Текст книги "Банка желтой краски (СИ)"

Автор книги: takost

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== про любовь и медовое печенье (Стайлз, Лидия, Томас, близнецы) ==========

По субботам, когда близнецов не нужно отвозить в подготовительный класс, борясь с их ежедневными «не хочу, не буду» и потасовками на заднем сидении из-за выбора мультфильмов и дележки родителей, Лидия может заняться формулами и математическими расчетами, возвращаясь к своим школьным мечтам о научных конференциях, Филдсовской медали и спасении всего человечества. Она любит быть мамой: смотреть на детей каждое утро и думать о чем-то хорошем. Об унаследованных ими от Стайлза тяге к медовому безе и выдающейся неспособности сидеть на одном месте. О совместных поездках на машине на игры «Нью-Йорк Метс» и синих оскалах после теплого черничного пирога. Она не мечтала об этом в восемнадцать, как мечтал Стайлз. Но она любила его и сделала его мечты своими. Мечты завести детей и проводить жизнь, читая состав на коробках кукурузных хлопьев и запоминая все незначительные роли в школьных спектаклях и имена бесконечных плюшевых жирафов от Hasbro.

– Если в определителе поменять местами две строки, то он умножится на минус один, – Лидия собирает свои расчеты и смотрит на старшего сына, кусающего резинку на карандаше.

– Э-э, то есть минор равен минус тридцати семи? Если это минор третьего порядка. Но в этом примере все миноры высших порядков равны нулю, – Томас чешет карандашом лоб.

– Значит, минор третьего порядка – базисный, – отвечает она и вытягивает тетрадь из-под его худых локтей, расцарапанных после езды на велосипеде наперегонки с близнецами. Томас протестующе выставляет руку.

– Но мам! Я же еще не закончил! – искренне удивляется он. В такие моменты, когда ее десятилетний сын рассуждает о высшей математике или нейробиологии, Лидию распирает от гордости, потому что она знает, что в нем больше ее генов, а не Стайлза, хотя он и выглядит, как его маленькая копия. Но потом она вспоминает, что Томас все утро решает задачи под ее боком вместо того, чтобы с папой и близнецами грести листья на заднем дворе, играть в прятки и пить горячий имбирный лимонад, потому что все еще ревнует ее к ним. Когда им было всего несколько недель, возбужденность Томаса от статуса старшего брата на первых порах переросла в слезы и вопросы о том, можно ли отправить их обратно. Стайлз сказал, что нельзя, потому что теперь они его братик и сестренка. Тогда Лидия поняла, что он все еще оставался маленьким и остается им и сейчас, даже несмотря на победу в шоу «Умные дети» в пять и в стипендиальной программе на обучение в частной математической школе для одаренных детей – в восемь. Он все еще остается мальчиком, который боится высокой температуры и соревнуется за ее внимание.

– Мам? – зовет ее Томас. – Скажи, ты перестала заниматься математикой из-за меня, да? Я знаю, я родился у вас с папой рано и типа того. Ведь ты уже давно могла получить Филдсовскую медаль, потому что ты такая умная. Папа говорил, ты мечтала об этом всю свою жизнь.

– Нет! Конечно нет, милый, – Лидия берет его руки и сжимает их. – Мне приятно, что ты думаешь так, но получение Филдсовской медали никогда не было главным для меня. То есть, конечно, я рада, что могу вернуться к этому сейчас, но Филдсовская медаль всегда была только частью того, что я собиралась получить в будущем. Когда я работала с дядей Питером, мне это нравилось. И это было не хуже, чем посвятить свою жизнь математике, понимаешь? Я никогда об этом не жалела. И я бы ни за что не променяла вас ни на одно научное открытие. Ни вас, ни вашего папу.

– А папе ты об этом говорила? – вдруг спрашивает Томас, хитро прищурившись. Лидия подносит его ладошку к губам:

– Папа всегда это знал, родной. И он многое понял раньше, чем я. Например, как сильно я хотела, чтобы у нас появился такой ты.

– Это потому что он любил тебя с третьего класса?

