Текст книги "Небеса Обетованные (СИ)"

Автор книги: Tamashi1

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мир не такой, каким кажется. За яркими красками и пестрыми неоновыми вывесками всегда скрыто серое однообразие, абсолютная идентичность, никому не интересная рутина, но если копнуть глубже, можно найти и более темные тона. Черную бухгалтерию тех же самых магазинов, что завлекают проспектами, просроченные товары, нелегальное оборудование, в душах же человеческих можно отыскать боль, страх, обиду, равно как и ненависть вкупе со злостью. Вот только кому нужно копаться в темных закоулках, когда просроченный продукт запакован в яркую фольгу, а над входом в магазин подмигивает неоновым глазом красный пушистый котенок?..

***

Небо окрасилось багрянцем, бросая на зеленую листву алые мазки кисти сумасшедшего художника. Теплый весенний ветер играл ветвями деревьев парка, а по узким аллеям сновали прохожие. Свободных лавочек не осталось даже на обычно всеми забытой тропинке, ведь был День Города, и потому отмечающие не покидали улицы даже с наступлением вечера. В дальнем конце аллеи показался высокий парень лет восемнадцати на вид, странно одетый даже по меркам этого безумного времени и учитывая празднество, во время которого встретить «ряженого» не так уж сложно: на нем был черный с бежевыми вставками костюм, состоявший из брюк и куртки – и это при температуре в двадцать три градуса тепла – а также шапка, напоминавшая огромную лягушку. Выглядела она громоздкой и тяжелой, и было абсолютно непонятно, как парень умудрялся в ней ходить, не сломав шею под ее весом. Волосы его были не менее странными: насыщенного зеленого цвета, до плеч, подстриженные как-то странно, рваными прядями, словно парикмахеру было наплевать на клиента, и стриг он его с хорошего перепоя. Однако самым удивительным в этом медленно шагавшем по алле, засунув руки в карманы, пареньке было даже не это. Выражение лица – вот что заставляло прохожих удивленно вскидывать брови. В его глазах не читалось ни единой эмоции, в них были лишь пустота и отстраненность, а на лице не было ничего, кроме апатии и безразличия ко всему и вся. Он смотрел прямо перед собой и был погружен в неведомый простым смертным мир – в собственную душу, хотя любой, кто его сейчас видел, сказал бы, что парень просто под действием наркотика и вообще ни о чем не думает. Кто знает, ведь в здравом уме и трезвой памяти шапку-лягушку, грозящую оторвать голову, равно как и кожаную куртку в столь жаркую погоду, не наденут, да и абсолютное отсутствие эмоций для простого человека – нонсенс. Ну, или для здорового психически, не злоупотребляющего галлюциногенами человека… Впрочем, в чужую душу ведь не заглянешь, верно?

Парень абсолютно не смотрел по сторонам, однако прекрасно видел, что все лавочки заняты: в основном оккупировали их целующиеся, обнимающиеся или просто держащиеся за руки парочки, а подобная компания его явно не устраивала. Он продолжал свое апатичное шествие и в дальнем конце аллеи наконец набрел на почти свободную скамейку. Почти, потому как на ней сидела девушка примерно его возраста, в черном строгом брючном костюме, чем-то напоминавшем классический мужской, с длинными, до пояса, черными прямыми волосами и абсолютно непримечательной внешностью. Тонкие губы, нос прямой и чуть длинноватый, глаза блеклые, серые, пустые, в которых застыло такое же безразличие к жизни, как и в глазах самого зеленоволосого паренька. Она тонкими длинными пальцами с коротко стриженными, не накрашенными ногтями флегматично отщипывала кусочки от батона и крошила их на землю прямо перед собой. Толпа голубей с радостью принимала подачку, но девушка на них не смотрела: ее безразличный взгляд был устремлен на сгорающее в вечерних сполохах небо. Парень остановился, оценил ситуацию и уселся на край лавочки. Девушка, сидевшая на другом краю, никак на это не прореагировала: она всё так же безразлично продолжала крошить птицам белый хлеб. Парня это устраивало: никаких вопросов по поводу его внешности, никаких воплей: «Проваливай отсюда, мусор!» – никаких претензий и ругани, никаких попыток втянуть в беседу. Да, это его более чем устраивало. Он тоже посмотрел на небо и вновь погрузился в себя, забывая о том, где находится, и только когда закат догорел, превратив небо в серую засыпанную пеплом бесконечность, он встал и, не взглянув на девушку, пошел обратно. Вечер определенно прошел удачно. Ведь сегодня его даже ни разу не попытались прогнать с лавочки, хотя обычно это происходило раза по три-четыре за какой-то несчастный час, что он проводил в парке каждый день в течение последнего месяца…

