Текст книги "Letters of Note (ЛП)"
Автор книги: starsthatburn
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
В моей груди ныло, когда я проснулась. И всё ещё ноет сейчас. Это почти четыре утра, и я пишу это письмо, даже не включая свет… Мне кажется, я беспокоюсь, что если включу его, свет заберет зелень, что я по-прежнему вижу. До сих пор красный цвет вашей нелепой кожаной куртки всегда был цветом, что напоминал мне о вас. Теперь, я уверена, что это всегда будет персиково-зелёный.
Я не должна даже мечтать о вас. Я понятия не имела, что вы можете быть настолько навязчивы.
Я желаю, чтобы вы оставили меня в покое.
… Я желаю, чтобы вы были здесь.
Реджина.
***
Реджина откинулась на спинку кресла, барабаня ногтями по деревянной поверхности стола. Она решила работать из дома в тот день, думая, что, возможно, ей было бы проще сосредоточиться на работе без воспоминаний о том, сколько раз Эмма Свон сердито врывалась в мэрию, отвлекая её. Однако, её решение не работало. Вместо этого, она просто смотрела в окно большую часть утра, вспоминая ночь, когда Эмма приехала в Сторибрук, и как они сидели в этой комнате, выпивая из бокалов Реджины. Они не ненавидели друг друга тогда. Странно было думать об этом.
Реджина застонала. Это было ещё более странно признать, насколько сильно она до сих пор не ненавидит её.
«Перестань думать о ней, – сказала себе Реджина настолько твёрдо, насколько могла, – она этого не стоит. Ты знаешь, что она не стоит».
Она сделала то же самое, что и всегда: начала думать о том, что бы сделал Генри со всем этим. Она машинально вздрогнула. Она действительно не могла себе представить его иначе, чем в ужасе: большинство дней это была её собственная реакция. Даже с мальчиком, который до сих пор верил в сказки, нельзя было ожидать, что он не будет травмирован, узнав о мыслях Реджины насчёт его биологической матери. Это не нормально. Она… бредила.
Мысль о сказках автоматически переместила её глаза к запертому нижнему ящику стола. Эта проклятая книга всё ещё лежала там. Она забрала её из комнаты Генри больше недели назад, и всё же он до сих пор не сказал ей об этом ни слова. Как ни странно, кажется, он даже не беспокоился внезапным исчезновением книги. Это было необычно, мягко говоря. Возможно, он был не настолько зависим от неё, как всем казалось.
И всё же, даже когда она так думала, Реджина знала, что это было не так. Он бы заметил её отсутствие сразу. Он просто должен был.
Она встала, вытащила ключ с вершины ближайших книг и отперла ящик: книга была всё ещё там. Она даже не сдвинута.
Совершенно необъяснимо, Реджина нахмурилась. Почему он не сказал ничего? Почему он не потерял её?
Прикусив нижнюю губу, она вытянула книгу из ящика и открыла посередине. Её собственное изображение выскочило перед глазами: свирепая и ужасающая в черной коже и бархате. Это больше не было похоже на неё. Это конечно не ощущалось ею.
Слова «Злая Королева» выпрыгнули из написанного текста, и она резко захлопнула книгу. Это всё ещё вызывало боль в её сердце, когда она вспоминала ту, кем была, ту, кем Генри считал её до сих пор.
«Ты знаешь, что сейчас ты стала лучше, – твёрдо сказала она себе. – Перестань жалеть себя. В последнее время, ты делаешь более, чем достаточно».
Она вздохнула, наклонившись вперёд, чтобы положить книгу обратно в ящик. И тут она замерла. Книга выскользнула на пол.
Письма. Она протянула руки в ящик и начала перебирать бумаги, лежащие сверху. Они были здесь. Они были прямо здесь.
Содержимое ящика оказалось разбросанным по полу вокруг неё всего лишь тридцать секунд спустя. Она упала на колени на ковёр, отбрасывая каждый лист бумаги подальше, пытаясь найти эти пять чёртовых писем, которые она должна была сжечь в момент, когда они были написаны. Где они? Где они, чёрт побери?
Реджина перелистала каждую страницу книги Генри, чтобы убедиться, что письма случайно не проскользнули внутрь неё, но ничего не нашла. Они пропали. Как они могли пропасть? Куда вообще они могли пропасть?
Слёзы выступили на глазах, когда она взглянула на окружающий беспорядок: мятые бумаги и перевёрнутые папки лежали на ковре рядом с ней. Конечно, её сердце просто не могло биться ещё сильнее. Это приносило ей боль. Это физически вызывало ушибы в её груди.