– Кого я любил? – Стайлз вытягивает руку, чтобы не дать задней двери захлопнуться, и следом в пропитанный тыквенным латте и горячим молоком дом вбегают близнецы, толкая друг друга локтями и принося с собой запахи яблочного пирога с корицей и морозного пряного воздуха.

– Маму, – отвечает Томас, шаркая вязаными носками с оленями друг о друга. – Ты любишь маму с третьего класса, ты мне сам говорил.

– Мамочка! Тамми испачкал мои ботинки! Он специально на них наступал!

– Ничего не специально, – бурчит Тамми, поднимаясь на носочки и сгребая со стола тарелку с медовым печеньем. Он запихивает одно в рот прежде, чем Лидия успевает напомнить ему про необходимость мытья рук.

– Мама! Скажи ему, что так делать нельзя! Или он никогда не станет рыцарем! Рыцари не наступают на ноги принцессам!

– А принцессы не показывают всем свои трусы с Минни-Маус.

Леви вспыхивает:

– Это потому что мои штаны спустились, когда я упала! Я никому ничего не показывала! – возражает она. – Все знают, что девочки должны быть целомудренными.

– Цело… что?

– Целомудренными. Видно, что мальчики настолько невежественные, что думают, что над этим можно смеяться!

– Над чем? – не понимает Тамми. Леви закатывает глаза:

– Пойдем, папочка. Если я побуду с ним еще немного, то отупею. И не смогу взять бегемотика Гарри домой, – она тянет Стайлза за руку и с вызовом смотрит на Тамми. – Уже в четвертый раз, – выделяет она. Бегемотик Гарри – школьная игрушка, которую на день забирает домой лучший ученик подготовительного класса. Стайлз пытался объяснить им, что бегемотик Гарри не может все время гостить в их детских и нужно дать ему шанс познакомиться и с другими ребятами. Но они сделали это очередным соревнованием, доказывающим, кого из них мама и папа любят больше. Хотя они со Стайлзом все время говорили, что любви много и ее хватит на всех.

– Двойное зло, – весело замечает Томас.

– Томас, – строго отвечает ему Лидия, но знает, что не может на него злиться.

– Скотт говорит, в школе ты была такой же, – продолжает он. – А папа говорит, что девяносто процентов ваших ДНК совпадают. И что ты учишь ее основам сексизма. Что это такое?

– Твоя мама считает, что девочки умнее мальчиков, – объясняет Стайлз, заходя в кухню в своей мягкой фланелевой рубашке, пахнущей их постелью и печеными яблоками, и забирает у устроившегося в углу Тамми тарелку с печеньем, отправляя его переодеваться, потому что Митч МакКолл давно ждет его у бабушки с дедушкой.

– Пап, ты только не обижайся, но мама и правда умнее тебя, – между тем добавляет Томас, и Лидия едва сдерживает победную улыбку.

– Самые умные сегодня останутся дома и не получат ни одного медового безе Мелиссы, – Стайлз поднимает брови.

– Бабушка все равно отложит для меня парочку. Она меня любит, – говорит Томас довольно. – Пойду соберу видеоигры. Эй, почему вы так смотрите? Вы же не собираетесь сказать, что у меня будет еще брат или сестра? Знаете, теперь это не сработает, потому что можно сделать так, чтобы они родились в другой семье. Через теории о мультивселенных, хотя я не рублю в физике так, как в математике.

– Вообще-то, ты не должен так говорить, но нет, – отвечает Стайлз. Томас выдыхает:

– Спасибо, Господи.

– Томас! – поражается Стайлз. – В любом случае, если у вас когда-нибудь родится брат или сестра, вас об этом не спросят.

Лидия поворачивает к нему голову.

– Что? Я сказал «когда-нибудь», – отвечает Стайлз и видит, что Томаса уже нет. – Он не должен думать, что может распоряжаться этим. Да я бы все отдал в десять, чтобы Скотт стал моим братом!

– Боже мой, Стайлз, – смеется Лидия. – Он говорит так, потому что все еще боится, что мы станем любить его меньше.

– Но он же знает, что это не так!

– Послушай. Он разбирается в аналитической геометрии и теориях мультивселенной. Позволь ему хоть в чем-то оставаться ребенком, – Лидия поднимает голову и целует его. – И не забывай, что у него твоя мнительность.

