Текст книги "Лики Богов"

Автор книги: Тара Роси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Дружинники, стуча кружками, разливали принесённое Волотом из деревни молоко. Радмила отломила кусок хлеба и передала буханку дальше. Аккуратно выловив ложкой из котелка яйцо, Волот протянул его подруге. Лучница, поставив кружку на землю, постучала вытянутым концом о бревно, на котором сидела, отчего по белой скорлупе поползла паутинка трещин. Из-за густой поросли вышла Умила, следом показался Баровит. Наградив брата лучезарной улыбкой, омуженка присела рядом с Радмилой.

– Нагулялся, родимый?

– Угу, – кивнул витязь, протягивая друзьям кружки с молоком, – вы, смотрю, тоже.

– Османцы, аки сквозь землю провалились, – сказал Баровит, сделав глоток.

– Давай выманим, – ухмыльнулся Волот.

– Как же? – почуяв неладное, прищурилась лучница.

__________________________________________________________________

Дивница* – одна из дочерей Тарха (Даждьбога), берегиня леса.

– Я бы пошукала их с Радмилкой незаметно, – предложила Умила.

Один из дружинников посмотрел на друзей, ухмыльнулся, погружаясь в свои мысли, а после, прищурив голубые глаза и откинув волнистые тёмно-русые волосы за спину, выдал:

– А я с Волотом согласен. Чего за ними бегать? Приманить их надобно.

– На что ты их приманивать собрался, Ждан? – насторожилась Умила.

– На мёд? – ухмыльнулся Баровит.

– Пчёл на мёд, а мужика на девку красную, – пояснил Ждан.

– Что тут баб мало? – фыркнула Умила. – Невидаль какая.

– Баб тут много, – задумчиво сказал Волот, – токмо, почти все они чернявые, что мне любо очень. А вот вы средь них звёздочками засветитесь, трудно будет османам мимо вас пройти.

Подруги переглянулись, скривив губы, напряжённо уставились на Бера.

– По-другому надобно, чай, не на рыбалке, – возразил Баровит. – Лучше кого-то из нас пахарями обрядить, да осман пошукать.

– А что? – оживился худощавый воин, дожёвывая краюшку хлеба. – Пущай девки осман на сеновал заманят, а мы там их порубаем.

– Может, ты их заманишь? – ухмыльнулась Умила. – Коли с тебя кольчугу да шлем снять, да в сарафан обрядить, то разом смазливая баба выйдет.

– Токмо, побрить его не забудь, – добавила Радмила.

– Заманишь осман на сеновал да перебьёшь по одному, – продолжала златовласая, – а не сдюжишь, мы подсобим.

Воин вскочил, выбив локтем кружку из руки сослуживца, в один прыжок оказался рядом с Умилой, сжав кулак, замахнулся на неё.

– Место знай своё, баба!

Золочёный сокол сам лёг в руку, ножны выпустили стальную змею и остриё*, тихо звякнув о кольчугу ратника, медленно поползло по груди к шее.

– Я-то место своё знаю, – холодно сказала девушка, не поднимаясь с земли и всё сильнее надавливая на рукоять сабли. – А ты, Бус, своё знаешь? Коли я тебе кровушки выпущу малость, ты шибче соображать станешь?

_________________________________________________________________

Остриё* – колющий конец клинка, точка соединения линий обуха и лезвия.

Рука Буса медленно легла на меч, отчего Баровит выпрямился во весь рост.

– Где ты бабу увидал? Витязь пред тобой, в ножки кланяйся ей, ратник, глядишь, простит.

Оскорблённый воин с опаской глянул на старшего дружинника, но продолжил вытягивать из ножен меч.

– Лучше сядь обратно, Бус, – спокойно сказал Волот. – Коли я встану, то мокрого места от тебя не останется.

Ратник неохотно отпустил черен, сделал шаг назад. Помедлив, вернулся на место, зло зыркнул на витязей. Лишь потом заметил, что за его спиной стоит воевода. Демир окинул подопечных строгим взором.

– Мало с вас войнушки? Хотите меж собой ещё погрызться? – прогремел он. – Каждый прав из вас, посему Умила, Радмила, Бус, Ивар да Баян пойдут в деревню. Мирянами притворитесь.

– Батый, меня с ними отправь, – попросился Баровит.

