Текст книги "Party Boys Don't Get Hurt (СИ)"

Автор книги: Tarosya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== 2014 ==========

Party girls boys don’t get hurt

Can’t feel anything, when will I learn

I push it down, push it down

I’m the one “for a good time call”

Phone’s blowin’ up, they’re ringin’ my doorbell

I feel the love, feel the love

One, two, three, one, two, three, drink

One, two, three, one, two, three, drink

One, two, three, one, two, three, drink

Throw ‘em back, till I lose count

I’m gonna swing from the chandelier, from the chandelier

I’m gonna live like tomorrow doesn’t exist

Like it doesn’t exist

I’m gonna fly like a bird through the night, feel my tears as they dry

I’m gonna swing from the chandelier, from the chandelier

And I’m holding on for dear life, won’t look down won’t open my eyes

Keep my glass full until morning light, ‘cause I’m just holding on for tonight

Help me, I’m holding on for dear life, won’t look down won’t open my eyes

Keep my glass full until morning light, ‘cause I’m just holding on for tonight

Sun is up, I’m a mess

Gotta get out now, gotta run from this

Here comes the shame, here comes the shame… ©

По ночам в больнице пахнет людским горем особенно сильно.

– Социальный работник Таня! Социальный работник Таня! Срочно подойти к пациенту с кодом 4! Срочно подойти к пациенту с кодом 4 [1]!

Мой пациент в дальнем конце приемного покоя. У его койки я столкнулась с медсестрой, чьего имени не помнила, и та на ходу бросила, что пациент наконец очнулся, и показала широким жестом, мол, он в полном твоем распоряжении.

Укрыт двумя одеялами. Стоящий рядом переносной кондиционер через широкую эластичную трубу, уходящую под одеяла, гонит теплый воздух. ARC [2] привези его с улицы, где нашли полураздетым в отключке. По иронии именно наркотическая гипертермия не дала ему погибнуть – лаборатория обнаружила в анализах крови следы кокаина, GHB и MDMA.

Пара часов без сознания, капельницы и монитор для отслеживания сердечного ритма.

– Меня зовут Таня. Я социальный работник. Как тебя зовут?

Документов при нем не было, и мы не знали ни имени, ни возраста. Едва ли он совершеннолетний. А может казался моложе из-за безжизненно-болезненного цвета лица и трогательных веснушек, что на бледной коже выделялись ярче.

Он часто моргал, щурясь на яркие больничные лампы. Облизывал запекшиеся губы, и едва слышно хрипло прошептал:

– Кертис.

– Очень приятно, Кертис! Ты в больнице Адвокайт, и я буду сопровождать тебя вплоть до выписки. Ты хочешь, чтоб я кому-нибудь позвонила? Кому сообщить, что ты здесь?

– Не…т… – он кашлянул и поморщился. – Не нужно. Некому… – и взрослого может напугать проснуться одному в больнице, что тут говорить о подростке, особенно когда некого из близких позвать на помощь.

– Как я уже сказала, я буду с тобой на протяжении всего твоего пребывания, и не оставлю тебя, пока ты самостоятельно не покинешь больницу, – любого на его месте снедало бы чувство страшного одиночества. И постараться дать ему понять, что он не один, могло хоть сколько-нибудь помочь. – Как думаешь, сможешь встать, чтоб мы перешли в более удобное изолированное место? Или полежишь еще?

– Полежу… – он натянул одеяло чуть ли до не носа, плотнее кутаясь в него.

– Ты знаешь, почему ты здесь? Помнишь, что случилось?

В ответ он лишь отрицательно покачал головой.

– Я тебе расскажу, что мне известно, а ты постараешься дополнить. Чтоб мы знали, как тебе лучше всего помочь. – и, не дожидаясь его ответа, продолжила: – Тебя доставили несколько часов назад. Скорая помощь забрала тебя с улицы в районе Бойстауна. В протоколе сказано, их вызвал прохожий. Ты лежал без сознания на тротуаре, возле клуба «Fairy Tail», без верхней одежды, без брюк и белья… – Кертис беспокойно завозился под одеялом, видимо проверяя, одет ли. И словно отвечая на его неозвученный вопрос, я продолжила: – Когда тебя нашли, брюки и белье были спущены до лодыжек, и поэтому у парамедиков возникло подозрение, что ты мог подвергнуться сексуальному нападению.

