Текст книги "Оранжевый блюз"
Автор книги: Светослов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Наверное, нам пора возвращаться…
– Да, – коротко ответил Маэстро и направил взор в небо.
– Играй, мой Маэстро, – выдохнула Юна.
Маэстро вскинул флейту и осторожно приложил её к устам… Он заиграл ту музыку, от которой щемит, замирает и рвётся сердце, вытягивая изнутри все жилы. Это был, скорее, каскад драматических созвучий. Это была музыка, свойственная и доступная лишь той стране, в которой они родились и выросли. Это была до боли звонкая, ностальгически бунтарская, с перехлёстом угрюмой иронии и в то же время возвышенно восторженная, загадочно пронзительная, непостижимая музыка России…
Все цвета смешались в золотисто-огненное зарево, которое постепенно рассеялось, и перед нашими героями предстала узкая московская улочка в панораме большого окна их патриархальной квартиры… Они стояли, прильнув друг к другу, и оцепенело глядели в окно…
– Это невероятно, – ошеломлённо лепетала Юна. – Боже мой, это чудо!
– Вот это полёт, – с изумлением выдохнул Маэстро.Это действительно был полёт во всей своей красе, не имеющий аналогов и не нуждающийся ни в каких комментариях и доказательствах, полёт, сметающий все грани догм, бутафорий и профанаций. Да и что может быть выше полёта, если это и есть жизнь.
Они отпрянули от окна и как-то одновременно уселись на диван. С улицы доносился ленивый гул обыденной жизни. Комнатная тишина студила пыл возбуждённых героев, и лёгкий шок плавно перешёл в блаженное успокоение… Маэстро сидел, закрыв глаза и отрешённо откинув назад голову; рядом с ним справа лежала флейта. Слева ютилась Юлиана, притулившись к плечу любимого…
Что-то непредсказуемое пронзило Маэстро, он весь вздрогнул, резко выпрямив голову, схватил валявшийся рядом тетрадный лист и безумно выпалил:
– Где ручка?!
Юна, казалось, ждавшая подобного сигнала, мгновенно вскочила и метнулась к секретеру. Она судорожно схватила ручку и тут же вручила её своему ангелу, заодно прихватив книжку для удобства записи. Маэстро начал суматошно записывать на своём листе короткие фразы, как бы улавливая их над собой. Это была какая-то информация в свободной поэтической форме:
«Любовь прорастает сквозь камни
Звезда – это сила мечты
Страх превращается в пепел
Воля – явление Вечности
Путь – меж трясиной и пеклом
Битва – внутри человека
Тьма ищет дыры в сознании
Камни уже пробудились
Война – это эго
В Любви – Древо Жизни
Вина переплавится в дар
Боль растворится в гармонии
Жажда выводит к истокам
Солнце души воссияет
Дважды в судьбу не войти
Птица всегда знает путь
Выйди из сна обновлённым».
Когда всё было записано, Маэстро коротко выдохнул:
– Всё.
Юна во все глаза смотрела в написанное. Она тихо произнесла:
– Что-то похожее на код…
Маэстро несколько раз пробежал взглядом по тексту и посмотрел на возлюбленную. Она оторвалась от листа с информацией и заворожённо вымолвила:
– Как заклинания какие-то… И вроде – как стихи… Вот бы всё это расшифровать…
Маэстро выдержал паузу и тихо сказал:
– Это Послание…
Он аккуратно положил лист с текстом на стол, затем расслабился и сел в кресло. Он закурил.
– Ну и денёк, – облегчённо сказал Маэстро, выпуская дым.
Юлиана ещё раз пробежала глазами по тексту, записанному на листе, затем восторженно посмотрела на своего любимого и, вдруг спохватившись, возбуждённо провозгласила:
– Я заварю кофе.
– Верная мысль, – удовлетворенно ответил Маэстро и затянулся сигаретой. Юна упорхнула на кухню…
Маэстро сидел, отдохновенно откинувшись в кресле.
