Текст книги "Letters of Note (ЛП)"

Автор книги: starsthatburn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

«Где она?» – бормотал Генри, ползая на животе под своей кроватью и толкая стопку старых игрушек с пути. Её там не было. Он выбрался обратно и поднялся с колен. Положив локти на край матраса, он осматривал хаос, который был нанесён его спальне в течение последнего получаса: его книжная полка была в основном снесена, её содержимое в настоящее время раскидано по всему полу; его постельные принадлежности были выброшены в коридор, шкаф был широко открыт и большинство одежды теперь нагромождены на его дне. Он застонал, его лоб ударился о скрещенные руки.

– Генри, – услышал он голос своей матери, зовущий его снизу, – ты будешь в порядке, если я отлучусь на час?

– В порядке, – ответил Генри, не поднимая головы.

«Она у неё. Она взяла её снова».

– Не открывай никому дверь, – сказала она, подбирая свои ключи и быстро проверяя волосы в зеркале, – я вернусь в пять.

Когда он не ответил ей, Реджина вздохнула. Она знала, что он понял, что его книга в настоящее время пропала. Она плохо себя чувствовала из-за этого… ей действительно было плохо. Но он все ещё называл ее Злой Королевой. После смерти Грэма и назначения мисс Свон на место шерифа, это только ухудшилось. Ей было трудно просто отойти в сторону и позволить этим историям причинить ещё больший вред богатому воображению её сына.

Мисс Свон… мысль об этой женщине, как обычно, заставила испытать острые ощущения. Она закатила глаза и двинулась в сторону входной двери.

«Он научится жить без неё, – говорила она себе, маршируя по дорожке и открывая дверь её Мерседеса, – это просто книга. Он выживет».

В своей спальне Генри завис у окна и ждал, пока чёрный автомобиль покинет подъездную дорожку. В тот момент, когда тот исчез вниз по улице, он побежал через комнату, уворачиваясь от груды книг, одежды и игрушек, пока не достиг коридора. Он провёл следующие десять минут в спальне Реджины, роясь в её вещах, будучи абсолютно уверенным, что он найдёт свою книгу среди них. Он услышал свой собственный сдавленный стон, когда нигде её не нашёл.

«Офис, – пробормотал он, совершенно не заботясь об уборке беспорядка, который сделал, – она должна быть там».

Он проскользнул вниз по лестнице, пробрался в кабинет матери и закрыл за собой дверь. Он начал искать в ящиках её стола, но безуспешно. Он потянул за последнюю ручку, только чтобы найти, что ящик был заперт. Он остановился.

Ключ. Его глаза сканировали комнату, пытаясь представить, где мама могла спрятать его. Он вспомнил времена, когда приходил в эту комнату, когда она работала. Обычно её руки были расположены на клавиатуре или поднимали чашку кофе. Но один раз…

Он подошёл к краю ближайшей книжной полки, проводя пальцами по вершинам книг, что его мама поставила в тот день. Она подпрыгнула, когда он вошёл. Его мама никогда не подпрыгивала.

Книги были высоко, и Генри пришлось приложить усилия, чтобы дотянуться до них, и после нескольких минут шатаний на цыпочках, пальцы коснулись чего-то металлического, расположенного на верхней части одной из книг. Он достал ключ и вернулся к столу.

Книга была там. Конечно, она была там.

Он усмехнулся про себя, достигая ящика и вынимая из него вещь. Несколько документов было захвачено вместе с ней, как она выскользнула из плотного деревянного пространства. Они упали на пол у его ног.

«Упс».

Поместив книгу на стол, Генри опустился на колени и начал собирать их. Реджина будет знать, что он был в её столе в тот момент, когда снова откроет этот ящик, так что он полагал, что это на самом деле не имеет значения, будут ли документы возвращены в правильном порядке или нет. Но даже так, он обнаружил, что перемещает их, пытаясь аккуратно расставить еще раз.

Он моргнул, когда понял, что на дне стопки была кипа конвертов. На лицевой стороне каждого были написаны одни и те же два слова.

Мисс Свон.

Генри посмотрел на часы: у него всё ещё было около получаса, прежде чем Реджина вернётся домой. Поэтому он сел, скрестив ноги, на полу рядом с письменным столом его мамы и затаил дыхание, когда открыл первый конверт. Он был датирован двумя неделями после приезда Эммы в Сторибрук.