***

Небеса… Лжете ли вы? Или говорите правду? Как понять, иллюзия ваш покой или реальность? Такие же вы, как и весь этот прогнивший мир, или все же есть в вас то, чего нет на земле – истина? И может ли человек обрести покой, достигнув вас? Да и возможно ли вообще вас достигнуть? А еще можно ли называть вас так, как нельзя назвать больше ничто на свете – «Небеса Обетованные»? Есть ли он, этот идеал, или он всего лишь очередная рекламная утка, и не найти душам покоя, не достичь им мечты?.. А может, и мечтать не стоит, ведь всё в этом мире – фальшь, и чтобы не лгать, лучше просто стать куклой без эмоций. Ведь отсутствие чего-либо – это не обман. Это сокрытие его наличия…

***

Девушка с длинными черными волосами, как и каждый вечер в течение полугода до этого момента, кормила голубей, сидя на своей любимой лавочке в дальнем от входа в парк конце тенистой аллеи. Она приходила смотреть на закат: он был нужен ей. Безумные цвета, их смешение… Этот яркий водоворот – он был необходим ей, и потому она каждый вечер вновь покупала батон и приходила в парк, на самую безлюдную аллею и сидела, глядя в небо и подкармливая птиц. Не потому, что ей было их жаль – просто она уже не могла иначе…

В дальнем конце аллеи появился странный паренек: болезненно худой, с безумно бледной кожей, тот самый, что вчера сидел рядом с ней и смотрел на закат. Обычно, если к ней подсаживались, она вставала и отходила под сень деревьев, но в тот раз решила остаться, ведь парень не просто не приставал к ней с разговорами – он даже сидел абсолютно не шевелясь и совершенно бесшумно. А потому эта компания ее не раздражала, и она не ушла с лавочки. Вот только в этот вечер свободных мест было довольно много, и она абсолютно не горела желанием снова делить лавочку с посторонним. Однако, как и всегда, судьба желаний человеческих не учла. И парень в шапке-лягушке сел на лавочку странной девушки. Она собиралась было уйти к деревьям, но парень замер, апатично уставившись на небо, и она решила остаться. А какой смысл сбегать от того, кто, как и она сама, больше напоминает мебель, чем живое существо с волей и чувствами?

Батон был докрошен как раз с последними бликами багрянца на потемневших небесах. Еще пять минут, и девушка уйдет. Ровно пять минут и ни секундой больше, хотя на часы она, как всегда, даже не посмотрит. Но парень ее опередил: он встал и неспешно двинулся к выходу из парка, втянув голову в плечи и, как и прежде, не вынимая рук из карманов.

***

Зачем небесам закат? Зачем им эта оберточная бумага, эта мишура, эта бесполезная шелуха? Чтобы привлечь взгляды? Если да, они своего достигли. Вот только это вряд ли так. Небо вечно, какое ему дело до того, смотрят ли на него муравьишки с «гордым» именем «люди»? Да никакого. Ведь у него впереди Бесконечность, а у этих жалких созданий – лишь могила. Смерть, пустота, темнота – на выбор. И никто из них этого не избежит. Но почему-то все они мечтают о сказке. О счастье, об исполнении желаний, о том, чтобы сны стали явью. Вот только это невозможно, потому что Небеса Обетованные, даже если они и существуют, недостижимы. Ведь небесам люди ни к чему…