«Да, это действительно что-то сверхъестественное… И разобраться во всём этом придётся не иначе, как нам самим…» – таковы были его мысли. Он медленно и глубоко затягивался, задумчиво выпуская сигаретный дым в пространство таинственной комнаты…
И тут вдруг его взору предстал некто, подобный фараону, в шикарных сияющих одеждах, восседающий на троне с массивной золотой чашей в правой руке… Через несколько мгновений он плавно растаял в воздухе, а чаша, описав несколько небольших кругов, вдруг превратилась в небольшую светлую птицу с пепельно-голубым отливом, которая изящно зависла в воздухе… Внезапно птица превратилась в Юлиану. Она стояла перед своим ангелом и вся светилась, держа за ручку передвижной сервировочный столик с чашками, в которых дымился кофе…
– Мой ангел, кофе готов, – почти пропела Юна.
– Да, – спохватился Маэстро, тряхнув головой и развеяв видения.
Он взял чашку кофе и, сделав пару глотков, задумчиво обратился к возлюбленной:
– Ты знаешь, Юна, мне думается, что такие вылеты в иные края несколько преждевременны…
Он внимательно посмотрел ей в глаза и продолжил:
– Дело в том, что это действо имеет особую силу, – мы можем попасть в любую сферу, но в определённо угаданное время…
Юна, присев рядом, спокойно констатировала:
– Но, если такое случилось, значит, это было нужно, и мы явились свидетелями чего-то очень важного и пока необъяснимого. Тем более – эти стихи… По-моему – это не просто стихи; и ты назвал их Посланием.
– Ты права. Всё идёт, как и должно, – твёрдо ответил Маэстро и погасил сигарету.
Они сидели рядом и, попивая кофе из небольших чашек, думали о том, как права жизнь с её падениями и взлётами, и ничто не могло бросить их в пустую хандру и бессмысленное фрондёрство. Они пребывали в медитативном бездействии и кроткой бодрости духа, несмотря на то, что с ними сегодня приключилось. Да и что может нарушить жизнь ветра? Разве что стены, которые ему не нужны. В их жизни уже произошло осознание их причастности ко всему живому, меняющемуся, стихийному, а также – к нервозно-гнетущему, пугающему; и даже мелочно-обывательские выпады и бульварную фанаберию они принимали как существенно-кармическую необходимость высшего порядка.
Попив кофе, они занялись своими делами. Юна ушла на кухню, Маэстро погрузился в книги… Ему доставляло удовольствие открывать что-то новое в старом и зачитанном. Иногда Юна заходила в комнату и на несколько минут забывалась возле своего посланника судьбы, оживляя его своим шармом. Надо сказать, что очарование Юлианы было естественным, как воздух, напоённый жасмином, это был шарм природы без причуд и претензий, а потому и любовь их не имела причин и следствий, когда, забегая вперёд, делят года на выгоды. Маэстро тоже иногда отвлекал Юлиану, идя на запах острых ощущений…
Когда на кухне всё было готово, Юлиана провозгласила:
– Солянка «А ля Маэстро»!
Возлюбленные уселись за стол. Всё было сделано как у гурманов богемы.
Опорожнив тарелку, Маэстро весело декламировал:
– Вот все говорят: мы любим праздники; а я говорю – пока сам себе праздник не сделаешь, его тебе никто не устроит.
Юна открыто улыбнулась; она встала и принялась заваривать чай. Маэстро продолжал:
– И никакие синдикаты не урежут нам зарплаты.
Юна звонко захохотала. Заварив чай, она снова села за стол. Они затихли. Маэстро задумался… Юна тихо произнесла:
– Я всё вспоминаю это побережье. Какая благодать! Это просто чудо. Даже страшно… Это какое-то другое измерение…
– Да, – добавил Маэстро. – Побережье мистическое… И личности там интересные бродят…
– Странно, – почему мы оказались именно на Канарах, а не где-нибудь, скажем, в Калифорнии или на Гавайях?.. – задумчиво произнесла Юна.
– Видишь ли, я думаю, это каким-то образом связано с нашим далёким прошлым, – загадочно ответил Маэстро. – Говоря точнее – с нашим ощущением любви и свободы…
Юна обескураженно посмотрела на любимого, в её глазах застыл вопрос…
– Да, да, – продолжал Маэстро. – Всё в мире взаимосвязано, – нет ничего обособленного от истины, даже если на первый взгляд так кажется. Всё имеет свой выход, исток… Мне думается, мы не случайно там оказались, – таков Промысел. И надо воспринять всё как есть, – и, по возможности, попробовать проникнуть в будущее…
– Что?.. – глаза Юны округлились.
– Не бойся. Нужно стать отрешёнными…
– Зачем? – заинтригованно спросила Юна.