Её взгляд ещё раз опустился на книгу.
Генри. Она закрыла глаза. Он просто не мог не потерять её…
Она резко вскочила на ноги, срываясь вверх по лестнице в спальню сына, даже прежде, чем её затуманенная голова отдала приказ ногам двигаться.
Он не потерял её, потому что точно знал, где она находится.
Она не была уверена, что именно искала, когда рылась в шкафу Генри, в тумбочке, в игрушках, под кроватью. Она понятия не имела, что она ожидала найти. Если бы он взял письма, почему бы он оставил их себе? Что, чёрт возьми, он мог желать сделать с ними?
А потом, вспышка воспоминания заставило её сердце уйти в пятки.
«Есть… есть что-нибудь, что вы должны сказать мне?»
Реджина вспомнила, как Эмма смотрела на неё, когда задала свой вопрос. Она была смущена и в отчаянии, и… умоляла. Она ожидала услышать правду.
«Правду о чем, чёрт возьми?» – думала Реджина, когда писала эти богом забытые письма.
Реджина услышала глухой стук падения собственного тела на стену даже прежде, чем почувствовала в спине боль от удара. Она скатилась на пол, слёзы ужаса скользили по её щекам.
Это просто не может происходить.
Она понятия не имела, прочитала ли Эмма все письма или нет. Она не могла. Что если она прочла последнее…
О боже.
Если она прочла последнее письмо, то никогда больше даже не взглянет на неё.
***
Реджина наблюдала, как следующим утром Генри шёл по тротуару, глядя на него в зеркало заднего вида автомобиля, что она аккуратно припарковала по дороге ниже. Когда он дошёл до автобусной остановки, то лишь оглянулся на секунду, прежде чем резко повернул налево и пошел по соседней улице. Челюсть Реджины окаменела. Распахнув дверцу автомобиля, она обнаружила, что следует за ним по дороге так быстро, как её ноги в высоких каблуках только могли.
Как только он достиг дома Мэри Маргарет, она увидела вспышку чего-то белого, что он вытянул из кармана. Он порывисто открыл дверь и начал подниматься по лестничному пролету. Реджина, не задумываясь, побежала за ним.
***
– Эмма?
– Мм?
– Вам пришло ещё письмо. От Сидни.
– О! Спасибо, я возьму его.
– Это… секундочку.
– Что?
– На обороте что-то написано.
– Мэри Маргарет, отдай его мне. Я буду просто…
– «Это последнее». Что это значит?
– Это… подожди, что? Там так написано?
– Да, прямо здесь.
– Это… напечатано.
– И?
– О, ничего. Я просто подумала… что это было… ну ты знаешь, написано от руки.
– Может быть, Сидни пытается остаться инкогнито.
– Да, может быть.
– Во всяком случае, я ухожу на работу. Ты идешь?
–… пока нет. Чуть позже.
***
– Генри, что, чёрт возьми, ты сделал?
Генри удивленно уставился на свою маму, когда она схватила его, оттаскивая подальше от лестничной клетки, с которой он только что спустился, и в закоулок, подальше от дома.
– Мама, я…
– Ты нашёл мои письма?
Он сглотнул.
– Я… я искал свою книгу.
– Генри, – сказала Реджина, наклоняясь вниз, чтобы быть с ним на одном уровне. Она глубоко вздохнула, отчаянно пытаясь успокоиться, чтобы не заплакать. – Ты читал их? Ты читал эти письма?
Возникла пауза, прежде чем он ответил: – Прости меня!
– Зачем ты сделал это?
– Ты забрала мою книгу и… я разозлился. Прости. Я не знал, что в них сказано…
– Ты отдавал их ей, Генри. Почему ты подумал, что это было хорошей идеей? Что, ради бога, могло заставить вас думать, что я не буду в ярости из-за этого?
Генри судорожно заморгал, его ореховые глаза потускнели.
Он выглядел, словно боялся своей мамы, как никогда не боялся раньше. В этот момент она была ужасающей. Не потому что она была в гневе, а потому что она пугала саму себя. Он никогда не видел её настолько разгневанной раньше, и вдруг масштабность того, что он совершил, ударила его с той же свирепостью, как если бы это Реджина хлопнула его по лицу.
– Я подумал, что она должна знать, – прошептал он, прикусывая нижнюю губу.
