Текст книги "Заключённое во мне (СИ)"

Автор книги: ste-darina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== somniatis/rerum ==========

Сон – как раз единственный отрезок времени, когда мы свободны. Во сне мы позволяем нашим мыслям делать, что им хочется.

Бернард Вебер

Невысокий, узкоплечий и сухощавый, похожий на воробышка, среди голубей ты смотришься немного нелепо. Можно бы прикармливать их где-нибудь на площади или у остановки, где больше людей и где ты не казался бы таким чужеродным, но тебе уютнее здесь. А кроме того, она прилетает именно сюда, всегда ждёт тебя у этого канареечного подъезда с чугунными витками перил.

Обычно ты добираешься по два часа, прошивая Москву наискосок, – сначала метро, потом троллейбус и полчаса пешком. По пути заскакиваешь в крохотный магазинчик на углу, сворачиваешь рожок из чёрно-белой, свежей, пачкающей пальцы газеты и слушаешь, как крупные масляные семечки ссыпаются внутрь. Газету ты обычно крадёшь из какого-нибудь случившегося по пути почтового ящика – в этом тихом жёлтом районе они стоят прямо во дворах.

Садишься на скамейку, вытягиваешь гудящие ноги и блаженно откидываешься на выгнутую деревянную спинку. Хорошо… Высыпаешь семечки в пригоршню и опасливо вытягиваешь руку. Сколько бы раз ты это ни делал, начинать всегда немного боязно.

Голуби слетаются мгновенно, и уже через секунду по ладони разбегается покалывание от клювов. Птицы здесь в основном степенные, даже вежливые, не торопятся и будто стоят в очередь. Но встречаются и наглецы, воробышки вроде тебя, лохматые и дерзкие. Расталкивают остальных и клюют резкими толчками. От таких на ладони обычно остаются круглые красные точки.

Наконец прилетает и твоя голубка. Ты узнаёшь её по фиолетовому пятну над правым крылом, хохолку и… Да нет, без «и». Просто как-то узнаёшь, узнал бы, даже не будь этого пятна.

– Привет…

Ты уверен, она тоже тебя узнаёт. Иногда позволяет себя гладить, и тогда ты чувствуешь под пальцами упругое тёплое тело с перекатывающимися внутри волнами от её гульканья. Если бы голубиные голоса можно было классифицировать, ты бы сказал, у неё он грудной…

Ты сидишь на лавочке до сумерек – удивительным образом всегда получается так, что соседей у тебя не оказывается. Может, люди предпочитают обходить тебя, патлатого, в рваных клёпаных джинсах, стороной, а может, их тут просто нет. Может, тут другой мир, без людей, только голуби. И ты каким-то чудом получил свыше многоразовый абонемент бывать здесь – когда становится совсем невмоготу.

Иногда ты думаешь, что тут все голуби – люди. Все, не только твоя Лариса.

***

С неба сыпалось что-то невразумительное, ветер рвал из рук зонты и пакеты, и Амелиной казалось, что скоро унесёт и её, вместе с газетой и бумажным стаканчиком из-под жидкого и сладкого горячего шоколада.

Она стояла под обстрелом порывистых, истеричных ветров уже четверть часа, а Рогозиной всё не было. Хотя с тех пор, как исчез Тихонов, от полковника не приходилось ожидать пунктуальности. Ни пунктуальности, ни благоразумия, ни логики, ни даже обычной сдержанности.

Наконец она заметила на другой стороне дороги знакомую фигуру. Плащ Галины Николаевны, несмотря на ощутимую, невесеннюю прохладу, был расстёгнут, волосы растрепались. Она быстро шла, оставляя на мокрой земле чёткие отпечатки каблуков, глядя куда-то мимо Оксаны красными невыспавшимися глазами.

– Здравствуйте, Галина Николаевна…

– Ты забрала её?

– Что?.. – За эту неделю они уже успели привыкнуть к появившейся в голосе Рогозиной резкости, почти хамовитости, и тем не менее, где-то внутри выбросила ростки обида. Разве не она три ночи подряд провела за компьютером, не она нашла хоть какую-то зацепку, потянула за единственную ниточку?.. Но Рогозиной всегда мало. Тем более – сейчас, когда дело коснулось Тихонова.

– Коробку.

– Какую коробку?

