Текст книги "Квир 2"
Автор книги: Та
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Чем будут заниматься подобные учреждения?
– Жить здесь дети не будут. Столько государств уже сдались под натиском благотворительных организаций, что и Россия вскоре падет. Эта оборона всего лишь оттяжка перед неминуемым исходом. Все пытаются показать, на сколько они важные. Но, программы по поддержке необеспеченных родителей все развиваются и крепнут. Непонятно только, как пристраивать проблемных сирот, у которых никого не осталось и которых никто не может выдержать… Ладно. Это совсем другой разговор. Давайте вернемся к вашему частному случаю! – пыталась скинуть с себя печаль Вика.
– Все будет отлично! – подбодрил ее Джаред. – Все же лучше становится день ото дня…
– То, есть, мы нарушим закон, если, усыновив Мэтти, разрешив его матери вернуться к нам?! – собралась Ли первее всех и вернула разговор по делу.
– Официально вы поступите против закона. Верно. – отвечала Виктория и снова же, глядя ребятам прямо в глаза, не спрашивала дальше, задумали ли они разыграть карты именно таким образом или нет. Но, по анкете дальше еще были вопросы на тему «По какой причине пара решила стать приемными родителями?». И Ли с Джаредом отвечали просто, что когда-то не планировали детей вовсе. А потом захотели и первоначально думали об усыновлении, а потом уж решили пробовать сами. И тут пришлось пересказать ситуацию с беременностями Ли. А следом вытекала история с Мэтти, которого они, конечно, и растили, как сына, вот только не планировали его усыновлять. Необходимость этого возникла сама, чтоб выправить документы и иметь возможность жить спокойно.
– Если такая ситуация появится в вашей жизни, вам просто придется самим выбирать, как поступить, по совести или по сердцу. Понимаю, что выбор в обоих случаях будет непростой и хорош лишь наполовину, но никто не сможет вам насоветовать за вас. Узнай органы опеки, что мать живет с ребенком и с вами, будет серьезное разбирательство и скорее всего и вы и она лишитесь прав на ребенка, а он попадет в систему, как бы глупо это не звучало, и как бы жестоко ни было к самому ребенку, ведь закон есть закон. – дообъясняла Вика на расспросы Ли.
– Есть ли возможность получать на него деньги от государства? – не особо нуждаясь в деньгах, все равно спросила Ли, снова думая наперед и пытаясь вообще разведать все-превсе. – Я узнавала, что приемные родители получают выплаты-поддержку на каждого ребенка. И эти выплаты превышают затраты на содержание.
– Да, это верно. Выплаты есть, как зарплата приемным родителям, например, если оформлено опекунство. А если говорить об усыновлении, то здесь уже ничего не положено и оформляя ребенка на себя, родители берут его обеспечение на свой счет. – отвечала Виктория, снова не спрашивая, хотят ли они усыновить Мэтти ради денег. Словно, и этот вопрос, ее не касался в буквальном смысле. При этом, она не выглядела неосведомленной, не выглядела осуждающей. Как была с искренней улыбкой и сопереживающими глазами, так и осталась. Это очень нравилось Ли. Таких людей редко встречаешь в жизни и счет на подобные знакомства слишком мал, сколько долго не проживи.
– Мы не то, чтобы нуждаемся в деньгах… – начал было Джаред, как и все мужчины, не желающий выглядеть не способным заработать.
– Но, если здраво рассуждать, то было бы здорова, получать что-то на счет Мэтти и откладывать на его взрослую жизнь. Почему нет? – совершенно не оправдываясь, как Джаред, говорила Ли напрямую о неловкой теме. Она не умела стесняться себя, даже в те моменты, когда был повод. И уж тем паче не могла стесняться того, что казалось ей естественным и разумным.
– Вы правильно думаете. – кивала Вика. – Что мешает подстелить соломки, если это даже усилий не требует? У нас будут уроки с юристами, и там вам все подробно объяснят, в каких случаях можно получать выплаты, а в каких нет.