– Понимаешь, как я уже говорил, это свечение имеет особый эффект. Соединяясь в музыке и образуя единую световую силу, мы проникаем в так называемую сферу трансформации и имеем возможность свободно перемещаться в пространстве. И мне думается, что здесь открывается перспектива постижения временных слоёв и иных измерений. Это же полёт! – констатировал Маэстро и радостно улыбнулся.
– Вот это да… – растерянно выдохнула Юна. – Световая сила… Полёт… Да… Нужно всё это осмыслить.
– Ничего не надо осмысливать, – всё это – уже в тебе; освободись от ненужного, – мы есть Сознание…
Маэстро посмотрел на любимую пристальным взглядом и успокоительно добавил:
– И теперь нам нужен маленький допинг!
– Ах да, – чай! – спохватилась Юна и принялась наливать чай.
Кухню наполнил терпкий аромат Шри-Ланка.
– Хороший чай, – настоящий, – весело произнёс Маэстро.
– Действительно, настоящий, – ответила Юна, сделав осторожный глоток из чашки.
Они пили чай и молча думали о своём, то есть об одном и том же.
Между тем, надвигался вечер… Но он уже не наводил тоски ни на Маэстро, ни на Юлиану, тем более что весна неотвратимо вступала в свои права. И это было заметно не только по забулдыгам, которые стали опохмеляться прямо на улице возле палаток, весело крякая после каждого счастливого глотка, но и по музыке, звучавшей из окон отдельных квартир, откуда временами доносился звонкий девичий хохот вперемежку с невинными женскими аханьями. Да и уличный мат стал каким-то мягким, утончённым и был, скорее, атрибутом романтики с её остаточным явлением долгой коварной стужи.
В комнате было тепло и уютно. Маэстро сидел в своём любимом кресле с книгой в руке… Юна плавно приблизилась к нему и, присев перед своим гением, молитвенно спросила:
– У тебя сегодня выходной?..
– Да, – ответил Маэстро, овеяв любимую мессианской негой.
– Слава богу, – выдохнула Юна и положила голову на его колени.
Маэстро опустил веки и отрешённо произнёс:
– Мы будем жить светло и вольно,
И ветер гнёзда нам совьёт;
А боль прольётся колокольно
И судьбы в песню соберет…
Юна подняла голову и, озарив любимого небесным взором, восхищенно залепетала:
– Гениально. А это откуда?..
– Да это я… на ходу сейчас… совершил. Что-то в душу влетело, – не пойму чего, – растерянно ответил Маэстро и улыбнулся.
– Это надо записывать.
– Да я запомнил.
– Надо и мне запомнить.
– Я тебе запишу потом.
– Не забудь, – добавила Юна.
– А когда я забывал? – улыбнулся Маэстро.
– Никогда, – с улыбкой ответила Юна, глядя ему в глаза. – А это значит – мы с тобою навсегда. В смысле, когда всё помнишь – то вечность чувствуешь. И мы – в ней… Неразлучны…
– Да ты – тоже не промах, – восхитился Маэстро. – Верно мыслишь.
Юна продолжала смотреть ему в глаза, как бы продлевая состояние этих счастливых, беззаботных минут и даря своему избраннику все свои чувства… Тут он оживился и весело произнёс:
– Ну, что у нас сегодня в реестре желаний?
– А чего мы пожелаем? – мило осведомилась Юна.
– А чего угодно, – парировал он.
– Ну, тогда будем отдыхать и ни о чём не думать. После сегодняшних перипетий следует расслабиться, – завершила Юна.
Она встала и включила телевизор… Там водка «Зверь» проверяла на прочность сладкую парочку «твикс», а куриные окорочка улетали в деревню Гадюкино, и голос за кадром предлагал «сникерснуть…» Юна переключила программу. На экране гудела митингующая толпа. Какой-то видный мужик орал в мегафон о том, что «всё в наших руках и поблажки никому не будет». Юна опять переключила канал. С экрана вещал астролог о том, чтобы «козероги» в субботу не выходили на улицу, дабы не сломать себе ног…
– Бред, – глухо выдохнул Маэстро.
Юна выключила телевизор.