***

В который раз он пришел в этот парк и сел на эту самую лавочку? Кто знает… он не считал. Знал только, что приходит сюда каждый вечер примерно месяц, а точно сказать не мог. Да это и не требовалось, ведь никто и не спрашивал. Почему именно эта лавочка, когда вокруг еще с десяток свободных? Все просто. Свободную лавочку, если на ней сидит лишь один человек, могут занять посторонние и прогнать того, кто занял ее первым. «Смешно», – скажете вы, ведь рядом еще свободные скамейки. Зачем прогонять кого-то? Вы правы. «Кого-то» прогонять смысла нет. Вот только носившего шапку-лягушку паренька, напоминавшего наркомана или аутиста, сгоняли из-за его странности с «насиженных» мест довольно часто, а потому он попросту не хотел рисковать. Хотя бы один час в день он хотел проводить спокойно: без постоянной ругани в свой адрес, без критики и придирок, и, ясное дело, без вонзающихся в спину стилетов. Нет, это не бред: такое случалось почти каждый день, и, вопреки мнению окружающих и того, кто эти самые стилеты в него бросал, парню было больно, когда острая сталь пронзала горячую плоть, разрывая бледную, почти прозрачную кожу. Вот только он этого никогда не показывал, и это заставляло людей верить, что он не чувствует боли. Ведь люди так легко ведутся на обертку, не задумываясь о содержимом…

Девушку такая компания тоже устраивала. Она забывала о присутствии этого человека сразу же, как он замирал справа от нее, и продолжала неспешными четкими движениями, не глядя на асфальт, крошить хлеб. Привычка. Глупый, никому ненужный поступок. Ненужный, как и вся ее жизнь, начиная от подъема в пять утра и заканчивая сворачиванием в калачик около полуночи. И только ее сны, светлые, чистые, но блеклые и лишенные цвета, говорили о том, что есть еще в ее душе что-то настоящее, дышащее, не замершее в бесконечности, как мраморное изваяние. Но про ее сны никто не знал, также как никто не знал, что она в них всегда летала…

– Врооой! Мусор! – громогласный вопль в дальнем конце аллеи заставил две целующиеся парочки вздрогнуть и удивленно воззриться на высокого статного парня с длинными, до пояса, серебристыми волосами, в странном костюме, похожем на костюм парня в лягушачьей шапке, и с мечом, пристегнутым к левой руке. На красивом лице читалось раздражение, а серые глаза метали гром и молнии.

Девушка с не менее длинными волосами, чем у мечника, на его появление абсолютно никак не отреагировала, а парень с непонятным головным убором медленно поднялся и пошел навстречу кричащему на весь парк мечнику.

– Я весь парк обшарил!!! – вопил новоприбывший. – Какого лешего?! Чертов босс рвет и мечет! Королевская особа швыряет ножи во всё, что движется, а ты пропал! Мусор!!!

– Капитан, – растягивая гласные, апатично выдал парнишка с зелеными волосами, – не злитесь, а то поседеете от ярости. Хотя Вам уже не страшно…

С этими словами он пошел к выходу из парка, а мечник, закричав: «Врой! Заткнись, мусор!» – кинулся в ту же сторону раз в пять быстрее него.

***

У неба есть цвет. Настоящий, не наигранный. И это не серый цвет. Ведь серый – цвет лжи, фальши, пустоты. А небеса не пусты. Лгут или нет, скрывают что-то или нет, но они не пусты, это точно. Вот только то, что они таят в себе, не увидеть, не понять, не объять… ведь невозможно объять необъятное. Небеса – это безмолвие, но оно не серое. Только не этот безразличный ко всему, пустой и холодный цвет. Ведь холод принять можно, равно как и безразличие. А вот пустоту – нет. Потому что Ничто невозможно впустить в душу. И сам ты ему не запомнишься. А небесам хочется запомниться, хочется, чтобы они наполнили твою душу своим цветом. И плевать, если даже они совсем не то, что ты искал, если имя им не Небеса Обетованные, потому что поиск чего-то настоящего в этом пустом мире заставляет смотреть вверх и верить, что хотя бы в этой недостижимой дали оно всё же есть. А ведь реальность куда важнее всей этой шелухи и неона, хотя она и куда страшнее…

***

Полтора месяца не срок для безмолвия. Полтора месяца не срок для тех, кто не ждет следующего дня. Полтора месяца не срок для тех, кто не умеет жить. Полтора месяца – это всего лишь очередная дата, которую легко перечеркнуть и шагнуть в новый день. Вот только если один не придет, что будет делать второй?..

