сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Таких желтых глаз она не видела никогда… О таком Бонни не могла и подумать. Если дракон казался ей, маленькой и слабой, огромным опасным зверем, то дракон, способный менять облик – жестокосердным чародеем, что одним только словом может превратить ее в пепел. А вдруг, он и не дракон вовсе, а оборотень, что одним только укусом заставит Бонни жить с тем же недугом до конца своих полных печали и одиночества дней? Нет, на это она не подписывалась, такого уговора с Торином и его компанией не было, Гэндальф не предупредил. Дракон должен был быть драконом, должен был оставаться им всегда, а не оборачиваться нагим молодым мужчиной.
Первой и единственной мыслью, занявшей хоббитянку в тот момент, был настойчивый совет разума: «беги!», потому Бонни и пустилась прочь, как можно быстрее и дальше. Жаль только, что золото не долго шуршало под ее аккуратными маленькими ногами. Пусть и приняв другой облик, менее устрашающий, не такой сказочный, а дракон оставался лучшим охотником этих земель. Смаугу хватило двух прыжков, чтобы преградить хоббитянке путь.
Смауг не стоял на месте, смотря за тем, как его добыча юркает в безопасную норку. Всего мгновение, и зверь возник перед нею. Не успев заметить его, Бонни не смогла и остановиться. Золото под ногами оказалось слишком подвижным, стоило ей замереть, как островок холодных монет поплыл вперед, по направлению ее бега. Хоббитянка врезалась в живот Смауга, уперлась в него лицом и почувствовала, как холодна его липкая кожа. Как у земноводного: у лягушки или аксолотля из пруда за ее опустевшим теперь домом. Интересно, такая же кожа у змей?
– Думала, что успеешь удрать? – спросил он мягким шепотом, голос дракона стал чуть выше, не таким раскатистым и громким. – А зачем? Мне помнится, что в этом обличие я не так страшен.
– Я не… Я не слышала о таком, я ничего не знала, – залепетала она, пытаясь отодвинуться на почтительное расстояние.
– В эту тайну посвящены очень и очень немногие, – ответил дракон, когтистыми ладонями прижимая ее к себе. – И очень немногие выживают после того, как узнают о том, что умеют некоторые из нас. Полиморфизм присущ и другим видам… Но, похоже, не твоему.
– А как выжить? – наивно спросила хоббитянка, ослабив сопротивление, игнорируя дальнейшее его объяснение.
Вместо ответа Смауг улыбнулся, не сразу позволяя хоббитянке отшагнуть назад. Пусть получит несколько метров расстояния, в конце концов, скоро такая роскошь будет ей недоступна. В молодости это было его любимой частью охоты – игра с жертвой, выматывание, внушение ложных надежд. Незваная гостья больше не опускала взгляда, ведь если глаза ее начнут скользить вниз, наткнутся на нечто неприличное: Смауг предстал пред ней нагим.
– Отблагодарить меня достойно, – произнес дракон, все также улыбаясь.
– У меня больше нет золота, – испуганно ответила хоббитянка, стараясь снова сжать в кармане спасительное кольцо.
– Посмотри вокруг, – развел руками Смуаг, словно впервые показывая гостье свои богатства. – Золота у меня много. Больше, чем ты когда-либо видела и увидишь, хоббит. А вот кое-чего другого я был лишен уже очень давно.
– Что это? – спросила Бонни, вновь чувствуя дурноту. – Чего может быть лишен столь великий, столь прекрасный Смауг?
Он сожрет ее. Точно сожрет ее, прожевав медленно, чтобы мясо успело пропитаться болью и страхом. Жители речного города говорили Торину, что Смауг не выбирался из-под горы вот уже несколько лет, наверняка тот оголодал и больше всего на свете хочет вновь ощутить вкус живой плоти в страждущей пасти. «Но ведь во мне совсем ничего нет, только жилки да кости», – с облегчением подумала хоббитянка, вспоминая причитания недавно почившей бабушки.
– Тепло женского тела, – улыбнулся Смауг.
