Текст книги "Последнее Рождество (СИ)"
Автор книги: TokaOka
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Ладно. Веселых каникул и с наступающим Рождеством.
Салли идет обратно в спальню.
– Большое спасибо, – вслед ей говорит Ремус, но она, не оборачиваясь, машет рукой.
Портрет Полной Леди выпускает его из гостиной. Перехватив чемодан поудобнее, Ремус делает шаг, теряет равновесие и летит куда-то вниз, будто с горки. Так и есть! Лестницы скользкие, словно лед, на поворотах его заносит и, будь это обычный день, он, пожалуй, принялся бы от восторга хохотать во все горло. Но сейчас ему не до смеха. «Все-таки отмочили напоследок», – думает Ремус, когда приземляется на мягкое место в коридоре четвертого этажа. Воображая, что тут будет твориться часа через полтора, когда первые студенты станут спускаться к завтраку, осматривает чемодан – вроде бы все в порядке – и спешит вниз.
Дорожки сплошь завалены снегом, ноги вязнут в сугробах, но Ремус полон решимости. Вспоминая полет с заледенелых лестниц он думает, что это вполне символично. «Будто – скатертью дорога! Катись, извращенец!». Стискивая зубы, он подгоняет чемодан волшебной палочкой и тот подлетает вверх на несколько футов. Надо успокоиться, не хватало еще родителей напугать. Они и без того станут волноваться такому неожиданному визиту.
Выйдя на дорогу, Ремус взмахивает палочкой, и через несколько секунд с треском и грохотом из воздуха материализуется сияющий «Ночной рыцарь». Ремус спешит войти в салон, чтобы избежать соблазна обернуться и бросить на Хогвартс прощальный взгляд.
========== Глава 5 ==========
В Абере снегом и не пахнет. Низкое пасмурное небо набухает тяжелыми редкими каплями. Проселочная дорога, на которой останавливается «Рыцарь», скользкая от грязи, Ремус чуть не падает, когда спрыгивает с подножки. До дома рукой подать, особенно если идти через поле. Наложив на ботинки водоотталкивающее заклинание, он отправляется в путь.
Калитка привычно скрипит. Окна темны. Ремус подходит к двери и, отперев ее своим ключом, тихонько входит в дом. Родители еще спят. Стараясь не шуметь, Ремус идет в свою комнату, по пути снимая куртку и шапку.
Бессонная ночь, внутренняя борьба с самим собой – все это слишком утомительно. Ремус падает на свою кровать и впервые за долгое время засыпает крепким сном.
– Боже мой, Ремус! – мама кидается к нему и крепко прижимает к себе. – Что случилось? Когда ты приехал? Я проснулась, пошла на кухню, смотрю – твой чемодан! Как ты себя чувствуешь? Ты здоров?
Ремус молча обнимает маму. На душе вдруг становится до чрезвычайности тепло. Как хорошо, что он вернулся домой! И чего он так переживал? Теперь все будет хорошо. Он снова устроится на работу, будет жить с родителями, в полнолуния – первое время – станет аппарировать в Визжащую хижину, а потом они с отцом выкопают подпол в сарае, укрепят его как следует, наложат мощные сдерживающие заклинания. Вечерами он будет учиться, и катись ко всем чертям эта дурацкая любовь! В конце концов, он и не рассчитывал на взаимность, но и выставлять на посмешище свои чувства не намерен.
– Мам, я в полном порядке. Теперь в абсолютно полном. И у меня каникулы.
Он решает рассказать о своем намерении остаться дома позже. После полнолуния, когда совершенно успокоится и отдохнет. А пока будет вести себя как ни в чем не бывало. Ему хочется, чтобы родители были спокойны и счастливы, настолько, насколько это возможно с таким сыном.
– Ну, пойдем, пойдем, сейчас я быстренько что-нибудь организую и позавтракаем, ты, наверное, голодный с дороги…
Мама тащит его в кухню.
– Лайелл! – кричит она по пути. – Вставай скорее, Ремус приехал!
Раздвигая простенькие клетчатые занавески, Ремус выглядывает в окно – сыро, тускло, ветрено. Еще час назад это навело бы его на грустные мысли о том… Просто навело бы на грустные мысли, а сейчас ему хорошо. Хорошо и спокойно. Мама в домашнем платье, уютное бульканье чайника, звяканье посуды… И чего он так разнервничался? Дать зверю такой повод для захвата! Сумасшедший! Воспоминание о той кошмарной мысли заставляют Ремуса содрогнуться. Надо постараться забыть об этом. Навсегда. Еще не хватало!
