Текст книги "Оранжевый блюз"
Автор книги: Светослов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
В этот лучистый весенний день Маэстро собирался идти на работу – в свой подземный переход, но ближе к вечеру, а до этого он хотел забежать к своему давнишнему приятелю Лёне Запрудному – факиру-мистификатору высшего класса. Но не будем забегать вперёд.
Что может быть сильнее чувства? Другое чувство – обоюдное и, таким образом, разделённое. И какова сила двух людей, безумно любящих друг друга? Они в очах несут мир… А сколько неразделённых чувств?.. Если вспомнить историю, то можно хлебнуть мёду с дёгтем, но это при условии, если вспоминать досконально, а то ведь нынче кому интересно травить себя, когда и так кругом всё отравлено. Но вот один лакает одеколон, другой пьёт кофе по-турецки с коньяком, третий на травку подсел, иной медитирует, воображая все яства мира пред собою; и никто не задумается: а почему, собственно, такие разногласия?.. Да просто каждый ушёл в себя. И каждый спешит, не зная куда. В нас время входит, как нож в масло… Сам себя не разделишь – другие разделят. Подели себя с миром. Высеки музыку…
Он и она, – Маэстро и Юлиана вышли навстречу миру и обняли эту весну. Они самозабвенно бродили в родных окрестностях, в переулках меж патриархальными домами, где могучие ветвистые деревья стихийно и органично вписываются в монументальную структуру фасадов, вдыхая живое тепло возродившейся жизни. И слова их были редки, всё заглушала музыка, расщеплённая в сердце Маэстро…
Когда они возвратились к родному дому, Маэстро решил ненадолго отлучиться. Он велел Юне идти домой, а сам, расцеловав её, двинулся к вышеупомянутому приятелю.
– Ты только не долго! – крикнула Юна ему вслед.
– Нет, родная, я скоро! – ответил он и растворился в калейдоскопе улицы, расплескавшей апрель и прохожих…
Леонид Запрудный жил недалеко от Арбата в старинном патриархальном доме дореволюционной застройки, где не было тринадцатой квартиры, а коридоры были такими, что можно было ездить на велосипеде, ничего не задевая. Комнаты в квартире, где жил Лёня, были просторными и широкими, с высоким потолком. У него обычно везде был лёгкий беспорядок, но это его нисколько не угнетало, наоборот – радовало, поскольку, глядя на беспризорно валявшиеся икебаны, свежевыструганные багеты, манекены, ксерокопии, буклеты, плакаты и прочую бутафорию, необходимую в его сложной жизни, он благоговейно чувствовал в себе некую сопричастность к великой, безалаберно-бунтарской, пленительно раскованной богеме… Надо сказать, что Лёня также никогда не скучал и всегда находил себе занятие. Он никогда не оставался без дела. Вот и сейчас он, сидя на полу, упорно и тупо отбирал в отдельную кучу осколки разбитых бутылок, на которых ему предстояло спокойно стоять и лежать под немыслимым прессом… Лёня тщательно осматривал каждый осколок, аккуратно прикладывал к нему ладонь, тестируя его «лояльность», а затем осторожно наступал на осколки босыми ногами, проверяя себя на прочность… Когда-то Леонид Запрудный окончил университет и некоторое время был филологом, проявляя незаурядные способности в этой области. Затем его утянуло в музыку, которая и свела его с нашим достопочтенным Маэстро. Лёня начал общаться с незаурядными людьми, известными личностями, устраивал кутежи; одним словом, вёл сладчайше-богемный образ жизни… Но неожиданно он порвал с музыкой, увидев как-то в телепрограмме полностью отрешённого человека, лежавшего на гвоздях; его заинтриговали восточные дисциплины и он самозабвенно погрузился в йогу… Вообще, Леонид Запрудный был человеком редчайшего дара – он умел перевоплощаться – и этим умением заряжал людей, с ним было легко и спокойно – он весь излучал добро и никому ни в чём не отказывал. Несмотря на свои зрелые годы, Лёня выглядел очень молодо, зная секрет молодости. Но ближе к делу…
Мы забыли сказать, зачем Маэстро вдруг пошёл к своему старинному приятелю в столь благодатный день. А пошёл он к нему по обыкновенной банальной причине – занять немного денег, буквально на день-два. А деньги у Лёни водились…
Маэстро вошёл в тускло освещённый прохладный подъезд долгожданного дома и, адаптировавшись в полумраке, начал подниматься по отлогой каменной лестнице, ведущей к нужной квартире…
Когда раздался звонок, Лёня встрепенулся, отложил орудие труда, быстро сгрёб осколки в сторону и, метнувшись в коридор, распахнул дверь…
– О-о, какие люди! – искренне пропел Лёня и протянул руку гостю.
