Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: starless sinner.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

«…так пускай наступает холодным рассветом на нас новый день»

Александр не был тем, кто стал бы заплетать ей косы. Путаясь пальцами, но добиваясь идеальности, ведь он не признавал полумер ни в совершаемых действиях, ни в чувствах; не стал бы лежать с ней во влажной траве, смотря на небо – бесконечно-голубое, захватывающее и выбивающее дух одним ударом. Совсем как выцветающая сталью чернота в его глазах.

Александр не стал бы переплетать с ней пальцы и прижиматься губами к выпирающим костяшкам.

Александр едва ли отозвался бы на ласковое, слишком личное «Саша», выдохнутое в шею со спины, как если бы Алина пролезла руками ему под одежду, под кожу – в саму суть её проклятой вечности.

Только бы замер, словно Алина поцеловала его шрамы, как припадают губами к святыням.

Он не стал бы. Не стал.

Но превратился в её главный грех, в страшнейную тайну – искомым в темноте силуэтом, жаждой и помешательством.

Алина улыбается детям, улыбается Малу, ощущая, как остатки света в ней меркнут осознанием потери чего-то важного, оторванного от сердца.

Александр не стал бы утирать её слёзы и не улыбался мягко первым появляющимся морщинкам.

Алина повторяет себе из раза в раз, безуспешно ища знакомый мрак в родных глазах и неосознанно выглядывая в каждом прохожем выученные черты.

Александр не стал бы её счастьем.

Она никогда не сможет признать иного,

ведь тогда пустота за рёбрами

иссушит

и выжрет,

оставит пустую оболочку, лишённую света; отвергнутую тьмой.

Изгнанную обеими мирами, лишённую части себя.

Александр не стал бы её спасением.

Только Алина не хотела спасаться.

========== ii. сон. ==========

Комментарий к ii. сон.

пост-канон.

канонная смерть Дарклинга.

Алина губу кусает, смотря, как тени ускользают из её комнаты, ползут рывками от окон, ближе к шкафу и кровати, прячась, не позволяя себя выжечь. Отступая перед силой рассвета: новый день сгоняет ночь за грань, лишает сил.

Алине бы поймать солнечный луч да поддаться этой меланхолии и тоске по теплу, которое разгоралось в собственных ладонях.

Но она скользит глазами по теням, находит в углах. Ей хочется думать, что они там прячутся, клубятся и зовут к себе.

Ей хочется думать, что каждый сон – это предзнаменование чего-то ужасающего; чего-то прекрасного.

В рассветной тишине, полной таинственной магии, неподвластной ни одному гришу, Алина смыкает дрожащие веки, под которыми печёт невысказанной скорбью; стекает из углов глаз разъедающей солью.

– Пожалуйста, – шепчет она, едва разлепляя подрагивающие губы. – Пожалуйста, приснись мне ещё раз.

========== iii. тревога. ==========

Комментарий к iii. тревога.

внимание: флафф.

Такое время она внутренне зовёт тёмным.

Небо в подобное утро немилосердно-серо набрякшими тучами, и свет кажется тусклым, безжизненным. И внутреннее солнце той, чьё предназначение сиять среди людей, скрывается в клетке межреберья.

По дворцу начинают разгуливать шепотки, словно клубы пыли в забытых углах, о дурном настроении королевы. Не догадываясь, что причина вовсе не в том, что перины были не мягкими, а чай поутру – недостаточно сладок. Многим хотелось бы думать, что за годы правления она стала вздорной, избалованной девчонкой.

Она кисло улыбается своему отражению до того, как в покоях покажутся служанки мелкими стайками, щебечущие и машущие крыльями своих платьев.

Алина знает, что привкус дня будет затхлым, почти гнилым.

Когда Дарклинг закрывается от неё, всё становится таким: серым. Отвратительным. Раздражающим.

Это случается редко. Реже, чем скандалы и бурные примирения. Реже, чем начинаемые ими войны.

Дарклинг замыкается, словно захлопывает перед её носом врата в их связи – крепкой и нерушимой. Но Алина наталкивается на ледяную стену отчуждения. Скорее задумчивого, нежели презрительного. В такие моменты его взгляд дробит ей кости неясной тревогой.

Бессмысленно пытаться что-то спросить, и она невольно ощетинивается раздражением на всех вокруг.

