Текст книги "Страто (СИ)"
Автор книги: Тайсин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
…Да, да. Да. Почему его не убило, почему?.. Почему она мертва, почему он все еще жив, он – бесполезная развалина, почему?..
Палпатин приходит тогда, когда безумный цикл операций, наконец, приостанавливается, а он сам не ощущает уже даже отчаяния. Только ступор и желание, чтобы все закончилось.
Сила все еще не вернулась к нему. Будто она против, будто не хочет его принимать.
– Мне так жаль, мальчик мой, – Палпатин, судя по звуку, садится рядом.
– Ваше присутствие – большая честь, ваше величество, – говорит Энакин. Ему неожиданно противно от собственного голоса – потому что это не его голос. Первая живая эмоция за весь день, надо же.
– Ну-ну. Не нужно формальностей. Врачи говорят, твое состояние стабилизируется.
– Да.
Палпатин молчит, а он сам смотрит в черную пустоту и ждет. Он клялся Палпатину в верности, первый из вассалов Императора, и он должен выполнить любой приказ. Но надеется, что вместо приказа ему будет оказана милость…
Милость? Тот спокойный голос, тот мастер войны, он сам, погребенный под неподъемной плитой вины, чувствует ярость от самой возможности сдачи без сопротивления.
– Мне очень жаль, что она погибла, – говорит Палпатин тихо.
– Моя вина.
– И ты хочешь, чтобы я казнил тебя за это.
Он молчит. Палпатин, как всегда, видит его насквозь.
– Хорошо, – вдруг говорит его император. – Хорошо. Я приговариваю Энакина Скайуокера к смерти, немедленной.
Это ведь облегчение, верно?..
– Спасибо, – шепчет Энакин.
Что-то меняется в звуке приборов, а на лоб ложится сухая теплая ладонь. Он улыбается, когда чувствует, что сознание уплывает. А та ярость внутри, тот гнев – это неважно.
Так будет правильно. Справедливо.
…Слабак. Слабак.
Это его последняя мысль.
…Он приходит в себя, задыхаясь.
Разве не вся боль должна была исчезнуть, разве не должно было все закончиться?..
– Я казнил Энакина Скайуокера, – произносит жесткий и властный голос справа. – Он мертв. Ты слышишь меня, друг мой?
Да. Он слышит.
И что-то внутри с огромным облегчением обрушивается. Рассыпается в пыль. Само имя его рассыпается пеплом. Следующий вдох безымянного человека легок, несмотря на физическую боль.
– Я даю тебе новое имя, – продолжает Палпатин. – Дарт Вейдер. Согласен ли ты?
Имя ложится на него – на оставшегося в живых командующего и мастера войны, – как родное. Он просто о нем не знал раньше. Вот, сейчас узнал.
– Да.
– Клянешься ли ты служить Империи?
– Да.
Сухая ладонь ложится на лоб. В голосе Палпатина улыбка:
– Отдыхай. Выздоравливай. И не беспокойся о слепоте. Ты прекрасный аналитик, друг мой, а экраны для слепых придуманы давным-давно. Ты нужен Империи, не смей сомневаться. Даже если никогда больше не встанешь на мостик и не возьмешь меч.
– Встану, – говорит он уверенно. – И возьму.
Энакин бы не встал. Но Энакина больше нет. А Вейдер не знает о том, что можно сдаться обстоятельствам, и учиться не собирается.
Палпатин не верит ему, но не хочет спорить, прощается, уходит – а Вейдер понимает, что только что прочитал эмоции своего сюзерена. Сила вернулась. Тихо и просто. Ну что ж. Значит все правильно. Значит – так тому и быть.
***
Сначала он требует информацию. Постоянный поток новостей в наушник. Политических сначала. Нужно понять, что с Империей, что с войсками, что с людьми Энакина. Их командир не вернется никогда, но это не значит, что Вейдер не чувствует за них ответственности.
Потом, когда состояние стабилизируется достаточно, чтобы можно было воспринимать принципиально новую информацию, он требует отчетов о своем состоянии. Подробных. Меддроиды поначалу разъясняют непонятные термины, а потом стек их терпения явно переполняется и ему наконец-то прикрепляют первый из протезов, на наименее проблемную правую руку, и начинают обучать голонет-интерфейсу для слепых.