Звук шагов заставляет Ремуса обернуться. В кухню торопливо входит отец.
– Сынок! Вот так сюрприз! – он крепко обнимает Ремуса и похлопывает по спине. – И ведь в письме ничего не сказал, поросенок!
Оба они радостно смеются.
– А мы уж с мамой думали, что снова Рождество будем вдвоем праздновать!
– Ну, Рождество вы действительно будете праздновать вдвоем, – тихо, чтобы не услышала мама, говорит Ремус. – Ты что, забыл?
Лицо отца моментально становится грустным.
– Да, да, извини… – шепчет он, сжав локоть Ремуса, и через секунду добавляет громким и веселым голосом. – Но, все равно, это отличная идея – провести каникулы дома. У нас будет еще время отпраздновать. И попробовать мою вишневую наливку, м-м-м, в этом году она получилась просто…
Отец прикрывает глаза от удовольствия и Ремус смеется.
– Лайелл, ты со своей наливкой мне уже надоел! Ведь просила его, сделай побольше ежевичного вина, так нет же!
Мама шутливо надувает губы и с грохотом ставит на стол чайные чашки. Ремус наконец-то чувствует себя абсолютно счастливым. Он думает о том, что ужасно соскучился по родителям и в порыве чувств снова крепко обнимает отца.
Сова прилетает вечером и, громко стукнув в стекло, усаживается снаружи на подоконник.
В животе у Ремуса все скручивается в тугой узел. Он в нерешительности замирает перед окном. Обычная хогвартская сипуха. Может, это все-таки Салли решила отчитаться за сборы? Или Лили прислала табель за полугодие?
– Что случилось? Письмо?
Ремус вздрагивает – нервы так напряжены, что он даже не заметил, как в гостиную входит мама.
– Да, – неуверенно говорит он.
– Ну, чего же ты не впускаешь ее? – мама с улыбкой кивает на сову.
Нервничая, Ремус открывает форточку и запускает птицу в комнату. Уже по виду свернутого пергамента он знает, от кого эта записка. Отвязав, Ремус судорожно запихивает ее в карман брюк.
– Да читай ты спокойно, – смеется мама, – я уже ухожу! Дурачок!
Дурачок. Точно. Ремус отчаянно хочет прочесть письмо и боится. Он идет в свою комнату, плюхается на стул и аккуратно разворачивает пергамент.
«До свидания, Лунатик!» написано в нем рукой Джеймса, ниже еще два раза «До свидания, Лунатик!» почерками Сириуса и Питера. Строчки расплываются, потому что на глаза наворачиваются слезы, а бумага вдруг начинает искриться, потом с хлопком взрывается, выстреливая в Ремуса разноцветными конфетти. Ему кажется, что это очаровательный – и такой оригинальный – плевок в лицо. Кусая губы и выкручивая пальцы, Ремус изо всех сил старается не расплакаться.
За ужином разговор не клеится. Разве что мама оживленно рассказывает Ремусу последние новости и сплетни о соседях. Ремус делает заинтересованный вид и даже кивает, но поддержать и разделить мамину беспечную радость не в силах. Отец тоже почему-то напряжен. Это настораживает Ремуса, и он изредка бросает на отца короткие и внимательные взгляды. Неожиданно в его голове рождается идея:
– А что насчет вишневой наливки? Или приезд сына теперь не повод?
Ремус говорит это весело и беззаботно, мама восклицает: «Ах, Боже мой, я совсем забыла!» и выскакивает из кухни. Ремус кладет ладонь на руку отца.
– Что-то случилось?
Отец вздыхает и, как кажется Ремусу, неуверенно говорит:
– Нет. Ничего такого.
Убрав ладонь, Ремус отставляет недоеденное рагу.
– Я же вижу. Что тебя беспокоит?
В кухню входит мама, торжественно неся в руках две бутылки.
– Одна моя, другая ваша!
Бокалы с легким звоном стукаются краями.
