Текст книги "«Откровения о…» Книга 4. Верность"

Автор книги: Стася Андриевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 6

Вечером следующего после возвращения из Франции дня, я поднялась в комнату к Алексу. Постучала, он не ответил. Я постучала ещё и, осторожно приоткрыв дверь, заглянула.

В комнате было сумрачно, горела одна только настольная лампа, да и та сфокусировано светила на скетчбук в руках Алекса. Сам он сидел за компьютерным столом и, периодически поглядывая на монитор, что-то стремительно зарисовывал. Поза максимально сосредоточенная на работе. На голове наушники, музыка из-под которых орёт так, что даже мне слышно.

Я не собиралась подкрадываться к нему со спины и всё-таки, пока подходила, невольно увидела, что именно он рисует. И растеряно замерла, не понимая, как поступить – незаметно выйти или срочно привлечь его внимание. Нет, оно конечно логично, что учиться рисовать тело человека лучше с обнажённой, не искажённой линиями одежды натуры… Но не с эротики же! А это было именно слайд-шоу обнажённых девушек в откровенных позах.

Так неловко… Всё-таки, лучше выйти.

Но Алекс меня заметил. Вздрогнул, и тут же открыв другое окно на мониторе, шлёпнул пробел, запуская стоящее на паузе видео. Пихнул скетчбук под стопку с учебниками… А я в это время усиленно делала вид, что разглядываю что-то там среди плакатов с военной техникой на стене возле его кровати. Тут же заметно стих ор в его наушниках, и для меня это послужило сигналом.

– Алекс, а ты что, поснимал часть плакатов?

Он сделал вид, что не слышит.

Господи, думала ли я когда-нибудь, что однажды меня застигнет врасплох ещё и такая проблема? Может, всё-таки лучше дать Нику инструкцию, о чём поговорить с сыном, чем попадать в такие ситуации? Ну и не входить больше в комнату, пока Алекс не разрешит, само собою.

– Алекс! А-а-алекс! – позвала настойчивее,  и он сделал вид, что услышал. Театрально вздрогнул, повернулся ко мне. Стянул наушники.

– А, мам, не заметил, как ты вошла.

– Ты не оглохнешь, так громко музыку слушать?

– Да не, нормально.

– Смотри, аккуратнее. А я… – немного замялась, вспоминая, что брякнула впопыхах. – Я говорю, ты снял некоторые плакаты? Вроде больше было?

– Нет, все тут. – Алекс подошёл ко мне, сунул руки в карманы.

– А мне казалось, было больше.

– Нет.

– Мм… – Оба как пришибленные, но продолжаем ломать комедию. – Чем занимаешься?

– Да так, видосики смотрю.

– Кино какое-то?

– Нет, просто. Ютьюб.

– Мм… Войнушки опять, наверное? – легонько потрепала его волосы, и мы оба машинально глянули на экран.

А там какие-то мужики в униформе бегают. То ли служба спасения, то ли… И вдруг заставка во весь экран: герб с двуглавым орлом и восьмиконечной звездой на груди и надпись «МЧС России. Предотвращение. Спасение. Помощь» И снова какие-то мужики. Я подошла ближе. Сердце приятно запело. Наши. Родненькие.

– А, это служба спасения Российская, – прокомментировал Алекс. – Ей вроде двадцать лет в этом году исполняется, и у них там мода сейчас, они типа клипов делают из нарезок всяких. Ну, поздравления.

– Тебе нравится? Я имею в виду, сама эта служба?

Он дёрнул плечами:

– Ну так. Я бы в противогазе тоже побегал. Интересно, насколько это сложно. А вот, смотри, сейчас покажу тебе… – шустро сел в кресло, залез в какую-то папку, отыскал файл. – Я скачал даже. Там здо́рово придумали – спасатели из разных городов по какой-то своей фишке показали и потом в одно видео их все собрали. Смотри!

