Автор книги: Старки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Он вдруг остановился и согнулся, упёршись руками на коленки:
— Не хочу… но хочу!
И завис. Всё — «синий экран смерти». Я уже и не знаю, сколько мы так простояли. Я у стены, он, согнувшись посередине комнаты. Потом он вдруг хлопнул в ладоши и воскликнул:
— Так, нужно выпить!
Он схватил водку, плеснул в пол-литровую кружку, подошёл ко мне всучил мне кружку:
— Грейся, ложись спать, а мне надо работать, работы завал… давай!
Чокнулся со мной бутылкой и стал пить из горла. А я из кружки с кофейными разводами.
— И ещё, ты меня не называй Милей! Лучше уж клыкастой милашкой!
Клыкастая милашка направилась к компу. Милан сел ко мне спиной, и перед ним всё ожило и замигало, по-деловому зашумел движок, пикнул датчик. И без устали неравномерно тюкали щелчки мыши и клавы. Тонкая косичка, загнутая кверху, как тельце скорпиона, словно чуткий индикатор, подрагивала от движения то ли головы, то ли мысли. Он ушёл в синий цвет, в мигающий тоннель, его голова окунулась в пиксели и фреймы, крэки и патчи. Он ушёл, мне оставил только спину, но даже татуировку не видно. Просто спина в майке.
Я медленно спустился по стене, сел обхватив коленки. Ну, не уходи от меня! Я же здесь! Я живой, не виртуальный! Я согласен! Пусть мне будет больно. Я вытерплю. Взломал меня, а теперь упёрся в экран! Я уже здесь, рядом, это то, что ты хотел! Пусть я оказался здесь случайно, импульсивно, почти нечаянно, но я же здесь! Клыкастый ублюдок! Миля! Повернись ко мне, гад! Водки больше нет. Спать буду прямо так, на коленках. Пусть он обернётся, а я умер. И он будет бегать, воздевать руки, трясти моё тело, целовать моё лицо… Какой я дурак… Может, всё это розыгрыш, бродилка? Ходим друг вокруг друга, набираем очки, тратим жизни… Хотя тратил пока только он — игрок! А я не игрок, я артефакт, ищи меня, дам тебе силы! Какой-то неправильный артефакт, я высосал из него силу… Блядь! Милан, вернись из своего пиксельного мира, я буду с тобой, я хочу попробовать… Ты меня старше, крепче, сильнее, опытнее, я не могу сам, я не умею и я боюсь… может, это просто водка?
Время зависло, только щелчки мыши.
Я решаюсь. Встаю и подхожу к нему со спины. Зарываюсь рукой в чёрных растрёпанных волосах. Другой рукой провожу по подбородку, по шее, чувствую, как Миля сглатывает, завожу руку ниже, под майку. И шёпотом:
— Да.
«Синий экран смерти» погас! Миля соскакивает и практически бьёт меня в грудь, толкает на матрас. Одним движением снимает с себя майку и летит, как прыгун с трамплина, на меня. Я водная гладь! Он проникает в меня, ныряет глубже. Языком к языку, клыки царапают губы, он берёт, он требует, он пожирает. А я отдаюсь, я ищу пожирателя. Он целует мой лоб, нос, глаза. Я тоже хочу его! Шепчу ему:
— Я тоже хочу! Не только тебе!
Он откидывается, я на нём: лижу, кусаю, он пахнет водкой и почему-то мятой. Пусть на нём будут мои засосы, мои зубы, мои отпечатки.
— Я хочу позвоночник!
Он переворачивается, я целую его в выжженные позвонки до крестца. Лижу выжженную кожу, дую: «Не боли! Не боли!» Милан стонет, хватает меня за волосы, тащит на себя, под себя. Мнёт. Его тело — железо, покрытое тёплой кожей. Его руки впиваются. Делают больно. Пусть. Он сдирает с меня водолазку. Чёрт, кто придумал эти ремни, эти замки, они как замки сейфа — легче взорвать, чем вскрыть! А шанс взорваться очень велик: я наполнен, внизу живота жерло вулкана. Член стоит, и Миля падает на него ртом, руками ведёт по ногам, подхватывает под ягодицы. Крутит моими бёдрами в такт губам и гортани. У него тесно во рту, член начинает стучать, наполняться, но Миля вдруг схватил его за основание и надавил:
— Терпи!