– Тебя послушаешь, и можно решить, что в наших детях нет от меня ничего хорошего.

– Ну нет, кое-что все-таки есть.

– Кое-что?!

– Мам, а где мой свитер? Тот, что с «Охотниками за привидениями», – кричит Томас.

– Способность появляться не в то время и не в том месте – точно самое лучшее от тебя, – саркастично отвечает Стайлзу Лидия.

– Ну мам!! – тянет Томас.

– Иду, милый! – кричит она в ответ.

– Не будь у меня этой способности, я бы не узнал, что ты не променяешь меня ни на одно научное открытие, – ухмыляется Стайлз. – Филдсовская медаль тоже к этому относится?

– Я подумаю, – беззаботно отвечает она и отправляется к сыну, чувствуя себя так, как бывает, когда просыпаешь и точно знаешь, что день будет хорошим.

========== про то, что значит быть мамой (Малия // хёрт-комфорт) ==========

Когда будет больно, сожми мою руку, и я скажу, что люблю тебя.

Октябрьский ветер гонит оранжевые листья над промерзлой лужайкой и белыми пластмассовыми садовыми стульями, как воздушных змеев на фестивале брусничного пирога. Такой ветер наводит на мысли о печеной тыкве, церковных песнопениях, сетевых магазинах с костюмами на Хэллоуин и старых диснеевских мультфильмах. Малия плотнее кутается в плед, вдыхая сладкие запахи чая с шиповником, пастилок и тлеющих сухих углей, и греет руки о любимую кружку с Бемби. Вот уже семь лет – еще с тех времен, когда у старшего из их мальчишек резались зубы – она включает этот мультфильм за завтраками и по детской привычке проматывает сцену, где охотник убивает маму Бемби, вспоминая, как они смотрели его с Кайли в первый раз и потом неделями цеплялись за мамину юбку.

Во время третьей беременности Малия, на заляпанном пальчиковыми красками и детской отрыжкой диване, снова смотрела «Бемби» и плакала, потому что ей очень нужна была мама. Незадолго до этого врач сказал, что две из четырех крупных артерий заблокированы и ей необходимо шунтирование, но ее сердце в таком состоянии, что может не выдержать операцию. Она была на двадцать второй неделе, и они со Скоттом уже придумали имя. Малии хотелось к маме, чтобы она сварила облепиховый компот и укрыла ее одеялом из своих старых университетских маек команды поддержки, обещая, что все невзгоды обойдут ее стороной. Она больше не критиковала родителей за то, как они ее растили. В тридцать один Малия поняла, что мечтает стать для мальчиков той, кем мама была для нее. И она рыдала от мысли, что не увидит первый бейсбольный матч старшего сына и не разучит первый стишок о Джеке Дружке с его младшим братиком.

По настояниям Лидии она начала читать книги о позитивном мышлении и успела стать Мамой Уже Трех Мальчишек до того, как ее сердце все-таки сдалось. Но Майлз родился недоношенным и нуждался в ее помощи. Гиллс учился ходить и снова и снова хныкал «мама», падая на попу, а Митчеллу исполнилось четыре, и недавно они с Малией спрятали его первый выпавший зуб под подушку с условием, что Зубная фея подарит ему другой, совсем не страшный ингалятор. Она была нужна им.

Малия знала, что однажды наступит день, когда солнце взойдет без нее. Но прошло уже четыре года, и она научилась ценить каждую маленькую победу: четверку за тест по естествознанию, почти-почти заброшенный в корзину мяч на последних минутах баскетбольного матча или четвертое место в конкурсе рождественских рисунков. Она научилась строить шатры из одеял в забаррикадированных спальнях, делать сразу три костюма на детские утренники за час до их начала и принимать поцелуи с полными ртами каши. Она научилась просыпаться и не думать о том, что может случиться завтра. Она думала о посыпках на кексах, смехе мальчишек от историй любимого дедушки из Нью-Йорка и о том, что скоро им понадобится еще одна детская.

Малия смотрит, как Скотт поддается сыновьям у баскетбольного кольца с потрепанной сеткой, и сразу думает о чем-то хорошем. О пикниках на природе. О бенгальских огнях.