Запустил ролик. И действительно – что-то вроде коротеньких отрывочков по десять-пятнадцать секунд, на которых спасатели в полной боевой выкладке: во всех эти куртках, касках, масках, противогазах, в ранцах с баллонами за спиной и Бог весть в чём ещё, показывают свои умения. Кто хватается руками за решётку радиатора пожарной машины и вопреки законам гравитации, силой одних только рук удерживает своё тело навесу параллельно земле. Кто преодолевает полосу препятствий, перепрыгивая на бегу барьеры в полроста высотой. Один мужчина сумел потянуть за собой грузовую машину на тросе. Другой отжимался от земли с хлопком руками перед собой на подъёме. Кто-то умудрялся во всей экипировке подниматься на одних руках по канату… И каждое короткое выступление подписано в углу экрана: Ростов-на-Дону или, там, Волгоград, или Курск, или Подольск… Ловкие, сильные. Настоящие мужчины! Загляденье! Я смотрела и любовалась. А на экране в это время очередной мужчина, теперь уже из Алматы, в полном пожарном снаряжении и противогазе рывком тянул с земли на грудь, а с груди на вытянутые над головой руки пожарную лестницу – целых три сложенных в один пролёт секции. И судя по его концентрированным, упругим движениям, весила она весьма нехило. А выжав так десять раз, он стащил противогаз и, улыбаясь в камеру крупным планом, поднял большой палец, что-то сказал и подмигнул. И снова заставка МЧС России.

– Ну всё, это конец, – выключил Алекс видео. – Здорово придумали, да? А обратила внимание, какое у них громоздкое снаряжение? Неужели нельзя его как-то облегчить? Кстати, а ты чего пришла-то, я думал, ты уже легла?

– А… – я с усилием расцепила стиснутые пальцы, – а я это…

Да если бы я помнила, зачем пришла!

– Мам, ты в порядке?

– Да. Да… Я это… А ты не хочешь встретить Новый год на Красной площади?

Что?! Что я сказала? Или кто это сказал?! Вот и Алекс удивился:

– В смысле… В Москве?

И я поняла, что снова сцепила пальцы – до ломоты в суставах и впившихся в мякоть ладоней ногтей.

– Ну да, в Москве. Хотел бы?

– Было бы классно! Только… Ник разве разрешит?

А я просто забыла про Ника. За-бы-ла. Как-то так. Да.

– Не знаю, но почему нет? Нужно просто поговорить с ним. Главное, чтобы ты хотел.

– Я хочу.

– Ну и отлично. Тогда я попробую договориться. Доброй ночи, Алекс, и не засиживайся долго, ладно?

Вышла из его комнаты, бессильно облокотилась об лестничные перила. И вспомнила, что управляющая  Галереей, где я работала, пригласила на завтра, всего на один час, чудо-человека из приехавшей на гастроли в Гамбург цирковой труппы. В качестве модели для позирования. Этот человек был знаменит своей способностью буквально завязываться в узел. Его тело было словно без костей, и это был действительно интересный опыт для рисования с натуры – как для учеников нашей Галереи, так и для самих преподавателей. И я как раз-таки шла предложить Алексу поехать завтра со мной порисовать, ему бы понравилось. Но забыла об этом, как только тот спасатель из Алматы стянул противогаз.

Судорожно вздохнула и поняла, вдруг, что даже в груди больно – так бешено стучит сердце.

Изменился, конечно! Заметно возмужал. Лицо стало грубее, угловатее. Но глаза всё те же. И улыбка. И даже фирменный румянец на щеках.

Глава 7

Десять лет назад. Февраль 2000г.

Кристина?!

Я не то, что обалдела, а даже испугалась от неожиданности. Но тут же, со второй волной узнавания меня накрыло и радостью. Дикой. Безумной! Какие там к чёрту мысли? Ничего не было! Сорвалась с места… и словно наткнулась на требовательно вскинутую навстречу мне ладонь того типа с ледяным взглядом. И что интересно – сидел-то он аж шагах в десяти от меня, но ослушаться безмолвного приказа было невозможно.