Сдавленный стон вышел из горла Реджины, когда она выпрямилась, пробежав пальцами по спутанным волосам.
– Мама? – спросил он неуверенно, проводя рукой под глазами. – Мама, прости, я не… я прочел их и подумал… я сожалею.
– Что же я буду делать? – пробормотала она.
Вопрос не был адресован Генри.
– Мам, – повторил он, протягивая руку, чтобы схватить её за рукав, – смотри, она не знает, что это был я. Она может подумать, что это была шутка или что-то подобное.
Он знал без тени сомнения, что это не так: даже он мог слышать голос своей матери в каждой странице писем. Но разбитое выражение на лице Реджины всё ещё пугало его, и он отчаянно хотел, чтобы оно ушло.
– Она может чувствовать то же самое, – прошептал он, когда Реджина не ответила, при этом она смотрела на него сверху вниз, а её глаза были наполнены жалостью.
– Генри, – тихо сказала она, наклоняясь вниз снова, – это никогда не произойдёт.
– Ты не знаешь этого, – сказал он отчаянно, – я видел её на днях: она выглядела в точности, как выглядишь ты в данный момент.
– Генри…
– Она спрашивала о тебе. Она заботится. Письма заставили её задуматься, и если бы ты просто сказала ей, возможно…
– Генри, – сказала вдруг Реджина, становясь перед ним на колени, обеими руками плотно сжимая его руки, – прекрати это, ты понятия не имеешь, о чём думает Эмма прямо сейчас… и я тоже не знаю. И я очень сомневаюсь, что она думает об этом. Эти письма были… личными. Они были наиболее личной вещью, которую я когда-либо писала, и теперь они у неё, и она собирается прочесть последнее письмо и… о боже. Генри. Зачем? Зачем же ты сделал это?
Он мог только покачать головой, потому что не знал ответа.
– Мне жаль, мам. Мне очень жаль.
Реджина проглотила желчь, что поднималась по горлу. Он сожалел, и она знала это: на его маленьком покрасневшем лице отражалось беспокойство, и она знала, что он ненавидел себя за то, что совершил, не подумав.
Это не заставило её чувствовать себя лучше. Но это помогло ей немного замедлить дыхание.
– Ты должен пойти в школу, Генри.
– Что? – забормотал он. – Нет! Я должен помочь тебе исправить это! Слушай, я пойду наверх и верну письмо обратно, прежде чем она прочтёт, а потом мы…
– Нет, – перебила Реджина, сжимая его руки в своих, – ты не будешь делать ничего подобного. Ты пойдёшь в школу. Ты всё ещё успеешь на автобус, если поторопишься.
– Мама…
– Иди, Генри, – голос Реджины был плоским, даже если она изо всех сил пыталась улыбнуться ему, – иди в класс, постарайся не волноваться, я позабочусь о письме.
– Как?
– Я не знаю, – ответила она. В её голове не существовало никаких сомнений, что Эмма читает письмо в эту самую минуту, пока она говорила, и не было никакой возможности вернуть его, – но тебе всё равно придется пойти в школу. Прямо сейчас.
– Я не хочу идти.
– К счастью, у тебя нет выбора, – сказала Реджина и наклонилась вперёд, целуя его в макушку, а затем развернула его, пока он не стоял лицом к улице, которая вела к автобусной остановке. – Иди. Увидимся позже.
Он сделал один шаг, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть на неё, и сказал:
– Мам, мне очень жаль.
– Я знаю.
– Я не думал, что…
– Я знаю, Генри, всё нормально, иди в школу.
Он кивнул, затем поднял рюкзак повыше на плечи. Реджина смотрела на маленькое любимое тельце, отступающее в следующую минуту, дождалась, пока оно не скрылось за поворотом на главную улицу, прежде чем повернулась обратно к дому, что ожидал её.
Дверь на лестничный пролёт была тяжелее, чем она помнила, когда она толкнула её, чтобы открыть.
***
Как только Мэри Маргарет покинула квартиру, Эмма уселась за кухонным столом с письмом, положенным перед ней.
Это последнее.
Тот факт, что слова были напечатаны, означало, что тот, кто отправлял ей эти письма, не хотел, чтобы она знала, кто он. Факт, который означал, что это определенно была не Реджина, что после всего этого странно разочаровало её.
Но тот факт, что она больше не будет получать письма, разочаровал её не меньше. Она вдохнула воздух сквозь зубы. По какой-то причине… она не хотела, чтобы это закончилось. Как бы они не смущали её и ужасали, она жила для этого. И это письмо означало завершение всего.