В документах скорой помощи пунктом назначения был указан наш больничный CRC [3], что делало происходящее еще большей трагедией. Сообщать человеку, что его изнасиловали – злой труд. Но мне легче было представить дело так, словно это предположение исходило исключительно от парамедиков, а я лишь его проверяла.

Кертис, до этого смотревший куда-то поверх моего правого плеча, опустил взгляд, принявшись пристально разглядывать больничное одеяло. Беспомощность и безответность злейшие враги в такой момент, и необходимо было занять его внимание какими-нибудь простыми вопросами, чтобы не дать уйти в себя, но линялая шторка, которую я постаралась полностью задернуть, пытаясь обеспечить хотя минимальную приватность, отъехала в сторону с противным скрипом, пропуская двоих в полицейской форме.

– Офицер Гомес! Мой напарник офицер Крупа! – не попросив меня представиться, он бегло взглянул на бейдж, и записал мое имя в блокнот. Готова поспорить, записал с ошибками.

– Как тебя зовут, парень?

– Кертис.

– А фамилия? Номер социального страхования?

Кертис не ответил.

– Ладно… – спрятав блокнот в карман, офицер Гомес покрутил кончик усов, таких пышных, что им бы позавидовал любой карикатурный злодей из старого вестерна. – Мы были на месте преступления. Выглядит так, будто случилось что-то плохое. Тебя кто-то обидел, Кертис? Кто-то напал на тебя?

– Я ничего не помню, – все тот же пристальный взгляд в одеяло.

– Мы там расспросили на месте. Говорят, ты часто бываешь в клубе «Fairy Tail». Работаешь там? Занимаешься проституцией?

Не сказать, что мне самой не приходило в голову подобное. Парнишка выглядел бедовым. Что он мог делать у клуба для взрослых ночью? И анализы похожи на главу из учебника по наркологии. Палитра засосов на шее – я успела увидеть пока он не закуклился в одеяло. За долгие часы, что он уже успел провести в приемном покое, никто его не искал… Но все же бесстрастность, с которой задал свой вопрос полицейский меня задела.

– Просто отдохнуть зашел…

– В твоей крови нашли наркотики. Употребляешь? Продаешь себя за наркотики?

– Меня угостили…

Кертис, едва очнувшись, еще плохо соображал и явно не был собран. Но с полицией не шел на контакт вполне умело, и как-то интуитивно. Что лишь укрепляло меня во мнении, что передо мной подросток, как мы говорим на профессиональном языке, из группы риска.

– Послушай, Кертис! Или как там тебя по-настоящему зовут… – вмешался офицер Крупа, обладатель фигуры любителя пончиков. – Нам известно, что ты работаешь в «Fairy Tail»! Что они заставляют тебя делать? Заниматься сексом с клиентами? Дают тебе наркотики? Или сам покупаешь на заработанные? У кого берешь?

– Я не…

– Не защищай их, парень! Не после того, что они сделали! Они же накачали тебя, и положили под какого-то извращенца!

Возможно, офицер был недалек от истины. Но Кертис впервые с того момента, что я подошла к его койке, поднял на меня взгляд, глядя прямо в глаза испуганно, словно олененок в свете автомобильных фар. И если я здесь для того, чтобы кому-то помочь, то никак не полиции.

– Пациент несовершеннолетний, офицеры. Вы не имеете права его допрашивать без родителей или опекунов.

– Сколько тебе лет, парень?

– 17 лет и девять месяцев.

– И где же его родители? – обратился ко мне офицер Крупа. – По закону они разве не должны быть здесь? – там, где я выросла, подобное называли «взять на понт». Но я не собиралась позволять полицейским меня перехитрить.

– По закону, в случае подозрения на изнасилование, больница имеет право предоставить пациенту требуемую медицинскую помощь, не ставя в известность его родителей или опекунов, если таково требование пациента, – определенным плюсом своей работы я всегда считала возможность безнаказанно пререкаться с копами. – В любом случае, представитель организации Ресилиенс [4] уже едет сюда. Пациент сможет выдвинуть обвинения в установленном законом порядке позже с его помощью. Спасибо за вашу службу, офицеры!