– Ты себя видел? – ухмыльнулся воевода. – Во всей деревне таких мужиков нет, за кого мы тебя, кабаняру, выдадим?

– Меня возьмите, я меньше, – вызвался Ждан.

– Меньше кого? – ухмыльнулась Радмила, смерив витязя взглядом.

– Ну, Волота меньше, – смутился Ждан.

– Все меньше Бера нашего, я тоже, – хмыкнул Баровит.

– Чего? – возмутился Волот. – Ты меня на полперста* ниже, да легче на полпуда* от силы.

– Да ведь ниже да легче, – широко улыбнулся Зорька.

Демир внимательно посмотрел на Ждана – он, конечно, меньше его сына, но всё равно больше любого из дружинников; слепым быть надо, чтобы такого не приметить, за пастуха уже не выдашь. С другой стороны, Ждан в бою десятерых стоит, языки иноплеменные знает да проворен, словно лис.

– Ладно, кузнецом тебя вырядим, – сдался батый. – Волот, попроси Любаву одежду им раздобыть, девкам нашим, стало быть, сарафаны.

_____________________________________________________________________________

Перст* – палец

Пуд* – единица массы, равная 16,38 кг.

– Сделаю, – оживился Волот, предчувствуя скорую встречу с Любавой. – Принарядим вас, Радмилка хоть душу отведёт.

– Да, хоть девкой себя почувствую, – улыбнулась лучница, – а то иной раз кажется, что борода расти начинает, одни мужики вокруг… уже два лета.

– Так чего плохого? – засмеялся Ждан. – Али мы вас вниманием оделили?

– Надоели вы мне все, – фыркнула Радмила, но, посмотрев на Баровита, добавила: – почти все.

Умила незаметно ущипнула подругу за ногу, отчего та, взвизгнув, непонимающе посмотрела на неё.

***

Когтистые лапы кустарника, хватаясь за полы сарафана, пытались удержать стройную красавицу. Широкая угольная коса хлестала девичью спину, белые пальчики сжимали ручки корзин, набитых одеждой. Любава спешила к другу, с которым за последние дни сильно сблизилась и искала встречи как можно чаще. Он же искал этих встреч с ещё большим рвением. Звон металла, пробивающийся сквозь плотную вязь ветвей, говорил о том, что Любавин путь верен. Раздвинув шелестящую поросль, она застыла в изумлении, наблюдая за необычной игрой «больших детей».

Два свистящих солнца разбросали по зелёным листьям стальные блики, острый взор следил за каждой мелочью – за взмахом пушистых ресниц, за блеском голубых глаз, за хитрой ухмылкой, за пульсацией вены на шее. Его противник лишь с виду казался слабым, но витязь знал, насколько коварен и быстр этот воин. Золочёные соколиные головы провернулись в девичьих ладонях, изогнутые лезвия мелодично рассекли воздух, устремились к противнику. Массивный клинок остановил саблю, второй вырвался вперёд, блокируя «близняшку». Умила закружилась под лязг металла, провернула в ладони рукоять и снова атаковала брата. Волот прогнулся, заметив, как лезвие елмани* срезало пару волос с его броды, и с размаха ударил мечом по сабле. Та, со свистом вонзившись в дерево, задрожала. Девушка пригнулась, пропустив над собой второй клинок, резко выпрямилась, блокировав саблей очередной выпад соперника, и с силой ударила коленом локоть брата. Рука на миг онемела, широкая ладонь разжалась, выпустив меч. Тяжёлый клинок глухо ударился о землю, отчего омуженка ухмыльнулась, утробно зарычала, словно лесная кошка. Брат завращал в руках меч, не подпуская к себе Умилу, улыбаясь, ждал.

__________________________________________________________________

Елмань* – расширение в нижней трети клинка, имеющее лезвие.

Лукавая искорка вспыхнула в голубых глазах, девушка, перехватив саблю, метнула её в Волота. Бер отбил изогнутую сталь; металлический блеск иссяк, явив тонкий девичий силуэт – Умила, в один шаг настигшая его, оттолкнулась стопой от бедра брата и коленом атаковала голову. Витязь едва успел пригнуться, получив лишь смазанный удар по затылку. Сестра проехалась по его спине, под жалобный скрежет кольчуг, соскочила на землю. Подлетев к дереву, вытащила из ствола саблю и вновь бросилась на соперника.

