который вообще предпочитал пиздюли словам. – Командир его в упор не видит, значит, не хочет видеть. И не вашего ума дело эта вся хуйня. Ясно?
Парни разрозненно загомонили, а Брок, быстро закрутив кран, подхватил полотенце, сложенную в раздевалке одежду и ушел к себе.
Нужно было узнать, что с Роллинзом, сходить в санчасть, посмотреть карту – он бы это сделал и без случайно услышанного разговора. Быть в курсе проблем со здоровьем каждого из группы – его обязанность, давно вышедшая за рамки официальных. Джек не должен стать исключением, несмотря на то… Ни на что не смотря. Одевшись и наскоро зачесав влажные волосы, Брок отправился в медицинский корпус.
Администратор была новая – красивая породистая бета средних лет. Брок предъявил документы и представился.
– Джек Роллинз? – чуть нахмурившись, переспросила она. – Вы его альфа? – она строго взглянула на Брока снизу вверх, так, что ознобом продрало по холке. – Как вы допустили такое?
– Чего допустил? – автоматически переспросил Брок, даже не ответив на первый вопрос.
– Такое длительное воздержание, купирование течек! Я понимаю, что вы оба – солдаты, но, знаете ли, после такого ранения…
– Да чего происходит-то?
– Вам, как альфе, стыдно не знать, что…
– Да я его командир вообще-то.
Докторша если и смутилась, то не подала виду. Быстро рассортировав бумаги, она поднялась со своего белоснежного трона и приказала:
– Следуйте за мной.
Она привела Брока к небольшой палате и через стеклянную стену указала на Роллинза, свернувшегося на кровати в клубок. Очень компактно для своих обычных размеров. Будто хотел казаться как можно меньше и незаметнее.
– Первая течка за пять лет, – заглянув в бумаги, сообщила докторша. – Я вообще не понимаю, как после такого ранения у него восстановился цикл.
Брок, заглянув ей через плечо, прочитал в какой-то строке выведенное удивительно красивым для врача почерком: «Внутренние органы репродукции удалены». И еще где-то «разрывное осколочное ранение в живот».
Он вспомнил некрасивые шрамы на идеальном теле Роллинза: кривую белую борозду на подбородке, кляксы от пулевых на плечах и самый страшный, напоминающий осьминога – на животе, и все понял.
– Течки управляются гормонами, – продолжила докторша, – а железы ему сохранили – молодой парень ведь. Я понимаю хирурга, делавшего операцию. Золотые руки, он мистеру Роллинзу жизнь спас, но детей, как вы понимаете, у него быть не может. А вот течки, как оказалось, да. Ему были выписаны подавители и антидепрессанты, для омеги утрата возможности рожать – серьезный удар по психике, но, видимо, психоэмоциональный фон сильно изменился и…
Брок вспомнил злое «на командира запал» и посмотрел на Джека, свернувшегося калачиком на слишком маленькой для него больничной койке.
– Что можно сделать? – хрипло спросил он.
– Ну, первая за такой период течка будет протекать очень сложно. Сейчас мы дали ему успокоительное и снотворное, но этого надолго не хватит. Вам придется неделю обойтись без мистера Роллинза, мистер Рамлоу.
– Почему вы приняли меня за его альфу? – спросил вдруг Брок.
Докторша впервые отвела глаза, будто смутившись, и Брок надавил:
– Вам лучше сказать. Это мой боец. Его проблемы касаются меня напрямую. Если есть кто-то способный ему помочь – я этого кого-то из-под земли достану. Он звал альфу?
– Он звал кого-то по имени Брок. А пришли вы, – докторша закрыла папку и взглянула на него остро, но без удовольствия и осуждения. – И это вас, разумеется, ни к чему не обязывает.
– Я могу войти?
– Он спит. Если вы не тот альфа, которого он звал, лучше для всех будет, если вы уйдете.