Каждый раз, когда безвольно застываешь перед лицом неподъемной задачи, будь то воспитание целой футбольной команды или месяцы реабилитации после пересадки сердца, лучше постарайся изо всех сил, извлеки пользу из провалов и ошибок и заживи уже в полную силу.

========== путешествия с детьми плюс один пластиковый тигр (Скотт, Малия, Митч, Гиллс, Майлз) ==========

Что такое свитер?

Предмет одежды, надеваемый сыном, когда маму трясет от холода.

Гиллс ковыляет в случайном направлении по залу ожидания нью-йоркского аэропорта, топая маленькими ножками в кедах «Чак Тейлор» мимо Скотта. Уже за полночь, но, на горе Малии и всему парижскому рейсу, малыш хорошенького выспался в океанариуме, пока она, после четырех лет бессонных ночей, таскалась по мокрым секциям мимо аквариумов с пингвинами с кучей детских вещей подмышкой и двухместной коляской и прерывала Питера у каждой двери в туалет. «Я не хочу писать, мама», – отвечал ей Митчелл. «Ради всего святого, он не младенец», – говорил ей Питер. А десять минут спустя проталкивался через папаш с попкорном и напрудившими на пол детьми, волоча за собой Митчелла и прося его еще потерпеть.

А вот и Митч: уменьшенная копия Скотта, спит, укрытый его обтрепанной на рукавах курткой, и прижимает к щеке плюшевого Алекса из «Мадагаскара». На подбородке все еще крошки от шоколадного печенья. По громкоговорителю объявляют задержку очередного рейса; не их, испанской «Иберии». Через пару заставленных рюкзаками сидений подростки смотрят «Гравити Фоллс».

– Нужно было ему снотворное дать, – в шутку говорит Малия Скотту и замечает, как довольное от наблюдения за образцовым отцом лицо женщины – судя по прическе, из какого-нибудь мелкого бизнеса по хай-теку – становится – да бог ты мой – разочарованным при виде такой-то матери. Батончик «Риз» в руках, с его липким арахисовым маслом, протертые на коленях джинсы и младенец в рюкзаке на груди. Три ребенка за четыре года. И это победа, если у Малии хватает времени побрить хотя бы одну ногу.

Майлз приоткрывает один глаз – темный, как горький «Тоблерон», – захватывает ручонкой сережку в виде банки томатного супа и хмурится из-под сползшей на лоб шапки. Малия нашаривает в рюкзаке бутылочку со смесью и оттягивает шапку обратно, целуя сына в лоб.

– Я видела «Старбакс» у Дьюти-Фри. Они там могут смесь подогреть.

– Хочешь, чтобы я прямо сейчас сходил? – спрашивает Скотт и оттягивает Гиллса за капюшон от автомата с газированной водой. Еще один их мальчишка с почти полным набором генов отца. А Майлз – он на нее похож, ничего от Скотта. Малия чувствует в этом извращенное удовольствие. Ну а где иначе справедливость? Ты их по девятнадцать часов рожаешь, а они – сплошной отец. «Следующий будет похож на тебя», – говорил ей Стайлз. «Не будет никакого следующего», – отвечала она. А потом появился Майлз.

– Малия?

– Тихо, может быть, он снова заснет, – она притягивает голову сына к груди. – Возьми у меня бутылку.

К ее удивлению, на лице Скотта снова появляется это выражение обделенного папаши, которого лишили секса из-за колик младшего или не поцеловали перед работой, потому что средний воет с самого утра, а старший из-за собаки опять остался без тоста с нутеллой. «Ну а что ты хотел? – всегда поражалась Малия. – Теперь у нас дети».

Может быть, когда-то они и могли выбирать для просмотра что-то более увлекательное, чем мультики, и не оплачивали с детского сберегательного счета и поход в кино, и бебиситтера, но дни секса на капоте, длинном, как грузовая платформа, и спонтанных поездок в Target посреди ночи за молочным «Риттер Спорт» давно миновали. Сейчас это постоянная выпечка шоколадного печенья, загороженная лестница в подвал и «Мадагаскар» по десятому кругу.

И Малия хотя бы раз в день говорит: «Я так больше не могу». Но она не променяла бы эту жизнь ни на что на свете.