Она не была уверена, что на самом деле хотела знать, что было сказано внутри.
И, тем не менее, она обнаружила, что вскрывает его, увидев тот же совершенный, каллиграфический почерк.
Эмма закрыла глаза в последний момент. Один последний момент незнания.
Мисс Свон,
Это становится невыносимым. Эти письма не помогли мне вообще, и я не могу продолжать писать их. Я не могу больше. Они лежат в моем столе, потому что я не могу выкинуть их, и я ощущаю их всякий раз, когда захожу в комнату. Сердце, закрытое в ящике. Мне нужно избавиться от них. Мне нужно перестать писать вам и нужно перестать думать о вас.
Поскольку это будет последнее из этих писем, я думаю, что наконец настало время, чтобы быть честной. По-настоящему честной с вами и с самой собой, потому что я знаю, что собираюсь сказать уже в течение некоторого времени, но ещё ни разу не признавала это вслух. Просто мысль об этом вызывает кислый привкус во рту, и я не могу быть уверенной, что всё же напишу это. Но я должна попытаться.
Я говорила так много раз, что желаю ненавидеть вас, и я имела это ввиду. Я на самом деле желаю этого. Желаю, потому что так было бы намного проще чем то, что я на самом деле чувствую. Было бы намного легче желать вам смерти, чем желать, чтобы вы никогда не родились.
Я так хочу ненавидеть вас. Больше всего на свете я хочу ненавидеть вас, и тот факт, что я не могу сделать это, приводит меня в абсолютное бешенство.
Потому что, по правде говоря… я думаю, что влюблена в вас, Эмма. Я влюблена в человека, которого должна ненавидеть, и сам этот факт заставляет меня хотеть ненавидеть вас ещё больше. Это так типично для вас, во всей вашей назойливости и наглости, заставить меня полюбить вас, и я презираю вас за это, но не ненавижу и никогда не ненавидела. Я не могу заставить себя сделать это.
Хотите ли вы знать, что делает это всё ещё хуже? Что ещё более невыносимо, чем любить вас? Это желание, чтобы вы тоже любили меня. Это знание, что я могу лишь желать этого, потому что я также знаю, что этого никогда не будет.
Это сидеть в темноте и писать письма к вам, что вы никогда не прочтёте.
Я была одинока в течение долгого времени. Даже с Генри – я одна, потому что недостойна любви: мой собственный сын не может любить меня, моя родная мать не любила меня, и теперь я нашла кого-то, кого полюбила, но кто никогда не полюбит меня в ответ. Я убедила в этом себя, а затем разозлилась, когда неизбежно была отвергнута. Что и должно было произойти, потому что я думала, что ненавижу вас и вероятно на самом деле ненавидела немного. Я ненавидела вас за вашу неспособность любить меня. За то, что вы такая привлекательная и тем не менее такая упрямая. Вы заставили меня чувствовать, и то, что вы заставили меня почувствовать, причинило мне боль. И я сказала себе, что ненавижу вас за это, но никогда не ненавидела.
Я не могу вас ненавидеть, и ненавижу исключительно себя за это.
Это мое последнее письмо, потому что если мне придется писать всё это снова, то я не уверена, что переживу это. Я чувствовала уже достаточно боли. Если никто больше не полюбит меня, то я должна, по крайней мере, дать себе шанс исцелиться, прежде чем старые раны откроются снова.
Я ненавижу то, что не ненавижу вас.
Так или иначе, ваша Реджина.
Каждое слово падало, словно камень, в пустой кухне.
Как только Эмма закончила читать, раздался стук в дверь.
***
По бледному лицу Эммы Реджина поняла, что та прочитала письмо. Она выглядела слишком испуганной, чтобы можно было предположить обратное.
– Реджина, – она сдавлено выдавила слово, словно то было сделано из лезвий.
Реджина проглотила комочек в горле.
– Мисс Свон, – её взгляд упал на открытое письмо, что лежало на столе позади той, и всё рухнуло, – итак, похоже я слишком поздно.
– Хм, – пробормотала Эмма, глядя вниз на пол между ними, – я… я так полагаю.
– Могу ли я войти?
Сердце Реджины разбилось немного, когда Эмма заметно вздрогнула.
– Что? Зачем?
– Я не собираюсь приставать к вам, мисс Свон, – пробормотала она, – я просто хотела бы получить шанс на разговор.
