Текст книги "Летать бы высоко (СИ)"

Автор книги: стрелок_философ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Не хотели ли эти губы…? (джен) ==========

В те моменты, когда до боли сжимает деревянные шероховатые перила, когда жадно глотает в себя сигаретный резкий дым, она боится, что волна отчаяния захлестнет её с головой и никто не подаст руку, не вытащит из этого всего. Она хочет открыть рот и закричать простое: “По-мо-ги-те”, но губы напоминают вату, не слушаются её совсем.

Друг сидит напротив, тревожно вглядывается в глаза, пытаясь дойти до самой души и увидеть всю суть. Ему можно даже шепнуть – всё равно просьбу услышит. Но губы чуть вздрагивают и медленно растягиваются в чем-то, отдаленно напоминающем улыбку. И плечи друга приопускаются, лицо обеспокоенное разглаживается. Он и рад обмануться такими неубедительными внешними признаками.

А она и рада обмануть его такими неубедительными, но почему-то действующими приёмами. И одновременно не рада.

Она попросит о помощи на заплеванной лестнице, когда рука промахнется мимо перил, когда сигарета вылетит из ослабевших губ, когда уже не будет напротив внимательных (и обманутых слишком часто) глаз. Попросит, во многом из-за этого.

А потом она встанет с заплеванной лестницы, шмыгнет носом, забудет про сигареты и войдет в общество. Смелость гладиатора – успокаивающе гладить по плечу, смотреть прямо в глаза и откровенно врать клишированными фразами несчастному: “Всё будет хорошо”. Иногда ей верили, иногда же улыбались горько и благодарили, хотя губы при этом слишком часто дрожали.

Не хотели ли эти губы попросить помощи?

Не хотели ли эти губы попросить прощения за будущие вечера, в которые она будет умирать и воскресать на прокуренных лестничных пролётах? После таких вечеров чаще всего это и происходит.

Даже если и хотели, то что-то их останавливало. И цикл шёл дальше. А знаете почему? Она ведь знает ответ.

У каждого на плечах своя ноша.

========== Бедный мальчик (джен) ==========

Мальчишка привычно придержал две кнопки на замке, который тут же ответил щелчком, и потянул дверь на себя. Все на улице давно знали код от двери его подъезда. Так какой тогда смысл в замке? Почему нельзя поставить домофон? Ванька не стал придерживать дверь, и та громко хлопнула за спиной мальчика. Тот дернулся и резко обернулся. Теперь она еще и хлопает громко! Не подъезд, а извечная проблема – мальчик пнул шприц, валяющийся на ступеньке, и привычно оглядел записи на зеленых стенах. Впрочем, бутылки на подоконнике он не задел – внутри них что-то блестело, и окончательно громить свой подъезд мальчик не хотел. Он легко преодолел все лестничные пролеты, добрался до самого высшего, пятого этажа и подошел к деревянной желтоватой двери. Подергал за ручку осторожно.

Звонить нельзя. Стучать тоже. Только трясти. Это был секретный код, по которому мама узнавала, что перед дверью стоит кто-то знакомый. Он облокотился на перила напротив двери и подождал. Прошла минута. Ничего не изменилось. Мальчик еще подергал дверь. Ни-че-го. Еще раз. Прикладывается ухом к щели между дверью и стеной. Никого не слышно.

Ваня опускается ниже, находит взглядом замочную скважину. И он облегченно вздыхает, дверь заперта снаружи. Просто мама еще не дома, она думает, что он еще в школе. И пусть так думает дальше. Правда, в квартиру он никак не зайдет – не так давно потерял ключ от двери и до сих пор не смог решиться рассказать об этом. Значит, придется посидеть на лестничной клетке, или…

Мальчик спускается вниз, до второго этажа. Находит нужную дверь и нажимает на звонок. За дверью явно слышатся шаги и приговаривания: “Сейчас, сейчас…” Мальчик не возражает, ждет, пока вход в квартиру не распахивается. За порогом он видит рыжую старушку, которая улыбается ему приветливо.

– Заходи, Ванечка! Ты со школы?