– Привет, Лёньчик, – Маэстро улыбнулся и зашёл в просторную прихожую.
– Ну, что нового на фронте музыки? – глаза хозяина светились.
– На фронте музыки – затишье, – скромно ответил Маэстро и окинул взором прихожую. – Давненько у тебя не был…
– Да ты проходи, – засуетился Лёня.
– Да нет, я – на пять минут; не могу, спешу – дел много, – остановил его визитёр.
– Чего же так? – расстроился Лёня, – Проблемы какие?
– Проблема одна. Ты не одолжишь мне денег немного? До завтра. Позарез нужно.
– Сколько тебе?
– Ну… полтинник хотя бы… Завтра верну.
– О чём разговор.
Лёня ушёл в комнату… Через некоторое время он вернулся в прихожую с несколько озадаченным видом, держа в руке стодолларовую купюру, и растерянно пробормотал:
– Ничего не пойму… Куда мои «деревянные» задевались?.. Одни доллары… Ладно, потом разберусь. На вот сто баксов. Хватит?
Он протянул другу деньги.
– Конечно, хватит. Спасибо тебе, Лёня, огромное, – радостно ответил Маэстро, принимая деньги.
– Да не за что. Заходи, если что.
– Завтра зайду, заодно деньги занесу, – ответил Маэстро, убрав купюру в карман, и направился к двери.
Лёня, щёлкнув замком, распахнул дверь и, желая ещё несколько мгновений побыть с Маэстро, решил заинтриговать его:
– А у меня послезавтра – фейерверк, шпаги буду глотать и по стёклам бегать, – в Доме актёра тусовка будет грандиозная. Приходи, если хочешь – в семь вечера начало.
– Мы с Юной придём обязательно; ну ещё завтра встретимся, поговорим, – оживлённо произнёс Маэстро и шагнул в пространство лестничной клетки. Они ещё раз попрощались, и Лёня захлопнул дверь.
Маэстро, окрылённый удачным визитом, начал быстро спускаться по лестнице, ведущей в ликующий солнечный мир… На последнем пролёте лестничной площадки он внезапно замер… Его взору предстала довольно странная картина: боком к нему стоял какой-то заросший немыслимый тип в затёртом пальто и рваных ботинках, – он отдирал от потрескавшейся запотевшей стены пласты штукатурки и, разламывая их почерневшими грубыми пальцами, клал в рот, смачно жуя… Похоже, он её ел… Маэстро смотрел не мигая. Бродяга отвлёкся от трапезы, медленно повернул в его сторону седую лохматую голову, обнажив измождённое безутешное лицо, перепаханное морщинами и оттянутое всклоченной бородой, и, обдав оцепенелого Маэстро бездонным, угрюмым взглядом, начал вдруг как-то отрешённо причитать протяжным, сиплым баритоном:
– Да укрепит нас воистину Сила Христова; да простятся нам грехи наши по Любви его, да пребудет с нами Сын Божий во спасение наше, во Славу Отца и Сына и Духа Святаго… Да осенит тя Благодать Божия, странник вселюбящий…
Юродивый так же отрешённо повернулся к стене и принялся опять отпластовывать штукатурку…
Маэстро плавно покинул подъезд. Его ослепило апрельское солнце, и он на мгновение остановился… Внезапно его ужаснуло поразительное сходство подъездного бомжа с тем странным бродягой, который пытался вскрыть себе вены на Канарах… Да, действительно, странный мир. Кого только не встретишь… А мир щебетал, звенел и звал в свои объятия, и Маэстро быстро двинул в сторону Арбата… Он миновал Новый Арбат и, в общем-то, правильно сделал, поскольку данный проспект в своём визуально-мистическом проявлении непредсказуем, а совокупность алкоголя и криминалитета обволакивает его гипертрофированной романтикой, каковая бывает разве что в голливудских фантасмагориях, и, хлебнув сией эйфории, можно запросто очухаться где-нибудь на Байконуре, а затем вернуться назад – в психушку, что и проделал как-то один мой романтизирующий знакомый. Так что Маэстро был предельно интуитивен, миновав этот горячий участок. Он вышел на добрый Старый Арбат и осмотрелся… Имея в кармане сто долларов, можно осмотреться. И даже больше – можно присмотреться… Арбат гудел. Где-то играла музыка, уличные прилавки пестрели товаром, люди светились радостью и беззаботной невинностью…