– Еще раз – с приездом, сынок! Как же я по тебе соскучилась! – мама ласково проводит ладонью по щеке Ремуса. – Знаешь, я думаю, вот сейчас ты большую часть года в Хогвартсе, потом она закончится – станешь работать. Захочешь жить отдельно… Почему-то все молодые люди хотят жить отдельно… Мы не станем видеться чаще… Как же быстро растут дети…
Мама вздыхает. Вино делает свое дело. Как, впрочем, и наливка.
– Я не захочу жить отдельно, мам, я всегда буду с тобой, хочешь?
– Хочу. Для меня ты всегда будешь моим милым маленьким мальчиком. Всегда. Единственное, мне так жаль… Так жаль, что ты…
Мама вдруг начинает плакать. Ремус соскакивает со стула, становится перед ней на колени и обнимает.
– Мама, перестань! Со мной все в порядке. Ну, подумаешь, бывает, конечно, но это всего несколько дней… А ведь в остальном…
– Боже мой, Ремус! Но ведь пойми, что ты никогда, представляешь, никогда не сможешь… – мама осекается. – Господи! Да что же я такое говорю! Прости меня, малыш! Прости! Прости, Лайелл! Видимо, мне уже хватит…
Сквозь слезы мама смущенно смеется. Ремус прекрасно понимает ее чувства. И разделяет их. Но он не должен показать ей, что и сам иной раз впадает в отчаяние. И поэтому он достает волшебную палочку и прошептав: «Орхидеус!», вручает маме роскошный букет цветов. Она ахает от неожиданности: «Какая прелесть, спасибо!», и крепко обнимает Ремуса.
Отец ставит бокал на стол и встает.
– И все же я думаю, что маме пора пойти отдыхать. Не волнуйся, мы сами тут наведем порядок.
«Мои волшебники», – шепчет мама и, погладив по плечу сначала Ремуса, а потом отца, идет с букетом в спальню.
– Это от нервов, – говорит отец.
– Я понимаю.
Ремус поднимается с колен и садится на мамино место. Ему становится неуютно от того, что они с отцом остались наедине. Он тревожно прислушивается к себе, что бы могло вызвать в нем такое странное чувство?
Отец делает несколько шагов по кухне, потом берет бутылку и, разлив остатки наливки по бокалам, подает один из них Ремусу:
– За нашу милую маму.
– За маму, – согласно кивает Ремус. – Ей столько пришлось пережить…
– Как и всем нам, – добавляет отец.
Он обходит стол и садится напротив. Ремус наконец-то понимает, откуда появилась в нем эта неловкость, он чувствует, что отец хочет поговорить о чем-то серьезном. А может, даже неприятном.
– Я готов, – говорит Ремус и смотрит отцу прямо в глаза.
– Что?
– Я готов выслушать все, что ты хочешь мне сказать, – твердо говорит Ремус и, не дав отцу раскрыть рта, продолжает. – Если ты о полнолунии, то я как обычно аппарирую из дома, никаких проблем.
– Мерлин! Ты в своем уме? Неужели ты мог подумать, что я не рад твоему приезду или чего-то опасаюсь, Ремус?! – отец невероятно возмущен таким предположением. – Как тебе это только в голову могло прийти?!
Ремус смущен, получается, что он обидел отца.
– Прости, папа. Я… Не знаю, что на меня нашло… У меня была страшнейшая атака сегодня ночью, может поэтому…
– Что случилось? Почему ты сразу не сказал? – отец сжимает в ладони пальцы Ремуса.
– Все прошло, уже все хорошо, просто я немного… испугался…
Ремус краснеет и аккуратно высвобождает пальцы.
– Сынок…
– Тогда о чем ты хотел поговорить, – Ремус делает глоток.
– Не знаю, стоит ли начинать сейчас этот разговор… Не думаю, что он будет очень уж приятным… А после атаки…
Ремус видит, как напряжение отца, весь вечер не дававшее ему покоя, понемногу уходит. Он проникается к нему невероятной благодарностью и любовью.
– Я действительно в порядке, папа. Говори.
– Видишь ли, Рем, тут такое дело… Пожалуй, принесу еще бутылочку наливки, – не решаясь начать, отец спешит прочь из кухни. Через минуту он возвращается, неся в руке пузатую бутылку.
– Согласись, в этом году у нее какой-то особый вкус? Может оттого, что лето выдалось исключительно жарким? Она будто солнцем пахнет!