– Кристин… – только и смогла выдохнуть я, и она тоже вдруг очнулась, и, придерживая своё пузо-арбуз руками, в таком же стремительном порыве шагнула навстречу мне. Но мужик, резко двинув стулом по полу, преградил ей путь.

Она схватила его за плечи чуть повыше локтей, так, что из-за его широкой спины я видела только её тонкие пальцы с перламутровым маникюром, и полушёпотом взмолилась:

– Богдан, пожалуйста… Я в порядке, правда!

А он только приобнял её и, не говоря ни слова, требовательно, но аккуратно подтолкнул к выходу, по-прежнему прикрывая собою от меня, словно опасался, что я с ней что-то сделаю.

– Богдан, ну пожалуйста! Ну я прошу тебя! Это она! Понимаешь? Она! – слабо упираясь, упрашивала Кристинка.

От него – ноль эмоций. Просто довёл её до выхода и долбанул кулаком в дверь. Та тут же открылась и Богдан этот, настойчиво выталкивая Кристинку наружу, едва заметно повернулся ко мне:

– Здесь жди.

Вернулся минут через пятнадцать. Один. На меховом воротнике распахнутой куртки россыпь стремительно тающих снежинок. Сел напротив, через стол, вальяжно развалился на стуле и уставился мне в лицо. Молча. Изучая. А у самого – морда непробиваемая и аура такая… сильная. Даже упрямая. И ещё и шрам на брови добавлял ощущения какой-то лихой отмороженности. До мурашек под этим взглядом. Тяжело выдержать. Вдавливает. Руки огромные, кисти расплющенные, набитые долгими тренировками в зале. Или живыми драками, что скорее. Таким как он в глаза без приглашения не смотрят, это я знала от соседки по шконке, матёрой воровки-рецидивистки, любившей травить бандитские байки. Поэтому и не смотрела.

– Зовут как? – почти не разжимая губ, спросил он.

– Боброва Мария Сергеевна, – машинально выдала я, – семьдесят тре…

– Не, – шевельнул он пальцем, отметая мой бред. – Настоящее.

Я и всё-таки посмотрела на него, не удержалась. И тут же снова уставилась в стол. Глазищи чернючие, а взгляд холодный, как мертвец в холодильнике. Пробирает до костей.

И он и так всё про меня знал. Это было очевидно.

– Кобыркова Людмила Николаевна, семьдесят шестого года рождения.

Он кивнул, помолчал.

– Хорошо тебя заныкали, качественно. – И вдруг резко подался вперёд: – На волю хочешь?

– Да, – твёрдо ответила я. Потому что даже если он окажется засланным, мне, после исчезновения Алёшки, терять больше нечего.

– Тогда сегодня ночью придётся умереть. Готова?

Хрен его знает, что это значит, но…

– Да.

Он дёрнул углом рта, изображая улыбку и, откинувшись назад, принялся расстёгивать ремень…

Внутри пряжки оказалась нычка, а в ней – три маленькие голубые таблетки. Ссыпал их в руку, скользнул повёрнутым ладонью вниз кулаком по столу, ко мне.

– Глотай сейчас.

Хотелось спросить что это. И что значит это вообще значит – умереть. И кто он вообще такой. И что будет дальше. И много чего ещё… Но это был не тот человек, у которого спрашивают, я чувствовала это каждой клеткой тела. Могла ли я ему верить? Нет. Никому нельзя верить. Вообще никому.

Разве что Кристинке.

Я протянула руку навстречу. Он сбросил таблетки мне в ладонь и тут же сжал её:

– Долг платежом красен, поэтому просто верь мне. Милаха.

Его пальцы оказались твёрдыми, но неожиданно горячими. Настолько, что когда он тут же убрал руку, мне даже стало зябко. И волнительно. Милаха… Как эхо из прошлой жизни. Как пароль к доверию.