Но мы забыли сказать, зачем нашему герою понадобились деньги в сей бесшабашный день, если вечером он собирался их заработать сам… О, кому из нас не приходилось испытывать чувство полёта от нахлынувшей любви в пробуждённом сияющем мире! У кого не ликовала душа, тот просто не жил. Так вот, у Маэстро душа трепетала и пела, и деньги он занял у своего приятеля лишь затем, чтоб очаровать свою возлюбленную прекрасными благоухающими цветами, от которых она сама расцветала. И теперь, не спеша прогуливаясь по этому патриархально-богемному закутку Москвы, он высматривал то, что ему было нужно, заодно любуясь многоцветием рекламного авангарда и виртуозно художественных композиций, театрально вписывающихся в исторический рельеф архитектуры. Веяло Ренессансом. Где-то играла скрипка… Люди суетились у лотков с товаром, непринуждённо болтали; чуть дальше художники писали портреты с натуры. В этой стихии лиц было уютно и радостно, и душа жаждала чего-то нового, необычного… Маэстро углубился в круговорот улицы. Он невольно бросил взор влево и слегка оцепенел… На тротуаре, спиной к стене староарбатского дома сидел замшелый обросший бродяга со шляпой у ног – тот самый, что несколько минут назад трапезничал в лёнином подъезде… Каким образом он оказался уже здесь?!.. Скиталец равнодушно и устало смотрел куда-то сквозь людей. В шляпе топорщилось несколько мятых купюр… К сожалению, Маэстро не мог положить в шляпу нищему стодолларовую купюру, а других денег у него просто не было. Он двинулся было дальше, но на мгновение задержался, оторопев от маленькой едва заметной детали в обличии этого маргинала: из-под лацкана обветшалого затёртого пальто чуть выглядывала празднично-белая сорочка… Действительно, странный тип. Маэстро быстро пошёл вперёд. Жизнь крутилась и пела. Какая-то бравая намакияженная мадам в спортивной униформе прямо под фонарём занималась чем-то похожим на шейпинг, поочерёдно откидывая ноги назад. Рядом стоял лихой гармонист в кепи и наяривал на своей гармони что было мочи, раскачиваясь в такт музыке. Видимо, они рекламировали свой животрепещущий тренаж, совмещая полезное с приятным, ибо рядом в большой коробке пестрела груда купюр.
Два подвыпивших акселерата, стоявшие напротив них, вдруг пустились в пляс, скорее пародируя заядлую танцовщицу-шейпингинёршу; один из них особенно резвился – он умудрялся подпрыгивать в такт гармонисту, тем самым его поддразнивая, но внезапно рухнул на мостовую, не рассчитав свои силы. Маэстро решил побыстрей миновать всю эту ахинею с плясками под тривиально-ударный аккомпанемент попсы. Но он мог и не спешить, поскольку это действо неожиданно прекратилось.
Маэстро вдруг вспомнил, как, работая в ресторане, он был слегка обескуражен одним случаем. В разгар вечера к нему подошёл захмелевший загадочный тип в свитере с купюрой в кулаке и заказал «Ностальгию»… На вопрос: Какую?» клиент ответил: «Нормальную…» И он отрешённо уселся за свой столик.
Маэстро посовещался с музыкантами, и они заиграли – каждый своё, и это была ностальгия… Заказчик был потрясён и заказывал её ещё несколько раз, оплакивая свою судьбу… Почему его защемила эта тоска, будучи на родине? Наверное, судьба – это и есть ностальгия. Ностальгия по самому себе…
Маэстро отвлёкся от раздумий и начал искать глазами пункт обмена валюты… Тут его внимание привлёк стоявший неподалёку паренёк лет восьми-девяти, одетый в скромное серое пальтишко не по росту. В руке он держал плюшевую игрушку, – это была какая-то птица с большими крыльями и львиной головой. Он как-то ностальгически, с сожалением смотрел на людей своим ясным невинным взглядом. Но самое парадоксальное было то, что у мальчика был совершенно седой чуб, но, как ни странно, он гармонировал с его печально-усталыми глазами. Казалось, это был не то ребёнок, не в срок повзрослевший, не то взрослый, впавший в детство. И, тем не менее, от него исходило ангельское спокойствие…
Маэстро вдруг вспомнил, как в пору его далёкой юности они жили с родителями в старой коммуналке, и однажды соседка, взбалмошная женщина бальзаковских лет, отвешивала крутые оплеухи своему семилетнему сыну, нервозно выкрикивая:
– Потерял деньги?! Потерял! Сволочь!