Джек на койке едва слышно застонал, и его скуластое лицо показалось над предплечьем. На нем была написана такая смесь жажды и муки, что оно стало почти красивым, и Брок понял, что ни разу не видел, чтобы Роллинз улыбался. И ему вдруг захотелось увидеть это. Или крупные омеги вообще никогда не улыбаются? Тот же Роджерс вечно мрачнее тучи. Будто дрова взглядом колет.
– А если тот? – спросил Брок, решаясь. То есть решился-то он уже давно, едва увидев Джека, свернувшегося в клубок, и осознав причину того, что «психоэмоциональный фон сильно изменился». Этой причиной был он сам.
– А если тот, то вам придется дождаться, пока он проснется и сможет дать осознанное согласие на то, чтобы вы его забрали.
– Позвоните мне, как только он придет в себя, – Брок бросил еще один долгий взгляд на широченную спину, обтянутую тонкой тканью больничной рубашки, и отправился принять превентивные меры во избежание последствий своего странного решения. Это заняло несколько часов, он уже шел с подписанными на короткий отпуск бумагами в секретариат, когда его телефон звякнул входящим – Джек пришел в себя.
Забросив бумаги, Брок поспешил в медблок – у него было время признаться самому себе, что затея глупая, опасная и может оказаться даже жестокой, но окончательное решение все же было за Джеком.
– Пройдемте, – докторша, едва завидев его, быстро пошла вперед, к палате, но у самой двери, у закрытого жалюзи смотрового окна вдруг остановилась и посмотрела на Брока снизу вверх. – Я должна вас предупредить, что запах довольно специфический даже для беты. Если вам он не понравится, я буду вынуждена настаивать на том, чтобы мистер Роллинз остался в боксе. Так будет лучше для него.
– А для меня?
– А вы как-то обходились все это время, мистер Рамлоу, так что переживете.
Хмыкнув, Брок окинул дамочку заинтересованным взглядом, зная, что может заполучить кого угодно, стоит лишь по-настоящему захотеть, на то он и альфа, по сути. Но та не дрогнула и взгляда не опустила.
– Может, – вкрадчиво спросил Брок, – мы поинтересуемся у самого… мистера Роллинза? – он намеренно подпустил в голос чувственной хрипотцы, зная, как это действует на всех без исключения, но докторша в ответ лишь поджала губы и, похоже, разозлилась.
– Конечно, мистер Рамлоу. Решать не мне. Но я бы вам и кота не доверила. Прошу, – с этими словами она распахнула дверь в палату и пропустила Брока вперед.
Он инстинктивно ждал чего-то неприятного. Были омеги, запахи которых были отвратительными, и при этом они почти всегда не нравились Броку внешне. Природа – умная стерва, и все эти ароматы придумала не просто так. Но Джек пах всего лишь странно, но приятно: дымом хороших сигарет, раскаленным металлом, немного гарью – рассеянным на фоне морозного воздуха шлейфом этой экзотической смеси, моментально ударившей в голову. Горечь, свежесть и тяжесть. Тепло и холод. Непривычно, но хорошо.
– Нет, – тихо, жалобно произнес Джек, обнимая подушку. Он несколько раз жадно втянул носом запах Брока и закрыл глаза. – Только не ты. Не надо.
– Джек.
– По-моему, – с тайным торжеством в голосе вклинилась докторша, – мистер Роллинз ясно дал понять, что не хочет вашего внимания.
– Внимания? – с безумной, жадной надеждой переспросил Джек. Брок никогда не слышал у него такого голоса: низкого, будто бархатного. – Командир, что…
– Поехали, Джек, – Брок заозирался в поисках одежды, в которой можно было бы увезти отсюда Роллинза, отчасти потому, что отступать он не привык, отчасти потому, что докторше это не понравится, но самая главная часть, в которой он нехотя сознался даже себе, сплошь состояла из странного извращенного сострадания пополам с интересом. Он не хотел думать, что из этого выйдет, он хотел остаться с Джеком один на один и надеяться, что инстинкт подскажет ему, как поступить. В таких делах голова только мешает, в этом он за жизнь мог убедиться, и не раз.