Ремус кивает. Отец еще улыбается некоторое время, но потом видит ожидающий взгляд сына, сникает и присаживается напротив.
– Так вот о чем я. Мама мне тут рассказала, нет, она мне давно рассказала, еще в сентябре, после того, как ты уехал в Хогвартс… Ты не обижайся на нее, она из лучших соображений, очень уж обрадовалась. Словом, она сказала, что у тебя появилась девушка. Что ты очень переживаешь и мучаешься. Вот я и подумал… Ты, видимо, поэтому уехал из Хогвартса, да?
Ремус замирает в совершенной растерянности.
– Я ведь ей объяснил, что это было письмо от старосты, что мы просто друзья и она встречается с Джеймсом Поттером, – наконец говорит он. – Папа, как ты мог подумать?
– Ремус, это вполне естественное чувство, ты нормальный, здоровый парень. Да! Нормальный и здоровый парень! – видя иронию во взгляде сына, твердо повторяет отец. – Вполне нормально и то, что ты испытываешь чувства – и не только чувства – по отношению к девушкам. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю, – едва слышно бормочет Ремус.
– Поэтому я и подумал. Другое дело, как быть с тем, что ты… – отец делает паузу, не решаясь вслух произнести проклятое слово. – Это должна быть настоящая, крепкая, добрая – даже отчаянная – любовь. Чтобы она сумела принять тебя таким, какой ты есть. Чтобы не испугалась и не… Трудно такое перенести. Особенно молодой девушке.
– Пап, меня не очень интересуют девушки, – вдруг говорит Ремус. – Похоже, я – гомосексуал.
Он не решается поднять глаза. Он не в силах увидеть тот ужас и отчаяние, которое, как ему кажется, сейчас во всем облике отца.
– Прости меня, но я ничего не могу с собой поделать. Я действительно влюблен. Я люблю своего лучшего друга.
– Джеймса? – как ни странно, в голосе отца Ремус не слышит ни боли, ни осуждения.
– Нет, Сириуса Блэка.
Удивительно, но Ремусу вдруг становится совсем легко. И спокойно. Словно нарыв вскрыли после долгих мучений.
Отец растерян и похоже немного смущен.
– И что же?
– Ничего.
– Ты поэтому бежал из Хогвартса?
– Да.
– Не можешь совладать с собой?
– Нет. Не в этом дело.
– Он догадался?
– Я сам сказал ему.
Ремус поджимает губы и опускает голову.
– Великий Мерлин! Ты с ума сошел! Ремус?! И что? Он что-то сказал тебе? Что-то гадкое? Ударил? Что он сделал?
Отец вдруг поднимается со стула. Ремусу кажется, что он стал каким-то невероятно огромным и страшным. Ему вдруг приходит в голову, что отец сейчас ринется на поиски Сириуса, чтобы проучить его.
– Он ничего не сделал, папа! – хватая отца за рукав, громко говорит Ремус.
Отец вдруг как-то сразу обмяк и даже как будто постарел.
– Просто он не любит меня.
Отец залпом выпивает остатки вина из бокала и снова наполняет его.
– Не думаю, что ты должен осуждать его за это, не знаю даже, как бы я отнесся к такой откровенности со стороны лучшего друга, которого знаешь с детства.
– Я и не осуждаю… Я просто в отчаянии!
Ремус вдруг закрывает лицо руками и начинает плакать. Совсем как в детстве, перед трансформацией, когда отец стоял снаружи решетчатой двери в подвале их старого дома – не протянуть руки, не обнять, не утешить, не приласкать…
Один, совсем один, наедине со своей болью, со своим страхом, со своим зверем.
Отец встает сзади и прижимает его к себе.
– Тс-с-с-с! Тише…
Ремус оборачивается и утыкается лицом в живот отца.
– Я снова тебя осрамил, папа… Тебя и маму… Но я не нарочно, я старался… Я изо всех сил старался контролировать себя, держать себя в руках… Но все напрасно… Почему-то это сильнее меня…
Ремус сбивается, пытаясь сквозь слезы объяснить отцу, что сам себя презирает, что раскаивается, но ничего не может с собой поделать.
– Ремус, сынок, тише, не плачь… Ты ни в чем не виноват. Подумаешь, какое преступление – полюбить друга… Бывает же. А сколько было гомосексуалов среди великих магов! Когда-то давным-давно даже у магглов это не считалось чем-то… предосудительным.