Через несколько мгновений Эмма заставила себя кивнуть, делая шаг назад, чтобы Реджина могла протиснуться боком мимо неё. Она вздрогнула, когда их руки почти соприкоснулись.
Реджина неловко стояла в центре незнакомой квартиры, сжав руки в кулаки. Эмма закрыла за собой дверь, а затем прошла мимо неё, чтобы подойди к столу.
Она взяла письмо дрожащими руками. Затем она протянула его.
– Что? – спросила Реджина.
– Если ты хочешь его обратно, – сказала она, не встречаясь с Реджиной глазами. – Я могу принести и другие. Они наверху. Я не долго.
– Я не хочу их обратно, Эмма, – выдавила Реджина, подавляя желание закатить глаза. – Ты думаешь, что я хочу прочитать их снова?
Эмма моргнула.
– Нет, – призналась она, опустив руку с письмом, – но ты, возможно, хочешь их сжечь или что-то.
Реджина фыркнула.
– Немного поздно для этого сейчас. Я должна была сделать это прежде, чем Генри положил свои липкие ручонки на них.
Эмма вздрогнула. Она действительно не могла сказать, как не догадалась, что за всем этим стоял её по природе назойливый сын.
«Генри, – простонала она про себя, падая на ближайший стул».
– Конечно, кто же ещё?
Реджина медленно подошла к стулу, присаживаясь в кресло напротив.
– Ты… на самом деле не догадывалась?
– Нет, – сказала Эмма, опустив голову на руки, – но, если честно, я не сильно сосредотачивала внимание на этом, я была больше озабочена самими письмами.
Реджина поморщилась.
– Вполне понятно.
Наступило молчание, когда Эмма уставилась на выбоины в деревянном столе перед ней. Угол письма всё ещё был виден ей, и она не могла промолчать.
– Ты серьезно? – услышала она вопрос из своих уст.
Реджина знала с того момента, когда Эмма открыла дверь, что этот вопрос будет задан, но не могла остановить свой голос от дребезжания, когда ответила:
– Да.
– Обо всем?
– Да.
– Почему… – спросила Эмма нервно, – почему ты ничего не сказала раньше?
– А ты бы сказала? – спросила Реджина, сложив руки на краю стола. – Если бы… если бы влюбилась в кого-то, с кем быть, очевидно, не суждено.
От услышанных, произнесенных вслух слов сердце Эммы остановилось на мгновение.
– Нет, – тихо сказала она, наконец поднимая голову, – я полагаю, что нет.
Реджина заметила, что зеленые глаза Эммы посинели. Она знала, что это означало. Она хотела не знать, но она знала её слишком хорошо.
– Я сожалею, что ты узнала, – сказала она, опустив глаза.
Эмма нахмурилась.
– Прости? Почему?
– Потому что это уже было достаточно неудобно между нами, – вздохнула Реджина, – а теперь… наверное, невыносимо. Немногие люди смогли бы оставить в прошлом что-то, подобное этому. Я очень сомневаюсь, что у нас получится.
– Реджина…
– Я пойму, если ты решишь избегать меня, – решительно сказала Реджина, хотя слова вызвали боль в её сердце, – мне не нравится это, но я понимаю.
– Реджина.
– Насчёт того, что мы скажем Генри… что ж, он умный мальчик, он должен быть в состоянии поня…
– Ты когда-нибудь перестанешь болтать? – сорвалась вдруг Эмма.
Реджина моргнула, глядя на неё снизу вверх.
– Прошу прощения?
– Просто заткнись на минуту, – сказала Эмма, вставая со стула и начиная расхаживать по комнате с одной рукой, прижатой напротив лба, – просто дай мне подумать.
– Конечно, тут не так много, чтобы…
– Заткнись! – прервала Эмма. – Боже! Перестань, Реджина. Эта самокритичная хрень действительно не работает со мной, ты знаешь.
– Что ты имеешь ввиду под «самокритичной хренью»? – прошипела Реджина.
– Это, – сказала Эмма, указывая на оборонительную позицию Реджины, – это предположение, что я тебя ненавижу. Эти убеждения, что ты не достаточно хороша. Это утомительно. И это смешно.
– Мисс Свон, я…
– Это глупо, Реджина, – говорила Эмма в более быстром темпе, её грудь вздымалась под тонкой белой рубашкой. – Смотри, я знаю, что у тебя и Генри было несколько столкновений недавно, и я знаю, что я абсолютно ничего не знаю о твоей матери, но из того, что я поняла, я предполагаю, что она совсем не была матерью Терезой. Но это не значит, что ты ничего не стоишь. Это вовсе не означает, что я собираюсь безжалостно поставить крест на тебе лишь потому, что у тебя были некоторые трудности в прошлом.