Не стоило бы попадать под горячую руку короля.

Упаси святые попасть в немилость настроения королевы.

Дарклинг отсутствует подолгу и не приходит ночевать, с каждым часом пуская трещины по наледи её спокойствия.

Алина ищет свою вину: повод для обиды или злости, нечаянный промах. Изматывает себя догадками, начиная злиться в ответ, додумывать тысячу недомолвок, искать ту, что могла бы пробежать между ними кошкой – мысля, как истинная женщина.

До тех пор, пока однажды он не возвращается к ней глубоко ночью, когда Алина не может сомкнуть глаз и согреться под двумя тяжёлыми одеялами.

Горячие руки обнимают её со спины, а выдох обжигает шею и затылок. Алине бы изъязвиться, разлиться едкостью своей нервозности, но она замирает, словно зверёк, заслышавший треск веток.

– Оттаял? – спрашивает она одними губами, пока Дарклинг, заклинатель теней и её сердца, вдыхает глубоко её запах. Каждый раз этот жест разоружает её. – Чем же я тебя так прогневала?

Алина поворачивается в его руках, укладывает на спину, чтобы опереться руками о нагую грудь. Поджать пальцы, впиваясь ногтями.

Ухватившись за нити их связи, натянутыми меж сердцами, она чувствует его моральную усталость. Моргает оторопело.

Ждала другого.

– Ты не гневала.

– Тогда в чём дело?

– Мне сложно даются такие простые чувства, как страх, – отвечает Дарклинг в ночной тиши, замкнувшейся в шести стенах их комнат.

Алина задерживает дыхание.

– Мне проще отдалиться в такое мгновение, – он опускает веки. Невыносимо трогательно и красиво настолько, что Алина чувствует: земля и небо меняются местами. – Нежели смотреть на тебя и думать о том, что тебя могло не быть.

«Со мной»

Его пальцы касаются щеки, оглаживают кончиками. Ласка незамысловатая и простая, лишённая подтекста. Алина жмётся к его руке, как кошка, трётся о ладонь и целует основание.

Они никогда не говорят друг другу трёх простых слов.

Дарклинг признаётся ей в изломанности своих сложных чувств через призму других – слов и поступков.

И Алина отвечает.

– Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что твоё сердце мертво, – рука находит оставленный ею же шрам, накрывает рубец. – Но оно здесь.

Алина склоняется и целует его. Коротко, но миг замирает между ними мириадой вечностей.

– И я всегда буду здесь.

========== iv. истерика. ==========

Комментарий к iv. истерика.

пост: https://vk.com/wall-137467035_2285

пост-канон КШ, тотальное ау, не перевариваю я всемогущую Зою, хоть убейте.

оос, доля флаффа и предчувствие звездеца.

Николай ждёт истерики.

Ему бы хотелось взять Алину за руки, тонкие пальцы сжать в своих, но всякое движение почему-то становится тяжёлым, придавливающим к расписанной цветами плитке. Керамзин кажется каким-то сказочным осколком, где нет места войне, предательствам и крови. Последней на этой земле пролилось достаточно, и теперь Николаю с его страшными словами, что с губ рвутся, не место.

Алина заслужила спокойную жизнь.

А он собирается её отнять.

Николай замечает, как она нервно поправляет волосы, заправляя за ухо. Минуло так мало лет, а он не может вспомнить, какого они была цвета до того, как окрасились в рыжую ржавчину, пряча под этим налётом истинное благородство драгоценного металла.

– Что-то стряслось? – Алина едва хмурится. – На совместные обеды вы не так являетесь.

Точнее, вообще не являются. Укол ли это в сторону самого Николая? Он не знает. Едва ли, конечно.

– Да, – вместо Николая отвечает Зоя, похожая на штормовую бурю, что раскатывается в её синих глазах, под алебастровой, такой идеальной кожей. Она так прекрасна и так устрашающа в гневе, но даже этого оказалось мало. – И лучше бы всем отсюда выйти.

Она кивает на кучки детей и нервных преподавателей, что собрались вокруг. Не далеко и не рядом, но точно улавливая каждое их слово. Шепчутся, как птичьи стайки, переминаются с ноги на ногу. Не каждый день сам король Равки приезжает в детский приют. Николай щедр на улыбки и красивые жесты, но напряжение внутри такое, что, кажется, он весь трещинами пойдёт в следующую секунду.