– Только не говори маме… – понемногу затихая, просит Ремус. – Не хочу, чтобы она еще больше страдала, ты же видел сегодня…
Отец гладит Ремуса по спине.
– Что же ты решил делать дальше?
– Я решил остаться дома.
– Бросить учебу?!
– Я буду учиться сам, а весной, вместе со всеми, сдам экзамены. Я думаю, что у меня хватит сил и способностей.
– Верно, верно, хватит… Ты уже говорил с Дамблдором?
– Нет. – Ремус отстраняется от отца. – Я не знаю, как ему сказать. И что. Правду?
Отец берет в руки бокал и кивает Ремусу – они молча выпивают.
– Не думаю, что ты обязан говорить ему эту правду, – после небольшой паузы говорит отец. – Мы можем сослаться на твою болезнь.
– Так вдруг? Через столько лет? И даже после того случая со Снейпом?
– Ну, мало ли, – отец разводит руками. – Я думаю, что после Рождества ты должен отправиться в Хогвартс и поговорить с ним. Если хочешь, я пойду с тобой.
– Нет, спасибо, но я должен сам. Это моя жизнь. Ты и без того со мной достаточно повозился.
– Я готов делать это до самой смерти, Ремус, – отец качает головой. – И, знаешь что? Я горжусь тобой. Мне удалось вырастить прекрасного человека и настоящего мужчину.
Ремус благодарно, но смущенно улыбается.
– Мужчину… С некоторыми оговорками…
– Я ведь сразу понял, что это не просто визит на каникулы. Все думал, что же случилось? Если честно, то я боялся, что та девушка, про которую говорила мама, забеременела.
– Теперь одной головной болью у тебя будет меньше, – грустно усмехается Ремус. – Такого я бы не допустил, даже если бы интересовался девушками. Думаешь, я настолько безответственный глупец, чтобы с такой болезнью… Такие, как я, не размножаются.
– Жизнь странная штука, сынок. Пусть и очень жестоким способом, но она научила меня во всем искать что-то хорошее. Подумай и ты над тем, какие преимущества тебе даны взамен? И не отчаивайся. Все еще будет хорошо. А уж если тебе потребуется помощь или поддержка – ты всегда можешь на меня рассчитывать. На меня и на маму, конечно. А теперь давай допьем и пойдем спать. Это был очень непростой день. Для всех.
========== Глава 6 ==========
После завтрака Ремус решает разобрать чемодан с вещами. Он убеждает себя, что делает это исключительно из любви к порядку, которого так недостает внутри его самого, но чем больше вещей занимают свои привычные места в комнате, тем сильнее понимание, что это – попытка поглубже закинуть якоря, отрезать себе пути к отступлению.
Новехонькая, ни разу не надеванная парадная мантия отправляется в гардероб. Когда теперь представится случай блеснуть в ней? Разве что надеть на будущий год в Министерство, произвести впечатление на секретаря Комитета по контролю? Ремус грустно усмехается. Полдюжины рубашек, форменные свитера, брюки классического кроя – кому они нужны теперь? Отпороть нашивки и носить их на работу? Внезапно Ремус улавливает знакомый запах… Хогвартс! С тоской рука об руку приходит ярость. Полнолуние близко. Ремус левитирует стопку одежды на полку шкафа и с грохотом захлопывает дверцу. В комнату входит мама.
– Чего это ты тут устроил такой шум? – улыбаясь, спрашивает она, но Ремус видит в ее глазах сомнение и страх.
– Извини, я случайно.
Мама присаживается на пол возле разоренного чемодана.
– Покажи мне что-нибудь особенное, – в ее голосе столько безмятежности и непосредственности, что Ремус облегченно выдыхает и садится рядом.
– Например, что?
– Волшебство. Покажи мне волшебство!
Ремус смеется и, взмахнув палочкой, выпускает в воздух стайку ярких и веселых колибри.
– С ума сойти! – мама протягивает к ним руки. – Они живые?!
– Эм-м… Отчасти.
– А еще что-нибудь?
Ремус достает из чемодана первое, что попадает под руку – брючный ремень – и превращает его в миниатюрный красный паровоз с десятком вагончиков.
– Боже мой, прелесть какая, – мама тянется, чтобы взять его в руки, но Ремус останавливает ее.