– Я уже из ваших слов поняла, что опекунство нам не подходит…
– Вы не делайте пока скоропалительных выводов. Профессионалы вам все объяснят. А кроме того, к нам на открытый урок будет приглашен гость – мама, которая имеет и своих детей и приемного. Она вам из своей практики все расскажет подробно, без секретов и украшения действительности. Все объяснит. Выслушаете юристов, продумаете все, а потом уж получив сертификат будете решать, как лучше поступить. – вот так бесхитростно и откровенно говорила, предупреждая Вика, намекая, что у ребят может быть свой план, но ей о нем знать не обязательно.
– Тут нужно понимать разницу между опекунством и усыновлением, я правильно понимаю? – спросил Джаред.
– Да.
– И где собака зарыта?
– При опекунстве ребенок остается в базе данных. То пока-что я могу вам рассказать только в общих чертах, но уже сейчас вы поймете: когда начнется суд, матери мальчика придется отказаться от него и он попадет в общую базу детей без родителей. И если вы оформите опекунство, а мы рекомендуем по веским причинам для начала поступать именно так, то вы рискуете тем, что либо один из родителей объявится и будет просить восстановить его права, что в принципе по законам нашего государства вполне возможно даже в самых неприглядных случаях, либо могут появиться другие приемные родители, отыскав вашего мальчика в базе данных. И если их предложение по каким-то соображениям будет лучше вашей семьи, то мальчика могут передать им. Ну, или в пример, если вы поступите неправильно, подведя ребенка или приступив закон…
– Как это? Даже если мы будем растить его, вот так придут служители порядка и скажут – забираем… А мы отдадим?
– Приблизительно так.
– Э-э-э. Стоп. Мы же не говорим о мальчике из системы. Мы говорим о нашем Мэтти… – чуток разнервничалась Ли.
– Да, но он неминуемо попадет в базу данных, как только будет признано лишение родительских прав у его генетической матери.
– Так мы же сразу его на себя оформим. У нас и от матери соответствующие документы есть, что отказывается в нашу пользу…
– Нет. Подождите, мы же не об недвижимости говорим, хотя я понимаю, какие документы вы имеете в виду. Они существуют. И это официально. Но, то еще нужно будет доказать. А суды могут длиться дольше, чем вообще возможно представить.
– Вы нас вроде пугаете, – засмеялся Джаред, тоже вспотев, как и Ли, представив, что его Мэтти попадет в систему, даже просто документально, – но при этом выглядите так спокойно…
– И вы будьте спокойны. Я просто объясняю, как все будет. Не пытаюсь вас запугать, не пытаюсь расстроить или манипулировать. Вы просто обязаны понимать весь процесс, ведь жизнь и судьба ребенка это не наследство передать, понимаете? Он не вещь. – все с той же улыбкой объясняла Виктория.
– Мне нужно покурить. Срочно! – только и сказала Ли, как только дверь детского дома за ними хлопнула.
– Может не стоит?
– Скажи еще, что ты не хочешь?
– Кольян?
– Нет, я хочу сигарету! Крепкую и долгую. Никаких бабских штучек.
– Все так плохо?
– А ты не струхнул?
– Мне понравилось. Да – сложно. Очень. Но, я знаю почему и для кого мы это делаем, а потому кажется, что я совершаю…
– Героический поступок?
– Нет. Конечно, нет. Но, нести добро всегда легче, даже если тяжело.
– В таком смысле я согласна. Только предлагаю стать курящими на время курсов, что бы выдюжить.
– Представляешь, что скажет Далла?
– Я сама себя за это не уважаю, но знаю точно, что буду лучше держать себя в руках, если буду знать, что перед приходом сюда и после я смогу смачно затянуться дымом, а не плеваться огнем на всех и вся.
– Ты справишься, я знаю!
– Спасибо, что веришь в меня. Я тоже знаю, что ради Мэтти смогу. Вот только, чтоб цена не была так непомерна, мне нужна разрядка.
– Секс?
– И это тоже!
– Грушу дома боксерскую повесить?