Пока он читал, Генри чувствовал растущую вокруг него тишину в комнате. Он закончил первое письмо и перешёл к следующему. Его пальцы дрожали, когда он листал страницы, и его дыхание продолжало перехватывать.

«Это не имеет никакого смысла. Я не… понимаю».

Он закончил письма: их было пять, и каждое новое из них путало его больше, чем предыдущее. Это было не правильно, это было не то, что Реджина должна была думать. Она ненавидела Эмму. Все это знали. И всё же…

Генри закрыл глаза.

Взгляды, которые они давали друг другу. Эти крошечные довольные улыбки.

Он понял, какой перед ним стоял выбор: если Реджина придёт домой и обнаружит, что книга пропала, она сразу же заметит, что Генри забрал конверты вместе с ней. Она не может узнать, она не может подозревать, что он читал их.

И поэтому, положив пять писем за пояс джинсов, он вернул книгу именно туда, где она была в ящике. Ключ вернулся на вершину книг его матери. Он оглядел комнату – воздух внезапно ощутился толще вокруг него – прежде чем проскользнул наверх, чтобы попытаться очистить беспорядок, который сделал.

***

– Собираешься ли ты опоздать на работу? – спросила Мэри Маргарет, наблюдая, как её соседка по комнате перемещается по кухне, всё ещё одетая в клетчатые пижамные штаны.

Эмма присоединилась к ней за столом, зевая.

– Вероятно.

Мэри Маргарет прищурилась. Она подняла свою чашку чая обратно к губам и сделала глоток.

– И это не проблема?

– Я всегда вовремя, – пробормотала в ответ Эмма, скрестив под собой ноги и вытягивая руку, чтобы украсть кусочек тоста её соседки по комнате. – Я не очень хорошо спала. Мне позволено опоздать один раз.

– Если ты так говоришь, – сказала Мэри Маргарет, толкая тарелку к Эмме, а затем поднялась и начала наматывать шарф вокруг шеи. – Я просто надеюсь, для твоего же блага, что сегодня не тот день, когда Реджина решит появиться и проверить, что ты на самом деле делаешь на работе.

– Она делает это большинство дней, – Эмма пожала плечами, жуя оставшийся тост. – Это может быть даже хорошо, дать ей что-то, чтобы она на самом деле могла вести себя как стерва.

Мэри Маргарет закатила глаза.

– Если бы я больше ничего не знала, то сказала бы, что тебе нравится выводить мэра из себя.

– Мне и нравится, – сказала Эмма с улыбкой. – Она – любитель командовать, поэтому заслуживает того, чтобы с неё сбили спесь разок-другой.

– Эмма, не делай вид, что ты не любишь пререкаться с ней, – подняла бровь Мэри Маргарет.

Она взяла сумочку и положила стопку проверенных домашних заданий на сгиб руки.

– Почему бы я должна любить это? – нахмурилась Эмма.

– Я понятия не имею, – пожала она плечами, – но ты любишь. Ты ищешь это. Не пытайся притворяться.

Эмма закатила глаза.

– Мэри Маргарет.

– Я должна добраться до школы, – сказала она, делая шаг в сторону входной двери. Вдруг она нахмурилась, потом наклонилась, чтобы поднять что-то. – Эмма?

– Мм?

– Это твоё?

Эмма взглянула поверх остатков тоста на её соседа по комнате. Мэри Маргарет держала белый конверт.

– Я так не думаю…

– На нём твое имя, – сказала она, протягивая его, – его должно быть положили под дверь.

– Ох, – сказала Эмма, принимая от неё конверт и опустив на него глаза.

Мисс Свон.

Она застонала: был только один человек, который называл её так.

– Увидимся позже, – сказала Мэри Маргарет, открывая входную дверь и выскальзывая в коридор.

Эмма не ответила. Она всё ещё смотрела на письмо, её лоб нахмурился.

Это был определённо почерк Реджины – она признает эту неприятно изящную каллиграфию где угодно. Но оно было адресовано ей. «Почему, чёрт возьми, Реджина бы написала ей?»

Она вздохнула, повернула конверт снова и открыла его. Письмо, что она вытащила, было коротким.

