Текст книги "Царство человека"

Автор книги: Тит Корнелий Плавт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Понимаете, наш разум как колесо, а если колесо останавливается, то останавливается и саморазвитие. И поверьте мне, лучше уж иметь лопнувшее, но ещё вращающееся при этом колесо, нежели остановившийся разум. Гром ударил с неба, и человек в прошлом благодаря своему страху увидел в нём бога. И дал он ему имя… и присвоил стихию… и всё совершилось. Но он не заметил среди тумана и собственного страха, что сам воплотил идею в жизнь. И – о боги! – он совершил чудо! Он оживил камень и заставил его двигаться. Его разум воплотил идею, а идея воплотила бога. Ну а теперь, Пётр Петрович, заставьте машину работать в обратном порядке, и вот что получается: бог – это идея, а идея произошла потому, что ваш разум до сих пор вращается. Не хочу вас пугать, Пётр Петрович, но лично я считаю, что движущийся камень – это ненормально, но в то же время это есть для кого-то просто само чудо.

И даже тот же Посейдон в древнегреческой мифологии схож с такими богами у викингов, как Эгир и Ран. Они все являются богами моря. Разница между ними лишь в том, что Посейдон отвечал за всё один, а у викингов сразу оба. Эгир – морской великан спокойного моря, а Ран, его жена, великанша штормового моря… Одного зовут Посейдон, а других зовут Эгир и Ран, и у викингов они уже супруги. Далее же каждый имеет своё собственное географическое происхождение, родство, детей и дату рождения. Но разница, как вы видите, в общем, небольшая. Это говорит нам опять-таки о том, что их мысли и идеи постоянно соприкасались друг с другом.

А самое интересное состоит именно в том, что древнегреческая мифология существовала задолго до происхождения викингов, и каким бы путём викинги ни выдумывали бы своих богов, это доказывает: древнегреческая мифология уже давным-давно повлияла на их нравы и убеждения. Идея могла сама прийти к викингам, но идея образуется за счёт прошлого и наложения её на настоящее. То есть в нашем огромном мире, заметьте, Пётр Петрович… никто и ничего… сам не придумал. Слухи полонят мир. Эгир и Ран просто заменили собою Посейдона.

Это говорит нам, Пётр Петрович, о том, что даже и в вашем боге христианства есть и что-то от античных богов. В Библии имеются сюжет, родство, имена, но бог там уже единый. Отвечает он уже за всё и сразу. И, конечно же, стиль и техника славословия в Библии намного превосходят античных авторов. А музыка? Музыка Древней Греции влияла на людей своим особенным характером, отсюда же, в свою очередь, можно проследовать в область христианской церкви, где детский хор превосходит уже саму Библию и бога, а чтение заставляет человека верить в чудо. Но, как говорится, Пётр Петрович, копать можно очень глубоко.

– И нужно оставить немного другим. Знаю, Аркадий Павлович… знаю. Давно уж мы так не говорили.

Я посмотрел на дерево. Птица сидела на ветке.

– Хочу поведать вам, Аркадий Павлович, об одной исповедовавшейся у меня женщине. Этот случай имеет весьма массовый характер, и, пожалуйста, я хочу, чтобы вы меня слушали очень внимательно. Это случилось недели две назад. Ко мне пришла женщина на исповедь. На вид ей лет сорок – сорок пять. Сказала, что работает в детском садике воспитателем. Каялась в том, что у неё отвращение к некрасивым и толстым детям. Сказала, что любит детей всем сердцем и работает воспитателем уже как двадцать пять лет. Она утверждала, что своё отвращение всегда скрывала внутри себя. Говорила, что улыбается, а внутри испытывает отвращение к некрасивому ребёнку. «Каюсь, – говорит со слезами на глазах, – но с собой ничего не могу поделать». Эти её подлинные слова я запомнил в точности.