Он просовывает руку под матрас и достаёт какой-то крем, выдавливает на ладонь и мажет себе на член. Потом становится почти прыжком между моих ног, берёт меня под колени и приподнимает. Милан шипит, брови разлетелись, клыки выпирают, губы мокрые, кровавые, скулы заходятся — хищник. Шипит:
— Терпи, сссука! Сссука!
И одновременно хватает мой член и вбивает в меня свой. Я улетел, а там звёзды орут от боли и смеются от счастья… мне не хватает дыхания, чувствую, что на мне моя же сперма. Когда я кончил? В момент его входа? Миля размазывает сперму руками по мне. И долбит мой зад, больно, жёстко, сыро, но люблю его! Он шипит:
— Терпи, сука, сволочь, блядь… Аррррр! Ссссука, ты мой! Уёбок!
Выстреливает в меня, но просто стало горячее, больно по-прежнему. Всего лишь миг Миля фиксируется, замирает, потом ещё раз дёргается во мне, закатывает глаза… И сразу же включает сознание, никаких засыпонов и расслаблений. Почти суетливо вытаскивает из меня член, хватает полотенце, валявшееся у стенки, протирает мне зад, оставляет полотенце между половинками и только потом выдыхает и ложится рядом, обвивая меня своей ногой. Упирается носом в щёку, сипит в меня:
— Прости, я всегда матерюсь, когда трахаюсь! Аррррр… как ты? Ты не задушишь меня, когда я усну?
— Было больно. Так будет не всегда?
— Я не знаю. Надеюсь, что не всегда. Прости, у меня не было смазки и нет обезболивающего. Я не подготовился.
— Миля, ты этого хотел от меня?
— И этого тоже… У меня ещё водка есть, я тебе налью, будет легче.
Он соскакивает, чуть не падает, запутавшись в джинсах, которые он, оказывается, полностью так и не снял, спинывает их с себя и голый бежит на кухню. Оттуда приходит с водкой, наливает её в Весёлого Роджера и поит меня водкой, как больного поят молоком. Я обжигаюсь!
— Спи! И ни о чём не думай! — велит клыкастый, заворачивает меня в плед. Целует в ухо, расчёсывает рукой волосы на лбу. Чудесно! В заднице полотенце, поэтому не думать не получается. Меня трахнули. Наконец-то? Или «о, ужас»? Стыдно, тикают виски, ноет задница. Но ведь трахнули не за деньги и не на спор, а как, по любви? Хочу спросить у него, но получается мычание…
Уходящим сознанием отражаю голого Милю, который садится за комп, и там вновь всё оживает, он надевает наушники и опять уходит от меня…
========== часть 8 ==========
Проснулся рано, за окном ещё темно. В шею горячее дыхание. Вспомнил вчерашний секс: как так? Я вроде не улетаю так с такого небольшого количества водки. Вот, Белоснежка, тебя и откупорили! Блин, стыдно, неловко признаться даже себе самому, а что люди скажут! Задний проход ноет. Ноет голова, но не от боли, а от мыслей. Муторно! Поворачиваюсь к сопелке, которая в шею пыхает: Милан голый лежит, скрючившись, уткнувшись в меня носом, обняв себя руками. Он замёрз! Пледом он укрыл меня, и я узурпировал всё тепло в его комнате. Мне даже показалось, что Миля дрожит. Какой он беспомощный сейчас! Смуглое лицо кажется белым и совсем нехищным. Разглядываю своего соблазнителя. Красив гад! Какие губы у него ровные, как будто очерченные. В ушах дырки, но серёжек нет. Нос тонкий, но видно, что ломаный, есть маленькая горбинка — боец! Подбородок упрямый, острый, на нём маленький шрам. Сквозь ресницы в разрезе глаза просачивается блеск. Миля спит, но дышит тяжело. Чёрт, он действительно замёрз. Я скидываю с себя плед и укрываю парня. Он горячий, касаюсь губами лба, блин, у него температура? Вирусов в Инете нахапал? Нужно лечить…
Но сначала я отправился в душ: сперма на животе засохла блестящей плёнкой, противно! Да и полотенце между ног красноречиво свидетельствовало о необходимости смыть с себя этот позор. Осторожно выползаю с матраца, идти больно, хотя терпимо. Стою под горячим душем очень долго, жую пасту, чищу зубы пальцем, стираю полотенце гелем для душа. Вода, попадая в раскуроченную дырку, щиплет. Опять накатывают вредные мысли, гоню их:
«Белый! Ты гей!»