Мисс Свон,

… это уже кажется смешным. Но я где-то читала, что написание писем может быть терапевтическим, даже если вы не имеете абсолютно никакого намерения когда-либо отсылать их. Так что я пишу, зная, что никогда не отдам его вам. Тогда, по крайней мере, я могу быть честной.

– Ну, – подумала Эмма, морщась, – это не имеет никакого смысла.

Она посмотрела дату на вершине страницы: оно было написано только через две недели после её приезда в город. По-видимому, Реджина никогда не планировала отправить ей его. И всё же… оно было здесь.

Вы пытаетесь забрать моего сына от меня, мисс Свон. И я знаю, что вы не обязательно злодей здесь: не вы искали его, он уехал, чтобы найти вас. И он это сделал, потому что был несчастлив. И я полагаю, это была моя вина. Но это не означает, что вы поступаете правильно, позволяя ему верить, что я являюсь злодеем. Я до сих пор его мама. Он должен уважать меня и любить, но рядом с вами, потакающей ему во всём этом сказочном абсурде, ни одна из этих вещей не случится. И это не справедливо, поступать так со мной. Я могу вам не нравиться, но я всё ещё его мама. Я вырастила его, заботилась о нём, а вы настроили его против меня. И я не могу сказать вам, как сильно ненавижу вас за это.

Эмма услышала собственный вздох: ничто из этого не было новым. Она очень хорошо знала, что Реджина ненавидела её, и довольно много тревожилась об этом в прошлом. И всё же… видя всё это написанным… видя, что Реджине на самом деле больно из-за всего этого… Это было неожиданно. И это было поразительно. Она не была уверена, что ей это нравилось.

Она сделала глубокий вдох, переходя на вторую половину письма.

Но самая бешеная вещь во всём этом – это… Я не могу поверить, что пишу это. Это нелепо. И, тем не менее, самая бешеная вещь: я не ненавижу вас на самом деле. Я не считаю, что это так. Я терпеть не могу, что вы делаете с моим сыном, и я презираю вас за отказ от него, и у меня вызывает отвращение ваша наглость явиться снова через десять лет. Но я не ненавижу вас. И этот факт заставляет меня склоняться к ещё большей ненависти к вам, потому что я должна ненавидеть вас – любой здравомыслящий человек бы ненавидел. Вы надоедливая, и грубая, и громкая, и неотесанная, и плохо одеты, и вообще абразивная, и я желаю, чтобы я никогда не положила на вас глаз. И всё же я до сих пор не ненавижу вас. И вы не имеете ни малейшего понятия, как это бесит.

Написание этого совсем не помогло. Мой живот всё ещё болит.

Реджина.

Эмма моргнула, перевернув бумагу: там ничего больше не было.

Это не имело никакого смысла. Во-первых, откуда оно вообще бы пришло? Реджина явно не хотела, чтобы она видела его. Так как оно всё же оказалось под её дверью?

И во-вторых… Реджина не ненавидела ее. Она только хотела ненавидеть.

«Мой живот всё ещё болит». Что это значит?

Эмма прочла письмо второй раз, а затем третий, но абсолютно ничего не стало яснее. Она задалась вопросом на мгновение, что если это было своего рода шуткой от кого-либо в городе, но нет. От почерка до каждого последнего резкого слова письмо целиком и полностью было от Реджины. Она написала его, и написала для неё. И это не имело никакого смысла.

Эмма провела рукой по уставшим глазам, ожидая какую-либо разумную мысль, которая бы поразила её. Когда же этого не произошло, она заставила себя встать из-за стола и пойти принять душ. Письмо было сложено и сокрыто в тумбочке. Она уже знала, что хотела бы прочитать его ещё раз вечером, когда возможно слова перестанут вызывать такую путаницу в ней.

***

На следующее утро Эмма спустилась по лестнице на кухню и увидела другой конверт, лежащий на полу перед входной дверью. Она замерла.

– Утро, – сказала Мэри Маргарет, стоя рядом с раковиной, – кофе?

– Пожалуй, – ответила Эмма, её глаза по-прежнему зафиксированы на письме.