– Угу… – пробормотал мальчик, – Ирина Петровна, можете дать ножницы, а то дома найти не могу.

Мальчик давным-давно заметил, что замок их двери спокойно можно отпереть ножницами. Только нужно правильно их вставить… а уж это делать он научился. А соседка Ирина Петровна – единственный человек, которая помогает Ване делом, а не словами.

Все они говорят: “Неблагополучная семья”, “бедный мальчик”, “тяжелое положение”… А дальше слов этих не заходит. Так и живет бедный мальчик Иван Авдеев из неблагополучной семьи с тяжелым положением. А помочь ему никто не может. Лишь к Ирине Петровне он может иногда заглянуть, когда с голоду совсем умирает.

– Конечно, – отвечает старушка, – А ты, Вань, зайди пока. Подожди, я сейчас…

Она запирает дверь за мальчиком, который неловко останавливается посередине коридора. Здесь было все чисто и опрятно – светлые обои, старый телефонный аппарат, чистое зеркало, яркий свет, величественная шуба на красивой вешалке – и мальчонка в серой грязной куртке и простецкой черной шапке выглядит здесь большим пятном. Непонятно даже, что он здесь вообще делает – он никто для этой женщины, лишь внук хорошей знакомой и соседки.

Ирина Петровна любила рассказывать Ване о его бабушке. Мальчик, который её не успел запомнить – слишком маленький был, когда она умерла, – внимательно слушал эти рассказы, чтобы потом забыть их, едва выйдет из этого удивительного места. Здесь была вкусная еда, добрая бабушка, чистота и тишина. За это и любил Ваня квартиру Ирины Петровны.

Она возвратилась нескоро. Мальчик успел испереживаться, все более неуверенно он чувствовал себя в этом месте. Но она вернулась – но не только с ножницами, а еще и с гостинцами. Ваня успел заметить красное яблоко и сразу же все понял.

– Спасибо большое, но не стоит, – начал он было.

– Нет, нет, Ваня! Это мой подарок. Недавно праздник был православный и…

Мальчик принял подарок с непроницаемым выражением лица, в душе порадовавшись, что его не послушались. Ножницы он взял, но перед тем клятвенно заверил Ирину Петровну, что обязательно их завтра вернет.

Напоследок его спросили:

– Как у тебя дела? Как успехи в учебе?

– Все хорошо, – улыбнулся он.

Врать с приятной улыбкой на лице он научился очень хорошо.

***

На экране высветилась ярко-желтая радостная надпись: 500. Повисела недолго, после чего из автомата повалили монетки. С независимым видом за этим наблюдал худощавый мальчишка, привалившись на колонну и скрестив руки на груди. Мужчина начал собирать монеты, пока наконец лоток не опустел, а цифры с экрана не исчезли. И вновь радостный и нелепый механик готов бежать, искать спрятанные деньги. Мужчина кинул монетку – яркая фигурка пошла. Еще кинул – еще пройдет веселой походкой.

Мальчишка же был сторонним наблюдателем, молчаливо глядевшим в экран лотерейного аппарата. Сам он за все время кинул лишь одну монетку, с серьезным лицом, заранее зная, что уж он-то ничего не выиграет. Но он надеялся. Он был бы не против, если ему выпали хотя бы пятьдесят рублей. Но тогда он потратил ту десятку зря, после чего окончательно разочаровался в своей удаче.

Мужчина еще покидал в автомат несколько монет и, ничего не добившись, пошел прочь. А мальчик остался. У мальчика было дело.

Он вытащил из рукава черно-серой куртенки ветку и полез под автомат с этой палочкой. Щель между полом и автоматом была слишком узка для руки мальчонки, но палочки свободно проходили в нее. Осторожно подвигав её, он с сожалением понял, что так он ничего не достанет. Пришлось лечь на грязный асфальт животом. Только тогда ему удалось вытащить четыре монетки, по воле случая закатившиеся под автомат. Оглядев еще раз, мальчик поднялся с асфальта, отряхнулся от пыли, после чего внимательно оглядел сами автоматы. Иногда в них застревали монеты. Иногда кто-то забывал в лотке монетку-другую. Всякие бывали случаи.