В тоне полковника почти осязаемо вскипало раздражение. Оксана инстинктивно втянула голову в плечи и выставила перед собой хлопавшую на ветру газету. Ту моментально вырвало из ледяных, потерявших чувствительность пальцев и понесло по пропахшему дождём асфальту. Амелина наклонилась, по щекам заструился ветер, – у земли он почему-то был сильнее и теплей. Откуда-то сверху донёсся злой и бесконечно усталый голос Рогозиной:

– Коробку с чаем, Оксана! О чём ты думаешь?

Что за чай имела в виду Галина Николаевна, Амелина поняла сразу, – та самая галлюциногенная заварка, находка которой стала результатом ночных компьютерных бдений. Но откуда её нужно было забрать, она решительно не знала.

– Я же, кажется, ясно выразилась! Пункт выдачи MSC-034, код доступа 653777. Так ты не забрала?

Ни о чём таком Рогозина и не заикалась, но Оксана не позволила себе даже возмущённо вздохнуть, не то что пожать плечами или закатить глаза. Незачем доводить полковника, которая и так на взводе вот уже которые сутки. И не то чтобы лейтенант пеклась о нервах начальницы. Просто очередной её срыв обойдётся себе дороже.

Повернулась и, не оглядываясь, направилась к сине-оранжевым ячейкам Qivi. За спиной мерно раздавались тяжёлые шаги Рогозиной, но за пару метров до пункта выдачи она почему-то остановилась. Нахмурившись, Оксана обернулась.

– В чём дело?

– Оксана, забери сама, я кофе хочу. Сумеешь, надеюсь? – Не дожидаясь ответа, полковник направилась к ларьку, где двадцать минут назад Амелина купила шоколад.

Оксана мстительно посмотрела ей вслед, понадеявшись, что кофе окажется таким же гадостно-приторным, как горячий шоколад.

Она вдруг заметила, что всё ещё держит стаканчик в руках. Смяла и выпустила на асфальт. Ну и чёрт с ним, не поднимать же. Подошла к терминалу, в который раз за утро пожалела, что не взяла перчатки. Клавиатура была пыльной, клавиши окаймляли засохшие тёмные корки, – видимо, пункт MSC-034 не пользовался особенной популярностью.

Брезгливо набирая код, Амелина задалась было вопросом, зачем Рогозиной понадобилось заказывать доставку этого злосчастного чая через Qivi, а не по обычным каналам, по каким всегда доставлялись улики. Но тут же ответила себе: она просто не хочет светиться. Не хочет ещё раз засветить Тихонова. Что бы ни казалось со стороны, внутри она остаётся идеальным шахматистом, просчитавшим наперёд все ходы, – в том числе и те, что придётся сделать против правил.

«Код доступа или номер телефона введены неверно. Повторите попытку».

Ладно, ещё раз… 653777.То же самое. Не могла же она ослышаться? Наверное, Рогозина что-то перепутала… Она сейчас может…

Ещё раз. Внимательно. Шесть, пять, три, семь, семь, семь.

«Код доступа или номер телефона введены неверно. Повторите попытку».

Представив лицо Рогозиной на словах «Галина Николаевна, код не подходит», Амелина содрогнулась. Нет, не надо, лучше попробовать снова.

65377. Чёрт. 65577. Чёрт! 653777. Иди ты, железяка…

– Ну что? – Рогозина возникла рядом неожиданно, как будто подкралась, и хищно склонилась над рядами ячеек. – Где? В которой?

Не зная, как оправдаться, Оксана почему-то выдала равнодушную фразу терминала:

– Код доступа или номер телефона введены неверно. Повторите попытку… – Голос тоже получился под стать автомату: треснутый и бесстрастный.

Рогозина без слов отодвинула её жёсткой, будто не умевшей сгибаться рукой и взглянула на дисплей. Амелина не разобрала, какие именно цифры ввела полковник, но после нажатия «Enter» Qivi пискнул и распахнул одну из нижних ячеек.

Взгляд Рогозиной за какие-то мгновенья пропитался презрением, как мокрая мыльная губка.

– Программист, называется.

Слова «хренов» полковник не произнесла, но Оксана знала Рогозину достаточно, чтобы не суметь его не угадать.