Баровит, скрестив руки на груди, наблюдал за боем Демировичей, в тысячный раз отметив грациозность возлюбленной, её ловкость, хитрость. Ну, а о друге старший дружинник всегда был очень высокого мнения и отлично понимал, что Волот не столько сражается с Умилой, сколько играет. Опершись спиной о дерево, Баровит улыбнулся очередной Умилиной хитрости, вдохнул свежий лесной воздух, пропитанный ароматом томящегося супа. Желудок жалобно заурчал, но витязь не переставал наблюдать за схваткой.

Золотистые жилки, пронизывающие чёрные тела тлеющих углей, пульсировали всё слабей и слабей. Аппетитный запах незримыми нитями вырывался из котелка, пробуждая в присутствующих голод. Ждан отвернулся от зрелищной схватки Демировичей и погружённого в неё Баровита, воровато взглянул на занятую луком Радмилу. Желудок вновь заурчал, толкая витязя на хулиганство. Крадясь к котелку, он не заметил, как девичьи пальцы натянули тетиву на конец лука*, как зоркие глаза заметили его тянущуюся к щам ложку, не получившую на то разрешения. Молниеносно вложив стрелу в лук, Радмила выпустила её в цель. Острый металл вонзился в деревянное изделие, расщепив его, приковал к земле.

– Рано ещё, – осекла она.

– Токмо на соль хотел проверить, – нахмурился Ждан. – Да сколько можно уже щи томить, Радмила Игоревна?

– Да нас тоже, – подхватил Баровит.

– Жён учите щи варить, – процедила лучница, а потом, переведя взгляд на Баровита, добавила, не удержавшись: – у кого она есть, конечно.

Зорька, пропустив колкость мимо ушей, спросил Ждана:

– Сколько твому чаду сейчас должно быть?

– Полтора лета, – мечтательно улыбнулся витязь.

_________________________________________________________________

Конец лука* – завершения плеч лука с вырезами для петель тетивы.

– Ты хоть знаешь, кто у тебя родился? – смягчилась Радмила.

– Сын, – ответил Ждан, – люба моя изловчилась весточку передать. Написала, что на меня похож сильно.

– Счастливый ты человек, Ждан, – сказал Баровит, прожигая взглядом Умилу, отбивающую атаки Волота.

Подойдя к Ждану, Радмила вынула из земли стрелу, аккуратно вложив в тул, направилась к коню. Остановившись на полпути, лучница ухмыльнулась – пристальный взор выхватил из шелестящей бездны неподвижную мирянку, изумлённо рассматривающую брата с сестрой. Продолжив путь, Радмила крикнула друзьям:

– Демировичи, вёсла сушите! Волот, к тебе Любава пришла.

Бер отправил клинки в ножны, обхватив плечи сестры, прижал к себе.

– Ну, ловкачка ты у меня, Умилка, даже бороду мне подровнять успела, – улыбнулся он, поцеловав омуженку в лоб.

– Так, коли с тобой мешкать, то без главы остаться можно, – ухмыльнулась девушка, прижимаясь к брату, словно котёнок.

– Здравствуй, Любавушка, – просиял Бер, глядя в синие глаза красавицы.

– Ладно, мы с Радмилкой покамест принарядимся, – хихикнула Умила, высвобождаясь из объятий брата и забирая у гостьи корзинки.

– Там мужское тоже, – пролепетала смущённая девушка.

– Мужское у меня есть, – ухмыльнулась лучница, потрепав вороную гриву коня.

– Да, она про Ждана с нашими недокормленными говорит, – прошипела златовласая, поставив самую большую корзину перед витязем.

– Да, поняла я, – закатила глаза подруга.

– Поняла, пойдём, – бросила Умила и потащила её в лес.

– Радмила! – крикнул Баровит. – Есть-то уже можно?

– Нет! – донеслось из леса.

– Тьфу, ты! – Ждан хлопнул себя по колену. – Не от меча османского, так от голода помрёшь.

– Ну, не знаю, попробовать-то можно, – шепнул Зорька, протягивая к котелку ложку.