Её соседка по комнате видимо ещё не видела его. Она посмотрела налево, убедившись, что Мэри Маргарет не смотрит, прежде чем проскользнула через комнату и засунула письмо в карман. Когда она снова посмотрела, Мэри Маргарет ещё не развернулась.

– Я приготовила яйца, – сказала она, указывая на плиту, – угощайся.

– Спасибо, – сказала Эмма, возвращаясь обратно к лестнице, – на самом деле я вернусь через минуту. Я забыла кое-что.

Мэри Маргарет посмотрела через плечо на неё.

– Забыла что?

– Мои… носки.

Эмма рванула вверх по лестнице, надеясь, что Мэри Маргарет не успеет понять, что она на самом деле уже носит их.

Она запрыгнула на кровать и распечатала конверт, не потрудившись закрыть за собой дверь. Страницы выпали на колени. Прикусив нижнюю губу, Эмма собрала их обратно и расположила в правильном порядке. Потом она посмотрела на дату: оно было написано через неделю после первого. Она даже не была в городе в течение месяца.

Она вздохнула сквозь зубы.

Мисс Свон,

Учитывая, что написание предыдущего письма совсем не помогло, я точно не знаю, почему пишу вам ещё одно. Это худший вид терапии, с которым я когда-либо сталкивалась, и, поверьте мне, я многое испытала. Может быть, у меня просто слишком много свободного времени. Или… может быть, у меня просто есть много других вещей, которые я должна сказать вам.

В тот вечер, когда я написала первое письмо, вы снились мне. Я не помню, что именно произошло, я просто помню, как проснулась раздражённой, и по какой-то причине всё, что я могла представить, был зеленый цвет. Это был он. Он привел меня в очень плохое настроение на всю оставшуюся часть дня.

И ещё я помню желание увидеть вас снова во сне следующей ночью. И ночь после этого. Сон не вернулся, и это привело меня в ещё худшее настроение, потому что с какой стати я хотела бы, чтобы вы приснились мне? Вы достаточно беспокоите меня, когда я в сознании. Вы повсюду. Вряд ли я нуждаюсь в том, чтобы думать о вас, когда сплю.

Должна быть причина, почему я думаю о вас так часто. Все эти недели я говорила себе, что это потому, что вы просто инвазивный, вторгающийся, нежелательный человек. Вы приехали в Сторибрук, хотя никто не хочет вас здесь, а затем вы появились в моей голове, когда я явно не приглашала вас туда. Я говорю себе, что эта зацикленность на вас полностью ваша вина, а не моя.

… Это, конечно, хорошо, что эти письма идут прямо в мусорное ведро, потому что я никогда не планирую признать это снова.

Потому что сейчас я начала думать, что, может быть, это не ваша вина. Я имею в виду, некоторые вещи – вы забрали Генри от меня – безусловно, есть. Но… должно быть что-то ещё, настолько часто я нахожу себя в размышлениях о вас. Как в середине работы я ловлю себя на мысли, что думаю о вашем приходе, чтобы у нас был один из наших обычных маленьких споров. И потом этот сон.

Я не помню его, но знаю, что мы не спорили в нём. Я проснулась, чувствуя раздражение, потому что проклятая вещь завершилась. Я знаю, что всё, что мне снилось, было… приятным. И это действительно, действительно беспокоит меня.

Это совершенно нелепо. Мне предназначено ненавидеть вас, а я не ненавижу – это уже достаточно плохо. Но тот факт, что вы находитесь в моём разуме, гораздо абсурднее. Вы знаете, после того дня, когда Генри дал вам одну из моих рубашек, я не могу перестать думать о её ношении вами в течение целой недели. Я не понимаю почему.

Иногда я говорю себе, что вы можете думать то же самое. Может быть, вам нравится раздражать меня так сильно, потому что вы тоже всегда думаете обо мне. Но тогда я вспоминаю, что есть очень веская причина, почему я была одна так долго. Почему я никогда не буду в чьём-либо разуме.

Вся эта ситуация просто ослепительно смешна, и я желаю, чтобы вы уехали прочь. Я всегда была такой собранной, пока вы не приехали. Теперь я понятия не имею, что я делаю половину времени, и даже бросаю дела, чтобы затеять ссору с вами.

Может быть, это время для вас, чтобы собрать вещи и уехать. Хотя, на данном этапе, я не могу честно сказать, что я бы не попробовала следовать за вами.