А пацан плакал и, не уклоняясь от материнской руки, отчаянно восклицал:
– Мама! Мамочка! Я люблю тебя!..
И тогда Маэстро понял, что суть – не в деньгах…
Воспоминание рассеялось, и он, встрепенувшись, пошёл вперёд… Но что это?.. Он вдруг увидел впереди себя, шагах в десяти, Юлиану. Она была одета в свой светло-бежевый плащ со строгим тёмным воротом и полусапожки. Как она оказалась на Арбате?
– Юна! Юна!.. – крикнул Маэстро и ускорил шаг.
Она, казалось, не слышала его, продолжая свой путь. Маэстро почти подбежал к ней и громко произнёс:
– Юна!..
Девушка обернулась. Маэстро осёкся – это была не Юна…
– Вы что-то хотели? – мягко спросила девушка, озарив его своим удивлённым лазурным взглядом.
Маэстро сконфузился и смущённо выговорил:
– Да нет, извините. Я обознался…
– Ничего, бывает, – вежливо ответила красавица и непринуждённо продолжила свой путь…
Маэстро вспомнил, что однажды и Юна точно так же обозналась, приняв отрешённо идущего прохожего за своего любимого. Да, любовь бывает слепа…
Маэстро задумчиво побрёл по тротуару и как-то по инерции зашёл в коммерческий магазин. Он прошёлся вдоль прилавка, но ничего интересного для себя не нашёл. Сбоку от витрины стояло большое зеркало. Маэстро подошёл к нему, желая запечатлеть свой облик, и остолбенел: он не увидел в зеркале своего отражения… Внутри у него всё похолодело… Он отпрянул от зеркала и быстро вышел из магазина. Сердце суматошно прыгало, гулко отдаваясь в висках. Ослабевшей рукой он достал сигареты и закурил… Тут он осторожно покосился на большое окно-витраж, возле которого стоял, и увидел в нём себя. Маэстро резко выдохнул и облегчённо вслух произнёс:
– Тьфу ты. Вот напасть…
Он окинул взглядом улицу. Неподалёку какой-то мужик с болью в глазах смотрел на парней, весело пьющих пиво возле палатки; видимо, ему тоже хотелось пива. Маэстро быстро сориентировался и двинулся к пункту обмена валюты…
Обменяв доллары на рубли, он решил больше не терять времени и быстро начал искать то, ради чего, по сути, он и пришёл сюда…
Но вот они, долгожданные! Вот они – благоухающие, весенние!
– Девушка, мне семь роз, пожалуйста, самых красивых, – вдохновенно произнёс Маэстро раскосой изящной шатенке, торговавшей цветами, и протянул ей деньги.
– Цветы Родины всегда прекрасны, – весело ответила шатенка, отбирая семь нежных цветов…
Получив долгожданные розы, Маэстро уверенно зашагал вперёд, желая скорее влететь в родную квартиру и осчастливить свою непостижимую Юлиану…
Арбат шумел. Душа трепетала… Что-то тёплое обдало Маэстро; он остановился и замер, не веря своим глазам – навстречу ему шёл его давнишний приятель и коллега – бывший музыкант Сергей Введенский!.. Увидев Маэстро, Сергей преобразился в лице, сменив задумчивость на восторг, и почти прокричал:
– Ха! Кого я вижу! Вот так раз! Маэстро вселенских блюзов! Да ещё с цветами!
– Привет, Серёга! Ты откуда? – воскликнул Маэстро, радостно пожимая руку приятелю.
– Да всё оттуда же, – дела, понимаешь, опутали со всех сторон, никакой личной жизни, хоть в подполье уходи, – отшучивался Сергей.
– А я смотрю: ты – не ты… Вот так встреча…
Маэстро весь светился.
– Да, давненько мы не виделись. А я тут на минуту заехал на Арбат – по старой памяти, для презентов что-нибудь посмотреть, да и вообще, – развеяться. А ты, я смотрю, с цветами. Тот ещё бродяга, – весело сыпал Сергей.
– Да вот, розы для любимой…
– Для любимой? Надолго?