***

Солнце, согревая небольшую деревеньку, вышло в зенит, изгоняя тени. Вся домашняя живность радовалась жарким лучам. Куры деловито кудахтали, коты, лениво потягивались, накрывая пушистыми лапами тонкие травинки, козы толкались возле корыта, в которое только что налила прохладной воды заботливая хозяйка. Златовласая девушка, закрыв за собой калитку загона, позвякивая пустым ведром, направилась к дому. Вернувшись уже с лоханкой, полной белья, принялась развешивать настиранное. Перекинув через верёвку мокрую рубаху, Умила огляделась – ничего подозрительного. За её спиной медленно прохаживалась Радмила, бросая курам зерно и внимательно всматриваясь в окрестности, ни одна мелочь не могла ускользнуть от её огненных глаз, но, к сожалению лучницы, ускользать было нечему, что начинало действовать на нервы.

– Может, я не понимаю чего, да вряд ли мы так осман выманим, – насупилась она.

– Права ты, зря время токмо теряем, – согласилась Умила. – Надобно место укромное, в коем можно без мирян с османами посудачить.

Радмила кивнула подруге, обтерев о передник ладони, подошла к изгороди.

– Смотри, Умилка, кто к нам идёт, – хитро прищурившись, сказала она, складывая на изгороди руки.

Омуженка увидела вдали брата с Баровитом и переодетых дружинников. Умила неспешно подошла к калитке, встречая гостей.

– На поле ступайте, – распорядился Волот, приближаясь к сестре. – Красавица ты моя, хороша-то как.

Умила улыбнулась, поднявшись на цыпочки, поцеловала его щёку. Бер повернулся к другу, собираясь обсудить дальнейшие действия, но слова застряли в груди – округлившиеся глаза Баровита даже не моргали, ступор сковал тело, а мысли жужжали в голове, громче пчелиного роя. Ухмыльнувшись, Волот поспешил к Радмиле.

– Эх, подруженька моя ненаглядная, – развёл он руками, – зря мы тебя всё в кольчугу кутаем, сарафан-то как стан точёный обнял, словно по тебе шит был.

– Тише говори, – улыбнулась Радмила, – а то Любава заревнует.

Неземное создание пленило мысли Баровита, ступор отступил, освободив тело. Воин подошёл ближе, облокотился о калитку, отчего дерево жалобно заскрипело, и, любуясь избранницей, прошептал на ушко:

– К лику тебе вайды* цвет, Умилушка. Очи прекрасные ещё ярче засияли, да выглядишь ты сказочно.

– Отчего? – спросила она, невольно проведя рукой по синей ткани сарафана.

– Оттого, что позади тебя дом стоит добротный да двор широкий. Ты красивая, заботливая хозяйка. Разве что не хватает ребятишек, гоняющих кур, – погружал девушку в свои грёзы воин.

– Да мужа, домой возвращающегося, – добавила она.

– Отчего же не хватает? – улыбнулся Зорька. – Вот он я, уже вернулся, да ты меня встречаешь.

Витязь отчётливо видел, как мечтательная улыбка озарила задумчивое лицо, как сладостный вздох вырвался из груди, но в тоже мгновение пальцы нервно сжали косу, глаза зажмурились, смахнув с ресниц пленительные мечты.

– Не надо, Баровит, – дрогнувшим голосом сказала Умила. – Поле чистое, сабля острая да скакун лихой – вот вся моя любовь.

Тяжело вздохнув, Зорька убрал с калитки руки. Волот, стоящий напротив лучницы, подавился собственным возмущением и закашлялся.

– Скажи, Радмила, чего моей сестре надобно? – прохрипел он.

– Не знаю, Бер, – шепнула девушка, не отводя взгляда от Баровита. – Кабы мне он так на ушко шептал, я за ним без раздумий куда угодно бежала б.

Умила подлетела к развешанному белью, сорвала с верёвки скатерть, метнулась с ней в дом, быстро вернулась, явно пряча что-то в мокром полотне.

– Пойдём, Радмилка, постираем, – схватив подругу за руку, буркнула она.

– Пойдём, – ухмыльнулась лучница и крикнула в открытые окна: – Любава, гостей встречай!

Умила с силой толкнула калитку, отчего та со скрипом ударилась об изгородь. Омуженка со всех ног ринулась к реке, волоча за собой подругу. Радмила, подпрыгнув, успела сорвать яблоко с соседской яблони и, обернувшись, бросила его Баровиту.

– На вот, не кручинься!

__________________________________________________________________

Вайдовый* – синий (из-за природного красителя Вайды).

Поймав яблоко, Баровит обтёр розоватый бок о рубаху и, заприметив выбежавшую из дома Любаву, решил проведать Ждана.