– Я хочу отсюда уйти, – тихо проговорил Кертис, едва полицейские вышли, не прощаясь.

И хотя я понимала, что он вовсе не это имеет ввиду, позвав медсестру и санитара, я помогла ему перебраться в кабинет в неприметном закоулке длинного коридора с большой цифрой «4» на двери.

– Садись в то кресло, оно самое удобное! – Кертис, покачиваясь, направился к указанному креслу, зацепился за ковер на полу, и едва не упал, навалившись на круглый стол в середине кабинета.

– Эй, осторожно! – швырнув его медицинскую папку на стол, я бросилась его подхватывать. Придерживая одной рукой, а другой пытаясь подтащить ближайший стул. – Давай-ка ты сядешь!

Но Кертис продолжал стоять, уставившись на свои ноги. Он только сейчас заметил, что одна нога босая.

– А где мой кед?

– Я не знаю. Мы его не нашли, – второго кеда действительно не было ни возле койки, ни в пакете с личными вещами. Впрочем, никакого пакета с личными вещами вообще не было.

– Я кед потерял… – как-то совсем по-детски поканючил Кертис.

– Не переживай! Найдем тебе другие ботинки! Мы получаем в подарок много клевых вещей, – конечно, пожертвования, что мы получали, можно было назвать клевыми с большой натяжкой, но по сравнению с разорванной зеленой майкой Кертиса и его дешевыми джинсами в грязных разводах они были вполне хороши. – Давай ты все же сядешь!

Кертис кивнул, но вместо того, чтобы сесть на предложенный стул, он обошел стол кругом, придерживаясь за столешницу, и сел в удобное кресло. По тому, как напряглась его челюсть, было видно, что это движение причинило ему боль. Продолжая плотно сжимать губы, он поерзал на кресле, устраиваясь поудобнее. Я подала ему упавшее на пол одеяло, и он сложив его комом на коленях, обнял его вместо того, чтоб укрыться.

– А что это здесь у вас? – его взгляд заметался по комнате.

Мы старались, чтоб в этом месте не было формального больничного духа: круглый стол посередине со стульями вокруг, ковер на полу, картины на стенах, кухонный уголок с холодильником.

– Это Кризисный центр помощи жертвам сексуальных нападений, – Кертис никак это не прокомментировал.

Удобное кресло, в которое мы предлагали сесть пострадавшим, не просто так стояло там, где стояло. Оно было развернуто спинкой к смотровому кабинету, в открытую дверь которого было видно гинекологическое кресло. Кертис то и дело разворачивался и оглядывался, пытаясь увидеть, что там такое.

– Там смотровая.

– И мне что, нужно будет туда…

– Не обязательно, – незачем было его пугать, лучше продвигаться шаг за шагом.

И как бы услышав мои мысли он произнес:

– Меня не насиловали!

– Мы этого не знаем. Ты был в отключке, и кто-то стянул с тебя штаны. И я вижу, что тебе больно. Все, что угодно могло случиться. Я могу пригласить судмедэксперта. Это такой особый доктор, который не лечит, а только собирает улики: следы ДНК, например, или следы побоев… Он приезжает специально из института судебно-медицинской экспертизы, прямо как в сериале CSI… Если кто-то и сможет сказать, что было, а чего нет, то только он, – я немного кривила душой, если парень практикует анальный секс и был расслаблен из-за наркотиков, а насильник использовал презерватив, шансы однозначно сказать что-то невелики.

– На хрен! Не интересно!

– Это сегодня, сейчас… А потом? Через несколько месяцев? Или лет? Доктор упаковывает все улики в специальный контейнер, и он хранится в институте судебно-медицинской экспертизы на тот случай, если однажды, даже через несколько лет, ты решишь подать заявление в полицию…

– Ладно! Ты же так просто не отстанешь, да? Ладно…

– Ладно! – Подхватила я. – Этот вопрос мы выяснили. Есть еще кое-что. Я сказала полиции, что сюда едет адвокат из Ресилиенс. Это организация, предоставляющая юридическую помощь жертвам сексуальных нападений. Но не самом деле сюда еще никто не едет. И мне нужно их вызвать.