– Погоди, он еще слишком горячий. Вы не умеете это… выдерживать.
– Что это значит?
– Я не совсем могу тебе объяснить, но, если я правильно понял из маггловской физики, его молекулярная и атомная структуры были нарушены, а это значит, что они ускорились и… В связи с этим сильно разогрелись. Мне не навредит это, а ты можешь получить ожог.
Мама смотрит на Ремуса с восхищением. От этого взгляда ему становится неловко.
– Во мне с самого начала было что-то не так, да? В смысле – по-другому, – смущенно говорит он.
– Тогда, может быть не стоит удивляться и всему остальному?
Некоторое время Ремус рассеянно смотрит на паровоз, пыхающий паром, а потом до него вдруг доходит двусмысленность маминого вопроса. Настороженный, он поворачивается к ней.
– Что ты имеешь в виду?
Мама улыбается.
– Мама?
Но она лишь проводит рукой по его волосам.
– Боже мой, какой же ты стал, Ремус…
– Взрослый?
– Чужой.
– Мама, что ты себе навыдумывала?! – Ремус с удовольствием трется о ее ладонь носом и смеется. – Что это значит?
– Почему ты мне ничего не сказал?..
У Ремуса нехорошо холодеет в животе. Шустрые колибри лопаются, оставляя после себя дымок и едва уловимый цветочный запах; паровоз становится черным, как его брючный ремень, и на нем проявляются признаки металлической пряжки.
– Чего не сказал?
Мама кивает головой, поглаживая Ремуса по плечу.
– Вы слишком много видите. Ты и твой отец. Слишком много, чтобы не замечать главное. Все то время, что вы разговаривали вчера в кухне, я стояла возле двери, – мама улыбается и, с извиняющимся видом добавляет:
– Мне нужно было поставить цветы в вазу, вот я и…
Ремус закрывает лицо руками: какой позор!
– Знаешь, – продолжает мама, – с одной стороны, мне стоило бы, наверное, прервать разговор и зайти в кухню, вроде – так было бы честнее с моей стороны. Но тогда, подумай сам, разве тебе хватило бы решимости продолжить разговор с папой? А я так поняла, что тебе стало легче после этой исповеди, так неужели?..
– Мама…
– Нет, погоди. Я уже достаточно молчала, дай и мне теперь сказать. Я понимаю, что ты хотел пощадить меня, пожалел мои нервы, но ты не подумал, о том, что я все равно догадалась бы, что это не просто желание бросить учебу из-за твоей болезни? Ты готов солгать мне, лишь бы я пребывала в блаженном неведении? Ты оберегал меня от одной боли, но разве ты не понимаешь, что своим молчанием ты заставил бы меня переживать еще больше? А взяв с отца обещание не говорить мне – ты и его обрек на…
– Мама!
– Нет, Ремус, стой! – она решительно берет его за руки. – Все вместе мы пережили такую чудовищную трагедию, Ремус, неужели ты мог подумать, что твои чувства, твоя… натура, заставят меня стыдится тебя, или, чего доброго, страдать? Я каждый день молюсь и благодарю Бога за то, что он подарил мне тебя и папу, за то, что мне выпал шанс знать большее, за то, что мы так близки и любим друг друга, тогда почему?
– Мама! – Ремус утыкается в ее плечо. – Я слишком сильно люблю тебя, чтобы заставить тебя сомневаться и страдать.
– Вот как? Да. Тут ты точно унаследовал папин характер. Вы никогда до конца не разберетесь в людях, но уже заранее начинаете оберегать их, беря под свое полное покровительство. Вы думаете, что лишь вам одним даровано быть сильными и смелыми, принимать жизненно важные решения. Герои, нечего сказать!
Мама гладит Ремуса по спине. На мгновение ему чудится, что у него на загривке отрастает и становится дыбом шерсть.
– У тебя есть его фотография?
– Перестань, мам…
– А что здесь такого? Я бы хотела его увидеть.
Ремус, безвольно уронив руки на колени, отстраняется от нее.
– Я устал.
– От меня?
– От себя. Я слишком запутался.
– А фотография?
Ремус со вздохом запускает руку в кармашек на крышке чемодана и достает из него снимок: «Вот».
Мама с огромным интересом берет его в руки.