**

Посадочная полоса покрыта толстым слоем белой сахарной глазури, готовой прилипнуть к небу. Детям нахлобучивают на головы шапки. Через голову Малия натягивает свитер Скотта, еще теплый после его тела, а в свою толстовку одевает Митчелла. Снег под Хэллоуин, а у них из теплых вещей – ветровки с распродажи в «Адидас» да комбинезоны на маленьких. Путешествовать с детьми – это обязательно будет весело. Два набитых фруктовыми соками и подгузниками рюкзака и один – «Умелец Мэнни», в который Малия быстро вталкивает найденного под сидением пластмассового тигра Митчелла. Шапки с ушами Винни Пуха на детях. Сопящий на плече Скотта Гиллс и Майлз, висящий на ней. В Париже полпятого, режим сбит еще с тряски в чайных чашках в манхэттенском луна-парке и лишнего шарика клубничного мороженого в «Баскин Роббинс». Митч снова кашляет, и в минивэне такси им приходится перерыть весь чемодан, чтобы найти вишневые пастилки от кашля.

В отеле Малия добавляет себе один балл за стойкость – опять потеряли тигра, но Митчелл этого еще не заметил.

**

Дешевый «Ред Руф» без вывески и пакетиков с шампунем оказывается втиснутым между шоколадной лавкой и сервером Java, расставленными, как в какой-нибудь деревеньке при игрушечной железной дороге. У фургончика местных новостей за кадром репортеры передают друг друг термокружку из «Старбакс» и мнут в перчатках бумажные пакеты со стропвафлями, от которых поднимается пар. Холод такой, что Малии хочется отмокать в ванне и, может быть, круассан с моцареллой, но детям (Митчеллу) нужны спагетти и Диснейленд, а Гиллс объявляет о своем пробуждении так, как это может сделать только годовалый ребенок. И будит Майлза.

– К сожалению, у нас не осталось детских кроваток, – между тем продолжает администраторша и дает понять, что ей совсем не жаль. – Можно ваши паспорта?

У Малии в голове все дергается и прыгает, как попкорн на сковородке.

– Что значит не осталось? Мой муж заранее заполнил анкету на сайте, и мы там указали, что нам нужна детская кроватка. И дополнительная кровать для старшего сына, – раздражается Малия. Кстати, бесплатный вай-фай первые тридцать минут и рядом – только сетевой фастфуд. «Заранее пошарьте на TripAdvisor на предмет автобусных остановок и супермаркетов, – советовал Стайлз, – путешествия с детьми дальше местного кемпинга – это всегда полный отстой».

– Мы не можем положить их обоих в коляску, – высказывает Малия Скотту, укачивая Майлза и замечая, что Митчелл ищет тигра. Гиллс в коляске орет во все горло.

Балл за стойкость она все-таки теряет.

**

Вопрос, который задает старший ребенок, когда вы только трогается в путь – «Мы уже пришли?». Заведомо лживый ответ родителей – «Почти».

И вот все дети накормлены, младший и средний спят в коляске, которую Малия катает туда-сюда носком «Мартинса», а старший с папой играет в «Угадай предмет». И хотя по соображениям здравого смысла лучше подождать, пока сын выучит весь алфавит, если в такие моменты мама может доесть свое холодное ризотто (плюс купон на бесплатный пудинг), не подтирая никому сопли, значит, играть можно.

**

Вопрос, который вы задаете себе, когда отправляетесь в путь – «За что?».

Решение принимают такое: младшего оставить в коляске, а старших вместе уложить в кровать. В том, чтобы не кормить грудью, есть существенное преимущество – бургундское вино прямо из бутылки, когда сидишь в кособоком стуле в двух куртках и смотришь на заснеженный шпиль Эйфелевой башни, словно выдавленный из баллончика со взбитыми сливками. Всего за вечер Париж превратился в пряничный городок с праздничной открытки: запахи посыпанных сладкой пудрой вафель и мятного масла, пар изо рта перед лицом.

Скотт обхватывает ее ступню, растирая ее большим пальцем.

– Не замерзла?