На её вопрос «что делать?» я сказал: молиться Богу и бороться со своим бесом. Знаете, таких людей я больше всего боюсь. Это есть люди, рождённые с бесом. Они как близнецы. Неразлучны и всегда вместе. Эта бесовщина ещё началась, как только на нашей земле появился человек. Есть такие люди. И они не то чтобы плохие… а просто они такие, какие есть. И дело даже не в наследственности, они просто рождаются, и всё тут. Точка. Как священнику, мне всегда приходится в таких случаях ссылаться на молитву и Бога. Если же она обратилась бы к психиатру, то он объяснил бы ей это с научной точки зрения, но это ещё не значит, что от этого ей стало бы лучше, поверьте мне. В церкви перед Богом она хоть могла поплакать, и не теми слезами, какие были бы в кабинете у психиатра, а верующими… Слёзы очищения в таких людях порой оглушают их беса. Их врождённый близнец перестаёт мыслить, а они же начинают видеть мир совершенно по-другому. Но откуда поистине взялся этот врождённый бес и как с ним покончить раз и навсегда, вам в целом мире никто не ответит. Никто не знает, откуда он. Он просто есть, и всё тут. Это наши инстинкты, скажут вам учёные. Но будет ли вам от этого легче? Едва ли, Аркадий Павлович… едва ли, поверьте мне.

Он опустил голову.

Я понял, что в его мыслях шла огромная битва.

– А знаете ли вы, Аркадий Павлович, что Иисус запретил молиться в храмах? Он пришёл, чтобы разрушить их. Молиться надо в духе и истине. Он велел молиться каждому в уединении. И знаете что? Всё сходится. Огромный и невиданный нами ещё мир таится в уединении… в тишине… там, где только побываете вы и ваша собственная душа. Ведь целая наука нам говорит об этом. Сколько идей появилось у людей, которые побывали наедине с собой? Композиторы, художники, скульпторы, писатели, архитекторы, учёные – Боже, им нет числа. Сколько трудов можно написать об уединении вашей плоти и вашей души? Их соприкосновение не имеет границ. Вот о чём, в общем-то, и говорил Иисус. И, как бы его ни порицал целый мир, о его словах ещё будут помнить.

Я подумал над его словами и нарушил начавшееся между нами молчание:

– Чайку, Пётр Петрович?

Он опустил голову и уставился вниз. Я посмотрел на него и понял, что он вошёл в свою дрёму размышлений.

Самые известные мысли так, впрочем, и рождались. Вот вам… никакой магии. На плечах старость, а за ними – мудрость. Ни больше ни меньше.

– Пётр Петрович! – Я пересилил себя и перешёл на крик. Да ведь я и сам, впрочем, любитель тишины.

– Что? – он очнулся и тут же посмотрел на меня.

– Чайку, Пётр Петрович?

– Ох, это! Если вас не затруднит, конечно.

– Разумеется, нет.

Я поднялся и пошёл в дом.

– Аркадий Павлович!

– Да, – обернулся я.

– Достоевский читал главу «У Тихона» многим… это было живое чтение. Как вы думаете, что было изображено на лицах слушателей, когда они слушали сцену Ставрогина и Матрёши?

Я немного задумался. Вопрос был весьма интересного характера, но я, увы, не знал ответа.

– Не знаю, Пётр Петрович.

– Я тоже. Вы знаете, Аркадий Павлович, что из всех существующих произведений Достоевского именно «Бесы» считаются самой загадочной и тёмной книгой. Я не знаю всего творчества писателя, но, судя по рецензиям и отзывам, это книга особенная. И не только из-за девятой главы «У Тихона», но и в целом как само произведение.

Он снова опустил голову и отправился в свою пустыню по следам одиночества.

Я зашёл домой.

Залив воду в фильтр, уселся за стол и начал ждать, когда отфильтруется вода.

Окно в кухне было большое и выходило на передний двор. Я смотрел на Петровича, он меня. На мгновение мы уставились друг на друга. Мне было довольно интересно узнать, о чём он всё-таки думает. Повернув голову, я увидел, что вода уже отфильтровалась. Залив её в чайник, я поставил его на плиту и снова посмотрел в окно. Пётр Петрович всё так же сидел, опустив голову вниз. Подобно заблудшему страннику, он снова и снова шёл по своей пустыне одиночества.

Сев рядом с мамой, я слышу звуки прошлого.

Призраки начинают рисовать картину.