Маэстро держал в руках светлый том Максимилиана Волошина. Он наугад открыл книгу, и взор его напрягло заглавие, обозначенное крупными буквами: «Пророки и мстители». Маэстро погрузился в чтение…
Тем временем Юлиана принялась штудировать поэтическое Послание, зафиксированное на тетрадном листе…
Трудно сказать – повлияла ли книга или безмолвное погружение Юлианы в сферу тайного языка откровений, только Маэстро вдруг постиг нечто большее, чем книжный текст и магия мудрости, а именно – текст главы, которую он начал читать, как-то сам по себе растворился, и вместо него Маэстро стал созерцать довольно странные картины живого действия…
Перед ним плыл какой-то серый грязный дым, сквозь который тревожно пробивались вспышки света, напоминавшие мигающие сигналы… Дымную пелену разорвал большой стратегический вертолёт, летевший совсем низко над землёй; внезапно он завис, всколыхнув угрюмое марево, и раскачиваясь, стал освещать прожектором пустынную местность. В этом запустелом пространстве появились люди, похожие на сталкеров, в спецодежде ОЗК; они «прочёсывали» землю длинными, изогнутыми снизу приборами, а вертолёт освещал их своим мощным лучом прожектора по ходу действия… Рядом виднелись какие-то покосившиеся столбы с указателями, нагромождения арматуры и хлама. В небе появились ещё вертолёты, от них шли лучи прожекторов, и вся местность вокруг озарилась жутковатым свечением, приняв вид немого гротеска. Прямо над горизонтом зажглись пульсирующие красно-огненные цифры, – вероятно, они означали какие-то даты…
Внезапно всё исчезло, дым рассеялся, и рассветное зарево ослепило мир… Небесная синева определила границы тени и света, озарив большую поляну, усеянную густыми травами и цветами. В воздухе возникла большая белая птица, похожая на орла, с огромными крыльями. Она приближалась и, вырастая в своём вольном движении, всё больше напоминала ангела… Распахнув крыла, птица на бреющем полёте описала круг над поляной и резко взмыла ввысь. Она летела дальше – над непроходимым дремучим лесом, оставляя за собой шлейф светлой дымки, и этот странный след стелился за нею по дикому лесу туманно сиявшей стезёй, как бы определяя некий маршрут… На несколько мгновений всё окутал туман… Когда он рассеялся, внизу простирался огромный город, суета движения которого была подобна ускоренной прокрутке видеоплёнки. Внезапный стоп-кадр зафиксировал чёткий негатив. И в этом негативе всякая структура имела свою пульсацию; но самое удивительное заключалось в том, что эта феерическая пульсация неотвратимо рвалась наружу, как бы желая из негатива стать позитивом… Так же и каждый человек изнутри вспыхивал и тут же угасал, повторяя то же самое, но с ещё большей силой… Стоп-кадр медленно, напряжённо начал проявляться… Постепенно стали проступать живые контуры мира – они плавно переходили из негатива в позитив… Через некоторое время всё: люди, деревья, здания стали жизненными и привычными, но самое интересное было то, что ускоренная «прокрутка» исчезла, – жизнь приняла свой обычный ритм… Один из патриархальных домов своим полураспахнутым окном как бы манил к себе и звал. Этот зов своей тягой приблизил взгляд, колыхнулась воздушная занавесь, обдав душу блаженством. Всё стало уютной квартирой…
Маэстро закрыл книгу и посмотрел на Юлиану. Она, облокотившись о стол, продолжала самозабвенно штудировать стихи-послание… Маэстро отложил в сторону книгу и тихо произнёс:
– Родная, ты где?
– Я здесь, – улыбнулась Юна, оторвавшись от чтения, и присела рядом с любимым.
– Может, чаю попьём? – по-детски выговорил Маэстро.
– Запросто, – весело ответила Юна и ушла заваривать чай.
Маэстро тупо уставился на окно и пребывал в этой прострации до её прихода. Юна поставила кружки на сервировочный столик:
– Готово!
Маэстро встрепенулся и приблизился к чаю…
Юна принесла ещё с кухни тарелку с бутербродами и поставила её рядом с чаем, а сама приютилась на пуфике возле любимого.
Маэстро отхлёбывал чай из своей кружки и не спеша рассуждал:
– Я вот думаю: живёт человек, живёт… и не знает, что ему ближе – хлеб или воздух…
Он взял бутерброд и спокойно начал его поглощать, медленно запивая чаем.
– Ты к чему это? – удивлённо спросила Юна, тоже взяв бутерброд с чаем.