– На всю жизнь…
– Поздравляю. А я вот развёлся… Надоело всё. – Сергей печально улыбнулся.
– Не беда. Ещё женишься, – какие наши годы. Главное – не падать.
– Это точно… Ничего, не упадём. Эх, сейчас бы мы с тобой посидели б где-нибудь, выпили бы коньячку под икорочку, да жаль, времени нет. Совсем закрутило что-то… Слушай, давай в выходной на природу уедем, у меня дача – класс, там расслабимся, дела обсудим. Машина у меня на ходу.
– Это можно. Телефон-то мой помнишь?
– У меня всё – в записной. И продублировано.
Неожиданно что-то затуманило взор Маэстро. Он вдруг увидел Сергея в белом костюме, самозабвенно играющего на гитаре, с блаженным взглядом, устремлённым куда-то ввысь… Гитара пела, и звуки её магически обволакивали Маэстро, плавно отрывая его от земли…
Сергей, видимо, что-то говорил. Маэстро спохватился, уставился на приятеля и спросил:
– Так ты сейчас где крутишься?
– Фирма «Альянс». Все дела – от бикини до суперкомпьютеров. Плюс поставки… э…
Он замялся, чтобы не сболтнуть лишнего и наспех добавил:
– Ну, в общем, полно всяких дел. Скоро в командировку – в Гонконг. Потом – в Америку. Так что забот хватает…
– Гитару-то вспоминаешь?
– Да некогда. Сам как гитара стал, нервы – струнами… Хорошо хоть машина спасает; в тачку сядешь – и отходишь как-то.
– А у тебя какая?
– «Бэ-эм-вэ», – вон, за углом стоит, в переулке; хочешь – прокатимся.
Сергей улыбнулся и осмотрелся.
– Да нет, я спешу, – домой надо, – ответил Маэстро.
– Ну, смотри, а то рванём сейчас куда-нибудь… Правда, мне ещё надо в одну фирму заехать, тоже срочно, чуть не забыл…
– Серёга, да ладно, ещё наездимся. Пойдём потихоньку, провожу тебя до машины.
– Да, пошли.
Тут у Сергея зазвонил мобильный телефон. Он включил связь и лаконично ответил:
– Да, сейчас еду. Всё нормально. Жди.
Сергей убрал мобильник и, вздохнув, улыбнулся другу. И в этой его печальной улыбке Маэстро вдруг уловил какую-то странную, душераздирающую тоску, граничащую с космической бездной, ужасающей своей неизвестностью и бесконечностью…
Они двинулись в узкий переулок, выводящий к Новому Арбату… Подойдя к своему автомобилю, Сергей произнёс:
– Вот моя тачка.
Маэстро окинул взором изящный автомобиль «BMW» и оценил:
– Да, хорошая машина.
– Что ты, – с места взлетает, – удовлетворённо выпалил Сергей.
– Ну, в общем, созвонимся, Сергей, не забывай, – с печальной ноткой произнёс Маэстро.
– Да, конечно…
Сергей вдруг задумался, затем с какой-то надеждой выпалил:
– Слушай, может, тебе что-нибудь нужно? Ну, инструмент новый, или из шмоток что-нибудь, а?.. Я вмиг доставлю…
– Да нет, я пока в порядке. Спасибо, Серёга, если что – сообщу. Ну… давай…
Маэстро улыбнулся, протянув руку Сергею.
Они обменялись рукопожатием.
– Ну, бывай здоров. До встречи! – произнёс Введенский. Он ностальгически добавил:
– Где наша не пропадала…
Сергей сел в машину, включил зажигание и мягко вырулил на трассу. «BMW» быстро выскочил вперёд… Маэстро задумчиво пошёл по тротуару – вслед уезжавшей машине…
Опустошающий визг тормозов, сопровождавшийся глухими ударами, заставил Маэстро застыть на месте… На его глазах грузовик-фургон со страшным скрежетом таранил «BMW»… Мелко разбитые стёкла раскуроченного «BMW» осыпали асфальт, боковая часть его была вдавлена в салон. Трудно было разобрать, что внутри исковерканной машины. В несколько мгновений толпа народу, хлынувшая непонятно откуда, плотно обступила место аварии. Откуда-то пронзительно завывала автомобильная сирена, ей вторила другая, этот тревожный вой нарастал… Маэстро не мог двинуться с места… Откуда взялся этот сумасшедший грузовик? И почему так случилось, что машина Сергея фатально выскочила поперёк, приняв на себя трагический боковой удар? Как же быстро может всё измениться… Боже мой… Вот уже и «скорая»… Маэстро с холодком в сердце втиснулся в толпу. Он с горечью посмотрел в сторону искорёженной машины, но толком ничего не понял. Стражи порядка отстраняли людей, суетились врачи… Из «BMW» с трудом извлекли тело пострадавшего водителя и, уложив на носилки, погрузили в скорую. Под вой сирены скорая сорвалась с места и исчезла в глубине проспекта… У Маэстро потемнело в глазах, он осторожно отошёл в сторону. Всё в голове смешалось… Он боялся поверить в случившееся. С минуту он стоял растерянно и безучастно, постигая мир жестокой реальности; затем прошёл по переулку и свернул к коммерческой палатке…
– Бутылку водки, – угрюмо произнёс Маэстро и протянул деньги в окошко.