И, несмотря на то что моя мать всё же умерла, я вижу, как её руки, касаясь пианино, начинают играть. Возле гардероба её руки рыщут в поисках платья. И вот она, уже одетая, посреди всей комнаты начинает медленный танец. Раз-два-три, раз-два-три, влево… раз-два-три, раз-два-три, вправо… И вот мы уже танцуем вместе. Мама опять ругает меня за то, что я наступаю ей на ноги и тем самым нарушаю всю композицию танца. Прости… прости меня, мама… но я не хотел. Из моих глаз вырываются слёзы, но я всё же пытаюсь быть аккуратным.

Свист чайника нарушает мои мысли. Я целую мать в лоб и медленно выхожу из её комнаты.

Заварив две кружки чёрного чая, я выхожу с ними во двор. Поставив одну ему, а вторую себе, я сел на своё место.

– Спасибо, – сказал он, придвинувшись к столу.

– Да не за что, Пётр Петрович, пейте на здоровье.

– Как это не за что, Аркадий Павлович? Уж есть за что, поверьте.

Я молча киваю, и мы вместе уходим в затишье. Немного времени спустя с неба начинает капать дождь.

– Может, зайдём в дом, Пётр Петрович?

– Мне и здесь хорошо. Крыша, сделанная человеком от дождя, есть орудие против природы. Давайте-ка лучше уж соприкоснёмся, так сказать, с естественным порядком нашей природы.

– Как скажете, Пётр Петрович.

– Да и с каких пор, Аркадий Павлович, человек боится дождя? Да и дождь ли это, в самом деле? То скорее муки совести. – Он махнул правой рукой в небо, а левую приложил к сердцу.

Я знал, что он откажется. Меня всегда привлекала его манера общения… мысли… и, в общем-то, те порядки, по которым он и существует.

Дождь лил всё сильнее и сильнее. Я смотрю вокруг себя и понимаю, как мне действительно хорошо. Я чувствую себя свободным, и порой мне хочется парить. Через какое-то мгновение я ощутил на собственном теле, что дождь уже полил как из ведра. Моя кружка с чаем опустошалась и тут же заполнялась дождевой водой. Пётр Петрович сделал глоток и поставил свою кружку на место.

– Мать-природа, – его лицо осветилось в сказочной улыбке.

– Ну-ну, – я бросил взгляд на небо.

Помнится, в детстве, сидя в кухне, мы пили с мамой кофе. По столу начал бежать муравей, и я почему-то его убил. После мама поведала мне то, чего я не мог забыть до конца своей жизни. «Зачем вы убили муравья? Разве он вам мешал? Дома у вас есть кошка, и вы её гладите, а если бы муравей поменялся местами с кошкой, то вы бы, наверное, и её бы убили? Неужели всё дело в том, что он меньше вас? Я бы поняла вас, если бы вы убили муху, ибо она олицетворяет мерзость, но почему муравья? Если собака больше кошки, то получается, что уважать вы её будете больше? А лошади вы таки вообще будете кланяться?»

Это была нерушимая логика, созданная даже не из железа, а из чего-то большего. И… почему она обращалась ко мне на вы? Неужели сама форма обращения делала её мораль куда устойчивее? Не знаю… но, наверное, так оно и было. Я думал на протяжении многих лет именно над тем, какой у меня тогда был мотив убийства. Неужели всё дело было в том, что он просто мешал мне пить кофе? Грязная клякса на картине что-то портила. Но что? Неужели потому, что мне было скучно? Что именно случилось в тот день? Что заставило меня убить? Ненастная погода… настроение…

И в тяжкий путь

Я огненной стопой направлюсь,

И день и ночь

Идти в тумане буду я,

А после камнем

Паду я в голом поле

И от ненавистного мне змея

Я на земле обетованной

Укроюсь под звёздами листвой.

Я помню, как ты читала мне это стихотворение. Ты умела сочинять стихи, и, признаться, любви в них было намного больше, в отличие от нас с тобой.

Я оставил свои мысли в покое и осмотрелся.

Дождь заканчивался, Пётр Петрович уже ушёл. А я сижу весь мокрый и смотрю по сторонам, вдыхая в себя приятный и свежий запах мокрой травы. Тут я посмотрел на небо и подумал: «И где ж тот рай, царивший здесь, над бездною?»

