Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: starless sinner.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Ты можешь мнить себя сильной и жестокой, – он облизывает сухие губы. Алина сильнее тянет его за волосы, заставляя открываться ещё сильнее. Дарклинг шипит. – Но больше всего ты хочешь мне отдаться.

– Да что ты?

Дарклинг тихо стонет, когда пальцы проходятся по его члену лёгким касанием, накрывают сверху раз за разом лёгкой, невыносимой лаской.

– Ты думаешь о том, как тебе будет сладко на мне и подо мной, – его проклятый грязный язык говорит такие вещи, от которых бы точно подогнулись колени. Мал с ней никогда бы так.. не заговорил. Так грязно и горячо. – Каково было бы ощущать меня внутри, пока я ласкаю тебя. Каково было бы, вылижи я тебя до скрипа, а?

Алина не успевает поймать собственный стон.

– Или, – Дарклинг требовательно толкается ей в руку. Его колено вжимается между ног самой Алине. Сладко, порочно. – Или ты бы сама меня вылизала? Чтобы после я тебя брал до тех пор, пока тебе ноги не откажут, пока..

– Заткнись. Заткнись. Заткнись!

Она рявкает и целует его прежде, чем осознаёт собственное действие. Они сталкиваются зубами. Почти больно, но правильно. И Дарклинг не даёт ей перехватить инициативу, имея её языком, вылизывая и кусаясь, и целуя так, что Алина дрожит и сжимает собственные бёдра, и хочет его руки на своей груди, и его – истекающего смазкой – внутри себя.

– Ты хочешь меня. Меня всего, – Дарклинг собирает кровь с её нижней губы с жаждой хищника. – Признай это и закончи уже начатое.

Алина не даёт ему вдохнуть, целуя снова, так крепко держа за волосы, что не уверена, разомкнутся ли потом пальцы.

Его почти трясёт.

– Алина!

– Какой ты нетерпеливый, мой прекрасный, – Алина мучительно медленно водит рукой меж их телами. Склоняется, чтобы добавить слюны. – Ты прав. Я бы приласкала тебя как следует. Представляешь, каково в моём рту? Горячо и хорошо? Хочешь этого?

– Алина, – Дарклинг рычит, стонет и задыхается. Кожа у него влажная от пота, и он оседает солью на кончике языка, когда Алина вновь припадает к его груди, а затем к истерзанной ею шее, лаская языком, как кошка.

– Кончай, мой прекрасный монстр, – выдыхает в самое ухо, двигая рукой всё ещё достаточно медленно, но этого хватает.

Дарклинга под ней подбрасывает, выгибает. Семя заливает ему живот и ладонь самой Алине. Горячее, липкое.

Она задыхается, впитывая эту картину до последней капли.

Какой же желанный.

Проклятый. Чудовищный.

Собственное желание едва не изламывает.

Алина ищет облегчения, облизывая губы, но его нет. Дарклинг стихает под ней, всё ещё дрожа и дыша с присвистом от каждого прикосновения к слишком чувствительной коже.

– Мне хочется убить тебя, – он приоткрывает веки. Раскрасневшийся, принадлежащий ей одной. – И разложить на этом полу одновременно, моя милая…

И застывает, когда Алина, не отводя взгляда, облизывает пальцы. Медленно, раскатывая вкус.

– Так чего ты хочешь? – интересуется она урчаще, собирая последние капли.

Дарклинг сглатывает.

Она впитывает победу от и до, наслаждаясь его поверженным видом.

– Тебя, – выдыхает он. Алина улыбается довольно.

И пропускает момент, когда он улыбается в ответ.

Пропускает момент, когда чужие пальцы смыкаются на её шее.

Алина охает, но не от хватки. Его держат цепи.

Цепи.

Вся кровь отливает от лица за секунду. Дарклинг очень и очень погано ей усмехается.

Цепи. И тени, расползающиеся вокруг них.

– Нет, – Алина тянется назад, но он держит крепко.

Дарклинг выпрямляется, чтобы впиться в её губы поцелуем. Алина задыхается: непониманием, страхом и, святые, вожделением.

Цепи рвутся меж его рук, как верёвки. Дарклинг смеётся ей в

губы:

– Моя милая, порочная девочка. Моя желанная, моя королева. – Он гладит её по щеке и целует снова с агонизирующим целомудрием: коротко, губами в губы. – Неужели ты правда думала, что эти игрушки меня удержат? Я ждал, когда твоя воля сломается.