========== cogitationes/rerum ==========

Самый белый снег всегда на низких и плоских крышах. Люди до него обычно не добираются, а птицы выбирают что повыше. И поэтому, когда он тает, то не становится грязно-рыжим и ноздреватым, как на земле, а превращается в гранёные блестящие шарики, которые хрупают и прозрачно растекаются, если накрыть их ладонью.

Зимой, когда снега много, об этом не думаешь. Он есть везде – пушистый, мокрый, почти не холодный. А весной, под конец марта и до самой середины апреля, снежные валики попадаются всё реже, и ты начинаешь выискивать их с каким-то маниакальным упорством. Тебе будто жалко умирающий снег, и хочется убедиться: вот он, ещё есть, лежит, и от него всё ещё веет прохладой. И в этот раз, забравшись на какие-то ящики, ты вытягиваешь руку, – кисть высовывается из рукава, и голую кожу щиплет дождь. Вязаной варежкой с крупным коситчатым узором проводишь по снежному слою. На шерсти остаётся несколько пушинок – сдуваешь их и, побалансировав на ящиках ещё пару секунд, слезаешь.

Ещё зимой ты обнаружил: за твоим излюбленным голубиным районом начинаются склады. Их здесь много, самых разных: кубы, коробки, ангары, даже какие-то цилиндры и цистерны. Иногда, гуляя здесь, ты ощущаешь себя человечком из Лего, пробирающимся через нагромождения конструктора. Но тебе нравится.

Через несколько минут ты выходишь на промежуток относительно ровной дороги. По обочинам стоят заброшенные машины, грязные, в потёках дождя и растаявшего снега, по обеим сторонам – снова склады и какие-то дома. Но главное – тут растут деревья. Сейчас они ещё голые, с едва набухшими, припорошенными снегом почками. Обидно за них – ведь уже поверили в весну, выпустили вокруг себя мятную фисташковую дымку, а их накрыло. Ты слышал, на Кубани тоже всё засыпало, и нынче опять не будет абрикосов.

«Ознакомительный период весны истёк, приобретите лицензию»…

Да ладно, в конце концов, тебе и так неплохо. Стягиваешь варежки, вмиг озябшими руками вытаскиваешь из рюкзака маленькую коробочку виноградного сока и идёшь, почти бежишь навстречу разгорающемуся дождю. Тебе всегда нравилось обманывать холод: люди бредут скукожившись, торопливо, и холод нападет, видя податливых жертв. А ты раскрыт ему, пропитан свежестью и ознобом, ты его не боишься.

Идёшь и пьёшь ледяной сок, перекатывая и подолгу согревая его во рту. Тебе так здорово сейчас – в дождливые пустынные моменты тебя неизменно захлёстывают какие-то странные, беспричинные приступы счастья.

Постепенно вокруг начинают появляться люди. Они будто вырастают из теней, отделяются от стен и выплывают из подворотен. Но ты сторонишься их, тебе не хочется делиться своей эйфорией. Досадуешь, что не догадался захватить плеер, – включил бы сейчас что-нибудь тихое, может быть, немецкое. Или нет, «Дожди» Хлебниковой подойдут лучше. Самое оно под такую погоду…

Ты бы не отказался немного отдохнуть, но никаких лавочек поблизости не видно. Не заморачиваясь поисками, просто останавливаешься около одного из домов и прислоняешься к влажной стене, – пахнет мокрой штукатуркой, как в новой квартире после ремонта. Пожёвывая трубочку от сока, рассеянно скользишь взглядом по мокрой улице, потом закрываешь глаза…

Тяжесть ложится на плечо очень, очень медленно – настолько, что ты замечаешь её, только когда чья-то рука сжимает твою куртку. Распахиваешь глаза и круто оборачиваешься. Изо рта вырывается что-то короткое и хриплое.

– Тихо, тихо, Вань, это я…

Напряжение отпускает так резко, что подгибаются ноги.

– Зачем так пугать, Николай Петрович?

– Извини. Ты, кажется, задремал…

Ты киваешь, он приподнимает краешек губ в знак снисхождения. Молчите. Круглов достаёт пачку сигарет, закуривает, и тебя тут же обволакивает дымом. Сигареты у Николая Петровича дорогие, это чувствуется по запаху – не такому мерзкому, как у тех, что когда-то без разбора смолил ты. Но всё равно морщишься – теперь куртка пропитается табаком, а в такую влажную погоду он не выветрится и за неделю.