Получив водку, он сунул её в карман, неуклюже держа розы в левой руке.
– А сдачу мне оставляете? – услышал он за спиной.
Он повернулся, забрал сдачу и побрёл прочь. Он шёл отрешённо и тупо вперёд, не разбирая дороги и ни на кого не обращая внимания…
Перед его взором вдруг возникла марионетка, в неуклюжем прыжке отрывающаяся от кукловода в сторону цилиндра с деньгами…
Видение рассеялось, и голову Маэстро стали пронизывать обрывки фраз:
«Куда нас несёт?..
Заблудшие дети распятых идей…
Ослепшие души – в чуме вакханалий…
Кто герой в бою за место?..
Последний завтра будет первым…
Как долго мы партизанили…
У каждого – свой полёт…
Мы, наверное, ближних возлюбим,
Если сердцем почуем тупик…»
Внезапно Маэстро остановился, осмотрелся и, поняв, что он находится уже около ресторана «Прага», решил остановить попутную машину, что удалось ему весьма быстро…
Тем временем Юлиана внимательно изучала лист со стихами-посланием. На кухне всё было сделано, и она ждала своего ангела, сидя в кресле с тетрадным листком в руках. Она вслух произносила отдельные фразы:
«Любовь прорастает сквозь камни
Звезда – это сила мечты…
Страх превращается в пепел…
Путь – меж трясиной и пеклом…
Битва – внутри человека…
Жажда выводит к истокам…
Солнце души воссияет…
Дважды в судьбу не войти…
Птица всегда знает путь…
Выйди из сна обновлённым…»
Юна аккуратно положила лист с информацией на стол и задумалась, расслабившись в кресле… И привиделось ей вдруг, что она идёт по просторной светящейся зале с высокими сводами, и они, как и стены, полупрозрачные, и, кажется, нет конца этой феерии… Откуда-то плывёт чистый колокольный звон, и она идёт, повинуясь этому капризу, не в силах остановиться… Она идёт вперёд, не оглядываясь, влекомая каким-то непостижимым, чарующим магнетизмом…
Резкий телефонный звонок оборвал её грёзы. Юна вздрогнула, подскочила к аппарату.
– Алё!..
На том конце молчали.
– Алё! Я вас слушаю!.. Алё! – ещё раз громко произнесла Юна и, не услышав ответа, положила трубку.
Она опять погрузилась в кресло. Квартиру огласил щелчок дверного замка… Юна метнулась в коридор, перед ней стоял Маэстро с цветами. Она припала к его груди и выдохнула:
– Наконец-то…
Затем она посмотрела на цветы и вся озарилась, залепетав:
– Боже мой, какое чудо! Ты мой ангел любимый!
Она целовала любимого, обвив руками его шею. Затем Маэстро вручил ей букет роз и, сняв ветровку, прошёл в комнату. Он был задумчив. Они присели на диван, и Юна, держа в руках розы, вдохновенно произнесла:
– Ты знаешь, я, кажется, расшифровала эти стихи, – вот, послушай: люди должны вернуться к истоку мировосприятия, осознав свою изначальную неотделимость от Божественной ипостаси. Но осознание это будет происходить через великие муки и потрясения… Вот.
Юна взволнованно смотрела на своего Маэстро. Он устало взглянул на неё и отрешённо произнёс:
– Да, я догадывался об этом…
Она вдруг уловила какую-то непонятную, нараставшую тревогу, но тут же отбросила всё гнетущее. Она лишь сочувственно спросила:
– Ты чего такой?..