Я не знаю, что… что вы сделали со мной. Но я действительно хочу, чтобы вы прекратили.

Реджина.

Рот Эммы распахнулся в шоке, когда она закончила читать письмо. Если Реджина чувствовала себя смущённой, то это было абсолютно ничто в сравнении с взрывом хаоса, который пронесся рикошетом внутри её собственной головы. Реджина была права: это было смешно. Это должно быть шутка. Это просто должно было быть.

И всё же, всё, что Эмма могла видеть, были тёмные, проницательные глаза Реджины, и то, как они смотрели на неё. Полные ненависти. Полные негодования.

Полные неопределённости.

Она вскочила с кровати, сбежала вниз по лестнице и набросила пальто. Когда Мэри Маргарет повернулась, всё, что она услышала, было хлопанье двери и топот ног её соседки по комнате, спускающейся вниз по лестнице без слов прощания.

***

– Мисс Свон, – хладнокровно сказала Реджина, признавая звук приближающихся шагов даже без необходимости смотреть.

Эмма стояла напряжённо в дверях кабинета, руки теребили рукава чёрного пальто.

Была пауза, прежде чем Эмма заговорила.

– Реджина, – сказала Эмма.

Это было всё, что она сказала. Реджина вдруг удивленно посмотрела вверх, не признавая тихую, осторожную манеру, в которой Эмма сказала это одно слово. Она сказала его, как она подразумевала. Она сказала его, как в первый раз, когда они встретились, она разговаривала с ней, как будто ей важна ответная реакция.

– Что? – ответила Реджина, не в силах сдержать недоверие в голосе.

Голова Эммы была наклонена в одну сторону, её брови сошлись вместе.

– Есть… – начала Эмма, затем запнулась. Она сглотнула, прежде чем снова попыталась, – есть что-нибудь, что вы должны сказать мне?

Реджина моргнула.

– Почему я должна что-либо сказать вам? – спросила она.

Её тон не был агрессивным, но он был всё ещё, несомненно, подозрительным. Эмма даже не вздрогнула.

– Я даю вам шанс, – сказала она тихо, руки ёрзали по бокам, – на самом деле поговорить со мной. Я не буду кричать. Я не буду сердиться. Если у вас есть что-то, чтобы сказать мне, я буду слушать. Так скажите это.

Реджина не реагировала. Она осталась сидеть прямо в кресле, руки расположены на клавиатуре, где они и были, когда Эмма ворвалась в комнату в своей обычной неуклюжей манере. Реджина выглядела, как обычно: спокойная и сдержанная. Но где-то внутри неё крошечное мелочное чувство вызывало зуд в ладонях. Эмма смотрела на неё с… беспокойством. С терпением. Она смотрела так, как никто не смотрел в течение двадцати восьми лет, что она провела в этом городе, и это вызывало боль в груди.

Она знала, что должна наслаждаться этим, но тяжесть пристального взгляда Эммы вызывала удушье.

– Нет, мисс Свон, – медленно сказала Реджина, её глаза посмотрели на встревоженную морщинку между бровями Эммы, – мне нечего сказать вам.

Эмма сглотнула. Подняв руку, она опустила её в карман пальто. Кончики пальцев коснулись края двух сложенных, смятых и неоднократно перечитанных писем.

Но она не вытащила их. Она планировала вернуть их обратно Реджине, чтобы позволить той знать, что они каким-то образом приходят к ней. Сказать ей, что её самотерапия, очевидно, не работает. Но она не сделала ни одну из этих вещей.

Реджина наблюдала, прищурившись, как пустая рука покинула карман и поднялась к голове, чтобы убрать блондинистый локон за ухо.

Эмма кивнула через несколько мгновений.

– Хорошо, – сказала она, больше не глядя на женщину, сидевшую по другую сторону стола. Она отвернулась от нее, медленно направляясь к двери. – Отлично.

Дверь захлопнулась за ней. Реджина поняла, что не дышала.

Это было… необычно. Вид лица Эммы, наполненного срочностью, и весь беспорядок других эмоций, которые она не вполне могла расшифровать, беспокоили её. Чертово женское лицо задерживалось в её разуме ещё более решительно, чем обычно.