Потому что Алина на него смотрит с такой усталостью вековой, что у него язык не поворачивается сказать то, что должно.

Он бросает взгляд на Зою.

Ему хочется сказать: «давай найдём другой путь», но умом понимает, что его нет. Сделка есть сделка.

Алина оглядывается за спину, трёт лоб устало.

– Вы бы ещё с парадом заявились.

И то верно.

Николай глазами шарит по просторной зале, выискивает Оретцева, но того поблизости нет. Где его носит, когда так нужен, чтобы свою жену спасти, оттянуть от края.

– Это был всего лишь королевский кортеж! – возражает он, на мгновение становясь тем Николаем, которого Алина точно знает. Безмятежно-саркастичным, казалось бы, совсем не серьёзным. Принцем-корсаром, принцем-бастардом.

Алина скрещивает руки на груди, головой качает, будто старше его на пару веков. Николай почему-то вспоминает ворчание Багры.

– У нас не лучшие новости, – наконец решается он.

«Она нас проклянёт»

Но даже это кажется лучшим исходом, нежели грядущая война. Ему нужны все ресурсы. Все до единого.

Зоя делает к Алине шаг. Чтобы за руки взять? Николай не знает и никогда не узнает, потому что та уже смотрит им за спину, замерев. Кажется, перестав дышать. Глаза у неё распахиваются, а кровь отливает от лица, словно стёртая одним движением краска.

Николай слышит шаги за спиной. Неспешные, взвешенные и уверенные, словно бы их обладатель делает одолжение самой земле, что ступает по ней.

– Должен был быть другой путь, – тихо говорит Зоя и сжимает челюсти до проступающих желваков. Она попыталась. Но повстречавшись взглядами с драконом, Дарклинг только рассмеялся.

«Рискни, Зоя, – сказал он, и его глаза заполнились чернотой. – Рискни и я покажу тебе, чего стоит сила»

Он и есть сила. В чужом или своём теле – он насыщен ею до краёв, словно подпитываемый самим мирозданием, изменяя кожу и кости под того, чьё имя восхваляют и проклинают в один и тот же час.

Николай чувствует, как у Зои руки чешутся уложить его обратно в могилу, испепелить, чтобы наверняка не вернулся.

Но сейчас он смотрит на Алину и ждёт, отсчитывает секунды, когда Дарклинг, вовсе не мёртвый ночной кошмар, шагает к ней через широкую залу под пронзивший всех ужас. Не раздаётся криков – так страх накидывает на шею верёвки. Оцепенением.

Николай ждёт.

Алина едва дышит и стоит тоже – едва, сжав кулаки так крепко, что белеют костяшки и вот-вот прорвут кожу.

Он хочет закрыть её, хочет всё это прекратить, но долг перед страной – важнее.

«Алина, щенок, – сказал Дарклинг, горделиво задрав подбородок, окроплённый кровью. Цепи и стены темниц не сделали его покладистее, не сбили спеси. Казалось, с каждым днём он набирал былую мощь жадными глотками. – Мне нужен мой свет»

Но света больше не было. И они это знали: какую цену заплатила Санкта-Алина за победу.

Дарклинг, казалось, не брал это во внимание, ныне подходя к Алине почти вплотную; возвышаясь над ней: маленькой и хрупкой.

Николай ждёт, крепко сжав челюсти.

Вот сейчас из стеклянных глаз хлынут слёзы.

Сейчас она закричит.

Алина сглатывает. Тяжело, с усилием.

– Мне казалось, – произносит она слишком высоким голосом, едва не ломаясь им, – прошла целая вечность.

Внутри что-то трескается от неправильности этих слов. Зоя выдыхает сквозь зубы.

Лица Дарклинга не увидеть, но его улыбка осязаема: так волоски на загривке поднимаются дыбом.

Ну же, отрекись. Отвернись, как от проклятья и спрячь это просветление, эту надежду.

Николай ждал истерики.

Николай всё ещё ждёт, но с каждой секундой осознание в нём проступает пониманием, что та война, кажущаяся столь далёкой, была проиграна.

Он ждёт.