Однажды Ваня нашел в лотке кучу десятирублевых монет, притом, что рядом никого не было. Тогда он, без всякого зазрения совести, забрал их все себе. Насчитал больше ста пятидесяти рублей. Для шестиклассника Вани Авдеева это была большая сумма. Маме хватило бы на три пачки сигарет. А мальчику – на три килограмма макарон и батон хлеба, и еще на сухарики из “Пятёрочки”.

Но сегодня ему хватит только на один килограмм макарон.

Ваня еще раз пересчитал монетки, словно от этого могло измениться их количество, после чего отошел от автомата. Недалеко отсюда был еще один, к нему мальчик еще не ходил сегодня. Ваня там чаще всего находил монеты, правда, злая тётка, что отвечала за этот автомат, едва заметит его, так сразу гонит прочь. Думает, что он играть будет в лотерею, а это запрещено. Но на что ему играть, если каждый рубль – на счету? А вот смотреть за людьми, которые играют – это интереснее. Люди же разные бывают. Одни к мальчишке относятся по-доброму, даже из выигранных денег десятку-другую могут дать. Другим же наблюдатель мешает, в особенности когда кучу денег вложил в лотерею и не выиграл ничего. Их Ваня понимает и не обижается, когда его прогоняют. Ну если только чуть-чуть. Ведь не терпится заглянуть под автомат, что-то там найти и побежать в магазин, в особенности, когда дома ничего нет поесть.

Однажды Ваня с голоду съел целый чеснок. Без хлеба есть его было тяжело, но так хоть голод ненадолго утолишь. Он, наверное, опустошил бы все запасы чеснока, если бы они были. Но он съел последний, и больше дома ничего не было.

Дойти до второго автомата у Вани не получилось. Стоило ему только завернуть за угол магазина, как он заметил у автомата курящую женщину в розовом теплом жилете. Это была та самая вредная тётка, которая вечно прогоняла мальчишек от автомата. А Ваню она уже давно знала в лицо, потому никакого смысла идти туда не было. А зачем идти, если в этом смысла нет? Мальчик рассуждал также, и свернул на пешеходный переход. На той, другой стороне дороги был его родной двор и его дом. А дома его наверняка ждала мама. Кто знает, может ей уже денег дали и ждет она его с любимым лакомством – горячими пончиками. Или с чем-то другим, но таким же вкусным. Мальчик согласился бы даже на нелюбимый зефир, лишь бы в самом деле пришли деньги.

========== Искры (гет) ==========

Шаблонные вопросы, из которых вырваться можно только нестандартным, выбивающимся из прямой логичной линии ответом. У неё губы растягивались медленно, улыбка уже давно обдумана, передумана, раздумана. Искры не выжечь из сердца такой улыбкой, но это ей не нужно.

Миша осторожно покачивает головой – из стороны в сторону, словно сильно раскачавшаяся неваляшка, которая не упадет, но и в равновесие придет нескоро. Мыщцы превращаются в застывший горячий механизм, легкий импульс, и он снова начнет движение, резко, без всяких предисловий, прологов и лишних букв.

У неё губы превратились в тонкую красную нить, ярко бросающуюся в глаза на бледном лице. А круги под глазами – отдельный вид искусства, на который молиться бы, сочинять стихотворения, которые бумага непременно стерпела бы. Но он не напишет. Оды свои он посвятит другому чуду света, получается, девятому – звездному небу над головой, которое не покидает его не на миг. Даже она покидала его, но небо навсегда рядом с ним.

– С тобой всё в порядке, Миш? – она пыталась тогда пронзить взглядом своих странно-больших глаз.

Такими психологи не бывают. Или Миша просто не очень хорошо разбирается в психологах. Или психиатрах? Кто ты мне была, девочка с рассчитанной до мелочей улыбкой? В его жизни была такая девушка. Он на неё смотрел (и смотрел бы, если не четыре стены), как на божество. И её улыбка, даже обращенная не к нему, все равно высекала искры из его души.