Казалось, что после услышанного, тепла в ней стало в два раза больше. Бонни почувствовала, как жар стыда окутывает ее лицо, ползет вниз по шее. Он шутит, верно? Дразнит ее перед неминуемой смертью, издевается, играет, как кот с полумертвой мышью. Хоббитянка сделала шаг в сторону, слишком резко, слишком дерзко для положения, в котором ее оставил Смауг. Одно ее движение не могла сравниться со скоростью его ног: дракон тут же оказался рядом, по-хозяйски положил руку на ее скрытую под одеждой талию, сжал ладонь. Острые когти прошлись по ткани, заставляя девушку выпрямить спину.
– Что? – спросила она, надеясь, что шутка кончится.
– Думаешь, я не чувствую их? – осведомился мужчина. – Гномы… Этот запах я не спутаю ни с чем. Где они? Где Торин? Трусливо спрятался за твоей юбкой?
– Я… Я тут одна, – лгала та, надеясь, что язык не подведет.
Чтобы смотреть в лицо незваной гостье, дракону приходилось наклоняться так низко, что начинала болеть спина, но выражение ее того стоило. Хоббитянка побледнела, пыталась отойти, но не могла. Мешали крепкие драконьи руки. Ее маленькое хрупкое тело пахло страхом. Сильным страхом, медленно перерастающим в ужас, сковывающий мышцы и легкие, жгущий огнем. Такого Смауг не любил, но выбора у него не было.
– Если ты отдавалась гномам… – продолжал он. – Почему я не могу взять свой кусок?
Девушка не успела ответить, оправдаться, возразить, дракон уже сжал ладонь на ее хрупкой белой шее. За длинными золотыми кудрями не было видно, сколь она тонка и изящна, и сейчас Смауг мог насладиться приятным сюрпризом. Клыки больше не украшали его челюсть, но укусы, в которые перерастали поцелуи существа, все равно приносили боль. Они оборачивались ожогами, мелкими островками боли на ее коже. Как только холодные губы ящера коснулись шеи хоббитянки, та попыталась извернуться, снова сунуть руку в карман и удрать.
– Нет, нет, – раздраженно произнес он, сцепляя ее запястья вместе. – Придется вытерпеть, это не сложно. Я все равно лучше и осторожнее любого гнома, я слишком голоден, хоббит, и прощу тебе эту связь.
Он не закрывал ей рот, Смаугу хотелось слышать крики боли, перерастающей в запретное наслаждение, ему хотелось видеть, как та унизится перед ним. Когда-то давно ему уже приходилось применять силу, чтобы получить каплю плотской любви, но случалось это не часто, и сейчас, повторяя пройденное, дракон испытывал смешанные чувства. Похоть, жажду и удовольствие.
Хоббитянка лепетала что-то себе под нос, просила его, умоляла, но Смауг уже не слышал. Взгляд его бесконечно желтых глаз скользил по ее фигуре вверх и вниз, изучая изгибы девушки. Приземистая фигурка гостьи, ее короткие ноги, ее раскрасневшееся в страхе и стыде лицо. Бонни нельзя было назвать красивой, но именовать ее «хорошенькой» – значит преуменьшить увиденное.
– Ты не похожа на эльфиек, гномок или человеческих женщин, – произносил дракон, поднимая ее за сцепленные вместе руки. – И, конечно же, на дракониц.
– Мне больно, – произнесла девушка, набрав в опустевшие легкие воздуха. – Не надо, Смауг, пожалуйста.
– Нет, это еще не боль. Попробуй думать о чем-то приятном, хоббит… Обо мне, например, – издеваясь, отвечал дракон.
Она не успела воспользоваться кольцом, пиджак пленницы полетел в сторону, упал к высокой куче золотых монет. Бонни почувствовала, как по щекам ее текут неудержимые слезы, как дракон медленно целует ее шею, стараясь быть ласковым хоть сейчас. Его звериная натура прорывалась: на нежной коже оставались следы укусов, следы когтей. Хоббитянка чувствовала, как с каждой секундой руки его сжимаются все сильнее, как горячее тело прижимается ближе к ней, ища ответа. И находило страх, отголоски сопротивления, трепыхание, словно бабочки на ветру.