Но не того, что глотая слёзы, Алина Старкова, святая, заклинательница Солнца, шагнёт в объятия своего заклятого врага.

Не того, что её пальцы вопьются ему в спину. Не в ненависти – в отчаянии утопающей и… наконец, спасённой?

Николай не слышит, что она говорит, захлёбываясь болью и облегчением.

Не видит, как Зоя в неверии качает головой.

Николай может только смотреть на то, как подсвечиваются вены на руках той, что когда-то погасла, словно умершая звезда.

Николай может только различить слова Дарклинга, предназначенные никому из них – одной только Алине, и предчувствие чего-то ужасающего полосует скверной по хребту:

– Я здесь, чтобы разделить свою вечность, – Дарклинг прижимается губами к рыжей макушке. – С тобой.

========== v. зов. ==========

Комментарий к v. зов.

внимание, флафф.

пост-канон, правящая дарклина.

Ей совсем не спится.

Она крутится на постели, словно на раскалённых углях. Кошмары изъедают, сжирают, копошатся в висках, под ними, под всей этой конструкцией, именуемой черепными костями, которые бы разломать и вытащить эту едкую, пульсирующую боль. Её бы назвать совестью, мигренью, чувством вины. Возможно, это её внутренние демоны с ума сходят, бьются в дикой, неудержимой вакхналии. В святом бешенстве.

Алина старается дышать едва-едва, потому что не своему главному демону ей вручать ключи от клетки с кошмарами; потому что Дарклинг слишком хорошо её понимает.

Это пугает.

Алине бы самой научиться справляться со своей агонией внутренней, которая истязает после – физически. Затылок так ломит, что отдаёт в зубы.

Найти бы целителя, напиться настоек и чудо-эликсиров, но Алина знает: оно пройдёт только само.

Ей скулить хочется, свернувшись на своей половине кровати. А ещё подползти под бок Дарклинга и тыкнуться холодным, шмыгающим носом, утонуть в его тепле и запахе, задохнуться в его тьме.

Алина крепче сжимает края одеяла.

И едва не подскакивает, когда её к себе тянут со спины.

– Ты как разбуженный медведь, – Дарклинг выдыхает шумно, обнимает и обжигает всю: от него пышет теплом. Спасительным, не тем, от которого выть хочется. Связь натягивается между ними, и Алина охает, ощущая его пальцы на своём затылке. Как когда-то давно.

– Могла бы просто сказать, – замечает он так сонно, наверное, не открывая глаз. Неужели она так внутренне расшумелась, что он почувствовал?

Алина себя бы удавила.

– Я сама разберусь, – но, святые, почти скулит позорно: облегчение разливается по голове мягкими волнами. Он массирует кожу, мягко оглаживает за ушами.

Алине кажется, что у неё слёзы из глаз польются от облегчения.

– Да, разберёшься непременно, – Дарклинг хмыкает, так же сонно и смазанно целует её в плечо. Алина понятия не имеет, как он так может спокойно спать. Призраки не преследуют его? Совсем?

– Хотя ты ведь и сказала, – добавляет он тише, но его хватка всё так же крепка. Алине из этих тисков не выбраться. Она только отпихивает в сторону одеяло. Ей хватит чужого жара – дикого огня под нарощенными ледяными толщами.

– Я снова звала тебя неосознанно? – Алина спрашивает тихо, найдя своей рукой – его; ту, что обнимает. Оглаживает костяшки.

– Всегда зовёшь.

Алина поворачивается, возится рядом с ним, словно кошка, чтобы спрятать лицо в сгибе шеи. Его пальцы вновь зарываются ей в волосы.

Помнить бы о ненависти.

Помнить бы обо всём.

Но всё дурное растворяется под его касаниями. Он её боль забирает, как и то, что было ей дорого, – без разрешения. Вручая себя.

– А ты, – тихо отвечает она, мягко целуя его под челюстью, вслушиваясь в выравнивающееся дыхание, – всегда отвечаешь на мой зов.

========== vi. будь для меня всем. ==========

Комментарий к vi. будь для меня всем.

флафф-флафф-флаффище, пост-канон, все живы, окончание войны.

Они празднуют.

Смех льётся со всех сторон вместе с вином, с шампанским, звоном бокалов, разговорами, спорами, что сейчас беззлобны и полны эйфории.