Он по-прежнему видит сны в свете и цвете. И, просыпаясь, ждет, что вот сейчас – и темнота разойдется. Осознание, что она не исчезнет больше никогда, уже почти не приносит боли. Он привык. Привыкнуть можно ко всему. Но когда он ослепнет и во сне, станет, наверное, легче.
Врачей-людей он почти не запоминает. Слишком часто меняются. Не выдерживают – хотя он не понимает, чего именно. Верить, что все получится, им не обязательно, достаточно просто работать как следует.
Но когда в палату однажды входит новый врач, Вейдер «присматривается» к нему Силой с любопытством: в вошедшем нет ни страха, ни жалости, ни сострадания. Он сосредоточен, деловит и по-рабочему возбужден. Ему интересно.
– Серали, третий в линии врачей Серали, – представляется он. И без паузы: – Скажите-ка, милорд, как так вышло, что вы еще не до конца освоили интерфейс?
Хм.
– Чувствительность протеза сбоит, – отвечает Вейдер честно. – Потерял время на калибровку сигнала.
– А заменить?
– Это лучшее, что мне могут предоставить. Реклама новейшей синтекожи врет на двадцать процентов.
– Кто бы мог подумать, мда.
Вейдер хмыкает. Действительно.
– Если я правильно понял ваш план, – говорит врач, и Вейдер удивляется про себя: предыдущие план даже не рассматривали, как глубоко утопичный, – то вам потребуется куда лучшая чувствительность. Даже лучше естественной, из-за перчаток.
– Верно.
– Что вам нужно, чтобы начать ее разработку?
«Сработаемся», – думает Вейдер и говорит – что.
***
Встать, не видя, оказывается куда сложнее проектирования той же синтекожи и имплантата в спину. Кто бы знал, насколько человеческое чувство равновесия завязано на зрение, даже у одаренного. А ведь просто встать ему недостаточно, ему нужно, чтобы никто даже не подумал о том, что он слеп. Нужно научиться ходить так, двигаться и ориентироваться так, чтобы и мысль такая не возникла.
…И летать. Он должен научиться летать снова. Должен. Пусть даже он никогда больше не увидит звезд, не ощутит громады космоса, как зрячий. Все равно.
Его команда из врачей, инженеров и дроидов, как-то сама собой собравшаяся вокруг него в больнице за прошедший с его рождения год, сначала громко празднует его первые шаги как автономной единицы, а потом собирается на мозговой штурм вокруг его постели.
– Нам нужен терапевт со специализацией в адаптации слепых, – говорит Серали, – причем, чтобы понял специфику. Я найду.
– Нам нужно понять, чем заменить зрение при передвижении по незнакомой территории.
– Сила?
– Сила – это конечно. Но есть же Силовые аномалии. Да и вообще…
– Дублирование систем – благо.
– Воистину.
– И как? Ну вот есть визоры, в маске. Будут, в смысле, всунем. Имплантата не сделать…
– Ну, теоретически…
– Теоретически да, – резко отвечает Серали, – можно имплантироваться непосредственно в зрительную долю. Но, во-первых, гарантия успеха меньше десяти процентов, во-вторых, риск инсульта… И мозжечок рядом. В общем, с моей стороны вето, и если решите так рисковать, то без меня. Мне жалко гробить всю мою работу прошлого года.
– Да все согласны, я ради полноты картины. Милорд?
– Согласен.
– Визуальный сигнал можно вывести на кожу лица. Вопрос в том, как его закодировать.
– Хм… а эта идея мне нравится. Есть в ней верное безумие.
– Это типа как у Корусантских летучих мышей будет? Они лицом видят.
– Кстати, а ведь чисто визуальной картинкой можно же не ограничиваться!
– Предлагаешь сонар встроить?
– А что?
– Так, стоп, запишите эту мысль, и пока отложим. Нам бы с визуальным сигналом разобраться.
– Псевдографика? – предлагает Вейдер. – На базе идеограмм письменности для слепых?
Энакин Скайуокер когда-то играл в такую игру на очень древнем датападе, выкопанном у джав. А потом Уотто продал раритет собирателю древностей, причем задорого.