Девушка с длинными черными волосами безразлично кормила голубей, а закат догорал, вот только в ее душе было пусто. Но пустота эта была намного более ощутима, чем обычно: она стала куда больше, ведь пусто было и на лавочке рядом с ней. Он не пришел, этот странный парнишка в не менее странной шапке. Просто не пришел. Забыл? Не сумел? Ему это надоело? Всё возможно. А девушка просто смотрела на кровавый закат и кормила птиц. Привычка. Никому не интересная, но и никому не мешающая, а значит, имеющая место быть…

– Врой! Мусор! – и вновь, как и две недели назад, в конце аллеи появился мечник с платиновыми волосами. Вот только парня с лягушкой на голове здесь не было, так кого на этот раз он называл мусором?

Но девушку этот вопрос не волновал – ей было откровенно наплевать на мечника, на его крики и на всё, что здесь происходит.

– Ты! Я к тебе обращаюсь! – рявкнул парень и приставил к ее горлу меч. Убьет? Покалечит? Или же это просто угроза?.. Но какая ей разница? Она не ответит… Тонкие белые пальцы продолжали отщипывать хлеб и кидать его на асфальт, а мечник закричал:

– Врооой, отвечай мне, где эта тупая лягушка?!

Реакции не последовало, лишь пальцы замерли, не долетев до хлеба.

– Чего молчишь, тупой мусор? Он сегодня здесь был?!

Девушка обернулась и безразлично посмотрела в глаза мечника. Никаких эмоций – сплошная стена ледяного безмолвия.

– Ты умственно отсталая, что ли?! Да, верную компанию эта Лягушка выбрала! По губам читай: где Лягушка?!

По губам читать не требовалось: лишь абсолютно лишенный слуха человек не услышал бы этого громогласного вопля. Девушка же апатично пожала плечами, едва заметно, но мужчина увидел и разразился громкой руганью. Наконец он рявкнул:

– И что я теперь скажу? Чертов босс опять стаканами швыряться будет! Ненавижу виски! Урою это тупое земноводное!

Он кинулся к выходу из парка, а девушка вернулась к прерванному занятию, вот только пальцы ее отщипывали хлеб как-то судорожно. Ведь когда рядом никого не было, она могла позволить своей душе показать миру то, что в ней происходило…

***

Жизнь – бесчестная игра. У людей нет возможности вырваться из нее победителями. Финал всегда один – проигрыш. И сколько ни борись, сколько ни пытайся сбежать из Собибора, ты будешь забыт, и даже могилы не останется. Некуда положить цветы. Некому отдать дань памяти. Да никто этого и не сделает, потому что всем на тебя плевать. Пессимизм? Возможно. Вот только узники Собибора бежали ради того, чтобы спасти себя и тех, кто был рядом. Благородная, светлая цель. Но почему же простые польские крестьяне, тоже любящие жизнь, сдавали их немцам, убивали сами? Кто знает. Возможно, они настолько любили свою жизнь, что на чужую было наплевать. Хотели выслужиться перед немцами. Возможно, им нужна была одежда. Хорошая причина лишить жизни человека, не так ли? Но ведь они выуживали пленных евреев из колонн ради этого, дав взятку охране, которая убивала нужного человека, точнее, человека в нужной одежде. Так почему бы не убить ради этого самим? Какая разница, заплатить за убийство или убить самому? А может, были и иные причины, та же расовая ненависть, к примеру? Вот только ответов не будет дано, потому что жизнь хоть и бесценна, отбирают ее за гроши, а после человек становится горсткой пепла, о которой забывают. Как забыли о Печерском, возглавившем восстание, но так и не награжденном. Память, признание, благодарность – не стоит рассчитывать на это, как он не рассчитывал. Просто надо идти вперед, не перешагивая через трупы людские, жизни их, души их, а там, за последней чертой, возможно, тебя встретит свет, который будет ярче и важнее любого признания на этой грешной земле еще более грешными людьми… Вот только достигнуть Небес Обетованных и не мечтай. Потому что это невозможно – они не примут тебя. Ведь ты тоже грешен. Как и все люди…