– Бля… А это еще зачем?!

У меня, как говорят в кино, был один выстрел. И если я промахнусь, тут же погаснет появившаяся искра доверия.

– Во-первых, Ресилиенс даст тебе ваучер, который покроет стоимость твоего пребывания в больнице сейчас, и все медицинские расходы на три месяца вперед, лекарства и все такое.

– Какие еще лекарства?

– Послушай, мы не знаем, что произошло. Не знаем, был ли у тебя секс… Незащищенный секс? Ты не помнишь. А если он болен? Тебе могут понадобиться антибиотики для профилактики, и PEP [5]… Это стоит кучу денег…

Кертис закрыл лицо руками, крепко прижав подушечки ладоней к глазам и растопырив пальцы в воздухе.

– Хорошо! Хорошо…

– И еще кое-что…

– Я же сказал, хорошо!

– Послушай секунду. Ты помнишь, что говорили копы? Они с тебя не слезут, так и будут тебя крутить. Их заинтересовал тот клуб. Тебе нужен кто-то, кто шарит в законах, и сможет защитить тебя. По-настоящему защитить.

– Я не проститутка! – Кертис смотрел исподлобья, с вызовом и зло, только нижняя губа еле заметно по-детски дрожала. – Я только танцую в том клубе. Иногда за баром. Ничего больше. Я не проститутка!

Ночной клуб для взрослых не то, что не должен был позволять несовершеннолетнему у них работать, парнишку и на порог пускать было нельзя. Полиция вцепится в это заведение мертвой хваткой, а Кертис окажется между работодателями и копами, как между жерновами!

Но ему сказала я совсем другое:

– Чем бы ты не занимался, никто не имеет права делать с тобой что-то против твоего желания, – он должен был просто услышать, что здесь никто его не осуждает. – Понимаешь, что я имею в виду, – он кивнул. – Кертис? Тебя ведь так зовут? – я вспомнила, что говорил тот полицейский Крупа.

– Я же уже сказал!

– Просто не хочу называть тебя так, как дядьки в твоем клубе.

Он сдвинул брови, став враз старше, и помедлив несколько секунд произнес:

– Меня зовут Йен Галлагер.

– Йен? Красивое имя. Тебе больше подходит. Очень приятно, Йен!

Вернувшись из кухни для персонала с сэндвичами для Йена, я обнаружила пустую комнату. И теперь ругала себя последними словами за то, что оставила его одного. Отсутствовала я не больше десяти минут: кухня была совсем близко, но как раз привезли свежие порции для ночной смены, и работники приемного покоя, кто не был чересчур занят, буквально в очередь выстроились. Молодая уборщица, даже под больничной формой было видно, что у нее фигурка как у африканской статуэтки из темного дерева, бросила на меня неодобрительный взгляд, увидев, что я взяла два сэндвича. Но когда я, пожав плечами, ответила, что мое дежурство длится сутки, она сама чуть ли не силой всучила мне в руки третий.

Если Йен сбежал, он не мог далеко уйти, тем более обутый только в один ботинок. Выбежав в длинный больничный коридор, я облегченно выдохнула, увидев как он, укутанный в одеяло, идет с другого конца, прихрамывая на босую ногу и придерживаясь за стену.

– Курить пиздец как хотелось. Стрельнул там у посетителей на улице, – проговорил Йен, отвечая на мой незаданный вопрос. – А ты думала, я сбежал? – в глазах искрилось никак не вязавшееся с ситуацией озорство.

– Ты меньше получаса назад был еще подключен к монитору, – я не собиралась признаваться, что действительно так думала. – Как чувствуешь себя?

– А? Нормально… – зайдя в комнату, Йен сразу направился к своему креслу, усаживаясь. – О, бутербродики! – он схватил один из лежащих на столе сэндвичей, и даже не поинтересовавшись, с чем тот, быстро сорвав целлофановую обертку, впился в него зубами. – Вообще не помню, когда ел последний раз! – проговорил он с набитым ртом.