– Боже мой, ну как это здорово, что они двигаются! Ой, а вот ты!
Ремус на фотографии улыбается и приветливо машет.
– Который из них? – мама пальцем указывает на Сириуса. – Этот? А у вас там разрешают носить такие длинные волосы? Да, красивый мальчик. Очень красивый, даже слишком для мальчика, какой-то даже… рафинированный. И улыбается, как принц Чарльз!
Ремус смеется.
– Почему, как принц Чарльз?!
– Ну, знаешь, у них тоже всегда такие улыбки на фотографиях, будто они сначала долго тренировались перед зеркалом. – Мама изображает, как выглядит репетиция улыбок, и Ремус снова смеется.
– Ох, знала бы ты этого принца! Иногда он ведет себя так, будто вырос в семье многодетного сапожника. Хотя, ты права, он из чистокровной магической семьи, это что-то сродни маггловской аристократии…
– Жаль, что вы во втором ряду, посмотреть бы на него в полный рост.
Ремус берет у мамы фотографию и раздвигает пальцем сокурсников: «Посторонитесь, пожалуйста. Вот, в полный рост».
Глаза мамы круглые от удивления:
– Боже мой! Это невероятно! В смысле то, что они тебя слышат и отходят в сторону. Ремус! Ну что за дурацкая у вас одежда! В этих балахонах все какие-то бесформенные! Ужас просто.
– Я не стану просить его раздеваться, – краснея, говорит Ремус.
– О, конечно нет! Но ты представь, каково вашим девочкам!
– Они привыкли, мам, – Ремус снова смеется. Все же видеть реакцию магглов на колдоснимки забавно.
– И он тебя совсем не любит? – вдруг спрашивает мама, вглядываясь в лицо Сириуса на фото. – Он тебе прямо так и сказал?
– Не то, чтобы так и сказал, но я понял это, – улыбка уходит с лица Ремуса. Он аккуратно тянет из рук мамы фотографию и идет с ней к столу.
– А что он вообще сказал? Расскажи мне, – мама устраивается поудобнее на полу возле кровати.
– Это чертовски круто, вот, что он сказал, – со вздохом отвечает Ремус.
– То есть, ему это приятно?
– Думаю, что он считает, что это чертовски круто.
– Ничего не понимаю! «Чертовски круто» на мой взгляд значит «здорово», так почему же ты решил, что…
– Мам, ты многого не знаешь, – Ремус смущен, но сейчас это выливается в раздражение.
– Так расскажи мне!
– Нет. Не могу.
Он убирает фотографию в ящик стола и с силой задвигает его обратно.
– Тогда послушай меня. Пока у тебя есть хоть один шанс для того, чтобы быть счастливым – ты должен использовать его. Жизнь кажется такой длинной вначале, что иногда ты попусту теряешь время. Тебе кажется, что потом, немного позднее, ты сможешь еще успеть и то и другое, и третье, но в какой-то миг может случиться, что ты вдруг поймешь – шанс упущен, назад пути нет, и тогда тебя постигнет такое разочарование, что едва достанет сил жить дальше. Зачем же доводить все до такого предела? Почему не попытаться быть счастливым сейчас? Радоваться каждой минуте, каждой улыбке, каждому доброму слову? Он не обидел тебя, не оскорбил, не унизил, он решил, что это «невероятно круто»…
– Чертовски круто, – машинально поправляет Ремус.
– Чертовски круто! Так в чем же дело? Иногда стоит довольствоваться малым, чтобы получить в итоге куда большее.
Ремус смотрит на маму и не верит своим глазам. Когда в последний раз он видел ее такой? Нет, не припомнить.
– Тринадцать лет назад в нашей жизни случилась страшная трагедия, – лицо мамы становится непроницаемым и бледным. – Если бы ты знал, какие вещи отцу советовали ваши медики и знахари… Их счастье, что меня не было рядом, когда они это говорили, любого из них я была бы готова задушить собственными руками. И никакое волшебство их бы не спасло! Потому что самая великая сила на свете – это любовь! Потому что только любовь прощает все грехи, но только не грех против любви! А ты готов растоптать ее, уничтожить в зародыше, убить… Ты считаешь, что в этом твоя сила? Да это самая что ни на есть слабость и безволие!
Скулы на мамином бледном лице розовеют. Ремус подходит к ней и садится рядом.