Происходящие походило на сон, на стыдный сон, один из тех, что иногда снились ей в дороге. Дракон раздевал хоббитянку быстро, не жалея пуговиц ее одежды, подкармливая девичий страх. Увидев перед собой оголенное тело, Смауг вновь замер, чувствуя, как мышцы наливаются желанием. Мальчишеская с виду фигура оказалась совсем иной, если снять с нее это тряпье. Пышные бедра хоббитянки притягивали взгляд, ее плоский живот, контрастно узкая талия, все казалось Смаугу соблазнительным.
– Нет, нет, – прошептала она, чувствуя, что ладонь дракона скользит по ее бедру вверх. – Не надо.
– Тихо, тихо, – произнес Смауг, чувствуя нервную дрожь в ее хрупком теле.
– Я не хочу, – в бессилье шептала девушка.
– Нет ничего стыдного в том, что мы сделаем сейчас.
Ужас заполнил каждую клетку ее кожи, заключил хоббитянку в свои объятья. Ее голубые глаза метались по залу, но не могли заметить ни помощи, ни спасения. Руки дракона отвлекали, то вызывая в теле боль, то странное чувство щекотки, отблески далекого призрачного удовольствия. Он старался быть мягким с ней, старался не обижать ее сверх меры, понимая, что этому маленькому, хлипкому существу предстоит пережить нечто сложное.
Поднять ее, закинуть ее короткие крепкие ноги себе на плечи – было не сложно, для него хоббитянка не весила ничего. Смауг опробовал ее языком, осторожно пройдясь вверх, затем опустившись вниз, повторив движение. Пусть почувствует его благодать. Ее руки оказались свободны, и тут же вцепились дракону в волосы, пытаясь оттянуть дальше от себя, оттолкнуть, сбросить. Ее жалкие попытки казались Смаугу лишь смешными, и не более того.
Ее вкус был дракону смутно знаком. Нет, это не эльфийская кровь, не кровь изящных древних существ, нет… Девственниц. Дракон понял, что перед ним не гномская подстилка, взятая под гору лишь для одного, нет. Дева, не знавшая таких проявлений любви. Его пальцы осторожно утерли ее слезы, почти нежно оставив за собой лишь мокрые дорожки. Хоббитянка продолжала дрожать, когда дракон осторожно опускал ее вниз, к залежам гномьего золота.
– Какой приятный сюрприз, – произнес тот, наклонившись к ее уху, горячим дыханием щекоча ее нежную кожу. – И все мне? Такой дар…
– Не надо, – пролепетала она, повернувшись к дракону лицом. – Пожалуйста… О, Смауг, ведь я не достойна…
– Я считаю иначе, – ответил хозяин горы, кладя палец девчонке на губы. – Иначе не оставил бы тебя в живых, дитя.
Он мягко погладил ее впалый живот, округлые бедра, остановившись меж ног, проверяя пальцами. Мокрая, он постарался смочить ее, чтобы расслабить хоть чуть-чуть, хоть слегка, даровать ей облегчение. Когда дракон навис над ней, когда кульминация вот-вот должна была случиться, Бонни закрыла глаза. Мама рассказывала ей об этом когда-то давно, так давно, что сейчас она не вспомнит всей правды. Одно было очевидно хоббитянке в этот пугающий миг – боль будет сильной.
И предчувствие не обмануло. Когда мужчина двинулся в ней в первый раз, когда он заставил негостеприимное тело вжаться в холодное золото, слезы накатили к глазам, пролились по щекам, крик сорвался с губ. Он обернулся эхом, прошелся мимо колонн, по-хозяйски осматривая гномью могилу. Слышал ли ее Торин, слышали его бойцы и соратники? Наверняка.