Может от этого его душа стерта в каменную пыль? Слишком часто из неё высекали искры.

В самой глубине груди что-то рождается, яркое и жгучее, на красную нить губ смотреть больно, и Миша опустил взгляд на грязный пол. Что можно разглядеть в этой грязи? Она складывается в её имя.

– Подними голову, – проговорил он, все также глядя в пол.

Он совсем не смотрит на неё, но чувствует тем самым родившимся чувством, что она выполнила его просьбу.

– Что ты видишь? – спрашивает он с внутренним волнением, малость дыхание даже сбивается от него.

Она молчала долго, лишь сильное сердцебиение и двигающиеся в голове мысли выдавали её чувства Мише. Или он просто прекрасно понимает её? Наконец она медленно вздохнула и прошептала почти интимно:

– Миша… там потолок. Я не вижу…

Виж-ж-жу. Конечно, она не видит. Ей не дойти до звезд, до этих маленьких искорок над головой Миши, которые он каждый день считает по-разному. Вчера их было сорок шесть, сегодня – семьдесят восемь. Он наконец поднимает голову от грязи, в которой выведено её имя, четыре больших буквы, и спотыкается об её взгляд. Она смотрела на него изучающе, снова хотела прорваться сквозь звезды, сквозь потертости души куда-то дальше. И снова у неё это не получается.

– Там потолок, Даша. Да. Потолок.

Каждое слово он выводит медленно, словно кисточкой, разными интонациями, ведь так интереснее. И взгляд её явно поменялся.

– Сколько таблеток ты выпил утром?

– Как по рецепту. Две. Сегодня еще одну приму перед сном.

Тонкая нить губ, круги под глазами и над головой – звезды. Звезды… на самом деле, это искры из души Миши, которые она когда-то выбила из него. Теперь они на небе, следуют за ним везде, где только можно. А она… а что она? Она жила себе, не думала ничего.

– Ты хочешь еще что-то сказать?

Миша знает, что это еще один конец. Она мялась долго, прежде чем вырвалось у неё невольно это честное:

– Да. Сеанс… кхм… закончен.

У неё никогда не будет уверенности во взгляде. За неё уверенность излучает Миша.

– Нет, – вдруг замечает он, – Ничего не заканчивается. А знаешь, почему?

Шаблоны необходимо рвать, чтобы они не запутали твою жизнь в толстые нити, из которых потом не выпутаешься. Столько было сеансов с Дашей (психолог она? психиатр? не так важно), которые так и заканчивались всегда.

С лица её исчезла улыбка, теперь просто красная нить губ сомкнулась от напряжения. Но она разорвалась. Она спросила:

– Почему?

– Для тебя ничего не заканчивает-ся. Для меня – может быть.

Миша наконец улыбает-ся ярко и широко. А Даша нахмури-лась еще больше, на кресле психиатра сжа-ла с силой локотник своего кресла.

– Для тебя всё закончи-лось. А знаешь, почему?

Ни в этот раз, ни в прошлые разы она не ответи-ла на этот вопрос. А вот Миша и спрашивает, и отвечает уже в который раз. Только про себя, потому что Даша никогда не услышит ответа.

Потому что Даша давно исчезла из его жизни, осталась в прошлом. А Миша пытается жить в настоящем, пусть и со стертой из-за высекания искр душой. И жи-вёт, пусть и в четырёх стенах, пусть и две таблетки утром да одна вечером. Ведь над головой до сих пор ви-сят искры, как звездочки на ночном небе.

И кусочек прошлого, следы от высекания искр, до сих пор оста-лись с ним.

========== Провод (гет) ==========

Медленно она шла ко дну из-за него, и лишь его рука не давала окончательно ей утонуть. Она была красива, в её чистых голубых глазах, до того, как там поселилась пустота, что-то горело. Сейчас все современные девушки красивы, как она – яркий макияж, распущенные ухоженные волосы и накрашенные ярко губы. Но всякий, кто вместе с ней выпивал, как-то незаметно забывал о красоте этой напускной и искал что-то глубже. Плевали все и на короткую юбку, и на надменные голубые глаза, и на элегантные сапоги, и искали душу.