Война закончилась. И самое время бросать в воздух чепчики, фейерверки, обливаться пеной с неудачно открытых бутылок.

Алина впитывает чужие эмоции, пьёт, как лучшее вино. Ей бы веселиться вместе со всеми, ей бы утягивать их, великих полководцев и всё же детей в танцы, когда не осталось никаких расшаркиваний и церемоний; когда между ними всеми – не врагами, не друзьями, но союзниками – разлилась искренняя радость.

Но ей так спокойно сидеть рядом с Дарклингом и потягивать вино, и чувствовать тепло его плеча, прижимающегося к её – липкому от шампанского, ведь она всё же успела вновь побыть просто девочкой, а не королевой.

И Алина знает, что на исходе этого дня, когда часы отобьют полночь, пьяный вдрызг Николай полезет делать Зое предложение, до того зарекшись связываться с опасными красотками.

Она шепчет об этом Дарклингу, захмелевшему и пресытившемуся, на ухо, улыбаясь. Волна дрожи разливается по телу, когда он поправляет ей волосы. Пальцы задевают шею – обещанием. Слишком опасным, чтобы Алина смогла отказаться.

– Думаешь, откажет?

Он так потрясающе разморен и так улыбается, что у неё в груди умирает сверхновая.

– Раз тридцать, – Алина смеётся, допивая вино. – Но это… приятно.

Дарклинг едва жмёт плечом.

Алина знает, что осталось пять минут до полуночи и что Николай вот-вот скажет Зое заветные для каждой (но не любой) девушки слова.

«Будь моей женой, невыносимая ты буря?»

И они все засмеются. Кто-то даже разрыдается. Не исключено, что сама Алина.

Она знает это. Но никак не ждёт, что рука Дарклинга обхватит её за талию, прижимая к себе, а губы ткнутся в висок.

Алина никак не ждёт, что он обжигающе выдохнет:

– Будь для меня моей силой, будь моей слабостью. Будь моей жизнью и будь моей погибелью.

Алина не может вдохнуть, лишь голову повернуть. В глазах щиплет, когда Дарклинг касается её губ своими:

– Будь для меня всем.

========== vii. воля. ==========

Комментарий к vii. воля.

pwp-au, в котором в конце трилогии Дарклинг не умирает, а попадает в плен.

Алина, не лишившись своих сил, становится Генералом Второй Армии, но не может удержаться, чтобы не навещать своего любимого врага.

тащу из закромов личных сообщений моей царицы, в которых традиционно пишу.

Выделенная под заточение Дарклинга комната не казалась бы необычной, не карауль её днём и ночью стражи. Всегда сердцебит и солдат первой армии.

Алина не знает, каково гришам стоять на посту, но страх перед силой, заточенной за дверьми, никуда не девается.

Когда она останавливается перед ними, Даниил сжимает губы.

– Будьте осторожны, мой генерал.

Его напарник, из тех, что не дезертировали во время смуты, фыркает. И трёт шрам на брови, с той деланной скукой, за которой скрывается то же чувство. Страх. Пока они не решат, что делать, все будут бояться.

– Твоя заклинательница в случае чего сама с ним разделается, – бахвалисто говорит солдат, – не так ли, Санкта-Алина?

Дарклинг бы никогда не позволил так обращаться к себе.

Он строил свою власть на страхе и силе, и Алине нельзя ему уподобляться, но злость ворочается внутри.

И Алина полосует взглядом. Разрез был бы милосерднее, судя по тому, как краски стекают с чужого лица.

– Будь я способна это сделать, Дарклинг был бы мёртв, – цедит она.

– Дарклинг не опаснее Тенистого Каньона.

Она усмехается.

– Не говорите о том, чего не знаете.

И открывает двери.

***

Каньон в действительности исчез: её сила, солнечный шторм, сокрушение из света и огня, разрушили его, раскололи, как сферу. Вместе с ним пали и ничегои, и волькры.

Но тьма никуда не ушла.

Тьма вернулась к Дарклингу.

Алина даёт себе секунду передышки, прежде чем разворачивается.

В комнате, названной тюрьмой, достаточно сумрачно. Под стать заклинателю тьмы.