Он покончил с бутербродом, ещё отхлебнул чаю и задумчиво продолжил:
– Один древний отшельник сеял хлеб, а пожинал воздух… Он продавал что-нибудь из своего имущества и на эти деньги покупал хлеб у других. Затем бедолага снова засеивал поле зерном, а когда наступало время жатвы, он вновь приходил к опустевшему полю…
– Кто же так зло шутил? – заворожённо спросила Юна.
– Просто этот человек был слишком занят собой, чтобы следить за посевом, и у него воровали хлеб, зная его слабости… И тогда он решил засеивать жизнь… словом. Ведь слово, как и воздух, ни у кого не отнять. И жатва его была велика… Так что, Юна, каждый – сам строитель своей жизни.
Юлиана трепетно смотрела на своего философа. Он продолжал:
– Да что там слово, – всякая мысль, витая в пространстве, соединяется с себе подобной, энергетически усиливаясь. Так создается сообщество людей, близких по духу, хоть и не знакомых между собой.
– Поэтому мы и встретились, – радостно заметила Юна.
– Наверное… Так что, получается – воздух дороже. Но люди не знают этому цены, – констатировал Маэстро.
Он вздохнул и покончил с чаем.
– Логично, – продолжила Юна. – Но что делать человеку, допустим, если он совсем одинок и в безысходности?..
– Стань плодом, вот и всё, – парировал Маэстро.
– Интересная мысль, – Юна задумалась.
– Видимо, в этом истина, – добавил Маэстро.
Возникла пауза…
– Ну ладно, не будем утяжелять себе головы и что-нибудь сыграем, – достойно произнёс Маэстро и встал.
И это был шаг в таинство Духа…
Он достал из футляра флейту, сделал глубокий вдох и, закрыв глаза, заиграл… Квартиру наполнила драматически-возвышенная мелодия… Юна вся озарилась этой пленительной, непостижимой, всеутоляющей силой музыки, которая витала, казалось, по всей Вселенной, восторгаясь и плача, воздавая свои безумные почести свободе и жизни…
Маэстро закончил играть и опустил флейту. Но музыка ещё продолжалась, она трепетала, как долгое эхо, и парила, казалось, где-то над городом… Юлиана благоговейно смотрела на своего гения, она почти прошептала:
– Это непостижимо…
Он подошёл к ней и присел рядом.
– Да. Музыка вечна, – он мягко провёл ладонью по флейте.
Неожиданно Юна спросила:
– А почему ты на Западе не остался? У тебя столько возможностей было, и играешь ты – дай бог каждому.
Он выдержал паузу и ответил:
– Во-первых, тогда бы мы с тобой не встретились; а во-вторых – на Западе скучно… Да и петь там не о чем. Вот то ли дело у нас…
Юлиана замерла в предвкушении новых идей…
Маэстро пробежался по клапанам флейты, выдув блюзовый пассаж, и аккуратно вернул ей приют, после чего продолжил свою мысль:
– У нас – мордой об стол раз шарахнут, так потом память – на годы, гимны слагать можно с интерпретациями, причём на разные тексты. А усох, допустим, в идеях, – пошёл в пивнуху или на вокзал, да куда угодно, – тебе по голове идеями настучали и в творчество окунули. Россия – неиссякаемый источник вдохновенья…. Ты знаешь, я понял, почему Мамай пил самогон. Он просто не в силах был по-трезвому наезжать на славян и содержать орду. И вообще, все они страдали генерацией блефа. Вот католики огорчили гугенотов, и Робеспьер ушёл в демиурги, а тамплиеры курят гашиш на Гавайях. Да что Гавайи! Я вот как-то по Тверской наяривал, глядь – а навстречу свежезахмелевшие компрачикосы с пресловутым лозунгом: «На каждую чуму – свой Гуинплен, и на каждого Гуинплена – своя чума!..» А каков эквивалент Паскаля на узника тайги?..
– Что? – спросила Юна сквозь хохот.
– Эквивалент Паскаля на узника тайги равен одному сновидению Босха. Да. Теперь я понимаю, почему Обломов практиковал дзен-буддизм.
Маэстро закончил свой пассаж, затем достал из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, выпустил облако дыма. Юна хохотала до слёз. Маэстро удовлетворённо отметил:
– Так что, родная, в России возможно всё. И я счастлив, что мы удостоены чести жить здесь.