– Весь такой понимающий, аж тошнит! – пошутила Ли, а сама подумала про Риза. Ей не хватало его язвительности. Особенно сейчас.
– Нам кажется направо? – в этот момент Джаред спросил и махнул в камеру охраннику, открывшему им огромные железные ворота. Таких уже нигде не делали – пережиток прошлого. Но, видимо, все из-за того, что учреждения эти были под снос последние десять лет. Какой смысл было перестраивать? Буквально еще пятилетие и все с законами решиться…
До автобусной остановки дойти совсем немного, но нужно было попетлять по дворикам – детский дом стоял как обычно в центре огромного жилого двора. Для Ли это выглядело странным – ей казалось, что для такого серьёзного заведения нужно намного больше территории и зелени, спортивных и детских площадок и всего сопутствующего, что нужно в детстве. Тут было мрачно, серо, лысо.
– Наши дети учатся в школах и в колледжах. Вы ни за что не отличите их на улице от обычных детей, растущих в семьях. Они так же современно одеваются, увлечены всеми модными гаджетами (у кого на это есть деньги или спонсоры), да и проблемы их очень похожи на проблемы обычных детей. Вот только чуть больше грусти, недоверия, боли. В остальном, они самые обычные дети. – рассказывала на первом занятие Виктория. Большая группа будущих приемных родителей восседала на стульчиках широкой подковой вокруг нее.
– Я всегда думала, что дети учатся в детских домах, что у вас тут и ясли свои, и садик, и школа? – сказала мысли вслух женщина, которая сидела ближе всего к куратору. На круге первого знакомства она рассказала о себе, что всю жизнь работает с чужими детьми – частная няня, занимающаяся только грудничками. Когда дети достигали возраста 2-3 лет, и за редким исключением, четырех, она покидала семью, в которой буквально жила эти годы. Ее звали Алла, а возраста Ли не запомнила, но для себя отметила, что ей около пятидесяти. Алла приходила на занятия в самый последний момент, чтоб ни с кем из группы не разговаривать. Садилась в подкову только тогда, когда и Виктория – то есть, минута в минуту назначенного урока. Одевалась она просто – дешевые джинсы и вечно какие-то вытянутые вязанные кофты. Возможно даже ручной работы. В прошлом шатенка, волосы растрепаны, никакого макияжа. Но, не смотря на внешний простяцкий вид, взгляд ее был самоуверенным и даже надменным. Она была замужем. О супруге говорила просто:
– Он крановщик и привык пол жизни сидеть на верхотуре один. Невыносимее меня, как человек, если коротко. Ребенок ему буквально не нужен, а я усыновить могу и одна, препятствовать он не станет, комиссию я уж как-нибудь смогу убедить. – во второй круг знакомства через несколько уроков, когда всем нужно было более подробно рассказать о себе, а не только про образование, профессию и причину нахождения здесь, когда нужно было приоткрыть присутствующим завесу тайны из личного, поделившись образом жизни или мыслей, Алла рассказала, что не выносит все эти тренинги и изливания. Еле сдерживая себя, она поделилась, что не любит людей, не желает ни с кем общаться и все, что здесь происходит и будет происходить, кажется ей чушью. Она не выплевывала гадости, но была честна в том, что говорила и весь ее вид подтверждал сказанное.
– Я работаю с детьми всю свою сознательную жизнь, у меня почти сорок лет стажа. Что я могу здесь еще узнать? Если бы не сертификат, ноги бы моей тут не было, ибо я сама могу всех присутствующих обучить если уж не родительству, то точно материнству не хуже Вас, Вика!
– Алла, не волнуйся. Ты молодец, что говоришь искренне. И я понимаю, что ты говоришь больше правду, чем нет. Но, наша программа придумана не напрасно. Ты не можешь знать всего, твоя специализация – уход за маленькими детьми. А мы здесь будем разбирать все возраста, от планирования беременности и до совершеннолетия. Ты же не возьмешь ребенка на время, как в случае с работой?
– Нет, конечно.