Алина наизусть знает убранство, пускай и запрещает себе приходить без надобности. Пускай ей бы вообще не следовало приходить, чтобы убеждаться, что кровать по-прежнему стоит у стены, окон нет вовсе, а цепь змеится кольцами на полу, уходя от стены к чужим скованным запястьям.

– С тобой я могу отслеживать часы.

От глубокого, стелющего мягкими перинами голоса между лопаток поёт ледяная сталь. Он словно звучит со всех сторон, нападая, обеззоруживая.

Алина дергает углом губ – и только. Она сильнее.

– Не льсти себе.

Солнце зажигается вокруг неё, разлетается сферами, чтобы дать этому месту хоть немного света.

Дарклинг сидит на полу подле кровати, согнув колени и свесив с них руки. Оковы на месте: вцепившись в холеные запястья звериной хваткой, они соединяются в длинную цепь, позволяющую пленнику передвигаться по камере. Не больше нужного.

Алина знает, что сталь эта особая. Сотворённая Давидом специально для Дарклинга и подавляющая силу настолько, чтобы могущественнейший из гришей не представлял опасности.

Дарклинг перед ней уязвим, словно котёнок.

Эта мысль каждый раз будоражит до дрожи. Алина закусывает изнутри щеку, заставляя себя протрезветь.

Он откидывает голову, смотря на неё из-под опущенных век. На скулах распускается веер теней, отбрасываемых ресницами. Непозволительно длинными.

Алина проходит внутрь, словно шагая по выстланной дорожке то ли к трону, то ли к плахе.

Он видит, что она в чёрном.

Она знает, что ему нравится. Даже так. Даже будучи сокрушённым, ослабевшим и пленённым.

– А разве не за этим ты приходишь сама? – он мягко улыбается, но пройдёт секунда – и улыбка станет острее ножа, вскрывая её, распарывая, словно тряпичную куклу. Последнее сражение, решающее и поставившее точку в их противостоянии, отразилось на нём слабостью. Алина понимает, что лишь по этой причине они смогли его схватить. Лишь по этой причине. И той, что убить его она оказалась позорно неспособна.

– Не для того, чтобы польстить собственному эго? – Дарклинг почти урчит, за ниточки дёргает. Алина мажет глазами по треугольнику кожи, выглядывающему из расстёгнутой рубахи. Чёрной, измятой.

Дарклинг сам выглядит вымотанным, с обросшими щетиной щеками и глубокими тенями под глазами. Но хоть бы это сделало его менее красивым. Менее привлекательным.

Алина подавляет желание шумно вздохнуть. И замечает поблескивающую сталь опасной бритвы на тумбе в углу. Рядом стоит таз с водой.

– Ты решил отрастить бороду? – она хмыкает. – Надоел собственный лоск?

Дарклинг улыбается так, что углы его губ вот-вот ей глазницы пронзят.

– Я бы с радостью. Но какая

жалость.

И не говорит ничего более, но Алина понимает. Цепь не позволяет ему шагнуть дальше.

Цепь не позволяет ему освободиться и, как подозревает сама Алина, высасывает коварным металлическим сплавом его силы.

Иначе бы ничто их не спасло.

– Тебе крайне повезло, – Алина сгоняет с себя дурные мысли, как кошка – воду, и берёт бритву вместе с тазом.

Дарклинг, правда, выглядит удивлённым.

– Новоявленный Генерал Второй Армии готов потратить время на то, чтобы поухаживать за главным врагом страны? – он словами словно пощёчины раздаёт. – Что же я буду должен тебе, моя прекрасная девочка?

Она крепче сжимает пальцы на ободке таза, едва не выронив его.

«Моя прекрасная девочка»

Алина змеисто улыбается, устраивает всё на полу, потому что не собирается тратить время на его игры с пересаживанием на кровать. Благо, на плитах оказываются плотные ковры.

Мыло пенится в грубой губке, капает в таз. Алина чувствует чужой взгляд, прощупывающий каждую косточку.

– Не вздумай шевелить руками, – велит она.

Дарклинг фыркает.

Алина наклоняется вперёд.

– Я не могу убить тебя, а вот покалечить способна. Мне не нужны сюрпризы.

– Нет, тебе нужна моя беспомощность, – он цедит, глядя на её губы. – И, так и быть, я сыграю с тобой, чтобы показать кое-что.