Почему-то прошлое вспоминается очень легко и так ярко, что можно было бы потеряться в нем, имелось бы такое желание. У него желание, скорее, обратное. Это уже не его прошлое, пусть остается мертвым. Со всем своим светом.
– Надо попробовать, – говорит Таги, один из инженеров. – Вот соорудим прототип маски и попробуем. Покрытие надо будет подобрать, кстати, чтоб кожу не раздражало при долгом ношении.
– Не найдем, так сделаем.
– Чтобы начать, стандартного будет достаточно, – говорит Вейдер, и они соглашаются. Всем хочется начать побыстрее.
Полгода спустя он встречает прибывшего с очередным визитом Императора в местном саду. Говорят, очень красивом. С панорамным окном, за которым открывается невероятный вид на Корусант.
Невероятие его, Вейдер, разумеется оценить не может, но расположение планеты «видит», как большое белое пятно в глубине, справа от центра зрения. По лбу и щекам льются строчки символов, а составить картинку из них – дело простой тренировки.
– Я… ошеломлен, друг мой, – произносит Палпатин после четверти часа прогулки по извилистым тропинкам сада за разговором о политике и о войне.
– Я обещал вам, что вернусь, – отвечает Вейдер. – Теперь вы мне верите?
Палпатин останавливается.
– Я передам вам большую власть, друг мой, – говорит он сухо. – Тот самый пост, о котором мы с вами договаривались. Но о вашей проблеме никто не должен узнать, кроме ваших людей. Никто. Никогда. У моей правой руки не должно быть слабостей.
Вейдер преклоняет колено и кланяется.
– Их нет, ваше величество. И не будет.
========== 3 ==========
Вместо того чтобы делать то, что нужно – знать бы, что именно нужно, – Люк сбегает на мостик и помогает разобраться с навороченной системой управления.
Встречает «Проныр» в ангаре.
Перепроверяет траекторию гиперпрыжка вместе со специалистами. Если где ошибка, джедай наверняка почует, считают десантники. Хорошо бы, вот только Люк не уверен, что сейчас способен почувствовать хоть что-то вообще. Он себя-то чувствует с трудом.
Они прыгают – и, в результате, не туда, куда нужно: гипердрайв корабля-тюрьмы посреди траектории начинает вести себя подозрительно, и командир командует немедленный выход из гипера.
Их выносит на окраину системы красного сверхгиганта. Очень красиво. И очень далеко от Базы-1. И вовремя – гипердрайв перестает отвечать диагностике, а датчики отсека фиксируют взрыв.
– Ну мы попали, – констатирует командир десанта. – Точно же какая-то из систем безопасности сработала. Джедай, ну ты мог бы и сказать!
Люк пожимает плечами. Ему бы кто сказал.
– Сила, наверное, решила, что мы и сами управимся.
– Сейчас Базу вызовем… – говорит командующий, но связист громко хмыкает.
– Это что значит?
– Это значит, добро пожаловать в аномалию. Сигнал не проходит. Гигант мешает, не иначе.
– Да и связываться отсюда… мало ли кто сигнал перехватит-то. Может, он дублируется куда.
– Мне кажется, – говорит Ведж, – одному из моих стоит слетать на базу, доложиться как положено, описать все тут. И привести спецов. И медиков. Что-то же надо с людьми в тюрьме делать, как их эвакуировать-то?
Смотрит он при этом на Люка, но Люк молчит. Да, он – самая логичная кандидатура в курьеры, он летает быстро, он найдет, как описать то, что здесь творится, ему поверят, он же джедай… Но он молчит. Ему нельзя улетать. Нельзя.
– Прости, командир, самоотвод – говорит Люк наконец. – Я тут, кажется, буду нужен.
В первый раз врет своим. Во рту горчит. Но он уверен, что так – правильно. Вернее, нет, он уверен, что иначе не может. Разные вещи.
– Что-то случится? – командир десанта пронзает его взглядом.
Люк вздыхает.
– Да если б Сила со мной говорила понятно… Не знаю. Просто мне надо тут быть, и все. Может, мне просто на Базе быть не надо, кто знает.
– Ладно, – легко соглашается Ведж, – тогда я сам смотаюсь. Покажи мне тогда, что тут творится, чтоб я описал нормально.