Майор всё так же не произносит ни слова, ты тоже не знаешь, что сказать, – с ним тебе всегда было неловко, – и само собой получается так, что ты отлепляешься от стены и вы начинаете куда-то брести. На ходу молчать проще.

Не понимаешь, как Круглов нашёл тебя среди этих складов, ты и сам толком не помнишь, как сюда забрался, но тебе неприятно. Ты всегда, ещё с первой встречи, чувствовал его недоверие. Да, со временем плохо скрываемое подозрение сменилось скептицизмом, а порой, кажется, и вовсе сошло на нет, но наедине с ним тебе жутко некомфортно. Неосознанно надеваешь варежки и поднимаешь воротник куртки – будто хочешь отгородиться.

– Тихонов, а ты знаешь, как Рогозина тебя за глаза называет?

Ты даже не уверен, что для тебя более неожиданно: внезапность вопроса или его суть. Трясёшь головой.

– Тишкой.

– Чтоо? – Ты почему-то сразу веришь в это нелепое прозвище и заочно вызвериваешься на Галину Николаевну. – Какого… Тишка?!

Круглов смеётся:

– А я её предупреждал, ты так и среагируешь!

– Я не Тишка!

Майор поднимает брови:

– Не кипешуй. Она тебя так уже лет шесть зовёт. ФЭС не было, а ты уже был Тишкой, так что смирись.

Хватаешься за лоб, проводишь ладонью по лицу, – жёсткая шерсть варежки скребёт по щекам. Интересно, зачем Круглов тебе это сказал?

– Мило. Может, для симметрии, мне тоже её как-нибудь за спиной называть, а?

И сам не понимаешь, что мелешь, но дурацкое «Тишка» стоит в ушах и не перестаёт бесить. Круглов шагает рядом, периодически бросая взгляд на твоё лицо, и усмехается в усы.

Заметно теплеет, тебе становится почти жарко в плотной осенней куртке, и ты как-то не замечаешь, когда вокруг вас появляется туман, впитавший большую часть цветов и звуков. Огромные белые клубы перекрывают и без того слабый свет, и даже профиль шагающего рядом майора ты различаешь теперь едва-едва.

Туман наполовину глотает слова, доносит их с опозданием, с натугой, как сквозь вату:

– Ладно, Тишка, пора. До скорого.

Его фигура окончательно растворяется, и ты снова остаёшься один в текучем и пустом мире.

***

Андрей забыл отключить повторение трека – как и всегда, впрочем, – и теперь в который раз в наушниках звучало:

Take me high, take me high my airplane…

Вязкая, какая-то песочная музыка тикала в такт шагам, довольно быстро, – Холодов почти бежал. Голос Амелиной в телефонной трубке пару минут назад заставил если не испугаться, то, по крайней мере, ускориться, насколько это возможно.

Попетляв узкими улицами, он наконец вышел к чёрной стеклянной громаде бизнес-центра. И почему Оксана решила встретиться именно здесь? Мало того, что сегодня она не пришла на работу, и им вдвоём с Даниловым весь день пришлось изворачиваться, скрывая это от Галины Николаевны, так ещё и забралась теперь фиг знает куда.

Андрею страшно было подумать, что сделала бы взвинченная и неадекватная Рогозина, узнай она, что Амелина и не появлялась в офисе. Причины отсутствия последней были абсолютно неясны, никогда прежде Оксана не позволяла себе прогуливать рабочие дни. Ну да, иногда опаздывала, иногда задерживалась после выездов, но чтобы так… Оставалась смутная надежда, что во время отсутствия ей удалось найти что-нибудь, связанное с Тихоновым.

Ворвавшись в холл, Андрей плюхнулся на кожаный, неимоверно мягкий диван и попытался отдышаться. После сидения в тёплой, сытной и уютной лаборатории беготня по городу, да ещё на своих двоих, напрягала.

Протерев запотевшие очки, он огляделся в поисках какого-нибудь указателя – Оксана сказала, что ждёт его в кафе на одном из верхних этажей.