– Зная о твоей болезни, о твоем проклятии, он не оттолкнул тебя, он по прежнему твой друг, разве этого мало? Прости меня, но любовь это не только романтические объятия, это ежедневный труд, да, труд и терпение, взаимоуважение и поддержка, доверие, понимание, дружба… Ты готов все это бросить?
Ремус обнимает маму.
– После каникул я сама лично отвезу тебя в этот ваш Хогвартс. Даже если мне придется лететь на метле.
Ремус улыбается, уткнувшись в мамино плечо.
– Напиши ему, напиши своим друзьям, пригласи их к нам после Рождества, пусть приезжают все вместе, как-нибудь разместим четверых парней! Держись за них, держись за своего Сириуса, за свою любовь. Одиночество – самое страшное, что может приключиться с человеком, – мама похлопывает Ремуса по руке и встает. – Сложи вещи обратно в чемодан.
Уже выходя из комнаты мама оборачивается:
– Мой любимый Сомерсет Моэм был гомосексуалом. А про твоего сказочника – Оскара Уайльда – я вообще молчу!
До самого ужина Ремус с мамой заняты украшением комнат. Камин завешан цветными носками, остролистом и омелой, дом наполняется праздничными ароматами. Если бы не ломота во всем теле – Ремус вполне мог бы сказать, что он безоблачно счастлив.
Перед сном к нему в комнату заглядывает отец.
– Как дела? – не дожидаясь ответа, он прикрывает за собой дверь. – Поговорил с мамой?
– Так ты знал?
– О чем?
– О том, что она слышала наш разговор?
– Нет! Боже мой… и что она?
– Ничего, – Ремус закрывает тетрадь, в которой писал до этого. – Мы решили, что мне стоит вернуться в Хогвартс.
– Верно, верно, – бормочет отец, присаживаясь на кровать. – Она плакала?
– Нет. Она была настроена так решительно, что впору было расплакаться мне… – Ремус улыбается. – Обвинила нас с тобой в чрезмерной опеке.
– Ясно вам?! – отец, улыбаясь, поглядывает на дверь
– Но в целом она, конечно, права. Я не должен сдаваться. Это действительно самый что ни на есть постыдный побег. Я почувствовал себя трусом.
– Она умница, – кивает отец. – Нам с ней очень повезло, ты согласен?
Ремус снова улыбается, но с каждым часом ему это дается все сложнее, временами морок зверя застилает сознание.
– Да… Ты иди, пап, я еще немного посижу, ты же знаешь… Все будет хорошо. Я все сделаю правильно, – Ремус устало вытирает лицо рукой.
– Я не сомневаюсь, Рем. Держись, сынок!
Хлопнув себя по коленям, отец встает и идет к выходу.
Ремус еще некоторое время смотрит на закрытую дверь, а затем снова принимается за свою тетрадь.
*
Из дневника Р. Дж. Люпина
24 декабря 1977 года
Скорее всего от того, что мысли мои были полностью заняты «сердечными» переживаниями, будь они неладны, а может, это откат после той жуткой атаки, но это полнолуние я встречаю более или менее спокойно. Я говорю сейчас, конечно, о звере, в первую очередь. Хотя, признаюсь, что и сам сейчас недоумеваю, с чего бы мне так изводиться? Я принял решение, что больше не стану идти на поводу у своих инстинктов, это должно мне помочь. А что до насмешек и прочих неприятностей – буду терпеть. Зато я останусь честен перед собой. Но это все, конечно, никоим образом не имеет отношения к моим трансформациям, следовательно, больше я здесь об этом писать не стану.
С улицы доносится пение, нестройный хор звонких детских голосов выводит «Гимн колокольчиков». Ремус выглядывает в окно, выходящее на улицу; он никогда не ходил вот так по дворам. У него и друзей-то никогда не было среди местных ребят, когда родители решили перебраться из города сюда, Ремус уже учился в Хогвартсе.
А ведь там сегодня праздничный ужин, Большой зал залит светом, посуда сверкает, уютно пахнет корицей , жареным мясом и хвоей… Черт побери, он сам виноват в том, что должен сидеть в Сочельник в пустой полутемной комнате, вместо того, чтобы слушать безумные байки Сириуса об их семейных рождественских традициях, заедая особо пикантные моменты сочным ростбифом.