– Куда?
– Ко мне. Доктор говорит, течка будет тяжелой.
– Я не… – Роллинза вдруг скрутило короткой, страшной судорогой, и Брок оказался у его постели раньше, чем успел сообразить, что делает. Вжал лицом себе в шею, давая дышать своим запахом, и понес какую-то чушь про то, как хорошо все будет, как все сложится, вот увидишь, Джек, я хочу помочь, позволь мне.
Джек жадно дышал им, сжимая тонкое больничное одеяло в огромных кулачищах, и тонко, жалобно поскуливал. Кусал губы, пытаясь задушить этот позорный скулеж, и, видимо, не мог.
– Ч-ш-ш, ну чего ты, маленький? – отключив голову и мысленно послав к дьяволу навязчивую докторшу, заворковал Брок, будто Джек и правда был молодым несмышленым омежкой, которому страшно в первый раз с альфой. – Глупенький мой, все будет хорошо, слышишь? Давай оденемся и уедем.
– Не уходи, – прохрипел Джек и осторожно, будто боялся поверить, положил широкие ладони Броку на лопатки. – Не сейчас. Пожалуйста, Брок.
– И завтра не уйду. Давай, детка, поднимайся.
Не глядя подмахнув бумаги, Брок помог Джеку напялить чистый комплект формы и увел его к боковому выходу, минуя центральные аллеи и главные ворота.
Если бы он мог, он бы понес Джека на руках. Но дело было даже не в том, что он не поднял бы его, а в том, что сам Джек, очнувшись, никогда бы ему этого не простил. Не для того он столько времени доказывал всем, что ни в чем не уступает альфам, чтобы потом его средь бела дня волокли, как принцессу, через весь кампус к боковым воротам, у которых уже ждало такси.
Дома был небольшой беспорядок – Брок, уходя утром, не собирался возвращаться в компании влюбленного в него течного омеги. Он вообще собирался заночевать на базе.
Но вышло, как вышло.
– Брок, Брок, – раздевать почти потерявшегося в ощущениях Джека было тем еще квестом, но Брок справился: стянул форменную куртку, футболку и провел по широким плечам, чувствуя, что плывет от ощущений: у него никогда не было никого настолько большого. Литые мышцы были будто сделаны из металла, а кожа, там, где ее не рассекали шрамы, была гладкой и горячей.
А еще Джек был волосатым: руки, немного грудь и живот, ноги.
– Пойдем, – быстро стянув одежду и с себя, Брок мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность, которая подсказала принять душ на базе. Сейчас Джек нуждался в нем, и времени на такие глупости не было совсем.
– Брок, что ты… почему? – Джек изо всех сил пытался сохранить остатки хладнокровия, хотя у него уже накрепко стояло, а на белье сзади появилось заметное влажное пятно.
– Ни о чем не думай, хорошо? Я помогу. Я буду с тобой, сколько нужно. Джек, ты слышишь? Ложись. Давай, крошка, в кроватку.
У Брока бывали влюбленные в него партнеры. Он до сих пор помнил Патрика – хрупкого, как фарфоровая статуэтка, чувственного и нежного. Тот обхаживал Брока несколько недель, подгадывая к течке, справедливо полагая, что ни один альфа не сможет отказать призывно пахнущему, на все согласному омеге. Брок и не отказал. Он вообще был щедрым на ласку и не дурак потрахаться, много и с удовольствием. Но на уговоры попробовать без резинок не повелся и сразу после течки честно сказал, что было круто, но на этом все.
С Джеком было иначе. Тот был напряжен, как струна, и вместе с тем так жадно, с таким обожанием смотрел на Брока, что внутри все плавилось. Странно, но хотелось оправдать надежды, выложиться, искупаться в этом обожании, заслужить его чем-то еще, кроме охуенной внешности и чисто животной привлекательности сильного самца.
У Джека все было серьезно, и отчего-то именно в этот раз Броку это не было безразлично.
Он, как и все, хотел, чтобы его любили.