– Это же я в твоей куртке, а не ты, – Малия подтягивается к нему и проводит рукой по его щеке. – Знаешь, о чем я думала? Как мы ездили в Target посреди ночи и спали на пляже. Это было всего-то пять лет назад.

– Ты хоть раз думала, что у нас могло их не быть?

– Да, а ты?

– Тоже. Никто не говорит, что все это так будет.

– Да вроде и говорят, но ты думаешь, у меня-то все будет по-другому, не так, как у них, – Малия надкусывает макмаффин с яйцом. – Это нормально, что меня раздражают чужие дети? Наши мальчишки другие, – рассуждает она.

– Это потому что они наши, – отвечает Скотт и прижимает ее к себе.

========== от двадцати пяти до пожизненного (Тео, Кора // ангст, хёрт-комфорт) ==========

eminem – 25 to life

Только смеркается, но заволоченные сухим дымом и бумажными пакетами из-под попкорна улицы Кервилла уже час как наводнились клонами Принцессы Леи и Фредди Крюгера. Тео приходится резко дать по тормозам, когда перед дымящимся капотом его подержанного «корветта» проскакивает ребенок лет восьми. Вот ведь урод! Подвеска проскрипывает так натужно, что вся округа оборачивается и думает, не конец ли света нагрянул, когда только отлил за грузовиком, а ту суку упекли в тюрьму – по всем каналам показывают! Малолетнего сына да ножом… А тут Хеллоуин и кукурузу варят студенты на подработке в костюмах добрых клоунов. И что, что выручка под залог – на пакет гашиша, а карманы университетских толстовок набиты «Сникерсами» и вишневыми блесками для губ, натыренными в «Сэвен-Илэвен»?

Тео сплевывает в окно и поворачивается к парнишке, пристегнутому ремнями к соседнему сидению. В руках недоеденная лепешка с цыпленком, смуглая шея под шнурком с крестиком вся в песке. Четырехлетний пацан, которому за радость местное кафе-мороженое и старый добрый папка, только и мечтавший хоть раз свозить сына к морю.

Парню это не впервой – ночевки в машинах и поездки на окраину Кервилла вдоль пустых полей цвета подгорелого тоста. Каждый раз, когда отец мальчишки шел на ринг, Тео вез его в одно и то же место. Туда, где он мог получить блинчики на завтрак и нормальное детство. Она была не против и кормила их своим чили. И порой, когда он заталкивал в рюкзак деньги, полученные за бой, и ел паршивый чили где-то на границе, он чувствовал смутную тоску по тому, чего никогда не знал: по дому.

– Сегодня у бесплатной няньки выходной.

В дверях появляется и прислоняется к косяку, вытянув руку, чтобы не дать ей захлопнуться, Кора. В обрезанных до шортов джинсах и мужской футболке.

– Ты не можешь приезжать сюда всякий раз, как тебе выпускают кишки. У меня тут не клиника сестер милосердия, – она складывает руки на груди и окидывает взглядом его окровавленную бочину.

– Я мелкого привез, – Тео оборачивается на Лито, который сидит в «корветте» с кетчупом над верхней губой и ощупывает руками игрушку из «Хэппи Мил», как делает со всем, пытаясь определить, как это выглядит.

Он знает, что Кора поняла: нет больше у парнишки отца, вот он, какой есть – назавтра в соцопеку и никогда уже не поедет с папкой на море.

**

Тео уже точно и не помнит, когда они познакомились. Года два назад, на семейной вечеринке по случаю дня рождения очередного сына Скотта, куда тот позвал его вместе с малышом Данбаром, просто потому что к слову пришлось. Тео не собирался идти. Кора тоже. Так они и оказались вдвоем на заваленном кучами сухих листьев заднем дворе с тарелкой сливочных пирожных и в колпаках с щенками из «101 далматинца» – единственного мультика, который Тео правильно назвал в викторине, потому что сестра в детстве пересматривала его каждый день.