Она искала истину в вине. И в шампанском, и в пиве, и в алкогольных коктейлях. А еще для того, чтобы расслабиться, курила. Много курила. Привкус ментола и никотина заполнял на время пустоту.

Когда она окончательно напивалась, теряла над собой контроль, она набирала хорошо знакомый номер, долго слушала гудки и наконец, когда они замолкали, медленно протягивала его имя.

На том конце провода он щурился, заслышав уже не странные нотки в её голосе, а еще и медленно растягивал губы в усмешке. Она всегда к нему возвращалась мыслями и звонками в пьяном состоянии. Она была от него зависима.

– Я тебя ненавижу, – нарочито холодно говорила она.

Он ей охотно верил. Она его явно ненавидела всей своей пустой уже душой, а он в ответ просто не менял номер телефона и её звонок не сбрасывал. Они были давно скованы одной цепью, тяжесть эту она и ненавидела. Он же просто понимал, что без неё и её пьяных звонков с глухим и неискренним «ненавижу» жить спокойно не сможет. Просто понимал и всегда отвечал на её звонки.

Однажды она, пьяная и плачущая, оказалась за дверьми его квартиры. Долго держала кнопку дверного звонка, чтобы выбесить его. Он же встал со своей стороны, прислонился к двери и лениво протянул:

– Это опять ты?

– Открывай, сволочь – крикнула она и стукнула в дверь кулаком.

Он вздрогнул и ослушаться не посмел. Раскрыл перед ней дверь. Она стояла осунувшись, с короткой своей юбкой, модной сумкой на плече и яркими голубыми глазами, в которых словно море бушевало. Он же стоял в футболке и трениках, опершись на косяк и оглядывал её спокойно.

Он всегда ждал этого момента. Ведь он прекрасно знал, что связь эта порочна и жизненно необходима.

Она сделала первый шаг. Потом еще один, чтобы резко впиться в его губы вытягивающим чувства поцелуем. От нее пахло алкоголем и слабыми духами, а еще в волосах поселился табачный аромат. Родной. Он прижался к ней, словно утопающий за соломинку схватился, приобнял одной рукой за идеальную талию и притянул её властно к себе. Это была необходимая ему и ей связь. Больная и порочная, но они её так и не порвали с концами.

Она оторвалась от его губ на мгновение, чтобы бросить в воздух:

– Ненавижу.

– Взаимно, – ответил он и притянул ближе к себе, в свою квартиру.

========== Пули (слэш) ==========

Комментарий к Пули (слэш)

лучше всего зайдет под песню группы “Свидание” – 08.12.1980

спасибо за то, что со мной.

Всё было просто и одновременно сложно. Ветер чуть трепал расстегнутую тёмную ветровку, проникал под рёбра и оставался там грузом под сердцем, под лёгкими. Груз этот упадёт только, если сейчас парень напротив наконец перестанет держать дуло револьвера перед ним.

Бледное лицо с выделяющимися веснушками на лице, растрепанные тёмные, как смоль, волосы и еще лихорадочно бегающие глаза. Этот парень определенно походил на больного, белая футболка вся в тёмных пятнах подтверждала эту мысль. Но спокойно почему-то было человеку напротив него, ветровка, как флаг, развевалась за спиной, а одна только мысль, что всё закончится здесь и сейчас, окончательно действовала параличом на всю нервную систему. Чего нервничать, если всё и так предрешено?

Парень схватился одной свободной рукой за свои темные волосы и прокричал:

– Беги, мразь! Я выстрелю, ты не думай…

“Мразь” лишь прищурился, совсем как хитрый лис перед своей жертвой, на лице его же было спокойствие. Хоть и сердце на мгновение дало осечку, заболело, занервничало. Живое тело нравилось ему, не хотелось с ним прощаться. Много хорошего было в этой жизни, чего не ценили обычные люди. Возможность чувствовать ветра дуновения, капли дождя на волосах и коже, вкус молока и крови на языке, видеть обычными глазами прекрасную картину мира, а не гниющие души людей.