Смауг и сам желал этого. В самом начале, позволяя девушке привыкнуть к новизне ощущений, он был осторожен, входил в нее мягко, проникая лишь чуть-чуть, самым краем вожделеющей плоти. После, отдавшись похоти, позволял себе больше. Дракон жалел лишь о том, что не мог сейчас изогнуться, не мог поцеловать ее хнычущие губы, заставить эти всхлипы обернуться приглушенными стонами.
Его движения были плавными, осторожными, хоббитянка все не открывала глаза. Она не хотела видеть свой позор, не хотела запоминать его, уже не хотела знать о том, что будет дальше. Бонни уже не могла отвлечься, ни одна из мыслей не лезла в голову. От криков охрипло горло, от движений дракона болел низ живота, тошнота подкатывала к ней все сильнее. Слезы так и катились по щекам, никто не стирал их с ее заплаканного лица, те падали вниз, в золото кудрявых волос хоббитянки.
Чувствуя, как близок финал, дракон подтянул девушку к себе. Руками он обхватил ее талию, приподнимая Бонни над холодной горой металла, держа ее на весу. Губами он прижался к ее макушке, зарычал, покидая ее тело. Смауг пожалел несчастное существо, не рискнул оставлять в столь слабом теле собственное семя.
Неужели он стал столь чувствительным на старости лет? Жалеет добычу… Его холодное тело стало теплым, когда все закончилось, дракон еще долго прижимал истерзанную хоббитянку к своей груди. Она ведь хотела увидеть его величие, словно для этого момента берегла себя всю жизнь, должна быть благодарна, быть рада возможности… Испуг Смауг списал на неопытность, слезы – на страх, выпущенный на свет тем же недугом: девственностью, мешающей раскрыть истинные желания.
– Значит, Торин здесь, – совладав с собственной похотью, забыв о ней, вернувшись в прежнее состояние, спросил он, но не получил ответа. – Что же… Вовремя. Я успел проголодаться.
Услышав его, хоббитянка сжалась в комок, не смея отодвинуться от теплого тела дракона, заплакала, пряча всхлипы. Смауг осторожно погладил ее по спутанным светлым волосам, по спине, на которой нашел следы собственных когтей, по напряженной шее. Ее белая некогда кожа покрылась ссадинами и царапинами, холодное золото отпечаталось на ней, оставив свой след. Этот день, этот голос она запомнит надолго. Дракон улыбнулся, мягко сжимая подбородок девушки, поднимая ее лицо так, чтобы заплаканные голубые глаза смотрели ему в лицо.
– Я не собираюсь есть тебя, – произнес он успокаивающе, мягко, тихо. – Во всяком случае, не целиком, и не так, чтобы ты сгинула. Но гномы – дело другое. Либо я, либо они, – рассказал тот.
Заветный пиджак лежал слишком близко, но могучие руки дракона не выпускали девушку из своей хватки, кольцо все еще звало ее. Смауг гладил добычу по волосам, словно благодаря за минутную нежность, за позволенное ему воспоминание о бурной молодости, когда таких приключений с ним случалось немало. Бонни чувствовала, как боль пульсирует внутри, как растет, надеясь, что повреждения ее не смертельны, дракон же чувствовал, что смерть ее далеко.
Он заснет. Он обязательно заснет, разморенный движением, и Бонни поймает шанс убежать, выбраться из-под тяжелой руки дракона. Только сможет ли? Пытаясь пошевелить ногой, та поняла, что не может: нет сил. Страх не ушел, боль – тоже, а вот стыд присоединился к ним уже давно. Он давил сверху огромной каменной плитой, он пригвоздил ее к золотой куче, к холодеющему телу Смауга. Хоббитянке уже не хотелось никуда идти, не хотелось вставать, не хотелось плакать. Хоть бы этого не увидел Торин, хоть бы никто из гномов не узнал. Заснуть бы здесь и сейчас, и очнуться дома, точно никакого путешествия не было…
– Не плачь, – ласково произнес дракон, утирая слезу, бегущую по ее щеке. – Не плачь, ты достойна…