Господи, если я умру, благослови и защити Алёшку! И, не давая себе времени на сомнения, я кинула таблетки в рот.

Он велел не бояться, и я старалась унять дрожь в руках. Он строго-настрого приказал помалкивать, и я весь вечер старалась быть естественной… хотя так хотелось подсесть на шконку к Марго и договорить всё, что не успели! Хотя бы руку ей сжать на прощание… Но мы только по обыкновению молча переглядывались. Я кричала ей взглядом: «Спасибо! Спасибо тебе за всё!»… Но она не слышала, и от этого хотелось выть.

Господи, и за Марго присмотри, пожалуйста!

Ещё он сказал, что с такой дозы прихода не будет – сразу коматоз. Но через какое-то время после отбоя я всё-таки почувствовала лёгкость во всём теле и счастливую радость… Которые тут же сменились дикими судорогами и болью.

И последнее, что запомнилось – это кружащий надо мной потолок и смертельное отчаяние в глазах Марго.

***

Очнулась в незнакомом месте. Сразу к обеим рукам прилажены капельницы. Башка, как колокол – такая же пустая и гулкая. В комнате никого.

Сначала ничего не могла вспомнить, даже себя. Тошнило. Сушняк такой, что аж дышать больно. Завозилась, застонала, и сразу прибежал какой-то мужик. Проверил системы, осмотрел меня: давление, сердцебиение, пульс, зрачки… Попросила пить – дал сделать несколько глотков и велел не напиваться сразу много, чтобы не вырвало. Я пожаловалась на то, что ничего не помню, он обещал, что это скоро пройдёт. Сделал какой-то укол, и я почти сразу уснула.

Мне снилась Кристинка. Мы с ней куда-то шли, и она рассказывала мне что-то про Ника, а я никак не могла вспомнить кто это. Тягомотный бесконечный сон, полный тревоги и попыток понять, что происходит.

Зато проснувшись, сразу вспомнила кто я. И Богдана этого и его голубые таблеточки. И как парила где-то в стратосфере и плакала, восхищаясь красотой земного шара: маленького, беззащитного и такого родного… А потом падала с огромной скоростью вниз – в боль и судороги, в обрывки фраз: Тридцать на пятьдесят… Падает… Адреналин… Не вытянет… Пульса нет… Ещё давай…

Открыла глаза. За окном светло, у столика в углу вчерашний мужчина, набирает что-то в шприц. Услышал, как я завозилась, обернулся:

– Ну как мы?

– Живая, – прошелестела я.

– Живая, – подтвердил он, и перетянул жгутом моё плечо. – Работаем кулаком… Отпускаем. Угу… – сосредоточенно вводил лекарство, поглядывая на меня: – Как самочувствие? Может в голову ударить, может жаром обдать, не пугайся.

– Обдаёт, – охнула я.

Он дежурно улыбнулся и, придавив место инъекции ватой, согнул мой локоть.

– В этот раз живая, а в следующий могут и не откачать. Поэтому мой тебе совет – завязывай. Наркотик не решает проблемы, и даже не облегчает. А тебе, по-хорошему, ещё жить и жить.

***

Мужчина периодически заходил ко мне, следил за давлением и пульсом. А когда за окном стало смеркаться, в комнату вошёл Ник.

Он был подчёркнуто дружелюбен, но словно растерян чем-то или напуган. А я… Я, несмотря ни на что, была ему рада! Он всё-таки сделал это. Всё-таки он не исчез – это был какой-то одному ему понятный план!

– Николос, Алёшка с тобой?

– Нет, он сейчас дома. Но ты не волнуйся, как только будут готовы твои новые документы, мы сразу полетим к нему.

– В смысле… Куда?

– В Гамбург. Тебе нельзя оставаться в России. Ты здесь… снова умерла.

***

Март 2000г.