Люк кивает.
Описать «нормально» то, что творится в тюрьме, кажется невозможным. Он возвращается туда с мыслью, что во второй раз увидит что-то иное, что раньше это был шок, а сейчас он поймет лучше, но… Ничего подобного.
Люк ведет Веджа по светлому коридору, вдоль палат с неподвижными телами, и лицо Веджа становится все отрешеннее.
– Это кошмар какой-то, – говорит Ведж в конце коридора. – Что здесь вообще происходило? Зачем это все?
– Документация вся стерта. Протоколы безопасности, наверное…
– Погано.
Люк останавливается у двери отца. Нужно не подавать вида. Нужно открыть, как и остальные. Но…
В результате, Ведж открывает дверь сам. И немедленно извиняется.
– Меня не предупредили, что вы в сознании.
– Да ничего, – говорит отец. – Здесь все равно скучно.
Люк входит вслед за Веджем. Отец не замечает его совсем – значит ли это, что он забыл как Люк выглядит в Силе? Или же…
Куда более логично то, что сейчас он не может чувствовать Силу вовсе. Иначе бы никакая тюрьма, даже такая, Дарта Вейдера не удержала бы долго. Это правда, даже если слухи о его способностях наполовину вранье. Половины хватит с лихвой.
…Это значит, он здесь один, слепой и без Силы с того ранения или покушения, или что это такое было?
То есть – два месяца?
«Скучно»…
Люк закусывает губу.
– Вы знаете, что это за место? – спрашивает Ведж.
– А на что это, по-вашему, похоже?
– На лабораторию.
– В цель с первого раза. Здесь, как мне сказали, изучают реакции на медикаменты, обезболивающие и прочее. Я не биолог.
– Но почему такая секретность?..
– Вот тут я вам не помогу, – говорит отец. И Люк понимает это как «не скажу», а Ведж, наверняка, так, как и задумывалось – как отсутствие информации. Действительно, странно предполагать, что узник в курсе всех деталей. Вот только Люк уверен, что уж кто-кто, а Дарт Вейдер-то точно их знает…
– Вы здесь единственный в сознании, – произносит Ведж. – Тут люди вообще появлялись? Врачи, ученые?
– Я их не слышал, – отвечает отец. – Эксперименты проводят дроиды.
– За что вас сюда? Вы из Сопротивления?
– Вот еще, – хмыкает отец. – А за что… За мятеж, за что же еще.
За… мятеж? Дарт Вейдер? Олицетворение Империи?
…Нет, думает Люк. Это какая-то сложная игра. Сложная политика, в которую они сейчас вляпались по чьей-то мутной наводке, и наверняка и эта наводка тоже – часть сложной игры. Слишком все странно.
Вот только лорд Вейдер на Беспине звал Люка с собой. И обещал – власть. А это значит, если только он тогда не врал, что он правда замышлял мятеж. И – его осуществил? Неудачно? И Палпатин пощадил его, не убил сразу? Даже если вот это все – наказание, то любая тюрьма – это же риск, все равно риск, что твой враг сбежит и таки доберется до тебя?..
Поэтому повстанцы убьют лорда Вейдера сразу, как только узнают, кто он такой. Никто не станет рисковать. Никто.
Люк переводит дыхание и едва не забывает выйти следом за Веджем. Ведж останавливает его у лифта , смотрит внимательно.
– Люк, ты в порядке?
– Не очень, – признается Люк. – Мне кажется, я все никак проснуться не могу. От кошмара.
– Да уж… – Ведж поворачивается и оглядывает коридор. – Мутно это все. Эксперименты… Ну ладно, эксперименты. Ладно, на разумных. Но зачем такая навороченная секретность-то?
– Особые эксперименты.
– Не, – Ведж хмыкает, – если бы здесь чуму разводили, я бы понял. Но не похоже ведь?
– Не похоже, – соглашается Люк.
Они входят в лифт – и ощущение Силы отца пропадает. А ведь фон ее, и фон страдания других подопытных он чувствовал через весь коридор…
И тут Люка осеняет. Потому что защиту такого типа имело смысл встраивать в переборки только в одном случае.