– Ты слишком хороший человек, чтобы сделать это, Славик. – медленно и внушительно проговорил он, не отрывая взгляда от бегающих и блестящих неровно глаз парня.

Славик чуть вздрогнул от упоминания своего имени, даже револьвер в одной руке задрожал. Он подхватил сразу же второй рукой его, направил прямо в лицо не-человека напротив и процедил:

– Я плохой человек. И лучше меня не злить. Слышишь, демон? Не зли меня!

Губы до сих пор не часто подчинялись ему, однако на сей раз сами собой они образовали нечто вроде наглой усмешки, обычной человеческой. Демон сделал шаг вперёд. Славик не отступил, сощурился и весь окаменел. Никакой неуверенной дрожи, ничего не выдавало его страха. Человеческие глаза с трудом улавливали чувства, на это были способны лишь истинные глаза демона, которые только их и могли увидеть. Еще один уверенный шаг.

– Эти пули убьют тебя! – крикнул Слава нервно.

– Могли бы. Если бы ты мог выстрелить прямо в меня.

Демоны не попадают в рай. Зато пули попадают в демонов, особенно серебряные, освященные. Скорее всего, именно такими парень и запасся, чтобы покончить с этим делом.

Просто нужно было сделать шаг навстречу своей смерти. Жизнь легко досталась демону, поэтому шаг ему удался этот. Без всяких сомнений. Слава тоже оставил свои сомнения, когда наконец спустил курок револьвера. Вместе с пулей вылетела и всякая вера в то, что этот глупый человек не совершит ошибки, поймет всё до того, как будет поздно.

Пули не были виноваты в его ошибке. Но винить Слава будет именно их.

На мгновение вспышка боли ослепила его. Исчез и Слава, исчезло и всё вокруг, прекрасное и красивое, что не ценят люди. Остался лишь белый свет, заполонивший все пространство. Он попытался пошевелиться и ничего не почувствовал. Это был конец. Это должен был стать конец. Пусть пули были не те… они были не те! Слава ухитрился сделать ему подарок на прощание, сам не желая этого.

Вокруг был лишь белый свет. Но сознание работало на всю катушку, и будет так работать долго, пока не заглючит подобно компьютеру, и демон окончательно не свихнется с ума. А в сумасшествии его будет ждать новая жизнь. Не существование в холодных облаках, а именно жизнь. Просто нужно было немного подождать.

Чтобы ускорить реакцию распада сознания, демон попытался вернуться мыслями к тому самому дню, когда он убил девушку Славы. В ней не было ни одной хорошей мысли, как и впрочем плохой. Она была пустышкой, одной из многих, поэтому все её легкие эмоции демон выпил без всякого наслаждения. Даже пару мыслей уловил, благодаря которым он и узнал о скромном парне-программисте Славе.

Он должен был стать деликатесом в рационе заполучившего бренное тело демона, а в итоге стал зависимостью. Просто в нём изначально откуда-то взялся кусочек света, который привлекал множество мух, как его девушка, работодатель, друзья, родители, и наконец привлек крупного хищника. И этот хищник видел всех этих мух насквозь, они явно досаждали такому искреннему и светлому человеку. Поэтому он методично избавился ото всех, выпил каждого, как банку газировки в жаркий день, чтобы потом смять и выбросить мертвое тело в мир живых.

Слава искренне переживал непонятно из-за чего. Паразиты эти сидели на его шее, питались его кусочком света, ненасытные твари, и без них Слава начал ярче светить. Так ярко, что однажды демон не смог скрыться и пришлось знакомиться с парнем вживую. У того были светло-карие глаза, в них будто светился тот самый кусочек света, притягательный и манящий. Выпить такой источник залпом можно было бы, но такое чудо потом найти было бы сложно. Поэтому демон просто ждал, долго не решался, а постепенно все больше и больше запутывался в паутине человеческих отношений.