У обоих была достаточно паршивая жизнь, чтобы на детском празднике пить пиво и отмораживать задницы в алюминиевых садовых стульях, пока в доме играли в «твистер» и забивали желудки стряпней Мелиссы МакКолл. Она дала ему понять, чтобы не приближался к детям – помнила, что он сделал в старшей школе, и не собиралась ему этого прощать. Да Тео и сам не думал: для тех из детей, кто уже перерос младенческий возраст и вовсю читал стишки на стуле, он был дядькой откуда-то из Техаса. А где этот Техас – никто, кроме пятилетней умницы Стилински, и не знал.

Есть вещи, ждать которых приятно и которых ждал он тогда, – например, когда он вернется в Техас и на мордобое в Кервилле забудет и сто одного далматинца на одноразовой посуде, и дом, заполненный всем, чем обычно заполняют его семьи, и свое детство, когда его, шестилетнего, бросила мать. Она не была ни красивой, ни доброй, но он любил ее. И Малию он тоже любил.

**

Кора дважды чиркает спичкой о коробок и подносит ее к сигарете, зажатой между губ. Волосы спадают на ее лицо, и Тео заправляет ей их за ухо. С Корой этот жест не кажется ему ни романтичным, ни красивым.

Было дело, когда он поцеловал ее. Они пили водку после празднования Четвертого июля и смотрели на фейерверк с капота ее пикапа. Он сделал это не потому, что хотел, хотя Кора ему нравилась. Он поцеловал ее просто так, как заливал корнфлекс водой из-под крана или курил на заправках. Она сломала руку, когда ударила его. Он смеялся. Тео не помнил, когда он в последний раз смеялся.

– Где его мать? – Кора садится на ступень веранды. Пусть сейчас и последняя неделя октября, но уже холодно, повсюду пахнет тыквой, а голые коленки покрываются гусиной кожей. И влажно, как в душевой. Тео давно заметил, что от этого волосы Коры вьются.

– Мать отказалась от него, когда он еще младенцем был, – он передает ей кружку с заваренным вместо кофе цикорием и отделяет кожу от жареной курицы. Кора сдвигает и раздвигает колени.

– Ты не помогаешь, – говорит Тео и вытирает рот рукой. – У тебя же своих двое. Ты вроде как должна знать, что делать.

– Мои двое остались жить с их отцом, а не со мной. Я не уверена, что ты отдаешь себе отчет в том, о чем меня просишь, – Кора отдирает заусеницу и морщится. – Слушай, это ребенок, это вот так за ночь не решается. Его отец должен был подумать над этим, а не ты и тем более не я. В таких делах полагаться на удачу не приходится. Мало накормить ребенка мороженым и сводить в бассейн. Мало его любить.

Тео помнит Кору с начальной школы: ободранные коленки, победы в межшкольном состязании по правописанию и пустые в местах, где должны были сидеть ее родители, трибуны на матчах по футболу.

– Я и вполовину не такой, как Скотт и Стайлз, но тех парней я знал. Любовь к семье – единственное, ради чего они шли на ринг. Не всем повезло нахлобучивать колпаки с далматинцами но головы детям и смотреть, как жена носится по дому с твоим младшим.

– Если ты перестанешь жалеть себя, то поймешь, что у тебя есть выбор. И прямо сейчас этот выбор спит в доме с игрушкой из «Хэппи Мил», который ты ему купил.

**

Утром Кора находит записку, сунутую между солонкой и перечницей на кухонном столе. «Позаботься о нем». Абонент становится не абонентом на вторые сутки.

========== цикл: додетный период. И снова о свадьбах (Скотт, Малия) ==========

Комментарий к цикл: додетный период. И снова о свадьбах (Скотт, Малия)

В тему о том, «как все может измениться за каких-то пять лет». Кто читал «Хейл-Стилински-Арджент», считайте это удаленной сценой в промежутке между частями Малии и Стайлза. Кто не читал – камбэкнемся в прошлое и узнаем, что предшествовало появлению мальчишек:) Ну и обоснуй на канонную Малию все-таки.

За пять лет до рождения Митчелла

– Почему ты не хочешь, чтобы мы поженились? – отчаянно спрашивает Скотт.

– Просто не хочу! Почему ты вечно всему ищешь объяснение? – выкрикивает Малия в ответ.