– Значит ты должна понимать, что даже твой опыт не достигает того уровня, до которого ты хочешь дотянуться. Ребенок, которого ты возьмешь, пусть и в самом раннем возрасте, а я надеюсь тебе посчастливиться найти своего ребенка именно в нужном возрасте, но даже он все равно вырастет и ему будет пять, и десять, и ты застанешь все-все психологические этапы развития и формирования его личности. Не торопись делать выводы о занятиях только исходя из своего отношения к людям и клише о психологических группах.
– Я извиняюсь. Но, я правда считаю, что здесь меня ничего не удивит. Здесь не будет нового!
– Совсем ничего?
– Хотите я расскажу наперед, что про большинство из вас мне уже известно? На основе своих выводов я могу предположить, как закончится этот курс, и кто из вас использует сертификат по назначению.
– Это громкое заявление! – вставила Зара. Эта девушка приходила на занятия одна. Всегда немного опаздывала и садилась в подкову последней. Она была моложе Аллы вдвое, красивее в десятки раз, богаче – в сотню. Впрочем, ее наивысший статус касался любого в группе, ведь она визуально была благополучнее, за некоторым исключением. Зара была психологом и в группе оказалась потому, что писала научную работу по данной теме. Она говорила, что всегда хотела иметь ребенка, но вот замуж она не планирует никогда, а потому ее путь – детский дом. История ее была печальной, но только она и скрашивала впечатление о Заре. Та рассказывала, что детство ее было мучительно одиноким. А при этом нее есть сестра-близнец. Лола такая же красивая и здоровая. Но, ей повезло – мать любила именно ее из двух и более – души не чаяла. А вот Зару на дух не переносила, говоря, что она копия их отца, который бросил мать перед родами. В итоге, не смотря на роскошь жизни, а благосостояние Зары бросалось в глаза с одного движения, та была брошенным и несчастным ребенком, доказывающим, что детям не нужны игрушки и шмотки, шикарные учебные заведения и отпуска в горах – им нужны ласка и забота. Позже, на третьем повторе круга знакомства, уже в районе восьмой встречи группы, Зара раскрылась и на столько, чтоб поделиться информацией, что все новые ухажеры ее матери соблазняли ее, и с некоторыми у нее даже был секс – как месть, как выплеснувшаяся злость от накопленных обид. Все ее рассказы суммарно делали ее лучше в глазах окружающих, а если бы не это, она бы была самой стервозной и неприглядной личностью в этой группе.
Впрочем – в любой группе, ведь подобные коллективные занятия достаточно шаблонны, какая бы причина их сбора ни была и какую бы работу ни вел психолог. Всегда найдется в группе тот, кто будет изгоем, кто будет всеми любим. Кто будет шутом, а кто провокатором на склоки. Кто-то тихоня, удививший всех в самый неподходящий момент. Кто-то бунтарь, не соглашающийся не только с мнением большинства, но и с самим куратором. В любой группе будут люди, держащие флажки с надписями «я противный», «я добрый», «я смешной», «я злюка», «меня нет». Но за этими ролями, которые неизбежно на себя примут даже личности, считающие себя выше театра, есть еще один момент, который так же присущ любой коллективной работе – момент метаморфоз! Ибо в коллективе невозможна статика. Как раз из-за первоначального деления на фракции, позже общая субстанция, в кою вливается каждая капля, вступив в реакцию, выдает в финале нечто новое. Как правило – позитивное, доброе, светлое. И даже если не всегда так, все равно итог будет лучше, чем до эксперимента.
– Я бы хотела услышать твое мнение на счет меня, – сказала Зара, насмехаясь, – чтоб потом окунуть тебя презрительно носом, когда все очевидно проясниться. – тогда Зару никто не знал, но все свое мнение без этих слов о ней уже сделали за опоздание. И хотя сейчас она говорила неприятно и вызывающе, все же большинство поддержали ее интерес, ибо любопытство рождается вперед воспоминаний о наших принципах, кому симпатизировать, а кого отвергать. Потому, все в подкове дружно уставились на Аллу, включая невозмутимую Викторию, которая как гвоздик в стенке, держала наш амулет на счастье, сидя на стуле во главе большой комнаты.