Она откинулась на спинку стула и выпустила долгий вздох, её чуть липкие ладони потянули вниз нижнюю часть юбки. Сердце беспорядочно билось. Она с некоторым раздражением отметила, что это было уже, как правило, обычным явлением.

***

– Эмма? Там письмо под…

– Я возьму, – сказала Эмма, выхватывая его из рук Мэри Маргарет прежде, чем та могла внимательнее рассмотреть почерк на конверте. – Спасибо.

– Разве ты не получила такой же на днях?

– Хм, да, – пробормотала Эмма, пожимая плечами. Она отчаянно хотела открыть письмо прямо здесь и сейчас, но заставила себя сложить его пополам и засунуть в задний карман джинсов, – они от… Сидни. Он посылает мне информацию о Реджине.

– Ах, – сказала Мэри Маргарет, идя через комнату, чтобы забрать свою сумочку, – но ты ведь будешь осторожна, правда? Если Реджина узнает…

– Мы постараемся, – сказала Эмма, предлагая ей улыбку. Она должна была быть обнадеживающей, но чувствовалась решительно напряжённой, – обещаю.

– Тогда хорошо, – сказала Мэри Маргарет, забирая рабочие тетради в руки, – в любом случае, мне надо уже уходить. Ты идёшь?

Эмма облизала губы. Письмо уже прожгло дыру в её кармане.

– Да, – заставила она себя ответить, поднимая куртку и ключи со стола, – я прямо за тобой.

Они покинули квартиру вместе, расставшись внизу лестницы, когда Эмма забралась в машину и уехала, а Мэри Маргарет пошла в школу. Эмма ехала так быстро, как могла, весь путь до участка шерифа чувствуя тепло письма через джинсы. Она не могла объяснить, почему столь отчаянно желала прочитать его. Каждый раз, когда она получала новое письмо, оно наполняло её холодным, путающим страхом в животе. Она подозревала, что реакция на это письмо абсолютно ничем не будет отличаться.

И всё же, когда она приехала в офис, то открыла его даже прежде, чем сняла куртку.

Мисс Свон,

Я должна была выпить стакан вина прежде, чем почувствовала себя достаточно смелой, чтобы написать это письмо. Я почти начала находить забавным то, насколько жалкой я стала.

Это было в течение недели, как мы в последний раз говорили. Обычно я вижу это, как хорошую вещь. Обычно это дает мне время, чтобы на самом деле поработать, чтобы провести некоторое время с моим сыном, чтобы ездить по Сторибруку так, как мне подобает. Но на этой неделе… это было трудно для меня. Я не могу объяснить почему. Всё, что я знаю, что всегда, когда слышу стук в дверь моего офиса, я надеюсь, что это вы, хотя прекрасно знаю, что этого не будет, потому что, когда, ради бога, вы хоть раз на самом деле постучали в дверь, прежде чем ворваться в комнату? Это смехотворно. Но опять же, большинство вещей, которые я делаю или о которых думаю в эти дни, кажутся на грани патологического безумия. Поэтому, может быть, я не должна быть так удивлена.

Это забавно, как сильно я, кажется, скучаю по спорам с вами. Раньше я думала, что мне нравились наши бои, потому что они были интересны: потому что, прежде чем вы появились, этот город был таким мягким, и скучным, и серым, что, по крайней мере, крича на вас, я получила что-то, чтобы занять себя. Но я начала понимать, что это не так. Я скучаю по спорам, потому что я скучаю по виду вашего лица, когда оно сердитое, возмущённое и эмоциональное. Это многое должно сказать обо мне, я уверена… но, учитывая, что на самом деле я никогда не видела, как вы улыбаетесь в результате чего-то, что сказала вам я, то полагаю, что это будет просто сделать сейчас. Может быть, в один прекрасный день я буду способна сказать что-то, что удивит вас достаточно, чтобы вы рассмеялись, и тогда я не буду хотеть спорить с вами.

… Я не должна была пить этот бокал вина.

Но это неважно, потому что я выпила его, и собираюсь налить себе ещё один. И не имеет значения, что я пишу сейчас, потому что в любом случае никто никогда не прочтет это: я никогда не планировала просматривать письмо снова, так же, как и не собиралась когда-либо послать его вам. Что бы я ни написала сейчас, это в любом случае строго ограничено стенами этого конверта. Так что я могу говорить то, что на самом деле думаю.