– Бер, я в кузницу!

– Ага, – кивнул просиявший витязь, – я подойду туда… за подковами.

Ухмыльнувшись, Зорька неспешно зашагал по тропинке, звучно хрустя яблоком.

Любава, спорхнув с крыльца, подбежала к изгороди, тщетно пытаясь унять выпрыгивающее из груди сердце. Тонкие пальцы сжали сухое дерево калитки, губы изогнулись в улыбке.

– Пришёл? – шепнула она, утопая в сером омуте его глаз.

– Как же я мог не прийти, как мог упустить повод увидеть тебя, Любавушка? – ответил он, поднеся к губам тонкие кисти.

***

Искрящейся лентой вилась речка, выбрасывая на песчаную кромку радужные капли. Деревья клонили широкие кроны, рассматривая отражение в рябом лике озорницы. Торопливо шагая по узкой тропке, ведущей к безлюдному берегу, Умила раздражённо отталкивала тонкие веточки кустарников, гибкие стебли трав. Бросив под массивный ствол ношу, отчего та звякнула, порывистым движением стянула с себя сарафан. Сердце всё ещё кололо от тоски, душа рвалась обратно к Баровиту, а разум тщетно пытался напомнить, что окончательное решение было принято ещё в Аримии. Пальцы нервно вцепились в волосы, больно дёрнув золотистые пряди. Там за спиной слышались размеренные шаги подруги, а значит, нужно взять верх над собой… вдох-выдох. Ветер подхватил подол рубахи, прижал льняную ткань к жилистому телу. Умила шагнула к реке, длинное одеяние, под натиском ветра, липло к ногам, сковывало движения.

– Да как в том ходить токмо можно? – фыркнула она, поправляя длинную рубаху.

– Может, искупаемся? – воодушевилась Радмила, сняв сарафан, аккуратно уложила его на ветви кустарника.

– Отчего не искупаться? – пожала плечами подруга, вытащив из-под скатерти нож. – Щас, токмо одёжу поправлю.

Острое лезвие, под хриплое рычание ткани, распороло швы по бокам. Омуженка, довольная результатом, скользнула взглядом по открывшимся бёдрам, покрутилась перед подругой.

– О, мне так же, – оценила лучница.

Изменив пошив нарядов, девушки легли на горячий песок. Радмила, утопая в раздумьях, следила за ныряющими в небесном океане пташками, изогнутые брови хмурились, а слова так и грозились сорваться с губ. Набравшись смелости, села. Обхватив колени руками, посмотрела на подругу.

– Умила, – неуверенно начала Радмила, – я так поняла, что ты Баровиту сызнова от ворот поворот дала?

– Ну, – буркнула златовласая, не открывая глаз.

– Коли не люб тебе, то, может, я его подпущу ближе?

Омуженка резко перевернулась, встав на четвереньки, в одно движение оказалась нос к носу с лучницей.

– Токмо попробуй, я тебе косы повыдёргиваю, – прошипела Демировна.

– Нет, ну что ты за баба такая? – рассмеялась Радмила, ударив подругу по плечу. – Ни себе, ни людям. Какого Лешего тогда ты его посылаешь в коий раз? Ты не думала, что он махнёт на тебя рукой да выберет другую?

– Пусть, – тихо ответила Умила, а потом, посмотрев в огненные глаза лучницы, добавила: – Токмо не тебя. Ты аки сестра мне, коли выйдешь за него, я потеряю обоих.

– Не понимаю, почему ты за него не идёшь? – нахмурилась Радмила.

Умила села напротив, шмыгнув носом, выдавила:

– Когда он первый раз замуж позвал, мы ариманов теснили. Я поначалу обрадовалась очень, да решила повременить, война ведь.

– Ну, а опосле? – не понимала Радмила.

– Опосле указом Великого князя нас сюда отправили, – вздохнула златовласая.

– Так, вас бы с Баровитом не отправили, – не видела сложностей подруга. – В Кинсайе* вас бы волхв обвенчал, да Демир Акимович в Камул* отправил.

– Ага, – грустно усмехнулась омуженка. – Ещё в Византии, тесня арабов, я поняла что такое «вовремя оказаться рядом». Опосле Аримия – два лета* страха за жизни близких. Мара ходила за каждым, да не один раз я спасала жизнь ему, тебе, брату, отцу… да друзьям нашим.