***

На следующий вечер парень вновь не появился, как и через день. Он пришел в парк лишь на четвертый вечер после своего исчезновения, флегматично сел на лавочку и уставился на небо. Девушка впервые за эти полтора месяца повернула голову и посмотрела на него. Он заметил это, но никак не прореагировал. И правильно, зачем нарушать эту безмолвную идиллию?.. Девушка вернулась к хлебу и созерцанию заката, а парень отстраненно отметил, что ее взгляд – это не так уж и плохо. Он ведь не разрушил их тишину. Она ведь не произнесла ненужных слов…

И снова сполохи багрянца, и снова он уходит первым, а на следующий вечер приходит позже нее. И снова он сидит на лавочке ровно час, секунда в секунду, встает и уходит, а она ждет еще пять минут и поднимается, как и он – спокойно, безразлично, уверенно. И так день за днем, закат за закатом, неделя за неделей. И в этой вечной тишине появляется нечто, что ни один из них уже не хочет потерять – безмолвное спокойствие и отстраненное доверие. Она не заговорит с ним, не прогонит. Он не задаст ей ненужных вопросов. Можно ли хоть раз в жизни поверить во что-то и не ошибиться?..

– Ши-ши-ши, глупая Лягушка, вот ты где! – странный шипящий смех, срывающийся с уст еще более странного парня в черно-красной полосатой кофте, черных брюках и бежевых сапогах на шнуровке, с копной пшеничных волос, лихо закручивавшихся на концах и скрывавших от любопытных взоров верхнюю половину лица, и серебристой, а может, и серебряной диадемой на голове, мог напугать кого угодно. Кроме, разве что, апатичных наблюдателей за смертью дня… Правда, улыбка этого парня, сияющая белизной, широкая, как у Чеширского кота, но абсолютно безумная и угрожающе-хищная, жаждущая крови, пугала даже сильнее, чем его смех.

– Сэмпай, – протянул парень в шапке-лягушке, вставая, – Вы констатируете очевидное. Где же мне еще быть, если Вы меня видите? Или Вы не верите своим глазам, сэмпай?

– Заткнись, Лягушка, – нахмурился человек в диадеме. – Топай давай, у нас есть работа! Или ты не можешь бросить эту симпатичную девчушку одну? Так давай возьмем ее с собой, ши-ши-ши, а после Принцу будет чем развлечься.

– Бэл-сэмпай, – протянул тот, которого все называли Лягушкой, – а Вам мало тех девиц, которые толпами к Вам ходят? Или просто надоели те, кого так просто получить, сказав, что Вы фальшивый Принц, и сунув в карман пачку денег?

– Заткнись, Фран! – возмутился Принц, и в парня полетел стилет, вонзившийся в его странную шапку. – Ши-ши-ши, Лягушка стала дикобразом. Мне это нравится.

– А дикобразы умеют стрелять шипами в нападающих, – безразлично изрек парень, ставший мишенью безумного Принца, и тут же обзавелся еще пятью стилетами в своей странной шапке.

Девушка спокойно кормила голубей, но как только первый нож вонзился в головной убор ее постоянного компаньона в вечерних посиделках, пальцы ее замерли, а взгляд неотрывно замер на лице Франа. Ведь это, скорее всего, было имя зеленоволосого паренька…

– Угрожаешь Гению? – рассмеялся своим змеиным смехом Принц.

– Нет, зачем же? – протянул Фран и стал вытаскивать из своей лягушки стилеты, впрочем, так и не сняв ее с головы. – Гениям угрожать могут только глупцы…

– А ты у нас вроде как умный? – усмехнулся Принц.

– Нет, я просто Лягушонок, – ответствовал парень, роняя на землю стилет. Принц тут же возмущенно кивнул на нож и процедил:

– Еще один бросишь – в спину десять получишь!

– Я не бросал, я уронил, Бэл-сэмпай, – протянул парнишка, «роняя» еще один нож. – Вы же понимаете разницу, Вы же Гений!