Джек неловко устроился на кровати лицом вниз, с такой смесью обреченности и стыда, что у Брока неприятно защемило внутри, заныло, как больной зуб, от ощущения неправильности.
– Только ты потом ничего не говори, хорошо? – Брок с трудом разбирал слова, сказанные в подушку. – Только не ты. Все эти… все то, что говорят обычно такие, как ты, таким, как я. Я уйду, как только смогу. Хочешь – даже переведусь. Только будь со мной сейчас.
– Джек, – Брока так поразил сам факт, что от него кто-то ждал грубости и эгоизма (репутация мудака, любовно созданная, выпестованная, теперь работала против него), что он даже на мгновение потерял дар речи, что случалось с ним крайне редко. – Я сделаю тебе хорошо.
Роллинз оглянулся через плечо, еще раз жадно взглянул на него и инстинктивно призывно приподнял ягодицы.
– Брок, – низко позвал он, Брок упал сверху, прижимаясь сразу всем телом, так же инстинктивно пытаясь подмять под себя, накрыть целиком, закрыть от всего остального мира, но, по понятным причинам, это не вполне удалось.
– Хороший мой, – от шеи Джека пахло просто одуряюще, никакой приторной сладости, которую Брок терпеть не мог, никакой карамели и розы – очень мужской, «рабочий» запах. Джек был солдатом, как и Брок, чертова докторша была права. – Скажи мне, как ты хочешь. Я сделаю тебе хорошо, обещаю. Буду нежным с тобой. Забудь все, что было до меня, это неважно. Просто скажи – как ты хочешь?
– Мне не о чем забывать, – у каменно спокойного Роллинза вдруг вспыхнули уши, как у старшеклассницы, оставшейся девственницей после выпускного бала. Брок еще успел прикинуть, сколько лет Роллинзу, и во сколько примерно у омег начинаются течки, а потом он отбросил и эти мысли – глупые и ненужные сейчас.
Наверное, он давно не был в койке с кем-то настолько увлеченным его сиятельной персоной. Может, дело было в том, что течка после такого долгого перерыва смела у Джека остатки стыда, а, может, дело было в самой ситуации, но Брок просто забил на все, что не касалось сейчас их двоих.
Решив, что сам не болен, да и Джека карточку видел не далее, как сегодня. И он не мог забеременеть от него, так что…
При мысли о том, как сунет член в девственно узкую задницу без резинки, как будет трахать кого-то настолько сильного и большого, а потом кончит внутрь, запирая свое семя узлом, как будет гладить по мокрой от пота спине и успокаивать, шептать всякие глупости и дуреть от ощущения фактически всемогущества, от того, как хорошо он делает своему омеге, кому-то доверившемуся, сильному, но зависимому от него сейчас, Брок зарычал, но заставил себя успокоиться. Потерся членом о твердую ягодицу, сходя с ума от предвкушения, а потом сполз вниз и раскрыл ладонями каменно твердую задницу.
Не омега, а статуя какая-то.
Горячая, живая и такая же совершенная в своей неправильности.
Джек под ним напрягся, с видимым усилием оставаясь на месте, изо всех сил стараясь не взбрыкнуть, и Брок нежно прижался губами к его чуть приоткрытой дырке – бледно-розовой, нежной, как губы.
Джек закричал – растерянно и неверяще, попытался дернуться вверх, но от Брока Рамлоу, дорвавшегося до чьей-то задницы, еще никто не уходил. Он собрал девственно чистую, чуть сладковатую смазку и толкнулся языком внутрь, дернул за бедра, заставляя приподняться, и нашел рукой член. Он дразнил языком нежную кожу, наслаждаясь громкими, чуть нервными стонами Джека, и чувствовал себя гребанным королем мира. Всемогущим божеством, ебущим простого смертного на каменном алтаре собственного храма.
Смертный… то есть Джек, дергался под ним от избытка ощущений, от остроты и сладости, и пораженно, сладко ахнул, когда Брок сунул в него сразу два пальца.