От мысли о спокойной теплоте разговора, взаимовыручки, что складывается только в многолетних отношениях, Скотту становится тоскливо. Вот взять хотя бы Стайлза и Лидию! Пару дней назад они в первый раз показали им Томаса в FaceTime, и то, как они одновременно склонились над кроваткой – оба с обручальными кольцами и благоговением перед спящим малышом, – доказывало, что это и есть идеальный брак, размеренное течение событий: от тайком всунутых в розовый рюкзачок с «Крутыми девчонками» коллекционных карточек «Топ Трампс» до общего ребенка.

Скотт чувствует себя очень усталым.

– Мне пора на работу, – он складывает капустные сэндвичи в пакет и запихивает руку в банку «пепси» на кухонной стойке, чтобы достать ключи. На них брелок с надписью: «Будь ближе к природе! Биг-Сур, Калифорния».

– Никто в здравом уме не выходит замуж в двадцать три! – заявляет Малия. – А если и выходят, то жди этих нелепых вопросов про «пополнение в семействе». Как будто только это и важно! «Ну что… уже на подходе?». Или: «Когда уже?». И потом, совершенно незнакомый человек вдруг вот так навеки входит в семью! Тебе это не кажется… ну не знаю… слишком решающим? Неведомо откуда появляется этот младенец, ни психологических тестов не проходил, ни рекомендаций у него не спрашиваем, – а вдруг у нас с ним ничего общего не окажется? Но вернуть его обратно-то уже не получится!

По ее глазам Скотт понимает, что она ждет, что он с ней согласится. Ну какая вам свадьба, какой ребенок, Скотт! Ты только посмотри на ее кроп-топ: «Жизненные лейтмотивы: пончики; быть занятым, ничего не делая; заниматься сексом; станция Национального Общественного радио Америки».

– Я не хочу думать о свадьбе и продолжении рода так, словно это – единственное, что я должна сделать в жизни. Я не хочу покупать супермягкие диваны в «Хоум Депот». Мне двадцать три, и я на первом курсе. Я хочу получить диплом, хочу выбирать татуировки в Чили и ходить на инди-фестивали… Но я хочу, чтобы ты сделал это вместе со мной!

А Скотт хочет сказать, что даже с одной фамилией и ребенком они смогут выбираться на концерты «Кукс» в пыльном бежевом «додже» и спать в хостелах на берегу Атлантики. Но вместо этого он сжимает в руках ключи от мотоцикла, быстро целует Малию в щеку и отгоняет от себя преследующий его запах детской присыпки.

**

– После недавних террористических нападений, как, по-вашему, можно ли говорить об этике? Рассуждая о первопричинах терроризма.

– Но это был моральный вопрос, а не этический. То есть… Мораль определяет личный характер. А этика – стандарты поведения группы людей.

– Выходит, что личный характер важнее?

Малия откусывает резинку от карандаша. «Позвони мне. Хочу яблочный сидр и в Биг-Сур, как тогда».

– Ну разумеется.

«Много работы, увидимся вечером».

**

Ребенок! Малия смотрит, как молодая девчонка втаскивает коляску на второй этаж. С отвисшим после родов животом, двумя спэйс бансами и футболкой с надписью «Mama Bird», в каких ходит половина Америки, обременившая себя детьми и ведением мамских блогов. Следом отец семейства тащит на плече двухлетку и гору пакетов из «Таргет», набитых «памперсами» и коробками замороженной пиццы.

– Хочу шаы! Хочу шаы! – орет ребенок во все горло. Чем бы ни были эти «шаы», Малия надеется, он получит их раньше, чем разбудит младенца в коляске.

– Вот переедем к бабушке с дедушкой – и будут тебе «шаы»! – обещает ему девчонка.

– Может, все-таки поживем у Такера, пока не подыщем жилье? Детский сад всего в двадцати милях, в Чаттануге.

– Ага, а до Чаттануги ты пешком дойдешь! Мы переезжаем к моим родителям, Ашер, нравится тебе это или нет.

Малия представляет, как они со Скоттом просыпаются на ферме ее отца в ее бывшей комнате с обойным бордюром в виде рисунков из книг Беатрис Поттер, а вокруг – армия их детей, которые воют и хотят есть. «Ни за что», – обещает себе Малия и поудобнее перехватывает под мышкой путеводители по Южной Америке.