В глубине души Слава переживал из-за своего яркого света и потери стольких паразитов. Это было видно без демонического взгляда. Но в итоге и он оказался окутанным нитями отношений, недосказанных слов и ярких эмоций, что завязаны были между ним и демоном. И запутался он тоже. Да так, что однажды притащил бутылку алкогольных напитков, что так любят люди, и решил твердо всю эту бутылку вылить в себя. Алкоголь тушит яркий свет в людях, заставляет его тускнеть и сиять, как старая лампочка. В итоге такие лампочки всегда перегорают.

Слава, этот странный парень с темными волосами и светлыми глазами, вертел в своих руках бутылку, изучал содержимое её через зеленое стекло. Он чуть расслабился, не ожидая, что демон вдруг из его рук выкинет прочь эту гадость и примкнет жадно к его губам, явно не целованным настоящими обольстителями. Свет всегда притягивает к себе тьму, жадную и имеющую определенные пределы. Свет же бесконечен. В нём места хватит всей тьме.

А в Славе был лишь самый малый кусочек этого света, но он горел так ярко и сильно, что настоящие человеческие эмоции на мгновение захлестнули демона, что он почувствовал сильно кровь прокушенной губы, что он прижал к себе этого несчастного и одновременно самого счастливого человека в порыве настоящей любви. И оплеванный темный город враз потерял все свои черные краски, и вообще потерялся для сытого светом демона. Остался лишь яркий пульсирующий огонёк где-то внутри человека по имени Слава, полное имя Святослав.

В этом мире люди размножались при участии двух видов. Люди одного вида не могли размножаться. Да и их любовные отношения порицались в этом мире. Поэтому первая реакция человека была агрессивная, да такая, что демон почувствовал настоящую человеческую нестерпимую боль, показавшуюся ему истинным наслаждением. Он долго лежал с подбитым глазом на полу, боясь даже встать, чтобы не отвадить боль. А потом он рассказал всё. Лежал на спине, не глядя наверх, с прикрытыми глазами и легко рассказывал о паразитах, убитых им, о настоящем мироздании, о Свете и Тьме.

Рассказывал он долго, с закрытыми глазами, пока не почувствовал что-то неладное. Пришлось забыть о боли, открыть глаза и увидеть потемневшего от чувств Славу. Совсем потемневшего. От огонька света не осталось ничего. И пустым это место не осталось. Ведь на место яркого света приходит чаще страшная тьма. Тьма. Такая, что на мгновение демон даже подумал, что встретил своего сородича. И тогда он просто исчез перед человеком. Способности запрещено перед ними показывать. Но тогда о правилах демон не думал.

Слава имел полное право выстрелить в демона, да и то он оказался слишком добрым, раз выбрал спасительную пулю из святого дерева. Именно такими очищают еще не пропащих демонов, превращают их в людей, еще не определившихся, с пустотой в душе, которая всегда может стать и светом, и тьмой. И в Славе, даже когда он выстрелил, пустил пулю в живое существо, огонь света горел ярко и не собирался потухать.

***

На опушке леса было спокойно и мирно. Все отдыхающие наверняка забрались в глубь леса, спрятались там от города, или просто отдыхали где-то в другом месте. Здесь же никого не было, кроме большой каменной статуи авторства неизвестного скульптура.

Каменный мужчина стоял прямо на траве, которая была ему по самую щиколотку, расстегнута была куртка на нём и руки были широко разведены в сторону, словно хотел он кого-то обнять. Удивительно живая улыбка сияла на его лице, словно в подтверждение этой теории. Никто не знал, откуда эта статуя тут взялась, однако никто и убирать её не торопился. Иногда с ней фотографировались. Иногда проходили мимо. Всякое бывало. А еще тут часто был странный человек.

И в этот прекрасный день он тоже оказался здесь. Чёрные смоляные кудри неряшливо падали на плечи, одежда была несколько помята, кеды в грязи, а в глазах была какая-то странная мечтательность. Он медленно подошёл к статуе, остановился в паре шагов и пробормотал:

– Ты тут до сих пор стоишь…

Он чуть прищурился, оглядывая каменного мужчину. А потом вдруг выдохнул тяжело и произнес:

– Ты… твоё мертвое тело… стоит тут, пока к тебе подходят люди, фотографируются, они же ничего не знают.