– Ши-ши-ши, я Гений, которого ты разозлил!

Стилеты пролетели у парня над головой и вонзились ему в спину, но он на это не отреагировал.

– Значит, Вы злой гений, Бэл-сэмпай! А как думаете, Ваш брат тоже был таким? Ведь он был настоящим Принцем!

– Молчать, Лягушка!

Было понятно, что зеленоволосый парень окончательно достал Принца, и тот готов убить его на месте, но тут произошло нечто неожиданное. Неожиданное для Франа, по крайней мере, ведь он еще ни разу не видел, как та, что сидела на лавочке каждый вечер рядом с ним, вставала… Однако сейчас именно это и произошло. Девушка поднялась с лавочки, подошла к парням, стоявшим чуть поодаль, подняла с земли стилет, к рукояти которого оказалась привязана прозрачная нить, резавшая не хуже острейшего лезвия, и флегматично отрезала от батона большой ломоть. Вручив его Франу, который почему-то его принял, она всё с тем же безразличным выражением лица выдернула у него из спины ножи – очень осторожно, стараясь не причинить лишней боли, но не касаясь парня руками – и отдала их ему так же молча, как и кусок хлеба. Фран принял ножи, и девушка вернулась на лавочку, а Бэл рассмеялся.

– Ши-ши-ши, значит, я прав, и ты нашел себе подружку, флегматичное земноводное?

– Нет, Бэл-сэмпай, подружки – это по Вашей части, – протянул парень, направляясь к выходу и пряча в карман кусок хлеба. – Это же Вы особа королевских кровей – Вы можете их толпами содержать, без денег ведь их не подманить, а я бедный, зарплату удерживают, меня даже подкармливают, как видите.

– Языкастый ты слишком! – фыркнул Принц. – Подрезать тебе язычок, что ли?

– Не стоит, а то Вы не сможете слышать, как Вас принцем называют, фальшивый Принц, остальным-то Вас так звать не нравится…

Стилеты со звоном упали на асфальт, а в следующий миг взлетели, повинуясь движению пальцев своего гениального марионеточника, и оказались у него в руке.

– И без этого «счастья» проживу! – фыркнул тот и направился следом за Франом, бросив на девушку непонятный взгляд. Почему непонятный? Просто потому, что глаз его никто никогда не видел, а, не заглянув в глаза, душу человека, равно как и его истинные помыслы, не понять. И прятать взгляд – не такая уж плохая идея, если хочешь, чтобы все видели не тебя-настоящего, а толщу оберточной бумаги пестрых расцветок, в которую ты себя запаковал…

***

Небо есть бескрайняя пустыня, имеющая цвет. Жизнь есть нескончаемый дождь из соленой влаги, падающий из бесцветных глаз. Вот только соль не дает цветам вырасти на пепельном песке и показать цвет, скрытый в недрах этих толщ, нанесенных серым дыханием вулканов по имени «Безразличие». Сколько человеку нужно лет, чтобы научиться не плакать? Мало. Чем больше боли в его душе, тем быстрее он забывает слезы и закрывает душу от мира. Даже от неба. Сколько времени ему необходимо, чтобы научиться вновь показывать миру свои слезы? Много, очень много. Порой и всей жизни не хватает на это, ведь только достигнув Небес Обетованных, человек может разрыдаться искренне и от души, не думая про последствия, вот так сразу, без внешнего воздействия. А пока он стоит ногами на этой грешной земле, боль, терзающая его душу, как Люцифер души Иуды, Брута и Кассия, не позволит ему проявить слабость и открыть душу миру, показывая ему свои слезы. Ведь эта соленая влага – кристаллы его души. Ее ярчайшая эмоция, с которой не сравниться даже улыбке. Потому что истинные слезы, а не слезы тела, выступающие на глазах от просмотра мыльной оперы или просто от физической боли, показывают миру в сотню раз реже, чем искреннюю улыбку. Если, конечно, душа еще способна улыбаться…