__________________________________________________________________

Кинсай*– город Великой Тархтарии.

Камул* – город Великой Тархтарии.

Лето* – год (в летоисчислении славян 9 месяцев по 40 или 41 дню).

Могла ли теперича я спокойно вернуться домой, зная, что вы здесь главы под мечи османские подставляете? Отказ отнял у меня последние силы да надежду на счастье с Баровитом… Мы витязи, Радмила, вся наша жизнь – война. От одной токмо мысли, что могу потерять кого-то из вас, моё сердце сжимается, раздаётся болью. Потому я всегда буду рядом, найду в себе силы радоваться счастью Баровита, смирюсь с тем, что по его хоромам будут бегать не мои чада. Найду продолжение в племянниках. В том будет моя отрада.

– А в старости? – робко пролепетала лучница.

– А будет ли она, старость-то эта? – ухмыльнулась Умила. – Я столько раз была одной ногой у Мары, что уж не верю в свою долгую жизнь.

Девушки затихли, погружаясь каждая в свои мысли. Деловито щебетали пташки, прячась в резной листве, изредка била хвостом рыба, разгоняя круги по водной глади. Молчание прервала дочь воеводы, хитро прищурившись, окинула собеседницу любопытным взором.

– А чего ты про Баровита спрашиваешь? Как же тот зеленоглазый красавец златовласый?

– Злат, – грустно улыбнулась Радмила, – снился мне давеча… А чего он? Ухаживал, растеребил мне душу, спутал мысли, а опосле наши дружины разошлись… Был он да нету.

– Я же видела, как вы шептались, – не унималась подруга.

– Да ну, – отмахнулась лучница, – тоже мне дружинник. Ариманов он не боится, а «иди за меня» – выше сил его стало. Стоял, мямлил, мне ждать надоело, я на коня вскочила, рукой ему махнула да за тобой ринулась.

– Вот дура, – заключила Умила и, помолчав добавила: – А Баровит люб тебе?

Радмила закрыла глаза, коснувшись подушечками пальцев висков, легонько сжала их. Тоска клокотала, бурлила в груди.

– А надобно ли оно? – глухо ответила она, поднимая взор на подругу. – Нам с тобой уж по двадцать лет – мы старые девы, Умилка. Тут нос воротить не пристало, кто замуж позовёт, за того пойду. По лесам ворога бить – поперёк горла уж. Жизни простой хочу, хочу портки стирать, кур кормить, да ляльку на руках качать.

– Да как же без любви-то? – покачала головой Умила. – Ладу не будет.

– Ладу? – ухмыльнулась лучница, приподняв бровь. – А одной быть ладно? В старости ни чад, ни внуков. Что в том ладного? А любовь, Умилка, – тяжёлый дар Богов, испытание, кое не всякий пройти способен. Я не прошла. Лето от Волота любви ждала, в дыму очей его ответы искала, да так осталась для него «подруженькой ненаглядной». Благо ариманы не дали погоревать по-девичьи о любви безответной. Войнушка все мысли мои заняла, окроме того, как бы живой в Камул воротиться, не думала ни о чём… Покамест Злат не появился. Опорой казался. Когда ариманы меня окружили, на помощь пришёл, завсегда рядом был, слова красивые говорил, пясти* гладил… а когда война кончилась, когда все домой воротиться мечтали, он на попятную пошёл.

– Никуда он не пошёл. Хороший мужик Злат, добрый. Тяжело ему было слова нужные найти. Ждать надобно было да румянцем заливаться, а ты, старая дева, на коня вскочила… дура, – фыркнула Умила, переведя взгляд на противоположный берег.

Что-то на том берегу приковало внимание омуженки, голубые глаза расширились, уголок губ хитро пополз вверх. Перевернулась на живот, Умила просунула руку под скатерть.

– Радмила, взгляни на тот берег, – тихо сказала она.

Хищный взор выхватил из-за густой поросли серый рукав кафтана и кучерявую копну смоляных волос. Лучница грациозно потянулась, вытянула стройные ноги, невзначай задрав рубаху выше колена.

– На ловца зверь бежит, – промурчала она.

Умила ловко спрятала нож в широкий рукав, поднявшись, подошла к берегу.

– Лук под скатертью, – бросила она подруге, заходя в воду. – Четырёх стрел тебе хватит?

– Хватит, – хитро улыбнулась Радмила.