Статуя была внимательным слушателем, не перебивала, не ёрзала на одном месте, взгляд не отводила. Слишком прямой взгляд для бывшего демона. Они же такими не бывают, верно?

А потом Слава вспомнил, как этот парень лежал на земле, глупо улыбался и спокойно рассказывал о том, как убил сначала его девушку, затем родителей, после нашел начальника, лучшего друга, хорошую подругу… а потом сказал, что они всего лишь были паразитами, которые были недостойны жить. Родители, верные друзья, его настоящая любовь… или… до какого-то момента он ведь чувствовал себя загнанной лошадью, а потом в его груз наложили столько мешков с камнями, что он не выдержал и скинул их все. И оказался удивительно свободным. И ни к кому не оказался привязан, мог бы в любое время улететь в небо воздушным шаром, если б его не схватил странный парень.

Это была неправильная дружба. Слава это понял вместе с жарким поцелуем, которого не должно было быть в его жизни… в прежней точно. Но он произошёл и что-то горячее тогда почувствовал в самом себе парень. Желание? К другому парню? Что за чертовщина? Он такого даже с девушкой своей не ощущал, а тут такое… слишком страшно было тогда Славе. А потом этот парень рассказал спокойно, что приложил руку к смертям всех его близких, порвал буквально все ниточки, за которые он держался на этой земле.

А потом выстрел. Выстрел, после которого мелькнула дурацкая и глупая мысль. А вдруг этот демон был прав?

Медленно Слава положил руку на плечо статуи. Холодный камень. И ничего больше. Тогда он сделал выстрел, о котором толком и не подумал. Это ведь было так логично! Он убил всех его близких, он зверски издевался над ним, он заслуживает стоять камнем вечность. Но сейчас он стоял перед статуей человека… не-человека с широко раскинутыми руками, готового умереть за свои грехи, и при этом любившего его. Ведь иначе не было такого яркого желания, иначе бы он не уничтожил всех паразитов…

Тогда он не знал, в кого толком стрелял. Наверно, в своё неопределенное будущее, для которого потребовалось уничтожить все прошлое.

– Я же одержим тобой, чертов демон, – проговорил сквозь зубы Слава.

Он опустил голову, не в силах посмотреть в каменные глаза демона. А еще он чувствовал прикосновение камня, а не того самого человека, в которого когда-то выстрелил почти без колебаний.

Если бы сейчас Слава мог бы вернуться в прошлое, он бы встал грудью между демоном и дулом револьвера. Он бы не допустил такого.

Слава наконец поднял голову и увидел каменные глаза без всяких эмоций напротив. Страшно. Он чуть всхлипнул и положил голову прямо на плечо статуи, зажмурил крепко глаза, чтобы ни одна слеза не вытекла, чтобы не видеть последствия своего поступка. Если бы он только подумал…

– Чертовы пули! – проорал он во всю мощь легких.

***

– Пули не знали в кого их стреляли, в полете кричали – “Прости”.

Ярослав легко перебирал струны своей верной гитары и тихо напевал песню, которая только что пришла ему в голову. Определенно, это был дар свыше – гениальная песня, о которой будут вспоминать веками. Он продолжал потихоньку напевать её в полном одиночестве, сидя у каменной статуи.

– Если б мы знали в кого нас стреляли, конечно б пытались спасти…

Он еще немного поводил пальцами по гитаре, прежде чем поднять голову к звездному небу. Почему-то ему захотелось это сделать. Возможно, это был голос свыше. Даже вздрогнул на мгновение, прежде чем не проговорить тихо:

– Странно… похоже на сожаление, печаль и… – он чуть прищурился, глядя на звезды, —… наверно, это одиночество. Да.

Он поднял голову на собственную статую, выточенную из камня. Когда-то давным-давно что-то с ним произошло настолько удивительное, что это отразилось в камне. А что… вспомнить парень никак не мог.