Юна вдруг тихо спросила:
– А где Серёга твой? Ты говорил – он музыкант был классный…
– Введенский что ли? В порядке он… Да он сейчас музыкой не занимается, – время не то, – угрюмо ответил Маэстро и выпустил дым. Он задумался и продолжил: – Как бы это сказать… замкнулся он в себе; то ли возгордился, то ли надоело всё… А потом всё бросил. Не знаю, чего не хватало ему. Так играл! Гитара пела…
Маэстро затянулся, прищурившись, как бы что-то вспоминая…
– Может, его не понимали здесь? – подхватила Юна.
– Да нет… Просто человек с гипертрофированным самомнением перестаёт видеть вокруг себя уникальных и более талантливых людей и, тем самым, замыкаясь в своём эго, постепенно теряет свой дар, не замечая этой Божественной утраты, – констатировал Маэстро.
– И где он сейчас? – Юну почему-то затронула судьба этого человека, бросившего искусство.
– Да он сейчас круто поднялся, из банков не вылазит… Шучу, конечно; но, судя по нему сегодняшнему, живёт не хуже, чем зажиточный американец. С фирмачами западными контакты у него конкретные; да и вообще, правильно – деньги к деньгам идут. А на Руси талантов хватит.
Маэстро драматически глянул на Юну, затем погасил сигарету, встал и подошёл к окну…
– Весна уже. Благолепие…
– Наверное, пора ложиться отдыхать… Утро мудренее, – промолвила Юна, обняв любимого.
– Да, наверное…
Он мягко взял её за руки, затем медленно повернулся и выпустил на свободу.
Юна разобрала постель и, погасив свет, изящно скинула свой халат… Маэстро когда-то купил ей этот элегантный атрибут женского обихода, сотканный из воздушно-атласной ткани, и был очень рад этому подарку, ибо в его жизни подарков было немного. И Юлиана взаимно восхищалась таким знаком внимания. И сейчас, когда она обнажённо проявилась в лунном полумраке ночной комнаты, как белая виолончель в затмении сцены, ему подумалось, что всё материальное и напускное – это лишь временное сокрытие жизни, необходимое для её дыхания, каковым является тишина в предчувствии музыки…
Он разделся и лёг рядом с любимой. Она притихла, как бы прислушиваясь к дыханию и мыслям своего ангела… Он думал о чём-то прекрасном. Он медленно произнёс:
– Сегодня, наверное, самый счастливый день в моей жизни…
– В нашей, – поправила его Юна.
– Да, в нашей, конечно.
Он улыбнулся. Юна тихо продолжила:
– Я вот всё думаю, что означают эти стихи…
– Видимо, то, чему надлежит быть, – ответил Маэстро. – И то, что было – неспроста… Надо же – на Канарах оказаться…
– О, как там прекрасно, – заворожённо пролепетала Юна.
– Да. И бродяги восхищают, – продолжил Маэстро. – Мне кукольник со скрипачкой в душу запали… Оригиналы. А как марионетка прыгнула! Гениально…
Он взглянул на любимую, и в его взгляде она вдруг почувствовала некую многозначительность, предвосхищавшую что-то необыкновенное и таинственное…
Она задумчиво спросила:
– Интересно, кто был тот обросший тип в рубище, который пытался вскрыть себе вены? Такой странный…
Маэстро набрал воздуху и ответил:
– Я думаю, это был Агасфер – человек, осуждённый на вечное скитание. Он помечен клеймом, дабы его никто не трогал – ни звери, ни змеи, ни люди. Отказавший Христу – вот его бремя…
Он замолчал и повернулся к Юлиане. Она с изумлением вымолвила:
– Ничего себе…
Она прижалась к любимому и тихо выдохнула:
– Ангел мой…
Он ответил ей жертвенным дыханием:
– Мы будем жить, моя родная…
– Мы будем жить светло и вольно, – продолжила она.
– И ветер гнёзда нам совьёт, – он перешёл на шёпот…
И когда их дыхания сомкнулись, превратившись в неопалимую силу единства, опора ушла из-под плоти… Они взлетали всё выше и выше, не чуя под собой ничего, врываясь телами в свободу, где била, жгла и штормила любовь, и, оглушая, колокольно голосила Вселенная, укачивая их в летучей колыбели, и плыли они в бесконечность…
Юна уснула, как ребенок, – откинув голову, с чуть приоткрытым ртом. Маэстро спал и видел, как в комнату плавно вошёл высокий человек в белой одежде и с перевязью на челе. В руке он держал массивный тройной канделябр с пылающими свечами. Человек подошёл совсем близко к спящим, и Маэстро услышал чеканную гулкую фразу:
– Смотри!..