– Что же?

Пена липнет к его щекам, путается в щетине.

Дарклинг покорно позволяет нанести её и на шею. Алина сдирает пару пуговиц, распахивая рубаху шире. На самом деле ей очень хочется видеть, как его сердце забьётся быстрее. Достаточно быстро, чтобы заметить пульсацию.

– Что ты всё равно проиграешь.

Алина возвращает ему улыбку. Острую, беспощадную. И наклоняется к самому уху, чтобы прошептать, почти задевая губами мочку:

– Не шевелись. А то ведь у меня и рука соскользнуть может.

Дарклинг смеряет её таким взглядом, что ощутить бы себя пустым местом. Но Алина знает, что задевает его.

Бритва скользит по коже, и Алина не сразу замечает, что задерживает дыхание, прорисовывая чёткие линии чужой челюсти, оглаживая острым лезвием щёки и собирая грязную пену в подвернувшуюся тряпку.

– Я могла бы тебя прирезать прямо сейчас, – шепчет она, чувствуя, как кварц чужих глаз кромсает её. – Ты бы дивно задыхался кровью на моих руках.

– Ты бы задыхалась рядом, – Дарклинг зубоскалит, и бритва соскальзывает. Кровь выступает по чёткой линии пореза. Алая, собирающаяся каплями.

Он сжимает зубы.

– Сам виноват, – Алина кривится и промывает место, прежде чем продолжает. Лезвие выскабливает кожу до скрипучей гладкости, возвращая тот вид, к которому Алины привыкла.

Добраться до шеи оказывается труднее. Алина мешкает секунды, зная, что все её сомнения заметны, а затем скидывает кафтан, чтобы усесться к своему ненавистному врагу на колени.

– Позволишь мне? Конечно, позволишь, ты ничего не можешь сделать, – она оскаливается погано и ядовито.

Дарклинг шумно вдыхает. И это первая реакция, которую Алина выпивает до последней капли. Мышцы под ней – напряжённые и литые.

Она ёрзает, придвигаясь ближе. Кончики его пальцев почти касаются внутренней поверхности её бедра.

– Откинь голову.

– Приказываешь мне?

– Представляешь? Послушайся, тебе даже понравится, – она проходится влажными от воды пальцами по чужой нагой груди, – мой прекрасный мальчик.

Он смеётся.

– Моим же оружием? Как предсказуемо, Алина, – и рычит, когда Алина вплетает пальцы в его волосы и тянет.

– Будь послушным чёрным еретиком, и я не перережу тебе горло.

Его кадык мягко прокатывается вниз и вверх. Алина прикипает взглядом к его шее, украдкой облизывая губы.

– Давай же, – Дарклинг прикрывает глаза. – Я слышу только угрозы. Или твой мальчишка тоже только на слова горазд, раз ты только этому научилась?

– Тебе лучше не пробовать на своей шкуре то, чему я научилась.

– Может, я этого хочу? Мне скучно, Алина.

Алина предпочитает смолчать.

Лезвие бритвы скользит по его шее в звонкой тишине, полной опасности от неловкости самой Алины. Но она слишком сосредоточена, что запоздало ловит своё собственное шумное дыхание.

Ей даже жалко, что она случайно не оставляет метку и там. Вода струйками стекает Дарклингу на грудь, когда она омывает шею,

чтобы после промокнуть насухо.

И ловит – всей своей сутью – как он сам глубоко дышит. Грудная клетка поднимается высоко, а сам Дарклинг разомкнул губы, вдыхая жаднее и резче.

Алина никому ни за что не признается, что смотрела бы на это вечно.

Пальцы вновь оглаживают его грудь. В конце концов, она пришла не только чтобы побрить его.

– Хочешь, значит? – голос понижается до шёпота, когда пальцы двигаются в сторону, задевают сосок, который твердеет под её касанием. – И позволишь мне?

Хватка в его волосах всё такая же жёсткая, и Алине нравится это чувство. Она склоняется и обжигает дыханием его выпирающую ключицу. Чёртово искусство из костей и плоти. Губы оцарапываются о грани едва-едва.

– Позволишь, – она мурлычет и мягко покачивается на его бёдрах, притирается вплотную.

Дарклинг рычит гортанно и толкается в ответ, вжимаясь в её промежность.