«Извините, лифт временно не работает» – наткнувшись на это объявление, Холодов со стоном встал и поплёлся к лестнице. Сегодня явно не его день…

Чем-то здание напоминало ФЭС – те же стеклянные стены и прозрачные коробки офисов, правда, чем выше, тем наряднее: этажа с седьмого среди контор начали попадаться кафетерии, канцелярские и сувенирные закутки, хобби-маркеты…

Ступив в холл девятого этажа, Холодов ощутил себя покорителем Эвереста и с триумфальным видом осмотрелся: выбранное Амелиной кафе приткнулось в дальнем конце просторного коридора, уставленного странными вьющимися растениями.

Ещё не успев войти, он заметил Оксану, и вот тут испугался по-настоящему. Она сидела за угловым столиком, очень бледная и прямая, и прикладывала к глазам бумажный платок. Перед ней стояла коробочка виноградного сока одной из самых дешёвых марок – явно купленная не здесь. Амелина смотрела в окно, на чёрный мокрый асфальт заднего двора, и, кажется, была очень далеко от окружающего.

– Оксана…

Она вздрогнула так, будто её ударили.

– Андрей?.. Андрей, Господи, слава Богу… Я боялась, вдруг ты не придёшь, я не знаю, что делать… Андрей, я боюсь… Галина Николаевна…

Всю жизнь, ещё со школы, когда он случайно толкнул одноклассницу, Холодов до паники боялся женских слёз. Что ему нравилось в своей работе, – так это то, что не приходится иметь дела ни с какими истеричками. Если бы Рогозина вдруг перевела его из лаборатории в оперативный отдел или заставила вести допросы, он, пожалуй, уволился бы, не раздумывая. Он был безумно рад тому обстоятельству, что работает в службе, где женская половина коллектива умеет держать себя в руках, и что ни Антонова, ни Амелина, ни, тем паче, Рогозина, никогда не выкинут никаких таких фортелей.

Только вот в последние несколько дней привычная мирная картина начала давать трещины: сначала пропал Тихонов, потом взбеленилась Галина Николаевна, а теперь вот он оказался рядом с разве что не рыдающей Оксаной…

Не зная, как прервать бессвязный поток слов, он присел на краешек стула и прокашлялся. Амелина, похоже, не услышала, – она комкала в пальцах платочек, продолжая что-то говорить:

– Я её так долго ждала… Она опоздала… Накричала на меня!.. Как будто она одна за него переживает! Спросила, почему я не забрала из ячейки… Она ведь меня даже не предупредила, Андрей! А потом велела сделать анализ остатков этой заварки дурацкой и ушла… А анализатор сломался! Она завтра результатов потребует, а у меня ничего нет!..

Андрей помотал головой и снял очки:

– Подожди, Оксан… Я ничего не понял… Кто «она»-то? Что за заварка? Почему ты сегодня не приходила?

Скомкав платок, Амелина зло уставилась ему в лицо:

– Я же сказала, я её ждала! Она велела забрать из пункта выдачи коробку с чаем!

– Господи, с каким ещё чаем? В чём дело?

Оксана уронила руки на стол и прерывисто вздохнула.

– Неважно. Неважно! Андрей, анализатор сломался. Рогозина меня убьёт…

– Погоди, погоди… Он у нас сколько раз ломался, она и не знала. Мы же выкручивались как-то…

– Да! Выкручивались! А кто его чинил?

– Кто чинил?.. – Задумчиво протянул Холодов. – Ну… Наверное, вызывали кого-то из техсервиса?..

– Чёрта с два! Тихонов чинил всегда!

– А, Тихонов… – И правда, на память пришла картинка Ивана, ковыряющегося в разобранном анализаторе.

– Что теперь делать? Что?! Она невменяемая сейчас!

Андрей потёр переносицу и снова нацепил очки. Не одна полковник невменяема, подумалось ему.

– А что за заварка-то?

– Гадость какая-то, которой Тихонов напился, перед тем, как исчезнуть. Скорее всего, в составе галлюциногены… Андрей, у тебя есть деньги?

Слегка опешив, Холодов кивнул.

– О… – Амелина подозвала официанта. – Кофе, пожалуйста. И обед. Любой. Мне всё равно.

На удивлённый взгляд Андрея ухмыльнулась:

– Ничего со вчерашнего дня не ела.

А потом добавила, ни с того ни с сего:

– Сумку вот потеряла… – И внезапно закрыла лицо руками.

Не зная, куда деваться от неловкости, Холодов положил руку ей на спину, куда-то в район лопаток, и легонько похлопал.