Тени расползаются от них чернильным пятном. Алина не может закричать, когда чувствует, как он натягивает её волосы на кулак.

– И дождался.

========== viii. причина. ==========

– А, может, ты и есть причина моей грусти? – Алина усмехается совсем не весело. Ей хочется нитки выдирать из своего кафтана да пальцы заламывать.

Только торчащих ниток и в помине нет. А Дарклинг слишком крепко держит её за руку. Ей кажется, что он вот-вот ей сломает запястье.

Будто она исчезнет в следующую секунду и обречёт всё сущее на милосердие чужого гнева.

– Вряд ли, – Дарклинг поворачивает голову, антрацитовое затапливает радужку. – Я причина твоей ненависти. Твоей боли. Иногда радости и того, что люди зовут счастьем. Но никак не грусти.

А она ему причина чего? Алина не успевает слова поймать – они слетают испуганными птицами.

Дарклинг всё так же крепко держит её руку. Это должно быть больно.

Должно быть.

– Причина твоего презрения? Причина твоей силы?

Он качает головой.

– Моей слабости. Иную я бы искоренил, но я всегда был и остаюсь пленником своих желаний, – горькая, но столь любимая ею улыбка вырисовывается на столь же ненавистном ею лице.

– С тобой, – добавляет Дарклинг.

Алина сглатывает собственную горечь, понимая, что этот гордиев узел даже не разрубить.

И переплетает пальцы.

========== ix. ненависть. ==========

Комментарий к ix. ненависть.

хранители снов!ау:

снежная королева!Алина и кромешник!Дарклинг.

Она первая, кто решает спуститься в саму бездну. О мире кошмаров не говорят вслух – только шёпотом. Или вовсе не говорят, словно его король может услышать своё имя и явиться на зов.

У Алины руки ледяные, она почти не чувствует пальцев: привычно, когда постоянно рисуешь инеевые узоры, и сама вся с ног до головы – одна сплошная зима да снежный задор.

Алина сглатывает вязкий ком, похожий на камень, что падает куда-то в живот. Среди этих клеток нет места радости и снежкам.

Алина знает, кому ночные кошмары обгладывают кости, не имея возможности выбраться в мир людей.

Кошмарная бездна – не просто замок, сотворённый тенью и страхом.

Она – тюрьма.

И Алина приходит в канун зимы, когда вот-вот выпадет снег и оживёт самая красивая сказка: в сердцах детей, среди морозов, горячего какао и загадываемых желаний. В ладонях перекатывается сотворённый ею же снежок, сыпятся искры. Алине здесь холодно.

Праздника среди кошмаров нет.

Ей почти не страшно. Как может быть снежной принцессе (а то и королеве?) страшно?

(может быть, но ей лучше не думать об этом, а то они почувствуют это в её душе, в её запахе, совсем как дикие псы.)

По спине бегут мурашки, когда ото всех стен раздаётся знакомый, чарующий самой снежной ночью голос:

– И зачем же сама снежинка забрела в мои земли? Устала блистать в лунном свете?

Всем доподлинно известной, что Король Кошмаров изгнан Луноликим.

Всем известно, что низвергнут. Но не забыт.

Алине кажется, что до тех пор, пока имя когда-то мальчика высечено в её сердце, – он, опасный и жуткий, и жестокий, – будет жить.

Когда-то и этот мальчик тоже провалился под лёд, пускай не так, как сама Алина. Пускай в его смерти не было спасения, а один только страх. И злость на весь мир.

Алина бы спросила у Луны о причине такой жестокости, но едва ли она ей ответит.

– Я пришла, чтобы поделиться с тобой кое-чем, – Алина присаживается около кокона из сплошного мрака. Он клубится, словно дым. Тут и там мелькают глаза кошмаров. А она ищет те, кварцевые. Серебрящиеся на свету, совсем как луна.

Снежок не тает, поглощаемый этим коконом. Проходят секунды. Одна, две. Алина замечает, что не дышит совсем: мороз не срывается с губ выдохами.