– Уже вчера, получается…

– Не помню… – Йен прикончил сэндвич буквально в несколько укусов. – Перед работой есть нельзя, потому что… – внезапно замолчав, он закрыл рукой рот, и вскочив с кресла в один прыжок он оказался у урны, и только успел открыть крышку, как его вывернуло.

– Что за уродливая картина! – Йен не спешил возвращаться в свое кресло, продолжал сидеть на полу у урны, вытирая выступившие слезы тыльной стороной ладони, зажав в кулаке поданную мной влажную салфетку. И он был прав – картина была безобразна.

– Нам ее подарили. Иногда разные филантропы дарят нам стоящие вещи, вроде кофемашины, – подаренное чудо кухонной техники пылилось на стойке без дела, так как капсулы вместе с машиной подарить никто не догадался, – или вещи для пациентов. А иногда дарят такие вот картины.

Меня прервал стук в дверь. Открыв, я увидела судмедэксперта доктора Рикардо Лиебре.

– Рад видеть, как всегда! – проговорил доктор с сильным латиноамериканским акцентом, наклоняясь поцеловать меня в щеку. «Там, где я родился, принято целоваться при встрече» – сказал он мне при первом знакомстве. И спросил, не против ли я. Я против не была. Это означало некий договор о сотрудничестве, словно теперь нам никак нельзя было подвести друг друга.

В любое время дня или ночи доктор Лиебре неизменно появлялся в элегантном классическом костюме, наглаженной до хруста рубашке и галстуке. Черные как смоль волосы лежали волосок к волоску, только в длинном по моде чубе была одна широкая седая прядь.

Доктор Лиебре прошел в комнату, и поставив на стол свой кожаный портфель, принялся доставать из него необходимые бланки. Он тактично не обращал внимания на то, что пациент сидит на полу, а не там, где должен.

Положив миниатюрный диктофон поверх разложенных веером документов, доктор Лиебре обратился к Йену:

– Молодой человек, это ваш натуральный цвет волос? – еще одной характерной чертой доктора Лиебре была феноменальная интуитивная способность с первой фразы ломать лед, и находить подход к абсолютно любому пациенту. Я видела, как он работает и с шестилетним мальчиком, подвергшимся нападению со стороны двенадцатилетнего соседа, и с семидесятилетней леди, которая жаловалась на санитара в доме престарелых.

– Что? – Йен обескураженно моргнул.

– Это же простой вопрос.

– А… ну да… – вероятно, в начале вечера рыжие волосы Йена были стильно уложены, но сейчас он пытался пригладить растопыренной пятерней примявшиеся с одной стороны непослушные пряди, стряхивая комочки запутавшейся в них грязи.

– Прекрасно! – доктор Лиебре сел, пододвинув стул так, чтоб оказаться прямо напротив удобного кресла для пациентов.

– Давай ты сядешь в кресло, Йен? – я все еще стояла, дав доктору первому выбрать и занять подходящее место. – Помочь?

Но Йен обошелся без моей помощи. Одним пружинистым движением он самостоятельно поднялся на ноги, едва поморщившись от боли, но театрально наклонив голову так, чтоб скрыть это, и сделал несколько шагов к своему креслу, явно качнув бедром.

Я села справа от доктора, между угловым столиком с телефоном и дверью.

– Меня зовут доктор Рикардо Лиебре, и я работаю в Институте судебно-медицинской экспертизы. – представился доктор. – Оговорюсь сразу, я не работаю на полицию, и не веду допросов. Но я буду задавать вам большое количество вопросов, ответы на которые важны для того, чтобы я максимально правильно провел необходимые физиологические проверки. Я не намерен давать никаких оценок приведшим вас сюда обстоятельствам. Осмотр производится исключительно с вашего согласия в письменной форме, и по вашему требованию может быть прерван в любой момент. Вопросы, просьбы?

Йен неопределенно пожал плечами.

– Тогда начнем! Если возникнут в процессе – не стесняйтесь озвучить!

Вопреки моим опасениям, Йен сразу стал сотрудничать с доктором Лиебре, назвав имя и номер социального страхования, которые доктор внес в бланк.

– Вы записываете? – Йен указал на диктофон.