– Ну… найдётся, наверное…

– Там ключи, паспорт с удостоверением, кредитка… Пропуск в ФЭС… Андрей, я даже домой не могу попасть! Что я Рогозиной скажу?..И… И…

Андрей рискнул приобнять её за плечи:

– В полицию заявила?

– Нет ещё… Я же говорю, Рогозину ждала… А она… Она меня хреновым программистом, наверное, назвала…

Андрей хмыкнул про себя: разбившие тарелку лаборанты сегодня огребли от полковника кое-что покрепче.

– Значит, сейчас пойдём в полицию… Потом позвоним в сервис, спросим насчёт анализатора… Потом…

– А потом придётся сказать Рогозиной! Она меня ещё и растяпой обзовёт, и уволит, и всё! Что делать…

– Оксан, не переживай, найдём мы сумку твою… В крайнем случае, документы можно восстановить, а карточку заблокировать…

– Да чёрт с ней, с сумкой! Пропади она пропадом! – Платок в руках Амелиной превратился в бумажные лохмотья, и она, не глядя, принялась за салфетку. – Андрей, скажи, ну скажи, куда Тихонов пропал, а?..

«Take me high, take me down and back again» – в последний раз выдал плеер и отключился.

========== somnum/rerum ==========

Заснуть удалось только после границы. Правда, толку в этом было мало – ехать оставалось всего ничего, минут сорок, но ты так устал ворочаться на узкой полке и настолько вымотался от ноющей, разламывающей боли где-то ниже затылка, что провалился в сон с блаженной благодарностью.

Тебе снилась огромная чёрная река, ты лежал в маленькой лодке, пахнувшей смолой и лесом, а над головой плыли крупные близкие звёзды.

Проснулся ты от голоса проводницы. По глазам ударил тусклый свет вагонной лампочки, во рту немедленно ощутился кислый привкус, какой возникает, когда ночью спал слишком мало. Ты повёл плечами и свесил ноги в проход. Нашарив кеды, хотел было встать, но поезд дёрнулся, и тебя резко повело назад. Затошнило.

Позже, одетый, стоя в тамбуре, ты пил кипяток из стакана в тяжёлом железнодорожном подстаканнике, слегка кривясь от привкуса поездной воды. Даже не заметил, как ворчливая проводница сунула тебе пакетик черничного Гринфилда.

Ты дёргался, то ли в такт музыке в наушниках, а то ли в такт стуку колёс, обжигался черничным чаем – вкус от заварки не исправился, но запах оказался неожиданно приятным, – и смотрел в окно. Там в снежном море быстро проплывали сосны.

Наконец, содрогнувшись в последний раз, поезд остановился. Ты скатился по лесенке первым, вздёрнул на плечо рюкзак и с наслаждением вдохнул свободного, свежего, соснового воздуха. Он показался тебе сладким.

По мощёной разноцветными кирпичами тропке добрался до табло с расписанием. Так, электричка отходит через… Ты не досмотрел – протяжных гудок, казавшийся таким ласково-необычным в этом сосновом воздухе, говорил лучше всякого табло.

За каких-то три минуты ты отмахал приличное расстояние по сугробам и уже на ходу заскочил в вагон. Опустился на лавку, отдышался, снял рюкзак и тут же, мгновенно упал в продолжение своего сна о чёрной реке.

***

– Эту… практику никак нельзя перенести, товарищ генерал?

– Галина Николаевна, я уже несколько раз вам повторил…

– Как вы не понимаете? У меня пропал подчинённый, мне не до…

– Это приказ, товарищ полковник! Завтра же вы явитесь в колледж и приступите к исполнению!

Не прощаясь, Рогозина сбросила вызов и шёпотом выругалась. Швырнула телефон – он с неприятным звуком прокатился по расцарапанной столешнице – и вышла из кабинета.

Попавший навстречу Круглов, вздёрнул подбородок в немом вопросе.

– Отправляют, – зло бросила Рогозина. – Всё равно отправляют. Им плевать, даже если б у меня сотрудники пачками пропадали!

– А нельзя послать в этот колледж Власову, например? Она ведь тоже неплохой криминалист, с опытом…

– Коля! Моя б воля – ноги бы там не было ни у кого из наших. Придумали тоже – сотрудников лучшей службы дёргать для проведения практики! И кому эта светлая идея взбрела?.. Своими руками бы его… – Полковник махнула рукой и прислонилась к стене. – И ведь именно сейчас… Что там у Амелиной?..