Тьма рассеивается. Дарклинг смотрит на неё, сидя на чернейшем из тронов. Снежок своей белизной смешивается с его пальцами. Алине кажется: вот-вот он его раскрошит.

– Зимней забавой? – он вскидывает брови. Издевается.

Алина в ответ улыбается. А он сцепляет челюсти крепче, являя истинное чувство: злость. Едва ли это делает его чуть менее красивым. Вот ведь парадокс, что у короля теней и кошмаров столь прекрасный лик.

– Нет, – она поднимается, чтобы сделать первый шаг к этой тьме. Вороные смотрят на неё, недвижимые и странно красивые в своём ужасе. Алине хочется коснуться их рукой, пригладить дымные гривы, но она пришла не к ним.

Пальцы в действительности обжигает лютейшим холодом, когда она, маленькая снежинка, прикасается к чужой щеке. Бесстрашно, как истинная зима.

Почему-то на дне чужих глаз ей мерещится агония.

– Так зачем ты пришла? – тихо спрашивает Дарклинг. Вкрадчиво? Или ему совсем не хочется показывать, как ответ для него важен?

Алина снова ему улыбается:

– Я хочу показать тебе, что в нашем волшебном мире есть что-то ещё, кроме ненависти.

========== x. сделка. ==========

Комментарий к x. сделка.

кто там хотел Рапунцель!ау и огреть Дарклинга сковородкой? получите-распишитесь.

rapunzel!au, в котором в детстве одарённую силой Алину Старкову похищает Багра, дабы уберечь девочку от собственного сына.

предупреждения: стёб.

Вдох. Выдох. Осторожно, бесшумно, а то вдруг кто-то услышит за дыханием, как бешено бьётся сердце? Или заметит, что ладони у неё влажные, пока пальцы впиваются в ручку сковородки?

Услышать, впрочем, никто не сможет. Кроме её нежданного гостя.

Алина осторожно вытягивает шею из своего укрытия, приглядываясь. Но разве могло повезти ей ещё больше? Она сама, в одиночку, одолела пробравшегося в башню вора! Вот теперь-то её послушают и выпустят, наконец, на волю!

Алина чувствует, как девичью грудь распирает гордостью, и она вся ею надувается, когда снизу раздаётся тихий стон. Она едва не роняет сковородку, сжимаясь в комок на балке, на которую забралась не без помощи верных волос.

Оттуда она может разглядеть тёмные одежды связанного ею же незнакомца и его растрепавшиеся, густые волосы; мелькают два серебряных озерца глаз, когда он поднимает голову, морщась.

(Всё-таки она сильно его приложила.)

(Не то чтобы ей стыдно.)

Алина жадно вглядывается в его лицо, молодое, точёное, совсем как у героев из её книжек. Если бы он не пробрался в башню, в иной ситуации она приняла бы его за принца.

(В иной ситуации она бы его даже не встретила, запертая и спрятанная, как какое-то проклятое сокровище.)

За своими мыслями Алина едва успевает расслышать его голос.

– Волосы?..

Незнакомец оглядывает путы, коими связан по рукам и ногам, удерживая его на стуле, но если Алина ждёт истерики, то разочаровывается. Он не кричит. Не дёргается. Даже не охает.

Только поднимает голову выше.

– Долго ты там сидеть собираешься? – голос незнакомца становится громче, яснее, отражаясь от стен башни.

Алина вздрагивает и едва не ойкает: он смотрит прямо на неё. И как так быстро её обнаружил в полумраке?

– Вопросы здесь задаю я, – старается она ответить как можно более жёстче, прежде чем ухватывается за собственные волосы, зацепленные за крюк, чтобы с ними же плавно спикировать вниз. Босые ступни привычно жжёт холодом плит. От Алины не укрывается, что незнакомец подмечает и это. Она крепче сжимает сковородку, когда он оглядывает её целиком.

Сложно удержаться и не одёрнуть подол платья, но Алина только выше задирает голову. Такова она. И её башня, от и до покрытая её рисунками.

– Ты забрался в мой дом, напугал меня, поэтому отвечай и не юли!

– Я и не думал никого пугать, мои извинения, – задумчиво отвечает незнакомец, откидываясь на спинку стула. На черноте его одежд мелькают золотые солнца. Знамя, которое Алина видела в книгах и, признаться только себе самой, в своих же снах. На секунду она прикипает взглядом к брошам на чужой груди.