Комнату начал обволакивать полупрозрачный дым. Очертания её размылись, и Маэстро оказался на хорошо освещённой обширной местности, покрытой густой сочной травой и небольшими зеленеющими кустарниками… Воздух был насыщен каким-то зыбким туманом, и казалось, что неба нет, а всё наполнено этим призрачным маревом, тем не менее, очень светлым, и свет этот исходил непонятно откуда… Неожиданно на этой пустынной местности начали появляться люди, причём странным образом – один за другим, с вытянутыми вперёд руками. Они как бы множились, возникая один за другим от простёртых вперёд рук… Постепенно неисчислимая толпа разного пола и возраста заполнила эту странную местность; и тут Маэстро увидел, что перед каждым из них лежит его собственная одежда, и одежда каждого помечена своим номером. Это было похоже на какую-то неотвратимую, тотальную кодировку… Вдруг Маэстро увидел перед собой тоже свою одежду – светлую ветровку с широким воротом. Но на ней не было номера… Он окинул взглядом толпу, затем приподнял голову и невольно отпрянул… Его взору во всём своём величии предстали семь Ангелов с семью чашами… Они, чуть вскинув крылья, зависли в воздухе над людьми в безмолвном и грозном призыве, но никто на них не обращал внимания. Все о чём-то говорили, лепетали, смеялись, суетились, шумели; и звук человеческих голосов, нарастая, переходил в какой-то зловещий гул… Затем каждый, как по мановению, поднял с земли свою одежду; и толпа начала хаотично растекаться в разные стороны… И тут произошло непостижимое. Семь Ангелов подняли свои чаши, озарив пространство ослепительно золотым сиянием, и опрокинули их на землю. Всё перемешалось – воздух, земля, казалось, слились воедино, превратившись в пылающее месиво… Затем начался шквал грохота, как от бури, и, казалось, неистовый шторм безумной силы всё сносит на своём пути… Он затих так же внезапно, как и начался. Дым рассеялся, и Маэстро опять увидел ту странную пустынную местность, но ничего прежнего на ней не осталось, – всё было преображено… Вдалеке, над горизонтом, полыхало и клубилось огромное огненное зарево… Интуитивно посмотрев направо, Маэстро вдруг увидел каких-то людей. Их было совсем немного, они медленно брели, скорее – плыли куда-то вперёд. Но их становилось всё больше, – мощная световая волна выхватывала людей откуда-то из небытия, причём свет исходил от мысли каждого идущего человека и создавал новый образ, который озарялся и оживал… Так продолжалось некоторое время. Наконец, Маэстро понял, что он находится в бескрайнем Саду, а светлые люди, шедшие некогда вдалеке, заполнили пространство этого чистого мира, причём совершенно не мешая друг другу и не создавая никакой суеты. Далеко впереди вздымался туман, и сквозь это манящее марево светилось нечто умиротворяющее и нетленное…
Сверху веяло чем-то тёплым, и это тепло обволакивало голову очевидца великого таинства. Золотые лучи вошли в сознание, и Маэстро невольно улыбнулся. Он открыл глаза и увидел лик Юлианы… Она поцеловала его и мягко произнесла:
– Ангел мой, пора вставать.