– Не сейчас. Только во время осмотра, когда нет возможности писать, и нельзя ничего забыть и упустить. Записи никто не услышит кроме меня.

– Тут боятся, что меня изнасиловали. И вы типа посмотрите и скажите, было или нет?

– А вас изнасиловали?

– Нет!

– Тогда почему вы здесь?

– Вырубился возле клуба…

– Как это произошло?

– Вроде под кайфом был…

– А вы были? Употребляли что-то в этот вечер?

– Наверно… Меня вроде угощали всякими ништяками…

– Расскажите подробно о вчерашнем вечере. То, что помните.

– Ну, в клуб я приехал к открытию…

– О каком клубе речь?

– «Fairy Tail» в Бойстауне. Бывали?

– Не доводилось.

– Приходите! Крутое место! Танцоры просто шикарные!

– А вы?

– Я танцую, да! Иногда за баром. Но сегодня танцевал…

– А когда ушли, помните?

– Моя смена была до десяти…

– Но как ушли не помните?

– Неа…

– А что помните?

– Да ничего особенного. Смена как смена… Несколько постоянных клиентов, – заметно расслабившись, Йен стал жестикулировать руками в воздухе в тон разговору. – У одного были приятные таблеточки. Угощал, помню.

– Возможно, что кто-то дал вам что-то без вашего ведома?

– Да ну нет… Угощают же обычно когда танцуешь, типа вместо чаевых. Ну и деньги тоже дают. А, вспомнил! Я еще с одним вроде нюхал в туалете, но это я уже плохо помню.

– Пили алкоголь?

– Нее! Бухло у нас пиздец дорогое! А нахаляву не наливают! Только если угостит кто… Но сегодня вроде не было. Только таблеточки помню.

– Может, помните кого-то, кто оказывал навязчивое внимание?

– Ну это же гей-клуб! Туда все за таким приходят! Заказывают приватные танцы. Просят минет, простите… – Йен потупил взгляд, словно действительно смутился. – Или еще чего предлагают. Но я не ведусь! Иногда в гости зовут после смены.

– А вчера?

– Точно! Приглашал один. Одет дорого. Говорил, у него дома полно ништяков, ну там, для вечеринок.

– Что-нибудь о нем знаете?

– Видел пару раз раньше… Он уходил с другими парнями. Они потом не жаловались. Он такой, знаете, добрый старый дядька!

– Старый, как я?

– Как она! – Йен указал на меня пальцем. – Простите-простите! Я не хотел! Просто у него тоже белые волосы, и стрижка короткая! Простите-простите!

На протяжении всей беседы меня не оставляло впечатление, что Йен вздумал кокетничать с доктором Лиебре. В этом не было ничего удивительного. И не только потому, что Йен был определенно геем, а Рикардо привлекательным мужчиной. Мне уже доводилось видеть, как подобные Йену подростки с обочины общества, без разницы какой гендерной принадлежности, пытаются задобрить власть имущих. У Йена для этого готов был воспользоваться единственным, что было в его распоряжении, то есть самим собой.

Со мной Йен не кокетничал. И без того наверняка чувствовал, что уже получил от меня максимальный кредит сочувствия. Он и вправду располагал к себе какой-то подкупающей трогательностью, совсем не совместимой с его образом жизни. На летучке коллеги станут смеяться, что все дело в моей слабости к рыжим мужчинам. А супервайзер наверняка выскажет предположение, что подросток из ночного гей-клуба просто обязан уметь в равной степени и разбираться в людях, и манипулировать. Но я сама выросла недалеко от обочины общества, и до этой больницы успела наверняка повидать больше, чем наша супервайзер с ее академическими изысканиями. Йен не казался мне из числа манипуляторов. Было в нем что-то неприкрыто искреннее, как у Купринской Паши [6]. И от этого гадкого сравнения в рту стоял горький привкус жалости.

Йен выглядел неподдельно расстроенным тем, что ненамеренно нагрубил мне, и все еще повторял свои извинения, когда его прервала постучавшая в дверь представительница Ресилиенс.