Но, пожалуй, пленные должны вести себя иначе. Или Алина слишком хорошо его по голове огрела, раз его не пугают раскиданные всюду волосы и собственное положение?

Её в о л о с ы. Опутывающие деревянные балки, струящиеся по полу белоснежным покрывалом.

Они путами стягивают чужие запястья и лодыжки, и оборачиваются вокруг пояса, держа крепко, – Алина проверила, прежде чем принялась выжидать, считая мучительно долгие минуты, которые слились в пару часов. Она едва не заснула на балке и уже подумывала выплеснуть на нежданного гостя ведро воды.

– Отвечай, кто ты такой и как ты нашёл меня? – собственный голос звучит с неожиданной, приятной силой. Алина чувствует внутренний восторг, ведь она не слабая, не беззащитная! Она держит в плену человека и ей понадобилась всего лишь сковородка!

Незнакомец только глаза щурит, безотрывно смотря на неё. И почему-то от его пронизывающего взгляда становится неуютно. Алина сдерживается, чтобы не передёрнуть плечами.

– Волосы, полагаю, у тебя такие с рождения? – спрашивает он.

– Я задаю вопросы!

– И наверняка обладают какой-то необъяснимой силой, – продолжает её странный пленник, и Алина задыхается от возмущения и удивления одновременно. Как он понял?

Она вскидывает сковородку, держась за неё двумя руками.

– Отвечай сейчас же.

Незнакомец поднимает брови. Смотрит то на неё, то на сковородку.

– Это ею ты меня огрела? – и морщится, словно боль в затылке решает напомнить о себе в эту секунду.

Алина воинственно кивает.

– Огрела. И ещё раз огрею, если не ответишь правду. Как ты попал сюда? И кто ты? Только не ври!

В воцарившейся тишине она может расслышать только собственное участившееся дыхание. Спустя долгие минуты приходит смирение, что угрозу придётся исполнить, но незнакомец опережает её, словно приняв решение. Задумчиво покусав нижнюю губу, он говорит:

– Я чародей, находящийся в изгнании и бегах, преследуемый всей королевской конницей и ратью с целью поймать и казнить. Твою башню я никогда не видел и нашёл по чистой случайности, решив переждать в ней погоню и двинуться в путь.

Алина хмурится.

– Сказала же не врать.

Новоявленный чародей (или лжец?) дёргает углом губ в намёке не усмешку:

– Я и не врал, зная, что истине ты не поверишь.

После таких слов она бы его снова огрела, но он продолжает:

– Полагаю, отсюда ты никогда не выходила? И живёшь тут с самого рождения, воспитываемая… матерью?

Откуда он?!

Алина переминается с ноги на ногу, хмурится ещё пуще, не зная, как себя вести. Это она должна задавать вопросы, чтобы вынудить его пойти на сделку.

– А тебе какое дело?

Чародей снова окидывает глазами волосы и её саму. И что-то в этом взгляде Алину настораживает, одновременно заставляя затрепетать. Думать о том, что он красив, словно сошедший с картины правитель сказочной страны, она не хочет.

– А такое, что я могу помочь тебе выйти, – вдруг вкрадчиво произносит чародей. – Если ты поможешь мне. Я долго искал кого-то одарённого. Вроде тебя.

– Поможешь мне выйти? – переспрашивает Алина тихо. – И чем я должна отплатить?

Она старается не упоминать о найденных в сумке спиленных рогах, ныне упрятанных в недрах башни.

Глаза чародея поблёскивает. Не сталью. Алина не знает название такого оттенка. Глубокого.

– Сначала вернуть то, что забрала у меня. А затем помочь исправить совершённые ошибки.

Думай она трезвее, то вспомнила бы ранее сказанные слова об изгнании.

Думай она трезвее, то, вероятно, не согласилась бы.

Но вся её суть трепещет мыслью о свободе. Близкой и сладкой.

Алина старается не выдать трепета в голосе, когда спрашивает:

– Как тебя зовут?

Чародей наклоняет голову к плечу. У него красивая улыбка.

– Дарклинг, – отвечает он вкрадчиво. – А теперь развяжи меня. Только убери подальше своё оружие свободы.

========== xi. холод. ==========

Комментарий к xi. холод.