Ох.

– Я бы приковала тебя к стене, – Алина скользит языком по его шее. Привкус мыла и чужой кожи щиплет кончик, но она не обращает внимания, зная, что всегда сможет его попробовать как следует.

– Хочешь овладеть мной? – он посмеивается, но безо всякого веселья. Взглянуть бы в его антрацитовые глаза сейчас.

– Да, я хочу взять тебя, – Алина рычит в ответ. – Хочу отплатить тебе за каждую секунду, за каждое твоё издевательство.

– Я хотел тебя. И хочу до сих пор.

Алина застывает. Дыхание сбивается на его коже.

– Но не думай, что ты можешь взять больше, чем отдать.

Дарклинг поднимает руки и едва задевает её грудь сквозь одежду. И не краснеть бы, и не желать большего. У Алины не так много опыта. У Алины – ночь с Малом, и чужая откровенность ей кости царапает, и стекает жаром в низ живота.

Дарклинг под ней. И это заводит так, что темнеет в глазах.

– Я возьму своё, – Алина шипит ему в ухо, приподнявшись, когда он закидывает руки назад, пугающе покорно. – И не отдам тебе ничего взамен.

И больше не стесняется в касаниях, не сдерживается: он рычит, когда Алина кусает его за шею, искусывает, оставляя багровые следы на чувствительной коже. Пусть болит после. Пусть с ума сходит.

Возможно, потом она придёт, чтобы облегчить его страдания. Или нет.

Ей бы испугаться своей жестокости, но думать здраво – сложно, когда Дарклинг дышит тяжело от того, как она ласкает ему соски – губами и пальцами, сжимая горошины зубами.

Она хочет, чтобы он скулил.

Она хочет выпить его всего, пьянея от той силы, что дарит каждое прикосновение. Он всё ещё усилитель.

Алина гладит его живот, обводит крепкие мышцы пресса.

Пальцы кружат над краем штанов.

Его желание вжимается Алине в промежность. И ей стоит диких усилий отстраниться, а не вжаться снова и качаться, представляя крепость его члена внутри себя, и как бы она сжимала его до срывающихся стонов.

Алина дышит загнанно и тяжело, сползая ближе к его коленям.

– Позволишь мне? – ладонь накрывает его пах, прощупывает сквозь ткань. Твёрдо, горячо. – Позволишь.

– Способная ученица, – Дарклинг приподнимает голову, насколько позволяет её рука. Румянец на щеках делает его таким красивым и желанным, что Алина с трудом удерживается от желания поцеловать его.

И он тихо стонет, стоит пальцам коснуться его нагой кожи: сначала низа живота, а затем обхватив стоящий член у основания. Алина смачивает ладонь слюной, раскатывает вместе с влагой, выступившей на головке.

Он по ней течёт.

О святые.

Алина чувствует острое желание сжать его колено бедрами и потереться о него.

Сжатый кулак скользит по всей длине, то ускоряясь, то замедляя темп. То и вовсе срывая руку у самой головки, чувствительной и раскрасневшейся.

Дарклинг дышит загнанно, а вены на его шее проступают чёткой пульсацией. Мышцы живота так сокращаются – почти болезненно, от чего Алине хочется целовать их до умопомрачения. Он толкается ей в руку, постанывает, стоит скользнуть пальцами ниже и приласкать, чувствуя, как вожделение и семя переполняют его до краёв.

– Ты хотел использовать меня, – Алина тянется, чтобы выдохнуть ему это в губы – несвершившимся поцелуем и чтобы сорвать его оргазм на самом краю.

Дарклинг рычит: зло, неудовлетворённо.

– А я использую тебя. Такой чувствительный и

поддатливый. Хочешь наслаждения? – Алина кусает его под челюстью вместе с тем вновь приласкивая его между ног, глубоко внутри мечтая оседлать его самой. И пусть саднит потом, пусть болит от резкости движений – она хочет его в себе.

– Заслужи его, – Алина дышит жестокостью и вожделением, и чистой похотью, прокатывая его раз за разом у самой грани, чувствуя, как он начинает дрожать; как подкатываются эти прекрасные глаза. – Или хочешь разбираться самому?

Но Дарклинг смеётся. Рвано, на полустонах, будучи раскрытым и зависимым от её воли.