– Одаренные, – произносит он ошарашенно. И вслух, хотя вообще-то не планировал. Ну, не сейчас. – Что, если здесь экспериментируют над одаренными?
– Ты хочешь сказать… над бывшими джедаями?
– Или ренегатами из Иквизитория.
– Да, наш собеседник на джедая не очень походил… – усмехается Ведж. – Себе на уме мужик. Очень непрост.
Не то слово, как ты прав, приятель…
– Я Мадину скажу, – кивает Ведж, когда они входят в ангар. – Пусть сам прилетает. Допросит этого мужика. Ну и мало ли, может медики кого откачают еще.
Люк кивает. А сам думает, что времени принятие любого решения совсем не осталось.
Ну и ведь очевидно, каким оно должно быть, верно? Ведь верно?
***
После ужина пайком, вместо того чтобы улечься спать в рубке, как остальная вторая вахта, Люк идет в лабораторию-тюрьму. Официально – чтобы попытаться разбудить хоть кого-то. Хоть почувствовать, осталось ли там кого будить.
А неофициально… ну, понятно. Он не мог удержаться. Никак.
…Отец выглядит плохо. Куда хуже, чем в прошлый раз – совсем ведь недавно. Или просто Люк плохо его тогда разглядел, потому что боялся смотреть в покореженное лицо и слепые глаза?
Как он вообще может быть слеп? Не может же быть, что на Беспине…
– Я не картина, чтобы мной молча любоваться, – говорит отец, и Люк вздрагивает.
– Простите, – произносит он автоматически и сжимается. Ведь верно, отец узнает голос?.. Но нет. Наверное, через маску голоса слышатся иначе…
– Я просто… За что они вас?..
– За что они меня что именно? – в голосе отца слышится раздражение.
– Ослепили, – выпаливает Люк, и с изумлением слышит, как отец смеется.
– Больше двадцати лет уже так хожу, не наговаривайте на мирных ученых. Здесь никого не калечат просто так. Только ради науки.
…Значит, на Беспине – тоже. Тоже. Сила великая.
«Отец даже не знает, как я выгляжу, – осеняет вдруг Люка, как обычно, чрезвычайно вовремя. – Он никогда меня не видел».
Люк сглатывает.
– Вам что-то нужно? – спрашивает отец. Люка явно не рады видеть. Слышать. Сила…
– Я… Вам больно? – наконец-то доходит до Люка. – Я вам могу помочь? На вас ведь тоже идет эксперимент, да?
– Идет, – отец хмыкает. Эксперимент, если он есть, не таков, как для остальных. Ну так кто бы сомневался. – Но на меня не действуют обезболивающие.
– Вообще? – ужасается Люк.
– Большая часть. Те, что сюда заправлены, – культя руки указывает на приборы, от которых к шее и груди отца тянутся трубки, – точно. Ничего. Еще трое суток без сна и меня вырубит автоматически.
Это он утешает глупого идеалистического повстанца, или пытается сманипулировать глупым идеалистичным повстанцем? Собственно, одно другого не исключает…
Сила молчит. Зла Люку не хотят, это точно. И лжи в словах отца нет. Точно нет. Он и правда… Люк хочет было спросить, сколько отец вот так, без сна, но вовремя останавливается. Во-первых, откуда тому знать, во-вторых, а какая разница? Сколько бы ни было.
Он все-таки и вправду глупый и идеалистичный повстанец.
Люк подходит ближе. Отец поворачивает к нему голову. И он прекрасно держит лицо. Вот только Люк чувствует, не может уже не чувствовать, раз поняв, как ему больно.
Сила, как хочется… коснуться. Обнять. Будто перед ним и правда только его родной человек, которому чудовищно плохо, а не… все остальное.
– Что на вас подействует? – спрашивает Люк. – И где это взять, если оно тут вообще есть?
– Должно быть, – говорит Вейдер и озвучивает название. – В основном зале, рядом с операционной, должно быть помещение с консолью с инвентарными списками.
– Вам рассказывали, как здесь все устроено? – напрягается Люк, хотя чему удивляться-то…
– Так организован стандартный имперский медблок. Я сильно удивлюсь, если здесь все иначе.
– Хорошо, – говорит Люк. – Я сейчас посмотрю.