Реджина моргнула.
– Ты… ты не сделаешь это?
– Конечно, я не сделаю это, – закатила глаза Эмма, – я хороший человек, веришь или нет. Ты призналась мне во многих вещах, и я не собираюсь использовать их против тебя. Мне просто нужно… понять всё. Это много для понимания.
Реджина медленно кивнула.
– Очень хорошо.
Эмма продолжала расхаживать по квартире в течение нескольких минут. Реджина наблюдала за ней, не сводя глаз с локонов женщины, что подпрыгивали на фоне изгиба позвоночника. Это немного возбудило её.
– Ты не собираешься рассказать кому-либо? – услышала она свой голос, задающий вопрос.
Эмма вдруг остановилась, как вкопанная, поворачиваясь к женщине, которая до сих пор терпеливо сидела за кухонным столом, впиваясь пальцами в собственные колени.
– А ты хочешь этого?
– Нет.
– Тогда нет, – ответила Эмма, – я не буду.
Реджина кивнула. Она знала, что ей следовало почувствовать облегчение.
– И… – продолжала она, сглатывая, – будем ли мы… будем ли мы в порядке?
Прислонившись к деревянной балке, что протянулась от потолка до пола лофта, Эмма позволила себе улыбнуться.
– Я не уверена, что мы когда-либо были в порядке, Реджина.
– Действительно.
– Но, да, – продолжала она, склонив голову набок, – мы будем в порядке, так или иначе.
Реджина кивнула, глядя вниз на стол. Наступившая тишина была слишком тяжелой для неё, и в конце концов она была прервана звуком стула, который она задвинула. Эмма наблюдала, как она поднялась, нахмурив брови.
– Куда ты идёшь?
– Домой, – ответила Реджина, сделав маленький шажок навстречу ей, – я думаю… я думаю, тебе нужно время, чтобы действительно подумать обо всём, о том, что это значит. А мне нужно время, чтобы подумать о подходящем наказании для твоего сына.
Эмма рассмеялась.
– Так теперь он мой сын?
– После этого маленького трюка, – ответила Реджина, поднимая одну бровь, – ты можешь держать пари, что он твой.
Эмма фыркнула, покачав головой. Реджина начала идти к двери, застегивая пальто более плотно вокруг себя.
Когда она проходила мимо Эммы, ей показалось, что она поймала её на резком вдохе, словно та пыталась обнаружить какой-то аромат.
– Если ты захочешь поговорить со мной об этом, – сказала она, достигнув рукой дверную ручку, – что ж, ты знаешь, где найти меня.
Эмма кивнула, повернувшись к ней лицом.
– Да, благодарю.
Реджина не двигалась, чтобы уйти. Её пальцы сжались вокруг металлической ручки, а лоб был нахмурен, когда она пыталась настроить себя, чтобы сказать что-то. Эмма ждала, но ничего не произошло.
– И если ты хочешь поговорить со мной, – тихо ответила Эмма, – ты знаешь, где найти меня тоже.
Реджина просто кивнула. Она выглядела крошечной в этот момент: маленькой и неуверенной, сломанной и не подлежащей ремонту. Та же печаль, что ударяла в грудь Эмму, когда она заканчивала читать одно из писем, вдруг ударила между ребрами ещё раз.
– Не уходи.
Реджина повернулась, чтобы посмотреть на неё.
– Что?
– Не уходи, – сказала Эмма, качая головой. Она сделала крошечный шаг вперед, – пожалуйста.
Путаница отобразилась на лице Реджины.
– Эмма, я…
Эмма сделала ещё один шаг вперёд, протягивая руку, чтобы потянуть пальцы Реджины от дверной ручки. Она разжала их один за другим, пока рука той не была снова свободной, пустой.
Эмма ждала, пока Реджина снова повернётся к ней лицом и спиной к двери. Её темные глаза мерцали неопределённостью и чем-то ещё, что выглядело, как надежда. Эмма склонила голову набок, рассматривая её более внимательно.
– Ты знаешь, я никогда не ненавидела тебя тоже.
Когда Реджина улыбнулась, напряжение в комнате внезапно ушло. И когда она наклонилась вперёд, чтобы прикоснуться к губам Эммы своими, та не пыталась остановить её.