В стихах всегда можно запечатлеть свою мысль кратко и доходчиво. Маленькая стихотворная строка может превзойти целое предложение философа. Она скрывает в своём бюсте великие мысли скульптора и делает тем самым из будущих читателей выдающихся археологов в области языка.

Я посмотрел на небо и зашёл в дом.

Набрав ванну, я залез в неё, задержал дыхание и опустил голову под воду. Тут меня охватило чувство полной свободы. Я бы хотел и дальше так лежать, но… надо похоронить маму.

Одевшись, я лёг с ней рядом, поцеловал в лоб и начал понемногу засыпать.

Смотрю на маму и пытаюсь на мгновение представить себе тот мир, в который она уже перешла. Прислушиваюсь и слышу, как он зовёт меня… или мне это только кажется? Я точно не знаю. Но я точно знаю, что я бы не хотел проснуться. Или за всю свою прожитую жизнь я действительно многого прошу? Нет, я так не думаю. Я просто хочу заснуть. Заснуть и проснуться там… в другом мире… вдали от этого… рядом с мамой… и там, где царство человека.

Когда человек засыпает в своём доме, его дом тут же начинает погружаться в магию, неподвластную человеку.

Колышущиеся занавески… протекающий кран… перебегающий из угла в угол паук, сеющий паутину… карабкающийся по стене муравей… жужжащая муха, царившая над тарелкой супа… заплутавшая моль посреди забытых песков пыли… блуждающая призраком мышь на чердаке… заглядывающие из окна лучики солнца, рассеивающие завесы тьмы… А окружающая их тишина сзывает их вместе… Она велит им собраться и занять свои места.

Секунды превращаются в минуты, а минуты – в часы. Стрелки часов движутся, и время на земле останавливается. В космосе же Земля начинает вращаться. И вот человек просыпается, и вся тишина нарушается.

Протираю сонные глаза и смотрю на маму. Она всё так же мирно спит, встаю с постели и иду в кухню. Открыв крышку чайника, я заглядываю туда и вижу, что воды там меньше половины. Впрочем, на одну кружку мне уж точно хватит. Я ставлю чайник на газ и смотрю в окно. Две чайные кружки, наполненные дождевой водой, всё так же мирно стоят на столе. Я не хочу их убирать сегодня и даже завтра. Они подчёркивают ту тихую и одинокую картину посреди моего двора, и мне это нравится.

Буря. Шторм. Землетрясение. Потоп. Всё сгущается в огромном водовороте, и земная жизнь бьёт через край, словно разгневанный вулкан.

Стихия шумна, яростна, и человек или человечество уже заранее обречены.

Человек растёт, его мозг развивается, как и его тело, и вот, дожив до своей старости… человек умирает. На земле перед смертью он оставляет отпечаток… пусть это будет архитектура… и вот огромное уже человечество следует по его стопам. Оно само выдумывает себе бога и развивается настолько, что тысячи и тысячи лет оставляют деяния одного человека в прошлом. Цивилизация растёт всё больше и больше, и вот в какой-то момент она начинает разрушать себя, от своего же могущества и умирает. На земле происходит затишье от разрушения, и она перерождается. И после появляется новое человечество. По истечении времени оно находит след одного человека, который в прошлом оставил за собой отпечаток архитектуры. Исходя из этого, человечество создаёт для себя нового бога и начинает ему поклоняться. А ведь как всё начиналось… Женщина родила человека… и он стал богом, не зная этого. Разница между первой и второй цивилизациями именно в самой идее зарождения бога.

Собрав все мысли вместе, я нахожу, что у человечества есть один непогрешимый вопрос. Кто управляет землёй? Если человек стал богом, не зная этого, то не он ли сам ей и правит? Но там, где есть один вопрос, обычно появляются ещё сотни.

Человек, как и человечество, уже обуздал космос, но на самом же деле нам всё это только кажется.

Религия и космос тесно взаимосвязаны. Наука и религия отчаянно бились друг с другом испокон веков. Умирали и те и другие, но одни – во благо религии, другие же – во благо науки.

Изучение космоса до сих пор остаётся открытым вопросом.

Но сказать, что бога нет, а человек стал богом, не зная этого, будет всего лишь моим выводом. Однако если мы не будем делать свои выводы, то как же мы сможем мыслить?

Свист чайника обрывает мои мысли.