Представившаяся адвокатом Роуз Ротшильд, она из-за невысокого роста и хрупкой фигуры выглядела немногим старше Йена. Одета она была под стать ночному часу просто, в джинсы и гладкий пуловер. Но я обратила внимание на брендовые кожаные оксфорды и кашемировое пальто. Учитывая молодой возраст, мисс Ротшильд определенно была в начале своей карьеры, ведь кого бы еще послали в больницу среди ночи к сомнительному пациенту.

Вероятно по неопытности она сразу же выписала Йену ваучер. Теперь ему незачем было продолжать содействовать. Он мог уйти прямо сейчас, найти не обремененного совестью врача и три месяца отоваривать по ваучеру его рецепты на любые, как он сам говорил, приятные таблеточки.

Но пока Йен не отказывался сотрудничать. Он позволил доктору Лиебре пересказать адвокату все, что тот успел узнать, тем временем откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову. Роуз Ротшильд все записывала, стараясь не упустить ни единого слова, закусив кончик языка от сосредоточенности. Доктор Лиебре терпеливо повторял по несколько раз, когда она переспрашивала.

– Молодой человек не помнит акта нападения, возможно из-за наркотических веществ, – Йен попытался снова сесть ровно, но поерзав на кресле, устроился поддавшись вперед. – Вы испытываете боль? Мне так показалось из-за вашей позы.

– Задница болит!

– Возможно, что у вас был анальный секс по согласию?

– Я топ! – Йен обиженно поджал губы. – В жопу не даю!

Никак не прокомментировав этот выпад, доктор Лиебре предложил начать осмотр.

– Значит ты заходишь сюда, – заведя Йена в смотровую, я указала ему на дверь в совмещенный с душевой туалет. – Снимаешь с себя всю одежду, и кладешь сюда, – я протянула Йену несколько больших бумажных пакетов.

– Обычно мне не так предлагают раздеться! – высоко вскинув голову, Йен смотрел мне прямо в глаза.

– Не сомневаюсь, – мне ни за что нельзя было отвести взгляд. – И надеваешь вот эту модную штуку, – я подала Йену больничный халат. – Завязками назад.

– О! Да тут душ! – Воскликнул Йен, заходя в туалет. – Можно искупаться?

– Нет! – выкрикнула я. Не хватало еще, чтоб он действительно смыл все возможные следы. – То есть да, можно будет искупаться, но после всех осмотров.

Пока Йен переодевался за закрытой дверью, я достала за запертого шкафчика рейп-кит [7], положив его на гинекологическое кресло, приготовила для доктора.

Доктор Лиебре зашел в смотровую, едва услышав, как Йен выходит из туалета, и заперев за собой дверь, оставил Роуз Ротшильд в другой комнате одну.

– Прежде всего, молодой человек, наполните слюной вот эту пробирку до отметки. Это ваш образец ДНК для сравнения, – пока Йен плевал в пробирку, доктор Лиебре достал из контейнера лопатку для слизистой оболочки рта. – Возможно, за последний вечер у вас был оральный секс по согласию?

– Был! То есть нет! То есть я не сосал… У меня…

– Откройте рот! – доктор мазнул лопаткой по внутренней стороне щеки. – Подождите, не закрывайте! – остановил он Йена, когда тот почти захлопнул рот, едва доктор вынул лопатку.

– Нужно со второй щеки тоже.

Упаковав лопатку в герметичный пакетик, доктор Лиебре попросил Йен стать ближе к креслу под лампы.

– А мне что, нужно будет залезть на это бабское кресло?

– Да. Но это кресло-трансформер, и мы разложим его в медицинскую кушетку позже. А пока станьте вот здесь, где самый лучший свет, чтоб я мог провести осмотр внешних повреждений. Ставлю вас в известность, что начинаю запись, – включив диктофон, доктор Лиебре проговорил. – Дата: 27 февраля 2014 года. Время: 2:38. Пациент: Йен Галлагер.

Оттянув ворот больничного халата Йена, доктор Лиебре описывал вслух для записи гематомы на его шее, замеряя самые свежие, ярко-бордовые, линейкой, и фотографируя с разных ракурсов.

– Теперь спустите халат с плеч, пожалуйста.