Маэстро молча бросил на неё угрюмый взгляд и тяжело вздохнул.
– Сейчас я кофе заварю, – спохватившись, добавила Юна и упорхнула с цветами на кухню.
Маэстро прошёл в коридор и достал из кармана куртки сигареты и бутылку водки. Вернувшись в комнату, он устало сел на диван. Он поставил перед собой водку на сервировочный столик и тупо уставился в одну точку…
Юна тем временем уже готовила кофе. Закончив эту процедуру, она аккуратно погрузила цветы в вазу со свежей водой и решила тут же вернуть их в гостиную. Она торжественно возникла перед любимым, держа в руках вазу с благоухающими розами:
– Вот!
Она вдруг изменилась в лице:
– А почему водка? Что с тобой?..
– Серёга разбился, – глухо ответил Маэстро.
– Как?.. – она чуть не выронила из рук вазу с цветами и быстро поставила её на стол рядом с таинственным листом.
Маэстро монотонно повествовал:
– Понимаешь, иду по Арбату… Смотрю – Серёга… Поговорили, посмеялись… Он – в тачку, «бэ-эм-вэ» у него… И тут…
– Что? Ну, дальше что? – допытывалась Юна.
Маэстро набрал воздуху и продолжил:
– В переулке мы стояли, – прямиком на Новый Арбат выходит… Ну, он в машину сел – и по газам… Мгновенья какие-то, на Новый Арбат выскочил – и тут, непонятно откуда – грузовик, будь он неладен! На всей скорости в легковуху как дал!.. Всмятку в общем… Протаранил…
– Так там же запрещено движение грузового транспорта! – с удивлением воскликнула Юна.
– В том-то и дело. Только от этого не легче… Беспредел какой-то, – возбуждённо произнёс Маэстро. – Толпа набежала, потом ГАИ, скорая… А что толку…
– Неужели насмерть? – тихо спросила Юна.
– Не знаю. Его сначала не могли вытащить… Потом вытянули… Я не хочу верить во всё это.
Он быстро откупорил бутылку водки и закурил.
Юна принесла и поставила на столик две рюмки. В последнее время она почти не переносила запаха алкоголя, но данный случай был исключением… Маэстро разлил водку по рюмкам и угрюмо произнёс, глядя на водочную этикетку:
– Надо же – «Кристалл»… Ну, давай, родная. Чокаться не будем.
Они подняли рюмки и выпили одним махом.
В комнате нависла тишина…
– Эх, отвык я что-то от этого, – выдохнул, морщась, Маэстро.
Он снова задумался, глядя куда-то в пространство…
– Я сейчас. Что-нибудь принесу закусить, – сказала Юна и ушла на кухню.
Маэстро курил и думал о том, что такое вообще жизнь, ради чего человек рождается, работает, страдает, погибает, выживает… Одни спиваются, другие добиваются… третьи наживаются… Вот друг Славчик поваром стал. Ни забот, ни хлопот. Из кабака мяса домой притаранит – и счастье в семье. А что после мяса? Что после утех и загулов?.. Что дальше, – когда уже всё перепробовал?..
Когда человек исчерпывает себя физиологически, – начинается пустота… Одни в эту пустоту вливают пойло, другие – героин, третьи – …
Третьи идут к Богу…
Прими нас, Отче, и прости —
Детей, заблудших в этой давке…
Да, стать звуком в гармонии мира дано не каждому; хотя ноты расписаны, но иногда не выигрываются…
Озари меня, время, улыбкой!..
В комнату вошла Юна с двумя тарелками в руках. В одной громоздился какой-то универсальный салат, в другой был тонко нарезанный лимон, рядом лежал хлеб под лососем. Несмотря на шоковые события, она улыбалась.
– Любимый мой, вот…
И тут он понял одно: нужно жить, жить, невзирая ни на что, – ни на какие удары судьбы и бедствия, и даже погибая, надо петь, вышибая из себя музыку, – она поднимет, спасёт, достанет из пекла, дотянет до Бога…
Он наполнил рюмки и взволнованно произнёс:
– Юна, родная моя, надо жить…
Его глубинный взгляд одарил Юлиану нетленной надеждой.
– Конечно, мой любимый, – мягко произнесла она и присела рядом, поставив закуску на сервировочный столик.
Маэстро опорожнил вторую рюмку, Юна только пригубила… Он тут же снова наполнил свою рюмку и посмотрел на любимую.