Пью чай и думаю, глядя на магнитную доску с ножами.

«Что может быть страшнее? Взрыв ядерной бомбы или взрыв человеческого мозга? Человек, породивший оружие, был во власти мозга. Им двигала сама идея, чтобы выложить её в реальном времени. И вот как это происходит. У человека внезапно взрывается мозг, и он порождает идею.

Математическая наука говорит, что человеческий мозг – это безграничный сейф и у неё нет нужной комбинации, чтобы открыть его.

Зарождение самой идеи зависит вообще от всего в мире. Таившихся знаний в вашей голове на самом деле очень много. Если вы что-то увидели, но после забыли, это ещё не значит, что данная информация просто испарилась из вашего мозга. Она есть, но, чтобы её вспомнить, нужно способствовать именно той науке, от которой и зависит данное воспоминание. Если пять лет назад вы сочиняли стихи, после решили забросить, а потом снова занялись сочинительством, то с учётом прошлого и наложения настоящего у вас и образуется идея.

Если Исаак Ньютон сидел под деревом и на него упало яблоко, то это тоже есть математический факт. Он просто произошёл, и точка. Но это ещё не значит, что у Исаака Ньютона в прошлом не было никакой такой науки, отчего идея просто появилась с учётом упавшего яблока. Нет. На самом деле идея уже зарождалась, а яблоко послужило всего лишь маленьким толчком для воплощения идеи в жизнь. Но если же прийти к выводу, что нашей Землёй, как гравитацией и вообще всем космосом, управляет совершенная цивилизация человечества, путешествующая во времени, то взрыв человеческого мозга в действительности намного страшнее, нежели взрыв ядерной бомбы.

По статистике, самые громкие идеи приходят неожиданно, то есть в какой-то определённый момент времени, но это есть самообман, ибо наложения прошлого и настоящего и зарождают идею у человека. Но идею также можно и выжидать, а это уже, говоря другими словами, надеяться на человека или время той или иной эпохи. Идея требует высокого интеллекта, а если человека заражает лень, что есть очень частый недуг каждого человека на земле, то вы, несомненно, должны побороть лень и развиваться. Если же идея пришла, то тут же пытайтесь развить её, насколько можно больше, но в момент развития будьте осторожны, так как именно в эти самые минуты вы начинаете идти по лезвию ножа, и тут уже можно оступиться. Однако если идея перестаёт развиваться, то она тут же может утратить себя».

Я смотрю в окно и вижу, что жизнь вращается вокруг меня. У меня нет, не будет и никогда не было жены. У меня нет и не будет детей, а следовательно, и не будет продолжения рода. Зачем я живу? Зачем жить дальше? Зачем я вообще жил? Я не знаю, никогда не знал и, наверное, уже не узнаю. Всё пусто. Весь мир пустой. Я так и не понял, в чём смысл моей жизни. Что вообще было со мной?

Я поднимаю правую руку и смотрю на неё. Что это? Что это за кусок мяса? А вот ещё пальцы. Да вот они, двигаются… то есть двигаю ими я. Да вот же. Я двигаю, сжимаю их в кулак и снова распускаю. А зачем я это делал? Я не знаю. Да и мама мне точно бы не ответила на этот вопрос. А она что делает? Нет, я знаю, она умерла, но что она делает вообще, если нет другой жизни? Куда она попала? Где она бродит? Она не отвечает, и я не знаю. И что делать? Рукой вращать и чай пить? Да нет, я знаю, что похоронить-то её надо, но это уже вообще-то материальный вопрос. То, что там лежит, уже мертво. Кусок мяса, да и только. Похоронить, ты говоришь? Да я её уже похоронил для себя. Но вот мысленно я не могу похоронить её. Она то здесь, то там. Её образы повсюду. Она то чай пьёт, то готовит. Она носится по дому, словно ураган. Я не могу от неё убежать и спрятаться.

Умываюсь. Смотрю в зеркало. На лице целая эпопея жизни.

Покинув ванную, я вышел из дома и побрёл в огород. Не знаю, зачем и для чего, но мне просто захотелось пройтись на свежем воздухе. Обойдя весь огород, я уселся под яблоней и задумался.