таймлайн войны с Фьердой.

Она не хочет вылезать.

Кажется, кости промёрзли насквозь и покрылись плотным слоем льда изнутри.

Проливные нагрели воду, да и в шатре воздух достаточно прогрет, но Алину от и до пронзает холодом, стоит подумать, что придётся вылезти и как-то проковылять до своей постели, чтобы после дрожать под тяжёлыми шкурами. Почему-то о том, что можно было бы приказать положить туда грелок с углями, она не подумала. А в лагере хватало дел и без её капризов.

Будь проклят Вечный Мороз.

И её идея заманить противника в сплошные снега и холод, где танкам будет тяжело продвигаться и их отлитый металл станет куда хрупче. По крайней мере, на последнее Алина очень надеялась.

Она ненавидит замерзать.

Собственный свет, личное солнце под кожей позволяет ей согревать себя, но в этот раз зима окутала её своими снежными объятиями, колким от холода воздухом и дрожью. Не проходящей.

Алина вздыхает и погружается в воду по самый нос напоследок, прежде чем решается: садится быстро и вылезает так же, расплёскивая воду, пока обтирается полотенцем и кутается в одеяния, чтобы вздрогнуть и дёрнуться, когда полог шатра вдруг отодвигается.

Она едва не швыряет разрез.

Никто бы не посмел войти без разрешения.

Кроме врага.

И Дарклинга.

Алина так и застывает в комичной позе: просовывая одну руку в рукав длинного и тяжёлого халата, надеваемого поверх сорочки, а вторую вскинув над головой.

Дарклинг тоже замирает, смотря на неё. Румяный, с наледью инея на ресницах и волосах.

Алина понимает, что первым заданным вопросом будет не «что ты тут делаешь?», а «где шапка, Морозов?».

Он и его часть войска, куда более малая, чем у самой Алины, должны были прибыть двумя днями позднее. Если, конечно, Дарклинг не отправил ничегоев с грузом из гришей. Мысль смешная и дурацкая.

Алина запоздало понимает, что всё ещё дрожит и судорожно кутается в халат, пока Дарклинг подходит ближе. От него веет лютым холодом, и иная бы отстранилась с визгами, но Алина не может сдвинуться с места, зачарованная его ликом.

– Мне нравится, как ты меня встречаешь, – голос хриплый, уставший. Будто он загнал своих лошадей и себя вместе с ними, пока добирался до неё.

– Почувствовал, что я вот-вот превращусь в ледяную фурию? – Алина хмыкает, а затем касается ладонями его лица. Холодный. Такой холодный. И она сейчас снова замёрзнет.

Дарклинг едва качает головой.

Отстраняется, чтобы стащить с себя тяжёлые одежды.

Алина забирается под шкуры и одеяла, наблюдая за ним. В сон клонит так, что она едва подавляет зевки и держит глаза открытыми. У неё не остаётся сил на удивление или вопросы. Только хочется закрыть глаза и уткнуться носом в шею Дарклинга. И чувствовать его пробивающееся сквозь наледь тепло, его дыхание. Минутами ранее Алина думала, что будет спать одна, неспособная прогреть свои окоченевшие кости. Только если бы не решилась сжечь весь лагерь к святым.

Дарклинг коротко умывает лицо, шею и грудь. Чёрная рубаха липнет к его коже, пока он сам дышит глубоко, склонившись над лоханью, прежде чем стягивает с себя и этот кусок ткани. Алина смотрит на его выступившие позвонки и не знает, от чего холодом прошибает сильнее: от того, что он рубаху снял, или же от этого зрелища.

– Что случилось, Александр? – она не повышает голоса, хотя снаружи всё ещё шумно от голосов, топота, ржания лошадей и прочего гомона, который на части разбирать не хочется.

Дарклинг молчит, всё ещё смотря в воду. Его кожа не покрывается мурашками. Он вдруг кажется полностью изо льда сотворённым.

– По пути сюда до нас донесли весть, что вы попали в засаду. Что тебя схватили.

Алина замирает.

– Что?

Дарклинг поворачивается. Он не ледяной, вдруг понимает Алина. Он бледный. Обескровленный. И пятна румянца на его лице кажутся следами лихорадки. Алину прошибает дрожью.

– Я пытался прийти к тебе. Но не мог пробиться, так плотно ты закрылась от меня.