Он выходит из палаты, трет лицо ладонями. Во что-то он ввязывается. Непонятное. Он подчиняется Дарту Вейдеру, и ничего хорошего из этого выйти никак не может, но…
Но, действительно. Но.
Дурак ты, Люк Скайуокер, наивный и сентиментальный. И не лечишься. Все, что угодно, только бы не принять то решение, какое следует, да?
Люк действительно находит указанную консоль именно там, где сказано. И нужное лекарство действительно есть в списке. И это действительно обезболивающее, очень сильное. Противопоказания занимают половину экрана, Люк пролистывает описание до конца, пытаясь вчитаться. Нет, ничего особенно там нет. Лекарство аннулирует действие каких-то других, вроде бы тоже обезболивающих, каких-то кроветворных… Ничего, что бросалось бы в глаза.
Люк забирает цилиндр с лекарством из автоматического шкафа и спешит назад. Сила спокойна. Сила одобряет. Люк надеется, что она не ошибается – ну и что представление Силы о хорошем исходе хоть как-то коррелирует с его собственным.
– Вернулся, – констатирует отец. С удивлением? Ага. Похоже.
– Я же обещал. Куда вставлять эту штуку?
Отец называет номер, больше всего похожий на координаты. Оказывается, все пазы системы обеспечения помечены цифробуквенным кодом, и он стандартизирован. Надо же… Люк осматривает все шкафы, пока наконец не находит нужный, и не вставляет цилиндр туда, куда следует, перепроверив код два раза.
– Ну вот, – говорит он. – Спокойной вам тогда ночи.
Отец молчит. И только подойдя к двери Люк слышит:
– Спасибо. Я этого не забуду.
Люк сглатывает и почти выбегает за дверь.
========== 4 ==========
Семь лет назад
Перед Императорским приемом Палпатин всегда приглашал его в личную галерею. «Показать новое искусство», говорил он. Скульптуры, конечно – то, что можно ощупать и высказать свое мнение. Его попытки угадать, что именно имел в виду очередной скульптор, повелителя веселили и настраивали на благодушный лад перед приемом. Собственно, и его самого тоже. Зачем и затевалось. Его император формальными приемами несколько тяготился. Потеря времени, чистая демонстрация статуса и необходимость лишь наблюдать за интригующим кублом двора, а не интриговать самому – ну только в открывающей речи намеков подбросить. Но речь предназначалась всей Империи, так что и тут не развернешься. Скука.
Но в последнее время отношение Палпатина к приемам стало меняться. Как и к их прогулке по галерее. Теперь именно прогулками император, казалось, тяготился – но Вейдер списывал изменения на смутную политическую обстановку, на занятость повелителя и нежелание терять время, на, в общем, что угодно, кроме реальной причины. Зрячий бы сказал – слепое пятно, а как сказать слепому?
Непростительное недомыслие?
В этот раз ощущение раздражения от Палпатина оказывается столь четким, что Вейдер чуть не замирает в дверях галереи в ошеломлении. Так – никогда не было.
– Если повелитель против моего присутствия…
– Нет-нет, – благожелательный тон на фоне демонстрируемого ощущения в Силе царапает слух диссонансом. – Пойдемте, друг мой. Может быть, хоть это мое приобретение вы оцените.
– Мой художественный вкус, увы, не соответствует вашим стандартам, ваше величество.
Здесь они называли друг друга по имени. Раньше. Никак не припоминалось, когда это изменилось. Как давно. Год назад? Два?
– А могли бы уже и приподняться над плебейским уровнем, мда, могли бы, за все время, что я с вами вожусь, друг мой.
– Я – военный, ваше величество, боюсь, это безнадежно.
– Вы знакомы с адмиралом Трауном, я полагаю, – ласково интересуется Палпатин.
– Опосредованно.
Адмирала флота Трауна он, конечно, знает. Иное было бы странно. Но они даже не знакомые и уж тем более не приятели. Палпатин продвигает Трауна в гранд-адмиралы, и через пару лет это будет вполне заслуженно. Чисс достоин. А справиться сможет уже сейчас.
– Он утверждает, что его гениальная стратегия основывается на глубоком понимании искусства и культуры противника. Вам бы стоило взять пример.