Маэстро осмотрелся… Комнату заливал солнечный свет…
Юна встала, набросила халат и ушла в ванную. Маэстро сидел на диване и улыбался, глядя в оконное чудо. Уже вовсю светило солнце, сквозь гардину феерически озаряя комнатный антураж. С патриархальной церкви, расположенной неподалёку, доносился плавный колокольный звон… Маэстро погрузился в настроение этого весеннего утра…
Эх, весна! Весна – как много в этом звуке… Пришла-таки. Наконец-то. Разверзлась муть окаянная, порасхлябилась жуть стоеросовая. Птицы расщебетались. Апрелем повеяло. Пришла пора откровений. Открылась душа, распахнулась неистово. Ожил народ, меха посбрасывал, загудел, разулыбился. Заблагоухали обворожительницы, мужиков осоловевших пораззадорили. Кошаки на солнышке залоснились, разомлели. Вороны – и те отупели, клювами отяжелели, растащились по канавам… Свищи, кричи по округе – не найдёшь ни одного с трезвым рассудком, – все в беспамятстве. Преображение…
Друзья, где вы? Один спился, другой свихнулся, третий на американке женился, четвёртый стал «крутым»… Эх, мелодрама суеты… Но не беда. Главное – Юна! О, Юлиана, – мечта поэта! Мы с тобой ещё заапрелимся, овеснимся, споём ещё… Мы живы! И нет никого – только мы, пульсирующие этим неистовым раненым блюзом, этой сумасшедшей, неутолимой любовью – всепоглощающей музыкой жизни…
На улице клокотал весёлый весенний день. Наши герои были в приподнятом настроении. Они пили кофе, разложив по блюдцам бутерброды с сыром, и весело разговаривали. Они чувствовали умиротворение в себе и повсюду. В комнате был порядок. На столе лежал тетрадный лист со стихами-посланием.
– Какой чудесный день сегодня, – лепетала Юна.
– Да, весна, – отвечал Маэстро и, жмурясь, глотал крутой обжигающий кофе. – Пора начинать новую жизнь.
– Что, интересно, там решат насчёт цен наши предприниматели?.. – размышляла Юна, методично жуя бутерброд.
– Наши кудесники чудят с песней по жизни, – самозабвенно отвечал Маэстро. – Они скоро устроят закат солнца вручную и исчезнут на Бермудах. А бомжи возьмут штурмом кухню «Кнорр» и объявят себя «вне закона»… А всем террористам построят террариум.
Юна хохотала. Маэстро продолжал:
– Говорят, какой-то сумасброд подложил мину в метро; когда шарахнет – неизвестно…
– Ты шутишь?
– Да нет. Уже какой-то сапёр её обезвредил. Теперь, говорят, экстрасенсом стал, – всех насквозь видит, – балагурил Маэстро, не спеша попивая кофе.
Юна хохотала ещё звонче. Маэстро сиял от радости. Тут в дверь позвонили; Юна пошла открывать…
Открыв дверь, Юлиана слегка отпрянула в некотором замешательстве – на пороге стояла взбудораженная помятая женщина в домашней одежде, и, надо сказать, её слегка колотило… Она, хлопая припухшими глазами, с одышкой выпалила:
– Юленька, родная, выручи до получки… хотя бы пару червонцев, – горю…
Юна в ответ как-то растерянно вымолвила:
– Ой, тётя Шура, погодите, – сейчас…
Она сунула руку в карман своего плаща, висевшего в прихожей, извлекла пятидесятирублёвую купюру и вручила её страждущей гостье. Та, быстро убрав эту спасительную купюру, овеяла душным трепетом свою благодетельницу:
– Спасибо, Юленька; просто спасла! Верну обязательно. Счастья тебе, здоровья!..
Юлиана корректно попрощалась и закрыла дверь.
Вернувшись в комнату, она уселась возле любимого, с ходу ответив на его мысленный вопрос:
– Соседка тётя Шура приходила, – денег занять до получки. Её всю трясёт – ужас… Полтинник дала.
– Понятно. Видать, перебрала вчера, – болеет…
– Да, наверно. Это страшно, когда женщина пьёт.
– Это точно. Нет ничего страшнее пьяной женщины, – заключил Маэстро и допил кофе.
Между тем, время уже близилось к полудню, и душа рвалась на свободу, – хотелось побыть на воздухе, напоённом долгожданной весною…
Как мы уже говорили, Юлиана в последнее время старалась как можно чаще быть рядом с любимым, ибо у неё заканчивался отпуск. Она работала в кардиологии и по-своему чутко воспринимала все перемены, тревоги, радости. А в последнее время она всё чаще испытывала какую-то щемящую, трепетную печаль, таившую в себе нечто необратимое. Как врач, она понимала, что это так оставлять нельзя и нужно что-то делать; но чувство открытой души, доверенной Воле Провидения, интуитивно заставляло её воспринимать всё как есть. Она знала, что сердце – это не просто орган тела, но и часть духа – животворящий медиум Земли и Вселенной; и она жила по наитию. В свободные минуты Юлиана вспоминала счастливые моменты своей жизни, и ей становилось легко и радостно…