Когда я вошла в комнату, Алёшка возился с игрушками и даже не заметил нас с Ником. Я замерла на пороге – как же он вырос, Господи! Родненький мой…

– Алёша… Сыночек, – осторожно позвала я, но Ник тут же поднял вверх палец:

– Алекс. Маша, его зовут Алекс, он привык к этому имени. Поэтому не надо никаких Алёшей, хорошо?

Резануло по сердцу чем-то таким непонятным и болючим…

– А меня зовут Мила, Николос. Маша, слава богу, умерла.

– Извини, – кивнул он, – это случайно. Просто привычка.

– Я понимаю. И знаешь, мне очень нравился Мила! Спасибо, что подобрал мне именно такое имя.

Ник снова кивнул, а я позвала сына:

– Алекс!

Он повернулся и замер, вглядываясь в моё лицо. Словно узнал, но не знает, как быть. Я присела, протянула к нему руки. Он отложил игрушку, поднялся… но подходить не спешил. Мне было больно от этого, но я знала, что всё перетерплю и всё исправлю. Но смогу ли я когда-нибудь исчерпать меру своей благодарности Николосу?

– Ну же, сыночек? Иди к маме?

Он поднял взгляд на Ника.

– Alex, du brauchst keine Angst zu haben. Geh zu deiner Mutter! Алекс, не бойся. Подойди к маме! (нем)

И только после этого Алекс подошёл. Я обнимала его и беззвучно ревела, и он обнимал меня – ласково, доверчиво.

– Мила, всё это время с Алексом общались только на немецком, – сказал Ник. – Он уже привык к этому, и я не уверен, что тебе стоит что-то менять.

«Но как же так, Ник? Ты же обещал мне, когда уезжал! Ты же говорил, что не дашь ему забыть!..» Но я, конечно, не сказала этого, только зажмурилась, сильнее прижимая Алёшку:

– Как же мне быть, Ник? – слезы текли градом, я сталась прятать их от сына, но не могла утаить от Николоса. – Мне что, совсем не говорить с ним?

– Учи язык, тем более что без этого тебе не дадут гражданство.

– Но это же время, Ник! А сейчас как быть?

Он задумчиво посмотрел на нас и недовольно вздохнул:

– Хорошо, мы посоветуемся с детским психологом. Но ты завтра же запишешься на языковые курсы.

Психолог не рекомендовал, говоря, что это вызовет нагрузку на детскую психику. Поэтому я днями и ночами учила язык. И вопреки мнению специалиста всё-таки говорила с Алексом на родном, когда оставались наедине. И конечно, этого не удалось скрыть, ведь он довольно быстро стал путаться в разговоре, намешивая в одну фразу оба языка сразу. Ник был недоволен, иногда высказывал мне это, но чаще молчал. И я тоже молчала, и приглядывалась к нему. Пыталась понять, как быть, как себя вести.

Николос, хотя и скрывал, но явно не был в восторге от того, что мы поженились. Кажется, фрау Хельга и герр Томас – его родители, и те были спокойнее, заняв позицию деликатного невмешательства. Родная сестра и двоюродные братья настороженно приглядывались ко мне, и я до конца не понимала их эмоций, но была благодарна уже за то, что они тепло общались с Алексом и иногда приводили  в гости своих детей, с которыми сынуля очень даже ладил. А вообще семейство оказалось демократичное. Никаких навязчивых вопросов обо мне и моей семье, о том где жила и, например, приедут ли на свадьбу мама с папой. Поначалу даже казалось, что им просто нет до меня дела, и только много лет спустя я поняла, что это было проявлением уважения к моим личным границам – черта присущая, кажется, всем Трайберам их рода. А вот сам Николос вызывал у меня много вопросов, но я закрывала глаза на его отстранённость, и конечно не пыталась сблизиться насильно. Мне вообще важнее всего было просто быть с сыном.