Тонкие пальцы лучницы медленно развязали шнурок на рубахе, отчего полотно сползло с плеча, оголило упругую грудь, прикрыв лишь сосок. Копна чёрных волос сильнее высунулась из-за зелёных листьев. Радмила провела рукой по ключице, посмотрела на подругу – Умила нырнула в воду, значит пора. Лениво потянувшись, Радмила просунула руку под скатерть, провела подушечками пальцев по изогнутому плечу лука.

_________________________________________________________________

Пясть* – кисть.

Правая ладонь железной хваткой сжала хвостовики*, один лишь миг и первая стрела с глухим стуком вонзилась в багровую кору дерева, заставив лазутчиков покинуть убежище. Османы выбежали на поляну, кинулись к горам, где могли легко уйти от погони. Быстрые ноги волчицы ринулись следом, жажда охоты огромной силой пробудилась в ней, искрой блеснув в огненной радужке. Радмила вмиг оказалась возле моста, запрыгнула на поручень и выпустила вторую стрелу. Острый металл вонзился в ногу беглеца, сковав тело болью, не давая сделать шаг. Соратник попытался помочь раненому, но ещё одна стрела вонзилась перед ним в землю. Османец ринулся прочь, успокаивая себя мыслью, что вернётся за другом с подмогой.

Горы были уже рядом, за спиной стих стон раненого сослуживца. Неужели зоркая лучница отстала? Не останавливаясь, беглец решился обернуться. Он увидел лишь тонкую тень, что внезапно оказалась рядом, почувствовал дуновение ветра, несущее аромат цветов и пряных трав. Костяная рукоять, коснувшись виска, вызвала дикую боль, отчего мужчина пошатнулся, схватившись за голову. Следующий удар в затылок заставил угаснуть окружающий мир, увлёк османца во тьму.

Хромая, сжимая рану, лазутчик отчаянно пытался прорваться к горам, но силы оставляли его, обрекая на плен. Не желая запятнать свою воинскую честь и унизительно сдаться, тем более женщине, он выхватил сакс*, решив дать бой. Воин, замахиваясь, развернулся к лучнице; стальное жало вонзилось в его предплечье, жар парализовал руку, и тяжёлый клинок глухо ударился о землю. В тёмно-карей радужке отразился изящный женский силуэт, светлые волосы, подхваченные ветром, надулись блестящим куполом. В прыжке Радмила петлёй набросила лук на его шею, единым порывом оказавшись за спиной, упёрлась коленом между лопаток пленника, притянула к себе изогнутое древко.

– Нагляделся на мои ноги, милый? – оскалилась хищница, слушая сдавленный хрип поверженного.

***

Покинув Ждана, Волот с Баровитом направились к реке, желая смыть с себя кузничный жар. Зорька крутил в руке кривую подкову, соглашаясь с хохочущим другом в том, что кузнечное ремесло не под силу могучему витязю Ждану Аланьевичу.

__________________________________________________________________

Хвостовик* – маленький оконечник стрелы. Он удерживает стрелу на тетиве во время натяжения.

Сакс* – это однолезвийное рубяще-колющее оружие с прямым клинком, длина которого не превышает 72 см.

Бер оживлённо рассказывал о тоскливом взгляде кузнеца Миколы, коему насильно навязали нерадивого ученика, но поднявшись на холм, застыл как вкопанный. Баровит в один прыжок поравнялся с ним и увидел, как Радмила, вскочив на поручень моста, стреляет в бегущих от неё осман, как Умила выпрыгивает из реки и пускается в погоню. Недолго думая, витязи бросились на подмогу. Но волнения оказались напрасными, их боевые подруги управились сами и теперь оставалось только решить как доставить языков в лагерь. Волот подлетел к Радмиле, нагнувшись, заглянул в чёрные глаза османца.

– Ну, как тебе зоркие очи Радмилы Игоревны? – усмехнулся витязь, оглядев раненую ногу лазутчика. – Малость ниже, да ты бы сейчас на пути к предкам был, а так, токмо ходить не можешь. Ну, соколица, не нарадуюсь на тебя.

– Благодарствую, Бер, – улыбнулась лучница, не ослабляя хватки, – слова твои ласкают слух мой. Теперича довести его до батыя надобно, да то уж твоя забота.