– Ч-ш-ш, я осторожно, осторожно, маленький. Не бойся, я не сразу. Все будет хорошо, я о тебе позабочусь. Расслабься.
– Я не…
– Я понял. Ни о чем не думай. Доверься мне. Я сделаю, как нужно. Ты такой нежный внутри, как шелковый. И пахнешь просто охуенно.
– Не… не надо.
– Что хочу, то и говорю, детка. Это моя постель, и в ней я несу, что хочу, – Брок поцеловал его в лопатку и чуть прикусил солоноватую кожу. – Скажи мне, чего ты хочешь? И – не менее важно, – он нежно провернул пальцы, нащупав, наконец, что искал, – чего не хочешь, – закончил он после жадного стона, от которого сам едва не кончил.
– Не хочу, чтобы ты смеялся, – почти ровно выговорил Джек и с мольбой, на которую Брок не считал его способным, взглянул на него. – И не… не делай слишком больно. Только не ты. А в остальном я… приму от тебя все.
Брок сжал зубы, пытаясь успокоиться, а потом принялся целовать все большое тело: доверчиво открытую спину, мощную шею, косые рваные шрамы на ребрах и плечах («колючая проволока» – пришло фоном, но Брок отогнал еще и эту мысль), потом нежно развернул Джека к себе и прижался губами к губам, толкнулся языком, глядя прямо в пораженно распахнутые глаза: светло-серые, с зеленью.
Брок не мог перестать трогать его, ощупывать каждый крутой изгиб развитых мышц: выпуклую грудь, твердый пресс. Длиной члена природа Джека тоже не обделила, и Брок, с трудом оторвавшись от губ, вобрал в рот толстый ствол, с наслаждением ощущая солоноватый, чуть пряный вкус на языке. Запах Джека становился ярче с каждым полузадушенным стоном, с каждым нервным, неуверенным движением, когда он не знал, куда деть руки: то засовывал их под подушку, невольно, инстинктивно подаваясь бедрами и насаживаясь на пальцы до самых костяшек, то хватался за изголовье кровати, глухо вскрикивая каждый раз, как Брок попадал по простате.
– Хочу тебя, – вымученно, тихо произнес Джек. – Брок, пожалуйста. Хочу тебя в себе.
– Резинки?
– Я здоров и… в общем, проблем не будет. Но если хочешь…
– Не хочу, – Брок навис над ним, если над кем-то настолько крупным вообще можно было нависнуть, и осторожно приставил головку ко все еще тугому входу. – Смотри на меня, Джек. Хочу, чтобы ты видел, как я хочу тебя трахнуть. Растянуть твою узкую жадную задницу. Она же жадная, да, детка?
– Н-н…
Джек смотрел, не отрываясь, с убийственной уязвимостью: сосредоточенно, жадно. Чувствовалось, что тот хочет свести ноги, прикрыть если не член, то хотя бы шрамы, но Брок накрыл его живот ладонью, погладил «осьминога» и медленно надавил членом на сжатые мышцы.
– Дыши. Дыши, маленький. Я не спешу. Сегодня все для тебя. Расслабься, хороший мой, славный. Горячий, такой послушный. Я сделаю тебе хорошо, нам обоим. На меня смотри, Джек.
Джек смотрел, не отрываясь, будто не веря. Он вцепился руками в изголовье кровати до побелевших костяшек и трудно, длинно выдыхал. Брок гладил его по животу, зная, что сможет сдержаться, быть осторожнее, ласковее, чем когда бы то ни было. Просто потому, что видел в глазах Джека отчаянное желание ему верить. Что не обидит.
Глядя на Джека Роллинза в ринге, например, сложно было представить безболезненные и несмертельные способы причинить ему обиду, но сейчас Брок видел его без привычного слоя молчаливой нелюдимости, которым он отгораживался ото всех, защищаясь.
С ним Джек был болезненно обнажен, как голый нерв, и Броку ужасно не хотелось его разочаровывать.