И всё-таки через четыре месяца после регистрации брака у нас с Ником случился первый секс. И так и пошло. А через год и вовсе – наладилось.

Потом был экзамен на знание языка, который я сдала с первого раза. Новые курсы – теперь уже на более высокий уровень и, параллельно с этим, уроки рисования в частной школе искусств. Сначала любительские, а потом, когда я сдала необходимый минимум академического рисунка – общий курс. И всё это с подачи и огромных финансовых вложений Николоса. Мне иногда даже дышать было страшно рядом с ним – вдруг он исчезнет, как счастливый сон?

Так и тянулось: курсы за курсами, повышения за повышениями – вот и гражданство получено, вот и высшее образование в Дрезденской высшей школе изобразительного искусства, вот и работа появилась, водительские права, первая машина… Разве я могла мечтать об этом, прозябая у себя в общаге?!

Потом Алекс закончил начальную школу, я нашла себе русскую подругу Катю, Ник – немецкую любовницу Анну… и так далее, и так далее…

И за всё это время мы с Ником только один раз затронули тему моей прошлой жизни. Вечером после регистрации брака я спросила у теперь уже законного мужа, могу ли я написать письмо маме? И он ответил, что писать некому. Признался, что умолчал тогда в тюрьме о том, что через год после моей «смерти» мама с мужем и маленькой дочкой перебрались в деревню Разгуляевку, а через полгода, в первые же зимние холода, сгорели все вместе ночью от неисправной печки.

Мне не было мучительно больно, ну то есть вот так, чтобы на разрыв. Только в душе вдруг разверзлась пустота и тупо заболело сердце. Но слёзы не хлынули. Даже не выступили. Может, это от того, что давно не виделись, может, зона убила во мне что-то живое? Или сказалось то, что отношения с матерью никогда не были особо близкими? Я только спросила – а что с бабушкой? И Николос ответил, что даже не слышал о ней.

Поначалу, провожая Ника в очередную командировку в Россию, я нет, нет да и заикалась, полушутя, о том, что хотела бы поехать с ним, что сидела бы там ниже травы, тише воды… На что он всегда реагировал очень остро, раздражённо бросая полушутливые фразы о том, что он даёт мне всё что может здесь, в Германии, но совершенно не готов противостоять из-за меня русской мафии там, в России. «Русская мафия» звучало в его устах слегка пренебрежительно, слегка предосудительно, но неизменно резко. Даже со страхом, что ли. Видно, моя история всё-таки произвела на него очень глубокое впечатление. И он не хотел говорить ни о моём чудесном освобождении, ни о том, кто такой Богдан и почему Кристина так больше и не вышла со мной на связь. А я и не настаивала, понимая, что, несмотря на то, что родной берег окончательно потерян – жизнь продолжается. Продолжается в любом случае. Денис был прав.

И всё-таки был период, в 2007 году, как раз после знакомства с Катей, когда я, поддавшись её влиянию, зарегистрировалась в Российских соцсетях – Одноклассниках и Вконтакте. Катя не знала мою настоящую историю, поэтому я легко выбрала первый пришедший на ум город, с чистой совестью назвалась Камилой Ивановой и, для верности, поставила на аватарку такую фотку, что сама себя не узнавала. А потом, урывками выбирая время и прячась от мужа, просматривала всех имеющихся в сети Машковых Елен, Алексеев Савченко и даже Наташек Барбашиных. А ещё, до кучи, всех кого помнила. Нашла некоторых одноклассников, походила по их страничкам, посмотрела фотки. Но, увы, так и не нашла тех, кого так хотелось.

Эти поиски были похожи на паранойю, я даже во сне копалась в соцсетях и отчаянно боялась, что об этом прознает Ник. Надежда и желание найти хоть кого-то из самых близких друзей бередили душу, раз за разом заставляли переживать то, о чём так настоятельно советовали забыть психологи… И я сумела-таки побороть эту зависимость и, прекратив напрасные усилия, забросила свои соцсети.