Врет ваш Траун, хочет сказать Вейдер. Искусством он, наверняка, и впрямь интересуется, обманывать императора в таких неважных деталях стал бы только идиот, но его гениальная стратегия основывается на разведке в первую очередь. Как и у всех. И на личном таланте. А уж какие подпорки необходимы личному таланту – это индивидуально. Вот ему лично – медитации на мостике, даже если он не видит звезд. Одно их наличие за транспарантилом и ощущение работающих людей в «яме» настраивают его на нужный лад и помогают думать.
Траун же явно культивирует образ непонятного и опасного гения, получающего откровения магическим путем через искусство. Ну что ж, тоже стратегия. Каждому свое.
– Я обращу внимание на его методы, – говорит Вейдер вместо этого. На личную разведку уж точно следует обратить. Мало ли.
– Прекрасно, прекрасно… – отвечает Палпатин, его явно не слушая. И останавливается у стены. У явной картины. И показывает на нее. – Что скажете, друг мой?
– Повелитель? – переспрашивает Вейдер. Вопрос Палпатина не укладывается в голове. В картину мира он тоже не вмещается.
– Я помню, что вам не нравятся картины, – говорит Палпатин, а в силе ощутимо только растущее его раздражение. Никакой подсказки. – Но извольте изменить своим вкусам.
Это проверка? На что? Что именно, какой намек следует понять?
Вейдер кланяется вместо ответа.
– Ваше величество, я прошу снисхождения. Я не понимаю.
– Сила, Вейдер, – раздраженно бросает Палпатин, – я просто хочу чтобы вы посмотрели на картину и сказали ваше мнение. Что в этом непонятного?
Абсурдность требования лишает Вейдера речи. Но рядом стоит наливающийся непритворным гневом император, и Вейдер поворачивается к картине.
Все, что могут сказать его анализаторы – что это, с большой вероятностью, абстракция. Но шанс ошибки велик. А ошибиться нельзя. И он делает то, что наедине с императором не делал никогда. Его команда сидит сейчас на связи, в ожидании начала приема, где они будут его глазами – там слишком много людей, реакции на внешность которых должны быть полностью точны. Он вызывает их раньше.
Если они и шокированы, то этого не показывают.
– Это пейзаж уничтоженной планеты. Как после «базы дельта-ноль». Все в черных тонах, и такое, стилизованное. Абстрактное. Под пустым небом. Тоже таким… черным.
– Погодите, погодите… Милорд, поворот головы на два градуса вправо.
– «Вправо»! Учишь вас, учишь.
– Тишина в эфире.
– Это лицо. Стилизованное. Кажется, императора.
– Точно императора. Сила, какая жуть.
Вот, значит, как. Действительно, проверка. И намек.
О проекте «Звезда Смерти» Вейдер, конечно, знает. Как и император знает о том, что он категорически против. Но, похоже, его мнение только что сочли неважным.
– Ну и что же вы видите, Вейдер? – недовольно спрашивает Палпатин.
– Величие империи, – отвечает Вейдер. Ему кажется, он постарел сейчас лет на десять. Почему, повелитель?..
И гнев императора истончается. Сменяется весельем. Палпатин хихикает и сухо хлопает в ладоши.
– Ну вот, видите, можете же, когда хотите. Я должен спросить вашего мнения о других картинах моей коллекции, непременно. Но не сейчас. Пойдемте, друг мой, нас ждут.
…Он забыл, что я слеп, осеняет Вейдера, когда он разворачивается и следует за императором в тронный зал. Никаких сложных игр. Он просто забыл. Забыл.
– Сила, – выдыхают в наушнике его люди, он даже не может разобрать, кто именно. Осознали то же самое. – Что же теперь будет?
Он не знает.
Во второй раз все вокруг рассыпается в пыль.
***
Когда адмирал флота Траун получает таки заслуженного гранд-адмирала, Вейдер устраивает учения. Ему нужно понаблюдать за Трауном, как говорится, вживую.
Все учения на самом деле – один большой вопрос: кому Траун верен в первую очередь. Императору лично, или же Империи?
Траун вопрос, разумеется, изящно обходит, выворачивается из приготовленной ловушки (победа над захватчиками или ставка императора) и учения с блеском выигрывает, чем повергает собственных адмиралов в шок. У Вейдера не выигрывали очень давно.