– Хорошо. Зара, ты в первую очередь изменишься в группе до неузнаваемости. Точнее, ты будешь самым ярким примером смены поведения и мыслей из всех нас. Я не уверена, что выдержу и окончу этот курс, – хохотнула Алла, – но, запомните, если уйду, что так оно и будет. Все остальные здесь, словно на своем месте – это их жизненный опыт и не важно, кто захочет потом ребенка из системы, а кто нет. В любом случае, они делают это не напрасно. А вот ты – просто скучающая богема (конечно на этом слове Алла сделала неприятный акцент), которая будет рассказывать своим друзьям и подружкам, как мы тут все ничтожны и противны тебе. Вот только совсем скоро ты поймешь, как была не права. А заодно, передумаешь писать свою диссертацию.
– О, как это самоуверенно! – хлопнув громко в ладоши, неприлично рассмеялась Зара. Ее смех, правда, никто не поддержал, ибо слова Аллы были столь пугающе самоуверенными, что группа задумалась.
– А я? – подняв, как в школе, руку, холодно спросила Ли, смотря на Аллу с удивлением и симпатией, но еще не собираясь той рассказывать о своих выводах. Она помахала пальчиками, словно в приветствие и уставилась не мигая.
– Ты напоминаешь мне Зару. Только отличие в вас в том, что ты не заблуждаешься на свой счет. Сидишь молча, слушаешь Вику, разглядываешь всех нас или свои руки, и думаешь, как бы незаметнее скрыть зевоту. Как и мне тебе не хочется здесь находится на столько, что хоть руку на отсечение, только бы не это. Но, рука тебе нужна, чтоб ухаживать за этим мальчиком, которого вы воспитываете, кто он там, племянник?
– Сын.
– Это мы пытаемся усыновить племянника, – сказала вечно хихикающая Малика – казашка, сидевшая через стул от Ли. – Мы похожи, да? – еще пуще расхохоталась она и все в группе тоже рассмеялись, ведь действительно обратили внимание, что пара Джареда с Ли очень похожа на пару Малики и Артура. Эти двое тоже были не в браке. Артур был типичным армянином, а Малика православной казашкой. Тот еще коктейль. Малика работала при церкви, воспитывала двух своих детей от прошлого брака, и двух детей Артура от его первого брака. Он преподавал какие-то единоборства в спортивной школе и был типичным качком. Немного простоватым и поверхностным, но таким добрым и шутливым, что не мог не нравиться. Малика была под стать ему – хохотушка, затейница и хулиганка. Они были так молоды, что сложно было поверить, что они многодетные, да и родители уже детей-подростков. Их истории были отнюдь не печальными. О своих прежних браках говорили шутя, не больше, чем с легкой иронией. Видно было с первого взгляда, что они влюблены до сих пор, хотя их союзу было уже около десяти лет. Племянника они усыновляли по необходимости – какой-то двоюродный брат Артура бросил всю семью после гибели жены. Четверо детей отправились в детский дом и пара даже не знала о случившемся с племянниками больше года. А как только узнали, полетели за детьми, но младших, всех троих, уже взяла чужая семья, организовывающая частный детский дом. Они получали за малышей деньги и, конечно, ни в какую не собирались с ними расставаться. Малика с Артуром, горевали на сей счет, но говорили, что все еще возможно и если когда-нибудь удастся вернуть малышей, то они и их заберут. Делились, что пытаются найти деньги в долг, заложив все свое имущество, чтоб просто устроить выкуп. А сейчас очень торопятся забрать племянника из системы. Они уже полгода забирают его в семью на гостевые выходные, обеспечивают его одеждой и прочими необходимыми вещами. Подружились очень в новых статусах и с его же согласия проходят сейчас курсы для получения сертификата.
– Мы знаем, что быть приемным племянником уже в многодетной семье, да еще в такой нестандартной, как у нас – может быть и не сахар. Потому, изначально, мы долго разговаривали с Левоном, и не настаивали, не наседали на него с усыновлением. Он сам стал проситься, не постеснявшись… – рассказывала Малика группе.