Ей было так холодно, что она думала: вот-вот настигнет смерть. Алина не слышала ничего, кроме воя ветра; не видела ничего иного, кроме метели и снегов, куда ни взгляни.

– И мы бросились к вам.

Дарклинг бездумно облизывает губы.

Алине же вдруг становится жарко: тепло подкатывает к лицу, разливается на щеках. Глаза жжёт.

– Ты испугался, – она шепчет и не замечает, как тянет к нему руки. В моменты излишней эмоциональности Дарклинг лишь сильнее закрывается. Потому он был таким спокойным, когда вошёл. Он таковым только казался.

– Я повёлся, как глупец, на уловку и непременно за неё поплачусь. Или поплатятся другие.

Он подходит к ней, останавливаясь подле постели. Алина же не страшится его холода, притягивая к себе, заключая в кольцо своих рук. Дарклинг каменеет лишь несколькими мгновениями, прежде чем поддаётся: ложится сверху. Шкуры между ними кажутся лишними, и приходится потратить несколько минут, прежде чем их тела замыкаются друг на друге.

Он укладывается на её грудь головой, обнимает рукой, пока вторая забирается под сорочку, оглаживает бока.

Алина обнимает его за плечи, задыхаясь от ощущения его тяжести и в ту же секунду нахлынувшей горячей волны: от его дыхания, от жадности вдохов; от того, как он сомкнул веки, словно разом успокоился и напряжение утекло из его мышц.

– Ты решил, что потерял меня, – она шепчет, не смея повысить голос. – И пришёл меня спасти.

Он не отвечает. Алине и не нужно.

Дарклинг никогда не говорил ей о любви. Никогда не скажет.

Вместо этого он бросился стремглав к ней. В холод и смерть, не думая о себе.

Алина опасалась, что будет спать в холодной постели.

Ныне она засыпает, ощущая, как её убаюкивает чужое тепло.

========== xii. побег. ==========

Комментарий к xii. побег.

au, в котором они сбежали.

я не знаю, какой тут таймлайн, кто жив, кто мёртв и на каком этапе это всё стряслось. но я хотел, я написал.

Сузаку думает, что Лелуш идиот. (с) Реквием.

пост: https://vk.com/wall-137467035_3249

От птичьих криков в ушах звенит, почти закладывает. Хотелось бы, чтобы образовался вакуум, но куда правильнее впитывать каждую ноту. На борту шумно и почти не протолкнуться. Алина снуёт между ящиками, уворачивается от чужих локтей и тяжёлых мешков, таскаемых торговцами. Проявив недюжинную для себя ловкость, она поднимается на верхнюю палубу. Никому до неё нет дела. Никто не оборачивается, не окликает. Разве что, если она наступает кому-то на ногу.

Наверху людей меньше. Алина замедляет шаг, и внешний мир оказывается отрезан на последней ступени.

Ветер прохладный, солёный и сладкий одновременно. Алина вдыхает полной грудью, не называя даже в голове заветного слова. Оно же служит именем кораблю. Он отплывёт через несколько часов, и пальцы зудят от нетерпения.

Как и от иного желания. Убедиться в реальности происходящего?

Она сама не замечает, как оказывается подле облезших, обильно покрытых солью перил, и поправляет капюшон на голове. Ловкие, жадные пальцы ветра всё равно вытягивают из-под него взлохмаченные пряди. Седые, серебряные, бесцветные.

Александр на неё не смотрит. Алина упирается взглядом ему в скулу, пока ладонь ложится меж чужих лопаток. Ткань тёмно-серой рубахи нагревшаяся от полуденного солнца или то жар чужой кожи?

– Так значит, – она медленно облизывает губы, – Эрик?

Порывы ветра играют и с его волосами.

Александр – Дарклинг, Чёрный Еретик – кивает:

– Эрик.

Алина переводит взгляд на водную гладь. Крики, непроходящая вонь, свойственная только портам, и шквал чужой жизни, в которой они всего лишь гости, – всё меркнет и стихает.

Она вдыхает осторожнее, вглядываясь в линию горизонта и всем существом ощущает всю бесконечную силу Истиноморя. Ещё немного – и они затеряются в нём, как щепки.

Когда-то чувство этой мощи ужасало. Не теперь.