– А она тут все время будет? – спросил Йен, указывая назад через плечо большим пальцем. Я стояла за его спиной у письменного стола.

– Да, – ответила я, хотя вопрос был адресован не мне. – По правилам я должна присутствовать. Но у нас есть ширма…

Не дожидаясь, пока я придвину ширму с другого конца комнаты, Йен потянул халат вперед и повел плечами, скидывая его. Хотя доктор Лиебре просил только оголить плечи, Йен снял халат совсем, позволив ему упасть на пол комком ткани, и теперь стоял обнаженный, даже не пытаясь прикрыться. Я все-таки перетянула ширму, старые колесики отказывались крутиться, и я, оторвав от пола, просто перенесла ее, поставив между собой и Йеном.

– А ты разве не будешь смотреть? – Йен обернулся ко мне. Все те же искорки озорства, что появлялись и исчезали, как светлячки в ночи. Его словно крутило на эмоциональной карусели. То ли еще действовал наркотический коктейль, который он успел употребить за прошедший вечер, то ли, что гораздо более страшно, он проявлял признаки душевного нездоровья. Очень кстати было бы пригласить психиатра, но мне нечем было обосновать такое приглашение, кроме моих смутных домыслов. Йен ведь не выказывал признаков психоза, на вопросы отвечал по делу, хоть иногда и нехотя, и в общем вел себя достаточно адекватно, учитывая обстоятельства.

– Доктор мне потом все расскажет.

До того, как прикрыть Йена ширмой, я все же успела заметить россыпь свежих фиолетовых синяков, небольших, как следы пальцев. Они были на бедрах, ягодицах, торсе, путались с синими линиями татуировки на боку, изображающей ружье и еще что-то, что мне не удалось разглядеть, на военную тематику. Похоже, Йен был фанатом милитари-стиля.

Доктор Лиебре предварительно сбрызнув ватные палочки дистиллированной водой, аккуратно проводил ими по коже Йена там, где как он предполагал нападавший мог оставить следы своего ДНК, и продолжал фотографировать, замерять, надиктовывая монотонные описания на диктофон.

– Свежий кровоподтёк на полдюйма выше левого соска в форме петехий около дюйма в диаметре, красного цвета. Царапина длиной полтора дюйма, шириной четверть дюйма, свежая, не старше нескольких часов, не кровоточит, расположена на правом плече…

В нашей с доктором профессиональной копилке было немало самых разных случаев, но даже мы не часто встречали проявления настолько садистской жестокости. Тот, кто сделал это с Йеном, истязал его, намеренно причинял боль совершенно беспомощному парню, хотя тот не мог оказать никакого маломальского сопротивления, будучи практически в полной отключке. От этой мысли у меня нехорошо саднило внутри, аж до металлического привкуса во рту. Я знала, что доктор Лиебре чувствует сейчас то же самое. Ему даже приходилось тяжелее, ведь сейчас он смотрел Йену в глаза.

Йен до сих пор стоявший ко мне спиной, развернулся, повернувшись задом к доктору Лиебре. Я пыталась поймать его взгляд, но Йен отводил глаза, глядя на что угодно, только не на меня. Пристально рассматривал подтеки на потолке от давнишней протечки, с таким вниманием, будто на кофейной гуще гадал.

– Теперь, молодой человек, я попрошу вас прилечь, – доктор Лиебре, нажатием кнопки опустил изголовье смотрового кресла, превратив его в плоскую кушетку. Не говоря ни слова Йен опустился на нее, подобрав с пола брошенный халат и прикрыв им пах. – На бок, пожалуйста. Лицом к двери, – вынув из своего фотоаппарата карту памяти, доктор переставил ее в кольпоскоп [8], перекатив его от изножья кресла и установив сбоку со стороны стены. – Таня, пригласите хирурга, пожалуйста! И попросите не забыть аноскоп [9].

Я опасалась, что сегодня на смене хирург доктор Хан, за глаза прозванная Хан Соло. Не секрет, что случаи сексуальных нападений хирурги не любили, но Хан Соло никогда не отказывалась, и то и вызывалась сама. Однако она так халатно вела записи, что по слухам уже погорело не одно дело, к которому она была причастна.