– Конечно, стал! Мы же все условия ему создали для того, чтоб он так начал просить! Шоппинг, зоопарк, телефон с ноутом, да мы собственных детей так не балуем! У него уже чип есть с нашим счетом на нужды. Конечно, он прямо сказал, ведь ему 14! Надо быть ослом, чтоб не умолять нас об этом. – перебил ее тогда Артур, не зло шутя.
– Да. Но, вы только представьте себя на месте этого мальчишки! – обращалась Виктория к группе, – только что потеряв мать, расстаться с любящим отцом, разлучиться с братом и сестрами! Потом какие-то далекие дядя с тетей, с кучей своих детей, со службами и тренировками! – хмурила брови Вика, а сама еле сдерживала смех! – не обижайтесь, ребята, но так и есть, вы та еще парочка! Вы все, – заглядывала она каждому присутствующему не просто в глаза, а буквально в душу, – представьте себя на месте этого ребенка! – она выждала долгую паузу, покуда все не начали ерзать и покашливать. —Легко ли вам было бы сказать взрослым вслух: возьмите меня себе! Легко? Словно вы экспонат на выставке и просите вас приобрести, или хуже – словно вы товар на витрине, да не качественный, с брачком или б/у, но еще ничего… верно? Это гадко. Не все дети способны сказать такое, хотя прокручивать эти слова будут миллионы раз «Возьмите меня!», «Выберете меня!», «Спасите меня!», «Любите меня!». Я не для примера вам говорю так мучительно, я точно знаю! Поймите, чтоб сказать это вслух, нужна не просто храбрость или наглость! Нет. Нужно доверие к взрослым, которые могут их снова предать, подвести, ранить. Нужно доверие к миру, к самой жизни и судьбе, чтоб сказать такое вслух, понимаете? – Виктория ни одного занятия не проводила, без подобных примеров и уточнений, Ли называла их «погружениями». Как уж у куратора получалось, но все в группе, словно снимали розовые очки час за часом, тест за тестом, встречу за встречей и день за днем! Даже Ли казалось, что она все это знает, все понимает, все чувствует, но теперь она с каждым уроком здесь все больше смотрела на Мэтти без тех самых очков самоуверенности, что ей все известно.
– Простите, вы действительно похожи и я перепутала детали истории. Но, сути это не меняет, – продолжала Алла, глядя на Ли в упор. – Ты мизантроп, но не просто жаждущий плюнуть всем людям в рожу, а тот, который просто тихо готов удалиться и более – никому при этом не помешав. Ты страдаешь, находясь здесь.
– Это правда, – без стеснения сказала Ли. А перекинув одну ногу на другую, продолжила: мне скучно с посторонними людьми, я мучаюсь слушая вас. Но, не потому, что ваши истории или тревоги кажутся мне глупыми или не важными, а просто потому, что я хочу тишины, уюта своего дома, хочу к себе в гнёздышко, к своей стае, понимаете? – Ли уверенно смотрела каждому в глаза, пройдясь по группе взглядом. Ей от искренности на глаза навернулись слезы, в горле был комок, но Ли упрямо продолжала: я никогда не винила людей в том, что они мне без интересны. Это мой загон, мои тараканы. Просто я решила, что сама буду по жизни выбирать, с кем мне общаться, кому улыбаться, а кому нет.
– Ты думаешь, нам всем в кайф проходить через это? – спросила Зара.