Круглов опустил голову, якобы поправляя браслет часов, – не хотелось врать, глядя Рогозиной в глаза, но ещё больше не хотелось видеть в её взгляде усталое, злое отчаяние.

– Пока ничего нового… По-моему, она ещё не закончила экспертизу…

– Слушай, я её уволю. – Рогозина решительно встала, одёрнула пиджак. – Экспертизу она не закончила! Копается, как черепаха!

– Подожди, Галя… Мы все сейчас на нервах. Оксана переживает. Ты и сама не в лучшей форме… – Майор пожалел об этой фразе ещё до того, как произнёс её до конца. Пытаясь сгладить, забормотал что-то про бессонницу, но было поздно.

– Да, не в лучшей, чёрт возьми! Тихонов четвёртые сутки как под землю провалился! Амелина гуляет в рабочее время чёрт-те где! Холодов её покрывает. В морге три трупа, текущее дело – бесперспективный висяк, а замминистра приказывает мне вести практику в каком-то колледже в Раменках! Так что ты от меня хочешь – чтобы я пела и плясала?!

На свою беду из лаборатории выглянул Андрей, и Рогозина тут же переключилась на него. Наплевав на мужскую солидарность, Круглов поспешил воспользоваться моментом и ретироваться подальше от пороховой бочки, заранее сочувствуя будущим Галиным студентам.

***

– Здравствуйте, Галина Николаевна, очень ждали, наслышаны, очень рады вас… – Поток сыплющихся, словно сухой горох, слов, иссяк. Улыбка Флора Владимировича, директора колледжа, под взглядом Рогозиной увяла почти мгновенно.

– Давайте без церемоний. Простите, но заниматься преподаванием на данный момент – последнее, что мне хочется делать. Но поскольку так вышло, попытаемся не портить друг другу нервы, и вы сейчас же разъясните мне мои обязанности, покажете расписание и проводите в аудиторию.

Полковнику показалось, что она высказалась достаточно спокойно, но собеседник разве что не присел от страха. Господи, принесла ж нелёгкая… Если тут такой директор, какие тогда студенты? Уволиться из органов, ко всем чертям, и никаких обязательств. Никаких безумных авантюр в приказном порядке. Никаких колледжей.

Может быть, сиди Тихонов на своём месте в лаборатории, всё это показалось бы ей даже забавным – тряхнуть стариной, снова встать за кафедру. Но сейчас всё это напоминало лишь отвратительный, неуместный и донельзя раздражающий фарс. Рогозина помотала головой и только тут поняла, что Флор пытается что-то сказать.

– Да-да?..

– Вы извините нас, Галина Николаевна, мы понимаем, у вас очень плотный график, такая честь для нас, такая возможность…

Опять этот поток гороха. Он умеет говорить по существу?

– Моё расписание.

– Вот, возьмите… – Надо же, не клочок бумаги, а вполне приличная на вид распечатка, даже в файле. А вот Тихонов часто клочки приносил… Приносит. Приносит! Он пропал, а я тут с расписанием… Господи…

– Только, опять же, извините, Галина Николаевна, вот здесь указано, что пара, но на самом деле сегодня эту группу забрали на уборку территории… Отдохните пока, выпейте чайку с нашими преподавателями…

Терпение затрещало по швам.

– Я к вам пришла вести практику, так?! Скажу прямо, у меня нет на это ни малейшего желания. Чай я могу попить и в своём кабинете, заметьте, с бОльшим удовольствием! Но коли я здесь… У вас больше некого послать на уборку? Мне казалось, студенты должны учиться, а не собирать мусор! Пары нет!.. Первый и последний раз! Иначе ноги моей здесь не будет!

– Флор Владимирович? – Из-за спины директора неожиданно выплыла худющая, закутанная в десяток шалей женщина.

– Вот, Галина Николаевна, – пробормотал тот, с облегчением отодвигаясь на задний план. – Знакомьтесь, можно сказать, одна из ваших временных коллег, наш психолог, Светлана Терентьевна, займёт вас, пока…

Тренькнул телефон. Валя.

– Секунду, Светлана Терентьевна. Да, Валь.