«Земля… ответь… скажи мне… чего хочешь от меня ты? Я ж уповаю на тебя. За что ты так со мной?.. Что сделал я тебе?.. Зачем… зачем ты гневаешься на меня?.. Я ж в твоём чреве плодом посеян. И ты взрастила меня. Не потому ли ты ко мне жестока, оттого что я питаюсь от тебя?.. Не кричи… Не ругай ты так меня… Ведь я старик… и нет, увы, покоя мне на этой здесь земле… О мать-земля… не будь ко мне ты так жестока».

Осмотрев мокрую от дождя землю, я засунул в неё правую руку и начал медленно вскапывать. Вскапывая почву снова и снова, я увидел в её чреве копошившихся червей. Скоро вот как соберутся птицы и начнут за ними охоту. Возможно, они уже обречены. Но неужели суть самого червя была заключена именно в том, чтобы жить и копаться в земле? Странно. В общем, как и вся цепочка питания. Сильный жрёт слабого. Но между человеком и человеком цепочка питания существует только в психологическом смысле. В случае же физического характера это уже есть то же психологическое устрашение самой личности. Сильный побил слабого, и слабый уже в его власти. Мы в каком-то смысле до сих пор не так уж и далеко ушли от тех же царей и королей. Разница лишь в том, что они приказывали своим слугам, также имея при этом физическую слабость, они лишь прикрывались властью, на сегодняшний же день происходит всё то же самое, за одним лишь малым исключением, а именно тем, что приказ был упразднён и ему на смену пришло распоряжение, и в нашем свободном мире слуга просто стал подчинённым.

Встаю. Медленно хожу среди деревьев. Смотрю на грязную руку. И почему человек противится грязи? В современном мире все любят блистать и сиять, а ведь большинство людей в мире забывает о том, что они испражняются каждый день в свои унитазы, и это есть осквернение самой земли. Конечно, человек сеет ещё этим самым удобрение. Но вопрос ведь был не в этом, а именно в том, почему же человек противится грязи, когда он сам же есть намного хуже самой грязи. Да и вообще, такое слово, как «грязь», было придумано именно им, а образовалось от самой земли. Ну а если слово «грязь» заменить словом «земля», то получается, что сама земля грязна. Но как она может быть грязной, когда грязь породил сам человек? Земля породила человека, а человек посеял в ней грязь, и сеет её до сих пор, и будет сеять ещё и ещё.

Остановился у дерева. Упёрся о его ствол правой рукой и задумался о своей маме. А ведь я даже и не плакал сегодня. На похоронах плачут многие. Но почему не плачу я? У меня даже нет тех подступающих эмоций, чтобы плакать. Неужели на похоронах ты плачешь потому, что не один, а в окружении толпы? Ты наблюдаешь слёзы ближнего и сочувствуешь ему. Некоторые сдерживают их, другие же с этим просто не способны справиться, а иные даже и не пытаются. Неужели слёзы появляются оттого, что плакать начинает другой человек и даже совершенно незнакомый тебе? Странно… В общем, как и сундук, покоящийся на дне океана и окутанный загробной тайной.

Когда ты в толпе, ты смеёшься, когда ты один, ты молчишь, и тебя окутывает печаль. Когда ты смотришь фильм с кем-то, он становится другим, когда же ты один смотришь его, он совершенно меняется для тебя. Неужели комедия не может быть смешной для одного человека? А драма перестаёт быть драмой, когда ты с кем-то смотришь её? Драма для одного, а комедия для всех. Большинство людей скрывает свои истинные чувства, именно поэтому драма теряет для человека весь смысл, когда он смотрит её не один.

Мама мне как-то говорила: «Если ты найдёшь потайную дверь, то твои проблемы тут только и начнутся.

Мозг одного человека страшнее целого космоса», – говорила она. И была права, она вообще всегда была права. Я не мог ей перечить ни в чём, ибо её наставления всегда били точно в цель.

Во всём мире и каждый божий день все только и делают, что учат друг друга. Старец – юношу, юноша – старца. И так до бесконечности, и даже если после смерти и существует другая жизнь, то там тоже будут учить. Но вот научишь ли ты кого в том мире, об этом можно лишь сидеть и гадать, схватившись обеими руками за голову, скрывшись в полной темноте.