Вейдер поздравляет его, не выказывая никакого гнева, – потому что никакого и не испытывает, все прошло ровно так, как и предполагалось, – и адмиралы Трауна явственно выдыхают. Вот они преданы лично ему, тут сомнений нет. Сам Траун читается плохо, но, похоже, насторожен и очень, очень внимателен. Он прекрасно понял вопрос. И так же прекрасно понял, что дело-то было совсем не в победе.
И на приеме для генералитета после учений – люди хорошо поработали, заслужили, – он подходит к Вейдеру, как всегда стоящему поодаль от толпы и рядом с окном. Окружающие полагают, что он смотрит на звезды. На самом деле он читает документы по флоту через интерфейс на лице. Так куда быстрее, чем руками. Работы меньше не становится – и в работе ныне его единственное спасение. Хотя смысл она теряет стремительно – с той же скоростью, с какой его император теряет связь с реальностью.
В Темной стороне Палпатин сейчас силен, как никогда. Но Вейдер не может отделаться от мысли, что тот человек, которому он так давно клялся в верности, не положил бы на алтарь ситхского могущества свое государство. Хотя именно это он и сделал. Вейдеру кажется, что как он сам заменил Энакина Скайуокера, так и Шива Палпатина пожрал Дарт Сидиус. Только – не добровольно, а обманом подчинил, захватил в плен, из которого не освободить.
И что с этим делать – вот подлинный вопрос.
– Могу ли я к вам присоединиться, милорд? – спрашивает Траун.
– Звезды общие, – отвечает Вейдер, шагнув в сторону. Траун встает рядом с ним.
– Вас утомил прием, гранд-адмирал?
– На мостике я чувствую себя свободнее, – неожиданно сближает дистанцию Траун. Ну что ж… хорошо.
– Привыкайте, – говорит Вейдер. – Вы теперь – тяжелая фигура. Политические игры проводятся не в космосе.
– Честно говоря, предпочитаю страто. Оно честнее.
– Вас так заботит честность игры, гранд-адмирал?
– Только честная борьба позволяет самосовершенствоваться.
Вейдер хмыкает про себя. Адмирал никак решил, что учения ему просто сдали ради политического хода, и обиделся. Насколько может обидеться чисс.
– Согласен.
От Трауна плещет удивлением, быстро взятым под контроль, а Вейдер усмехается. Да, ты выиграл честно. И да – я закладывался на свой проигрыш. Это тоже – часть подлинного вопроса. Часть условия. И что ты скажешь?
– В таком случае, – голос Трауна идеально вежлив и ровен, – вы позволите пригласить вас на частную игру в страто, милорд? У меня на Химере?
Хороший ответ. Траун хочет полностью понять ситуацию и отказывается играть вслепую. Ну что ж…
– С удовольствием, гранд-адмирал.
Его шаттл прибывает на «Химеру» частным порядком, Траун встречает его лично, один. Никакого церемониала. Немногие бы удержались. Впрочем, если бы Траун оказался не из их числа, Вейдера бы здесь просто не было.
Они не разговаривают ни о чем существенном по пути до покоев Трауна. Детали брифингов после учений, кого следует представить к повышению по результатам, кого бы Траун не отказался переманить от Вейдера… если они, конечно, захотят.
– Если захотят, – соглашается Вейдер. Оба понимают, что шансы малы.
В покоях Трауна, как говорит анализатор, слишком темно для людей. Траун не торопится поднимать освещение, ведет Вейдера дальше, к тому, что определяется как столик, стоящий у стены. Нет, экрана: изображение на ней смещается.
Атеч-78, опознает анализатор. Планета, над которой они находятся. Виртуальное окно, значит. Ну что ж…
– Прошу вас, – говорит Траун.
Вейдер садится в кресло у стола страто. На столе развернута стандартная начальная конфигурация. Корабли хорошо определяются анализатором, четкость вполне достаточна.
– Прошу простить, что здесь так темно, я сейчас подниму освещение до комфортного для людей.
– Не нужно, – говорит Вейдер. Касается клавиатуры страто, переключает на встроенный режим для слепых и кладет ладонь на изменившуюся панель. – Мне все равно.