Сняв с ножен верёвку, Умила завела руки пленника за спину, накладывая путы. Боковым зрением приметив знакомую фигуру, не отрываясь от своего занятия, заговорила:

– Баровит, я его оглушила малость. Ты его на рамена* закинь да пойдём.

Но витязь молчал, оставаясь на месте. Глаза округлились, сердце бешено стучало, разгоняя жар по венам. То, что предстало перед ним, ввело Баровита в оцепенение. По длинным прядям скатывались крошечные бусины, поблёскивая в солнечном свете. Они скользили по румяным щекам к шее, дрожали на пульсирующей под белой кожей венке, впитывались льняным полотном. Мокрая ткань предательски являла каждую линию девичьего тела, обнимала упругую грудь, касалась осиной талии, обтягивала покатые бёдра. Из-за распоротого шва выглядывала обнажённая стройная ножка, прижимающая османца к земле. Закончив с путами, Умила выпрямилась, представ перед витязем во всей красе. Баровит понимал, что она что-то ему говорит, но слов не разбирал. Мысль о том, что эта девушка, сама того не зная, всячески изводит его и скоро сведёт с ума, всё сильнее укоренялась в сознании.

– Баровит! – крикнула Умила. – Эй, Зорька!

– А? – вырвался из ступора витязь.

– Я говорю, тебе нести его придётся. Без сознания он, – повторила омуженка.

__________________________________________________________________

Рамена* – плечи.

– М-да, – пробурчал Зорька.

– Бери его, идём к батыю, – настаивала девушка.

Витязь подошёл к ней, нахмурившись, процедил:

– Я пойду к батыю, а ты иди, оденься.

Умила смутилась, оглядев себя, зашлась краской. Развернувшись, стремительно направилась к реке. Легче старшему дружиннику не стало, вид сзади был столь же пленителен, открывая стройный стан.

За спиной послышались стоны, обернувшись, Зорька увидел, как его друг ведёт скрученного в три погибели, хромающего пленника. Рядом вышагивала Радмила в одной рубахе, пусть и сухой, но с оголёнными бёдрами.

– Вот скажи, Волот, – возмутился Баровит, – отчего твой османец сам идёт, а мой в отрубе?

– То с Умилы спрашивай, – широко улыбнулся Бер.

– Надобно их побыстрее Ждану доставить, – вклинилась лучница, упираясь руками в спину Волота, – идём.

– Ты идёшь за Умилой да одеваешься, – строго сказал Баровит, – хватит вам ляжками светить.

– Так коли есть чем светить, – насупилась девушка.

– Прав Баровит, Радмилушка, – вступился Бер, – мужики давно уж женской ласки не видали, пожалей их, не лезь на рожон.

Фыркнув, лучница неспешно направилась к подруге. Зорька закинул на плечо обмякшего османца, взглянул на переплывающую речушку Умилу. Сведённые брови друга и сжатые добела губы не скрылись от пристального взора Волота. Он ждал рвущихся слов, опасений или терзаний, но старший дружинник молча зашагал к мосту, Бер покорно последовал за ним.

– Ты чего злой такой? – прищурился он.

– Сестру свою видел? – пробурчал Зорька, ступив на мост.

– Ну, краем ока, – ответил воин, пропуская перед собой стонущего пленника. – А что не так?

– В одной мокрой рубахе красуется, к нашим так собралась.

– Понятно, – ухмыльнулся Волот. – А с чего злой-то? Умилка у меня красавица. Чего тебе не понравилось?

– Да в том-то дело, что всё понравилось, – Баровит резко повернулся к другу, отчего его пленник налетел головой на поручень, издав глухой стук.

– Эй, ты полегче! Мёртвый-то он Ждану ничего не расскажет, – рассмеялся Бер. – Может, тебе в речке холодной искупнуться? Я тебя подожду.

– Да ну тебя, – махнул рукой Баровит и зашагал к лагерю, – как скажешь чего. Что мне, пятнадцать лет что ли?

– Да в том-то дело, что не пятнадцать, – хохотал друг, выворачивая пленнику руку. – В твои лета уж чадо в люльке кричать должно.

– В мои лета? – возмутился витязь. – Ты меня всего-то на одно лето младше.

– Да младше же, – не унимался Волот.

– А про чадо, то у сестры своей спрашивай, – бурчал Зорька.

Бер смеялся над другом всю дорогу, а когда в лагерь и омуженки вернулись, приступ смеха возобновился, вгоняя в краску сестру.