– При всём своём многолетнем опыте, ты иногда такой… Морозов, – говорит Алина совсем тихо, зная, что никакой шум не помешает Александру её услышать. И он действительно слышит и слушает: дёргается угол губ, пока он всматривается в дно, которого ни различить. Воды темны, как и те, что плещутся в его глазах.

Только Алина знает, что на свету они отливают сталью. Почти серебром, размываясь ободком радужки.

– Продолжай, – Александр косит на неё взглядом едва. Чудится смешинка, словно он знает, что именно она скажет.

– Ты не можешь просто собрать вещи, сменить имя, сесть на первый попавшийся корабль и исчезнуть. Нет, тебе нужно устроить целое представление. Ведь ты – само сердце мира, – продолжает Алина, а затем тянется и утыкается пальцем ему в висок, прокручивая как отвёртку. Говорить о том, что от веса его амбиций первый попавшийся корабль просто потонет, не приходится.

Возможно, «Свобода» выдержит.

Возможно, «Свобода» обречена.

Александр перехватывает её руку. Не убирает. Прикосновение приятно жалит. Алина становится ближе.

– Заметь, ты сама меня назвала сердцем мира.

Он ещё ёрничает.

Алина отворачивается к волнам. Назад оглядываться не хочет вовсе, потому что чудится: прошлое вот-вот нагонит, затянет на самое дно.

Она о нём не забудет, но не станет собирать камни днём, когда свет искрится на гребешках волн; когда перила под пальцами шероховатые, а другая ладонь всё ещё живёт чужим теплом.

– Ты выбрала себе имя? – Александр выпрямляется.

Алина может сказать, что никакое имя не поможет с её волосами и его обликом в целом. Не в ближайшее время.

Возможно, ей хочется побурчать из страха.

Возможно, они убьют друг друга первой же ночью.

Пожалуй, «Свобода» всё же обречена: тяжестью их решений, их ошибок. Пережитыми смертями и призраками, которые не оставят Алину уж точно.

– Нет, – она качает головой и слабо улыбается. – Но у нас есть время.

========== xiii. монета. ==========

Комментарий к xiii. монета.

зима близко. (с)

game of thrones ! au.

увидев новый материал с Беном, я не мог не, ибо ассоциация очевидна.

пост: https://vk.com/wall-137467035_3321

На побережье холодно. Ветер дышит промозглой сыростью, трещит в костях, но совсем иначе – нет ничего общего с буранами, что царствуют за Стеной.

Песок липнет к сапогам, выкрашивая и без того выношенную кожу в бледно-серый цвет.

Алина думает о пепле.

О том, что боги когда-то непременно бросили монету, и пока не узнать, какой же стороной она упала: безумием али величием? Или они ходят рука об руку, как сёстры-близнецы, где у одной корона из золота, а у второй – из костей?

Порывы яростно швыряют Алине в лицо её же волосы: ни следа от аккуратности заплетённых кос. Не то чтобы она слишком пыталась: измождённость давит на плечи неустанно, непрерывно, подавляемая одним долгом. Неизменно долгом. И меньше всего хочется вспоминать, каково быть леди, носить тяжёлые шерстяные платья и позволять заплетать себе волосы. Выцветшие, покрывшиеся то ли серебром, то ли сединой или, наоборот, выжженные добела пламенем пережитой, смешно, смерти. Это пламя так похоже на то, что когда-то закалило мечи Железного Трона.

Хотя и до всего пережитого Алине волосы никто никогда не заплетал. Её положение подразумевало, что она или станет ходить лохматой, или научится сама.

Меньше всего хочется быть леди. Но отчасти приходится.

На мгновение она поворачивает голову, утыкаясь лицом в мех. Ворсинки щекочут нос, и Алина отфыркивается.

Плащ согревает. А ещё служит напоминанием, что время пришло.

Дарклинг всматривается в водную гладь и миражи приходящих волн, которые ближе к берегу из ряби становятся эхом стихии. Алина останавливается подле, задумываясь: не ждёт ли он, что из-за горизонта вот-вот покажется ещё одна армада из каких-нибудь Безупречных?