– Ты вообще по приколу сюда пришла, – не говори со мной так! – возмутилась Ли и продолжила, уже обращаясь ко всем, кроме Зары, сидевшей напротив: здесь каждый из нас по своей причине, и в большинстве случаев и процентном соотношении, мы все здесь из добродетели, а не в поисках выгоды. Хотя, думаю, никто не станет отрицать, что желание быть родителем – это абсолютно чистой воды эгоизм. Мы хотим править чьей-то жизнью, и не важно на сколько светлы наши помыслы, мол, мы хотим еще подарить любовь, заботу, нежность. По большому счету все равно наперво выступает эгоизм, ведь мы хотим реализовать себя родителями, доказать самим себе, что мы способны на эту щедрость, на эту бесконечную отдачу, на бескорыстную любовь. Потому, может, осознавая это целиком, я хоть и прочувствую ваши истории, все равно буду видеть в вас таких же брошенных и заплутавших детей. Да, вы все взрослые, часть из вас мне в родители годиться, но не утверждайте все равно, что вы повзрослели за этими масками состоявшихся образов, лишних килограмм, самоуверенности. Мы все дети и будем ими до самой смерти. А потому, все наши действия я вижу лишь играми – очередными детскими забавами, которые просто придают чуть больше смысла нашим жизням. И…, – ей пришлось сглотнуть и откашляться, – говорю все это не для того, чтоб возвысить себя над вами – мне все равно, я не ищу величия или признания своей правоты. Наоборот, чем мудрее человек становится, тем больше он ищет истины в себе и отстраняется от социума. А потому, трезво судя о себе самой, я хочу лишь одного – чтоб эта пытка со сдиранием кожи, поскорее закончилась. Ведь как бы мы не подружились и не были все друг другу милы в некоторой мере, я буду счастлива вас больше никогда не видеть. – Ли закончила речь, уронив слезы на сложенные на ногах руки. Джаред обнимал ее, нервно сжимая скулы. Все молчали. – Извините, – пришлось сказать Ли. Она встала и вышла в уборную, прекрасно осознавая, что до закрытия двери, никто не сказал ни слова. Хотя, Вика всегда на подобных изливаниях и слезах подбадривает оратора и что бы те не говорили, она обязательно скажет «молодец, спасибо, что открылся».
Когда Ли вернулась через десять минут успокоившись в зал, никто не сказал ей ни слова, и течение беседы не прекратилось. Зато все смотрели на нее с уважением, с ободряющими улыбками и теплом. Даже Зара, задрав лицо выше приличного, прямо смотрела в глаза, без отрицания. Ее манера смотреть на Ли выражала нечто «ты, может, и не душечка, и я не со всем с тобой согласна, но ты крута!»
– А вот Вы уже мама. – продолжала Алла, перейдя с иранской пары Саида и Халимы. Те были молоды как наши – до сорока. Оба еще детей не имели, в браке были давно, но всегда занимались карьерой. Работали в госсфере, о должностях в подробности не вдавались. В глаза бросался только повышенный достаток и воспитание. Шииты по вероисповеданию и образу жизни. Халима больше всего нравилась Ли. Она носила дорогую и шикарную одежду (всегда в один тон), красиво сидящую на ней, как в кинофильмах. Она приходила в шейле и в деловом костюме в лучшем случае, если приходилось после занятий ехать на работу. В свои выходные та бывала в хиджабе или в чадре. Всегда выглядела элегантно, а не отталкивающе для Ли, не пугающе. Ли даже впервые задумалась что ей понравилась идея таких традиций – скрывать красоту женщины. Была в этом какая-то манящая сексуальность – не глазами, а всеми органами чувств воспринимать человека, которого только и видишь – образ.
– Да, есть. И давай, пожалуйста, на «ты», – напомнила Виктория Алле, ведь еще с первого общего занятия обратилась ко всем с просьбой, что не смотря на статусы и возраст, все будут обращаться друг к другу прямо. Это нужно было, чтоб избежать лишних недоразумений во взаимоотношениях, чтоб в группе все были равны.
– Давайте без давайте. – пошутила Алла. – Хорошо, Вика.
– Так откуда ты знаешь, что я мама?
– Я даже могу сказать больше – у тебя двое детей.
– Что? Может еще пол скажешь, раз тут какая-то фантастика пошла. – всем было понятно, что Алла не может знать таких деталей. И хотя самих учеников органы проверяли по всем базам данных, частная информация про куратора была строго засекречена
– Наверное, мальчик и девочка, судя по взгляду.
– Да. – первый и последний раз лицо Вики на занятиях видели на столько удивленным. – А по каким показателям ты вообще поняла, что у меня дети?