– Ты не спешишь? – спокойно спросила Юна.
– Нет.
– Тогда закусывай. Я-то больше не буду.
Маэстро хлопнул ещё одну рюмку водки и не спеша закусил лимоном. Затем налил ещё себе водки. Он несколько расслабился.
– Сейчас чаю поставим, – успокоительно сказала Юна.
Маэстро, глядя куда-то перед собой, с тихим отчаянием выговорил:
– Эх, Серёга… Ну, я им сегодня сыграю…
– Ты собрался сегодня идти работать? – взволнованно спросила Юна.
– Да, – отрешённо выдохнул Маэстро и хлопнул ещё рюмку водки.
Возникла пауза… Маэстро опять наполнил свою рюмку, выпил, закусил… Юна слегка побледнела, но Маэстро был погружён в себя, даже глядя на неё.
– Ты поешь, ангел мой, устал ведь, – печально произнесла Юна.
Маэстро не ответил, он как-то странно произнёс:
– Человек спасается своей истиной…
Юна заворожённо посмотрела на любимого большими небесными глазами, и с её уст слетело:
– Солнце моё, ты моя истина.
Она прильнула к своему ангелу; он мягко обнял её левой рукой и медленно, отрешённо добавил:
– Мой плод любви… О музыка моя… Жизнь прекрасна…
Они некоторое время сидели молча. Затем Маэстро достал из футляра флейту и положил её рядом с собой.
– Ну что ж… Пришла пора откровений… – медленно произнёс Маэстро, таинственно опустив веки, и устало откинулся на спинку дивана. Казалось, он пребывал в какой-то иной реальности… Юна прижалась к своему любимому и, закрыв глаза, полностью расслабилась, отдавшись Воле Провидения…
Итак, Маэстро находился в том состоянии, когда не думают, как быть и что выбирать. Он обещал сыграть, и он сыграл…
В его роковой душе клокотал зов…
В его уши летел отчаянно звонкий голос Юлианы:
– Любимый!.. Любимый, ты где?!..
А он был рядом с ней. Но время не отпускало, оно куражилось…
В памяти всплывала «Лунная соната»… Где-то орали матом… Пальцы не слушались… Вечный Жид бил себя пяткой в грудь и требовал медаль за выслугу лет… Обломов объявлял мафии психотронную войну… Мамай пил на брудершафт с рабыней Изаурой… Какой-то придурок в котелке бился об стену и требовал горячих бутербродов… С фотомоделей слетали корсеты… Дарвин заплывал краской… На бреющем полёте парил поручик Ржевский, беззвучно осклабившись. За ним летели двенадцать голых баб, вожделенно повизгивая… Тётя Шура пила коньяк из горла и плясала гопака с Чаушеску… Поколение «Сникерс» обезвреживало секс-бомбу. Какой-то маньяк готовил ей новый взрыватель… Эжен Потье курил бамбук… Бонч-Бруевич орал в мегафон и требовал прекратить безобразие… Хаос нарастал…
Форшлаги флейты струились в кровь горячо и бессонно…
Ночь вышибала стон…
Плоть выбивала дробь…
Боль проливала свет…
Вы видели, как смеются в лицо этому миру? Посмотрите на траву, пробившую асфальт. Но никогда не наступайте на неё…
Но…
Прекрасным ранним утром оранжевая феерия вновь распахнулась в ослепительном побережьи Канарских островов… Океан дышал вольной прохладой, завлекая в плеск волн. В небесах парила тишина и свобода. Извечное благолепие беззвучно смеялось над суетой мира…
Маэстро вдохнул чистоты и осмотрелся. На пляже не было ни души. Утро было слишком ранним. Он вдруг с ужасом обнаружил, что Юны нет рядом… Он резко обернулся – её не было нигде… Его мотануло в сторону. Ничего не соображая, держа флейту обеими руками, он только вращал безумными глазами. Он весь врастал в блаженную твердь этого земного рая, и купол Вселенной хранил его душу…
Маэстро издал тихий стон и приложил флейту к устам… Он заиграл ту музыку России, которая возвращала их с Юной в московскую квартиру. Побережье взбудоражил пронзительный, печально-бунтарский, роковой возглас флейты… Но всё оставалось на своих местах. Эта музыка уже не возвращала его в родной дом!.. Маэстро играл ещё и ещё, но океан был неумолим. Мученик опустил флейту. Он тяжело дышал. Бездонный взгляд его наполнялся горечью…