Алина косится на чужой профиль. Ей сложно звать Дарклинга его истинным именем: все маломальские слухи, достигающие Стены, говорили о чудовище, а не о потерянном мальчишке, наследнике свергнутой династии. Но именно чудовище помогло вернуть Север его истинным хозяевам, и подобное забыть сложно.

Хозяйке. Ныне ей одной.

Глаза щиплет, и хочется думать, что это от ветра. Не время для скорби. Если оно вообще когда-нибудь настанет, это время.

– Мы готовы выступать, – говорит она чуть громче, чем, возможно, следовало бы.

Дарклинг поворачивается. Кивает излишне задумчиво и снова глядит в, подумать бы, бескрайние воды. Только мир, на поверку, оказался слишком мал, раз все они сталкиваются, сцепляются когтями, клыками, шипами; вспарывают друг друга копьями, сгорают не ведающем милосердия пламени.

– А ты готов? – Алина всматривается, замечает едва уловимые штрихи чужого напряжения.

Вопрос с двойным дном. Готов к выступлению? К борьбе с ужасами ночи? К войне за трон – к войне, которую он так жаждет? Ради которой вернулся с другого континента, выжил, став не просто грудой костей, а костью в горле?

– Мы победим, – наконец произносит Дарклинг. Настолько беспечно, что Алина не может решить: хмуриться или поднимать брови. Звать глупцом или сумасшедшим.

– Ты самоуверен. И не знаешь, о чём говоришь.

Дарклинг переводит на неё взгляд. Сталь, кварц или же олово? Алина не знает, но смотрит безотрывно, пока Дарклинг не улыбается едва, углом губ.

Ветер треплет и ему волосы, в попытке сбить спесь. А меховой плащ должен бы сделать его похожим на северянина. Но не делает.

А после его глаза становятся точно драконьим стеклом – двумя осколками, когда их обоих накрывает тенью. Алина вскидывает голову, отшатываясь, и тянется к клинку.

– Вот и он, – произносит Дарклинг, смотря вверх и вперёд, пока дракон пролетает мимо, взмахивая мощными крыльями.

Алина запоздало замечает, что задерживает дыхание, наблюдая за тем, как огнедышащий монстр из древних легенд, позабытых историй пролетает над водой. Его громогласный, полный ярости Валирийского Рока рёв раскалывают небеса. Где-то наверняка летают ещё двое его собратьев, но Алине хватает одного. Самого безумного, самого смертоносного. И оседланного именно Дарклингом.

– Я многое пережил, чтобы грядущее принимать как данность, – говорит он, когда дракон становится маленькой точкой. Всего лишь точкой на горизонте. Но Алина знает, что он вернётся. Дарклинг говорил, что они всегда возвращаются. Воспоминание полосует спину дыханием Короля Ночи? Выдохом драконьего пламени?

– Ты представить не можешь, с чем столкнёшься, – Алина качает головой, не в силах скрыть раздражение. За Стеной она видела слишком многое, чтобы ныне кичиться бравадой. Что бы ни говорили Многоликому, он их всех утащит.

– Для этого у меня есть ты, – Дарклинг вдруг касается её щеки ладонью. Алина замирает. То – первый момент близости между ними после… после слишком многого: недоверия, практически враждебности и неясной, взаимной тяги. После того, как он вынудил её присягнуть на верность, – Алине нужно думать об этом именно так. А вовсе не о собственном желании последовать за ним.

Это желание сравнимо с тягой не разжимать пальцев на эфесе.

– Зима уже здесь, – тихо говорит Алина и опускает веки, давая себе секундную передышку, глоток ледяного, солёного воздуха, чтобы с новыми силами взглянуть в глаза Дарклинга, немногим задирая голову.

– И потому мы победим, – он поглаживает её по щеке. Прикосновение в перчатке грубое, почти обтёсывающее, но Алина не отстраняется. Ветер завывает, пока волны бьются о берег: они тоже воют. Предостережением? Или то драконий рёв раздаётся где-то вдали?

– А после отправимся в столицу, – добавляет Дарклинг.

Не говорит то, что звенит в воздухе. Громче ветра, громче волн. Оно опаснее драконьего пламени, чудовищнее оживших кошмаров. Оно страшнее, и вовсе не Белые Ходоки так пугают Алину до стиснутых челюстей, до тянущего напряжения в каждой мышце. Такое ощущается перед боем; такое было перед сражением за Винтерфелл.