– Галя, пришёл ответ на запрос, с чаеразвесочной фабрики. Они утверждают, что та коробка, что нам доставили, – не их. Упаковка заводская, но ярлычки на чайных пакетиках прикреплены не фабричным способом.

– Подделка? Имитация?

– Да, скорее всего, кто-то очень хотел, чтобы мы вышли именно на эту фабрику… – На том конце провода послышался невнятный звук.

– Валя, тебя плохо слышно. Кто там у тебя рыдает? Давай мы так сделаем: когда я вернусь…

Слышно было, как Антонова на кого-то шикнула, раздался всхлип, треск, а за ним – отчётливый звон стекла.

– Что у вас происходит? Валя?

– Пробирку разбила. Галя, Котов уже отправился на фабрику, может быть, удастся что-нибудь узнать об оптовиках. Лисицын поехал на квартиру к Ване, на всякий случай… По текущему делу работает Круглов. Что-то ещё нужно?

– Спасибо, Валь. – В глазах ни с того ни с сего начало стремительно чернеть, по телу разлилось знакомое ощущение противной слабости. – Больше ничего. Я перезвоню.

– Галина Николаевна, вам нехорошо?

– Всё в порядке. – Не хватает только упасть в обморок на глазах толпы студентов. Нужно скорее присесть. Душно, очень душно…

Картинка мира сузилась до крошечного бледного овала, в ушах зазвенело, кто-то взял её под руку. Мелькнул коридор, яркая вспышка света из открытой двери, потом из темноты выплыло цветастое кресло. Уже плохо понимая, что происходит, Рогозина опустилась в мягкие подушки. Мгновенно стало легче. Глубокий вдох, и привычные цвета почти вернулись.

– Воды?

– Если можно. Спасибо.

– Давление упало? – Сочувственно поинтересовалась та самая женщина-шаль, подавая стакан. – Перенервничали. Галина Николаевна, у нас не так уж плохо… Вот видите, и замечательно, что у вас сейчас не оказалось пары. Посидите немного, и пройдёт.

– И сама знаю! – Фраза вышла слишком грубой. Попытавшись смягчить свои слова, Рогозина вымученно улыбнулась: – Не в первый раз.

– Но вообще-то вам лучше пересесть вон на тот стул. Так вы сидите поперёк энергетических линий, это не способствует подпитке ауры и восстановлению сил.

Полковнику очень хотелось схватиться за голову. Куда она попала?..

– Если хотите, я могу составить вам индивидуальную биокарту. Следуя её рекомендациям, вы избавитесь от плохого сна, навязчивых кошмаров, исправите сбитые колебания позвоночного столба…

– Вы психолог или гадалка?

Кажется, Светлана Терентьевна оскорбилась не столько вопросом, сколько тоном.

– Я специалист. И моя специальность не менее важна, чем ваша. Согласитесь: что психологи, что сотрудники правоохраны стремятся к одному: достичь гармонии. Мы лишь следуем разными путями. – Она покачала головой и отработанным движением плеч поправила шаль. – Так вам нужна биокарта? Я же вижу: разнонаправленные потоки, смещение энергетических вихрей…

– Светлана Терентьевна, вы можете просто оставить меня в покое? – Отчего-то навалилась жуткая усталость и безразличие. – У меня была не лучшая неделя, я не спала двое суток, а сейчас зачем-то сижу здесь, когда гораздо нужнее на своём рабочем месте. К тому же я не слишком хорошо себя чувствую. Вы можете просто дать мне спокойно посидеть тут – неважно, вдоль или поперёк всех ваших линий, – несколько минут?

Та покачала головой, зашла за спинку кресла.

– Вам совершенно необходима помощь. Вы духовно истощены, вам нужно…

– Вот только проповедей мне не надо! – Если бы не проклятая слабость, Рогозина сию же секунду выбежала бы из этой пропахшей сладкими сухими духами комнаты. Наверное, уже можно попробовать встать…

Почти невесомые, но неожиданно сильные руки заставили её снова опуститься в кресло.

– Вам некуда торопиться. Я не сделаю вам ничего дурного. – Психолог вздохнула. – И почему люди держат нас за каких-то шарлатанов и манипуляторов?..

«Наверное, потому что вы и есть шарлатаны и манипуляторы», – подумала Рогозина, вспомнив Илью.