***

Алое небо окрасилось багрянцем, Фран подошел к лавочке и спокойно сел на ее правый край. Всё как всегда, но что-то изменилось. А именно: он принес в парк батон белого хлеба, как и его компаньонка. Парень, не глядя на соседку, протянул его ей, и девушка так же безразлично его приняла. На этот раз пальцы ее терзали хлеб ровно в два раза быстрее, и потому к последнему сполоху заката птицы получили в два раза больше хлеба, чем обычно. Парень встал и пошел к выходу, не глядя на компаньонку, но этого и не требовалось. Как не требовалось и говорить, что следующим вечером он снова принесет батон…

Два с половиной месяца недознакомства. Два с половиной месяца тишины и покоя. Два с половиной месяца уверенности, что тебе не полезут в душу и не плюнут в нее, отталкивая тебя. Два с половиной месяца понимания, что ты можешь не раздражать того, кто рядом, несмотря ни на что.

– Ши-ши-ши…

Опять этот странный смех, и опять из алых бликов вышел человек, до безумия любящий этот цвет. И вновь Фран поднялся, но на этот раз молча, и направился к выходу.

– А познакомить Принца с Принцессой? – рассмеялся Гений. – Или лучше сказать «с Принцессой-Лягушкой», а, Фран?

– Сэмпай, у Лягушек Принцесс нет, я же просил Вас читать поменьше сказок, – раздался флегматичный ответ. – Но гении ведь потому и гении, что читают только сказки, да? Иначе поняли бы правду жизни о себе…

– Заткнись, Лягушка! – неуловимое движение пальцев, и Фран вновь превратился в дикобраза, но на этот раз он был уже далеко, и девушка не встала и не попыталась помочь ему, хотя это стоило ей, привыкшей ни на что не обращать внимания, огромных усилий…

Следующим вечером она встала, как обычно, на пять минут позже Франа и направилась к выходу из парка. На безлюдной аллее ее запястье вдруг пронзила резкая боль, но она лишь спокойно обернулась и посмотрела на того, кто метнул в нее стилет, слегка поцарапавший бледную кожу. А ведь неглубокие порезы болят в разы сильнее, чем небольшое, но глубокое колотое ранение…

– Ши-ши-ши, а вы друг друга стоите, – рассмеялся Принц, дергая за нить и возвращая стилет в ладонь. – Оба не от мира сего. Я о тебе всё выяснил, ты и правда такая же ненормальная.

А в ответ тишина. И лишь серые глаза безразлично смотрят на пшеничную челку.

– Знаю, знаю, ты не ответишь, – усмехнулся Гений. – Но Принц пришел задать вопрос, и он получит ответ так или иначе. Ты напишешь его.

Девушка безразлично пожала плечами, и Бэл всё же спросил то, ради чего пришел:

– Зачем тебе эта тупая Лягушка?

Девушка лишь посмотрела в черное небо, развернулась и пошла к воротам. Ее запястье ровно в том же месте, что и минуту назад, вновь пронзила боль, но она не остановилась. А в следующий миг сильные пальцы сжали ее руку, надавливая на кровоточащую рану и причиняя еще большую боль.

– Напиши ответ, Принц не любит ждать.

Парень протянул девушке листок и ручку… но она даже не остановилась. Страх смерти? Инстинкт самосохранения? Боязнь боли? У нее их не было. Но у нее было абсолютное незнание ответа на вопрос Принца. Зачем ей Фран? Да и нужен ли он ей вообще? Разве что для того, чтобы смотреть на небо… Но ведь она и одна может на него смотреть, правда же?..

Ее грубо толкнули, прижав к дереву, а в руку вложили бумагу и ручку.

– Пиши ответ, – скомандовал Принц. От него исходила явная угроза, но девушка спокойно продолжала на него смотреть. Мертвецам ведь не страшна могила. Как не страшно и адское пламя, что вырывается порой на землю. – Я знаю, что ты три года назад замолчала, и никто не знает, почему. Я знаю, что ты выросла в неполной семье, всего лишь с отцом-алкоголиком. Я знаю, что два года назад он умер. Я знаю, что ты уже восемь месяцев ежедневно приходишь в этот парк смотреть на закат. Я знаю, что ты была отличницей, а теперь учишься на литературоведческом факультете. Я знаю, что тебя все ненавидят. Но я не знаю, почему ты, никогда ни на кого не обращавшая внимания, помогла Лягушке. А Принц хочет знать всё, ши-ши-ши.