– По фигуре. Женщине невозможно скрыть факт, что она рожала.
– А как ты узнала, что их двое?
– Их могло быть не двое, но рожала ты дважды наверняка. Просто природу без хирургических вмешательств не спрячешь. И даже, думаю, хирурги, не в силах скрыть изменений в теле женщины после рождения детей.
– А что про взгляд? – не унималась Вика, просто открывая рот в недоумении, как Алла все могла понять.
– Тут не только взгляд. Манера вести себя, самоуверенность. То, о чем ты говоришь. Все суммарно дает мне знание, что ты похожа на мать, воспитывающая разнополых детишек.
– Может ты еще и возраст их можешь определить? – уже совсем шутя, брякнула Вика.
– Да. Почему бы нет? – пожала плечами Алла. Один ребенок в начальной школе, наверное, класс первый-второй. И думаю это мальчик. А дочка маленькая, года 4-5. Да?
– Да. Так и есть… Поразительно! – Вика осмотрела присутствующих в недоумении. – Это вообще возможно? – спросила она у группы? Ведь никто из вас не имеет права ничего обо мне знать! – Может мы знакомы в обычной жизни? – обратилась она в шутку к Алле. – А я просто не помню?
– Психолог у нас ты! И уж кому не знать, что при тщательном анализе, каждый может быть точен, как Шерлок. – покраснела женщина, неожиданно. Все зааплодировали, мужчины, как мальчишки засвистели. Это был фурор!
Зарекомендованы групповые занятия были по три часа. Но, ни одной встречи еще не проходило так скоро. Чаще сами беседы и задания занимали не менее четырех часов. А кроме этого, все приезжали за час до урока и тусили в малюсенькой переговорной на троих, где у каждого состоялось первое собеседование. Эту переговорную во время уроков использовали как кухоньку. Ставили чайник электрический, все приносили с разрешения Вики провизию. Кто-то кормился сам, но почти каждый что-нибудь приносил на общий стол. Непроизвольно уже через пару встреч распределились функции по снабжению. Сливки или молоко к горячим напиткам всегда приносила Аннушка – низенькая и немного пухленькая блондинка с длинной косою, посещающая занятия одна, ибо муж ее был дома с детьми. Они условились, курс пройти по очереди, ведь у них был маленький трехлетний сын, которого отдавать в садик они не собирались. Ради детей оба работали из дома, он – проектировщик электросетей, она – переводчик. У пары был и второй ребенок – дочь. Та училась в шестом классе и была с синдромом СДВГ. Аннушка очень страдала по поводу девочки, любила ее изо всех сил, старалась больше возможного, но не понимала. Все в семье пыталась привить ей хоть какую-то любовь к братишке, все надеялась, что дочери станет лучше. Но, та выкидывала невозможный фортель за фортелем и через урок Аннушка являлась по утрам в слезах. Она даже при всех спрашивала у Виктории, стоит ли ей мечтать взять дочку из детского дома? Может ее психологическое здоровье не годится быть приемной матерью? Мол, родная дочь так истрепала нервы, что Аннушка уж и не подходит на роль любящего родителя. Но, Вика не соглашалась с нею и проводила даже частные встречи и сеансы терапии более, чем с остальными, когда Аннушка опускала руки и готова была бросить курс. Вика боролась за нее, да и всей группой вскоре начали ее бесконечно поддерживать. Ли лично сразу сдружилась с Аннушкой, ведь от нее невозможно было отвертеться. Она прилипала к тебе со всей своей милотой, обливаясь слезами и самобичеванием, но при этом была и юморной, какой-то несдающейся-позитивной. Она даже упросила позже Ли принять в дар расшитую вручную джинсовку! На ней была изображена диковинная птица с разноцветным хвостом. Аннушка сама вышивала курточку бисером и мулине, но покуда пару лет на ней релаксировала в свободное время вышивая, значительно сменила свой размер, «чуток» располнев не по плану. Говорила, что уж не похудеет точно и убеждала Ли, что куртка ей пойдет неимоверно!