Может быть, я не скучаю по нашим пререканиям. Может быть, я даже не скучаю по разговорам. Может быть, я просто скучаю по вам во всей вашей неуклюжей, грубой форме. Это такое странное чувство, и я даже не могу начать объяснять, откуда оно появилось, потому что всё, что я знаю, что в ту секунду, когда мы оказываемся в одной комнате, вы вызываете зуд в моих ладонях и заставляете испытывать острые ощущения. Всё в вас приводит меня в бешенство. Вы водите меня по острию, и я никогда не смогу когда-либо расслабиться в вашем присутствии. И всё же я до сих пор, кажется, скучаю по вам. Я до сих пор ловлю себя на желании, чтобы вы постучали в дверь прямо в эту секунду, просто чтобы я могла увидеть вас на мгновение.

Это нелепо…

Вы осознаете, что вы делаете с людьми, мисс Свон? Со мной? Вы уничтожили меня. Я имею полное право ненавидеть вас, возмущаться вами, хотеть, чтобы вы ушли или были сломлены, или даже мертвы, и всё же по какой-то причине я не делаю этого. Я просто хочу вас здесь. Со мной. Вызывающую острые ощущения и нервные искры в пальцах.

Это кошмар. Вы кошмар.

Я не должна была пить это вино.

Эмма цеплялась за свои длинные волосы, прежде чем закончила читать. После того, как письмо закончилось, она сидела в тишине в течение нескольких минут, тупо уставившись в конец страницы. Реджина не подписалась, но было одно пятнышко краски, парящее под последней строкой, как если бы она намеревалась. По какой-то причине эта точка вызвала боль в груди Эммы. Это заставило письмо выглядеть незавершённым.

Эмма застонала, откинув голову на спинку кресла. «Остановись, идиотка, – ругала она себя. Представь здесь что-нибудь другое, что вы могли, возможно, желать услышать от неё».

Она закрыла глаза. Она знала, как должна была чувствовать себя прямо сейчас: смущенно. Неудобно. Может быть, даже немного самодовольно. И всё же по какой-то причине её живот болел точно так же, как в тот момент, когда она представила Реджину за написанием первого письма, и всё, о чём она могла думать, была Реджина, сидевшая в одиночестве в темноте своего кабинета и выпивающая вино в надежде, что это придаст ей мужества для написания письма.

Эмма никогда не думала, что Реджина нуждается в смелости.

Она снова прочитала письмо. Как всегда, с каждой строчкой, которую сканировали зелёные глаза, это делало всё меньше и меньше смысла.

Пятнышко чернил по-прежнему мучило её. Пятнышко чернил говорило ей о том, что Реджина ещё не всё сказала, и ей не хватило храбрости, чтобы сделать это.

***

– Генри, – сказала Эмма, увидев сына, стоящего в дверном проёме. Он улыбался ей. – Что ты здесь делаешь?

– Я не видел тебя несколько дней, – сказал он, входя в комнату и усаживаясь на край стола. – Ты в порядке?

– Вполне, – сказала Эмма, пытаясь улыбнуться. Ей не удалось. Прошло три дня с тех пор, как последнее письмо появилось под её дверью, и по какой-то причине её голова болела всё это время.

Генри смотрел на неё с бесстрастным лицом. Он сразу же отметил, насколько напряжённой она выглядела, какой рассеянной была. Он не был уверен, было ли это хорошим знаком или нет.

– Ты уверена? – спросил он медленно.

Она просто пожала плечами.

– Да, конечно, – сказала она, – я просто… ты знаешь, занята.

Генри кивнул.

– Хорошо.

Когда они оба замолчали, Генри стал смотреть, как Эмма барабанила ногтями по столу. Три её пальца были измазаны чернилами. Ему не приходило в голову, что это могло появиться от одного из писем Реджины: Эмма, при попытке перечитать последнее в двадцатый раз за это утро, пролила стакан воды на него, а затем провела следующие пять минут, пытаясь устранить нанесённые повреждения.

– Как дела дома? – внезапно спросила она.

Генри сразу выпрямился.