– Давай, малыш, расслабься. Впусти меня, я не…
Брок уже хотел пообещать, что не причинит боли, как Джек вдруг обнял его ногами за бедра и надавил пятками на задницу, выгнулся навстречу, удивленно поскуливая, вбирая в свое тесное, скользкое нутро.
– Не спеш… Джек, детка… Блядь.
– Брок, – простонал тот, высоко растянув гласную, и Брок зажмурился от резко полыхнувшего возбуждения, горячей волной прокатившегося по спине и скопившегося в паху. – Пожлст…
Невнятные, жаркие мольбы, половину которых Джек пытался мужественно проглотить, инстинктивная плавность, с которой он насаживался на член, пластика его сильного тела, чуть неуклюжего вне боя и, как оказалось, постели, возбуждали до потери всякой связной мысли. Брок медленно толкнулся и снова вышел полностью, подразнил чувствительную кожу, поцеловал нежную внутреннюю часть бедра, гладкий участок без единого шрама, и толкнулся снова в тугую нежную глубину, вызвав у Джека довольный тихий стон.
Впервые, пожалуй, действительно довольный, без примеси удивления и неверия.
– Давай, Брок, – прошептал он. – Сильнее.
Господи, это было круто. Джек был выносливым, как он сам, сильным и не жаловался на уставшие ноги или неудобную позу. Он жадно отдавался, и Брок бы даже засомневался, кто кого тут трахает, если бы не растерянный обожающий взгляд из-под длинных чуть загнутых на концах ресниц. Без вечной тесноты презерватива все ощущалось острее и жарче, будто его выпустили на свободу из душного кокона.
Брок честно хотел удержаться от вязки хоть первый раз, но Джек так просяще скулил, тянулся губами, боясь, что его оттолкнут, что Брок не смог отказать, не смог подтвердить глупые сомнения в том, что тоже хочет этого. Тесная задница жадно сжала узел, и Брок, почти ослепнув от жаркого удовольствия, продолжал толкаться внутрь короткими, сильными рывками, почти не двигаясь, но чувствовал, как разбухающий узел давит внутри Джека на то самое чувствительное местечко, на центр их общего удовольствия, и тот стонет непривычно громко, открыв влажные губы, задыхаясь и правильно, крепко сжимая его в себе.
С Джеком можно было не бояться придавить хрупкого партнера, не опираться на локти во время острого, выматывающего удовольствия, накатывавшего волнами. Брок кончил, едва только Джек задохнулся под ним, сжимаясь почти до боли на его члене, с хриплым стоном заливая живот и грудь, отчего волоски слиплись смешными дорожками, а потом аккуратно потянул Брока на себя, устроил сверху и обнял – нежно и крепко. Благодарно.
Они ни о чем не говорили. Только целовались, пока не смогли расцепиться.
– Лежи, я соображу нам поесть, – предложил Брок, с незнакомым до этого наслаждением вынимая опавший член и чувствуя, как из его омеги вытекает семя. Много его семени. Поддавшись низменному животному удовольствию, Брок сунул в растянутую задницу сразу два пальца, и Джек со стоном сжал их в себе. Сперма потекла по руке, испачкала постель, и это было охуенно. По-новому, непривычно, грязно и охуенно.
– Как насчет картофельной запеканки, лазаньи и картошки фри? Или хочешь мяса? Сладкого? Копченого? – Брок провернул пальцы, любуясь сменой выражений на обычно непроницаемом лице Джека. – Скажи мне, маленький.
– Все, что дашь. И я помогу с готовкой.
– Никакой готовки, только разогреть. Или хочешь со мной?
Джек коротко кивнул и поднялся с неожиданной для своей комплекции легкостью, едва Брок вынул из него пальцы и поцеловал.
– Салфетки на тумбочке. Штаны сейчас выдам, – Брок наскоро вытерся и пошел к шкафу, выудил оттуда пару самых длинных трикотажных брюк и кинул ими в Джека. – Тебе, боюсь, будут бриджами, но халат на тебя вообще не налезет.