Ответа не последовало, и короткий взмах руки подарил порез коже на шее девушки.

– Пиши…

Еще порез.

– Пиши…

И еще.

– Пишииии…

Боль, кровь, а на левой половине шеи один за другим возникали неглубокие, медленно, неохотно, словно лениво кровоточащие порезы. Зачем упрямиться? Зачем терпеть? Почему не дать ответ? Но что ответить, если и сам не знаешь ответ? Ведь «смотреть со мной на небо» – это не причина того, что Фран ей всё же, наверное, нужен…

– Ши-ши-ши, а Принцу весело с тобой! Ты как та Лягушка: тебе плевать на боль, и это раздражает! Но с вами можно играть куда дольше – это плюс!

Кровь капала на белую блузку, окрашивая ее в багрянец, но девушке было наплевать. Она просто думала, впервые за эти два с половиной месяца, а зачем же, и впрямь, ей нужен Фран? Ведь в том, что он ей нужен, сомнений уже не оставалось. Иначе она со спокойной совестью написала бы на листке: «Чтобы смотреть на небо». Ведь ложь лишь тогда непростительна, когда пытаешься обмануть собственную душу в вещах, которые ей важны…

– Ты умрешь от потери крови, если так продолжится! Ладно, Принц сегодня проявит снисхождение и отпустит тебя, ведь иначе он не узнает ответ. Пока! – с этими словами парень эффектно развернулся на каблуках и поспешил к выходу из парка, а девушка медленно побрела следом, выронив из ладони никому ненужный лист бумаги.

***

Зачем люди распустили слух о том, что есть Небеса Обетованные? Зачем они развесили рекламу на каждом шагу? Существуй они, о них бы знали и без всей этой глупой мишуры. Душой бы чувствовали, что они существуют. Но ведь этого чувства нет, а это может значить лишь одно. И как бы разум не стремился доказать обратное, рыдающая душа говорит, что этих небес не существует. Да и наплевать, ведь человек не способен их достигнуть! К чему тогда мечтать о них? Ведь жизнь его – череда боли и разочарований, не более, а счастья достигнуть нереально. Потому что абсолютное и искреннее счастье появляется лишь тогда, когда на всю боль становится откровенно наплевать, она уже не волнует и не беспокоит. На нее попросту не обращаешь внимания. А это возможно лишь тогда, когда душа мертва и разорвана на сочащиеся кровью лоскуты. Вот только после этого их уже не собрать и не сшить, а значит, и счастья тоже не почувствовать, ведь это чувство, доступное лишь целой, живой душе. А кому нужно ее собирать? Кто захочет положить жизнь на то, чтобы блуждать в абсолютной тишине, не зная, сможет ли он хоть когда-нибудь услышать звук и увидеть цвет?..

***

Фран в очередной раз протянул девушке батон и краем глаза увидел, что левая сторона ее шеи полностью заклеена пластырем. А ведь прошлым вечером его сэмпай вернулся в штаб крайне довольным и всё время говорил, что земноводные – странные создания, склонные к мазохизму… Это парню не понравилось. Он примерно представлял, что произошло прошлым вечером, но должен был убедиться…

Фран встал с лавочки, подошел к девушке и присел на корточки рядом с ней. Она опустила взгляд, и он всё так же молча протянул руку к ее шее. Она резко встала, не давая ему возможности отклеить пластырь, но разве можно убежать из плена спокойных, глубоких, понимающих зеленых глаз, похожих на два хризоберилла, темных, мутных, но вселяющих в душу умиротворение?.. Фран поднялся и осторожно, почти не касаясь пальцами шеи девушки, подцепил пластырь кончиком ногтя. Она вздрогнула, и в его глазах промелькнула тень удивления, но тут же исчезла. Парень отклеил пластырь, увидел ровные неглубокие порезы и убрал руку, а его компаньонка тут же вернула пластырь на место и села обратно на лавочку.