– Ты… спрашиваешь, как моя мама? – ответил он.

Эмма пожала небрежно плечами.

– Думаю, да, – сказала она, не обращая внимания на стук в ее груди, – я имею в виду… ты знаешь. Как дела у вас двоих?

– Всё в порядке, – сказал он, намеренно стараясь быть расплывчатым.

Он ждал несколько дней с тех пор, как подсунул последнее письмо под переднюю дверь Эммы и Мэри Маргарет, только так он мог увидеть, что Эмма будет делать без них. Если бы она вела себя, как обычно, тогда это не было бы хорошим знаком.

К счастью, она не была.

Прикусив ноготь большого пальца, Эмма кивнула в ответ.

– Хорошо, – пробормотала она, глядя вниз на работу, накопившуюся за время. – Она, хм… она хорошо себя чувствует в данный момент?

– С ней все в порядке. Она такая же, как всегда.

Эмма сглотнула.

– Ох, ладно.

Генри сделал глубокий вдох.

– Ну, кроме…

– … кроме чего?

– Ничего. Это не имеет значения.

– Генри, кроме чего?

Генри дал ей самый невинный взгляд, что он мог показать.

– Ты действительно хочешь знать?

– Конечно, я хочу.

– Я имею в виду, я не должен говорить тебе. Ты можешь посчитать это скучным или…

– Генри, ради бога, скажешь ли ты уже, что случилось с твоей мамой?

Подавляя усмешку, Генри, наконец, ответил ей:

– С ней нет ничего плохого. Она просто… я не знаю. Иногда она выглядит очень печальной. Печальнее, чем обычно. Я пытался спросить её, что случилось, но она просто целует меня и говорит, чтобы я делал домашнюю работу. А затем она исчезает в своём кабинете, пока не приходит время ложиться спать.

На мгновение, Эмма могла только моргать.

– Она печальна?

– Мне так кажется.

– И… ты не знаешь почему?

– Понятия не имею, – сказал Генри, нахмурившись. – Почему тебя это заботит, так или иначе?

То, как быстро лицо Эммы порозовело, привело его практически в истерику.

– Я не забочусь.

– Это отчасти похоже на то, что ты заботишься.

– Ну, я не делаю этого. Ты просто… ты отвлекаешь меня. Я пытаюсь работать, Генри.

Генри ухмыльнулся.

– Ладно, я пойду. Могу ли я увидеть тебя завтра?

– До тех пор, пока ты не прогуливаешь школу, чтобы сделать это.

– Хорошо, – сказал он, спрыгнув со стола. – Увидимся завтра, Эмма.

– Увидимся завтра, малыш, – пробормотала Эмма.

Генри обернулся, чтобы посмотреть на неё, когда подошел к двери. Она нахмурилась, глядя на свои руки, её глаза сузились, когда исследовали темно-синие чернила, что были размазаны на большей части её пальцев.

Он быстро обдумал, стоит ли немного подождать, прежде чем подкинуть следующее письмо. Тогда он понял, что в этом нет необходимости.

***

Мисс Свон,

Я наконец-то вспомнила сон, который мне приснился о вас. Я почти жалею, что вспомнила его.

Потому что, каким же образом вы умудрились проникнуть так глубоко в мой разум? Я знаю вас лишь… три месяца? Всего-то? И всё же я думаю о вас, мечтаю о вас и пишу вам письма в половине четвёртого утра, словно мы провели вместе годы. Я не должна помнить цвет ваших глаз столь чётко. Я не должна знать, что они становятся светлее, когда вы обрушиваетесь с обвинениями, и голубее, когда, вы, возможно, на грани слёз. Мне пришлось бороться, чтобы вспомнить, были ли они тёмными или нет.

В моем сне, они были зелёными. Они были самыми зелёными из всех, что я когда-либо видела.

Мы разговаривали. Мы сидели на скамейках в доках, между нами было расстояние, но каким-то образом я знала, что оно было лишь физическим. Ещё до того, как вы протянули руку, чтобы переплести её с моей, я знала, что мы были вместе, потому что ваши глаза были зелёными, такими ярко-зелёными, что в действительности бывают только, когда вы счастливы. Я и это не должна знать, но знаю. А вы просто смотрели на меня, и они были настолько зелёными.