«Просто попробовал. Даже полезно! Это опыт! Вряд ли Милан будет трезвонить на всех перекрёстках, что я ему дал!»
«А если будет? Откуда такая уверенность? Он же сам сказал, что я в опасности!»
«Нееет, он мне сказал, что не собирается мстить… Просто бзик у него на меня. И всё!»
«А у тебя на него что?»
«А у меня… необязательно разбираться!»
«Не ври себе.»
«Да, он мне нравится, очень… Он классный, бесшабашный… это у меня всё по полочкам, всё правильно. А он гуманоид — и борьба какая-то экзотическая, и внешность неземная, и вообще, гей — и не скрывает!»
«Чтобы тебе нравиться, нужно быть геем?»
«Просто он смелый!»
«Смело он тебя подмёл под себя!»
«Он бы не посмел, если бы я сам не подошёл! Я видел — он бы не стал!»
«Зачем подошёл?»
«Просто, попробовал. Даже полезно! Это опыт! Вряд ли Милан будет болтать об этом каждому встречному!»
«А если будет?..»
И так кругов десять! Как лошадка по кругу хожу за одними и теми же мыслями, еле вырвался! Нахожу в ещё тёмной комнате свою разбросанную одежду, иду на кухню. Стол. Кофеварка. Облезлая печка. Табуретка. Белейшая мойка. На подоконнике какие-то тарелки, кофе, сахар, кусок сыра в плёнке и кукурузные палочки! Может, для меня покупал? Варю кофе, с удовольствием пью. Может, нужно Миле сварить? Хм, ему, пожалуй, нужно не кофе, а парацетамол найти. Где искать? На кухне — откровенно негде, не в духовке же!
Отправляюсь в комнату. Светает, поэтому можно и разглядеть что-нибудь. Открываю единственный ящик стола, какие-то опять разъёмы, шнуры, флешки, тут же деньги и фотка… на ней я. Ух ты! Держит меня около самого главного, что у него есть — у компьютерного сердца! Фотка не этого года, у меня тут волосы длиннее и толстовка, которую уже не ношу. Даже не помню, где это снято. Вконтакте, что ли, я выкладывал? Наверное, там! Но мне льстит, что Миля рассматривает меня… Таблеток, конечно, нет! Глупо было бы вообще предполагать их наличие здесь!
Решил сходить в аптеку, ну и чего-нибудь на завтрак купить. Оделся и тихо вышел, прихватив бумажки из стола. Миля дрыхнет. Ближайшая аптека ещё закрыта, но на ней есть адрес круглосуточной. Попёрся туда. Накупил всякой лекарственной байды, в том числе мужественно попросил у аптекарши мазь от геморроя, заживляющую трещины. Та посоветовала свечи не моргнув глазом. Купил весь набор, буду заживлять свои трещины, пусть и не от геморроя…
Потом ещё искал магазин, не в своём районе, ориентируюсь плохо! Купил тупо хлеба, молока и яйц. Не поджарю, так просто выдую. Иду назад, башкой кручу, ищу, где этот 30а. Порыскал по округе, еле нашёл! И уже подхожу к подъезду, как на меня налетают сбоку, и я лечу в кусты. Блин, щека в кровь. Чудом удержался, не рухнул, оглядываюсь… Милан! Серый, глаза горят, сощурился, оскалился, ноздри раздул, стоит и ненавидит меня!
— Миля, ты урод? Яйца!
— Зря не оторвал их вчера! — хрипит клыкастый, и кашляет.
— Ты чего? — я опешил.
— А ты? За телефоном вернулся, тварь? — он плюётся в меня злобой. — Решил уйти не попрощавшись? Решил сыграть со мной? — Миля начинает кашлять, заходится от хрипа.
— Тебе нужно лежать, ты болен!
— Я уже болен давно. А ты решил добить инвалида? — он кричит, и мне кажется, что он невменяем.
— Миля, прекрати орать, пойдём в дом!
— Как ты мог уйти? Я уже поверил! Ты вчера... — он опять кашляет.
— Миля, я никуда не ушёл.
— Я что, должен сейчас чувствовать себя насильником? Тебя никто не заставлял! Какого хуя ты смылся! — он хрипит, и мне кажется, что в глазах… слёзы?
— Миля…
— Не называй меня так! Так только друзья называют меня, а ты… ты...
И я не дал ему закончить, врезал прямо в челюсть и попал. Болезнь и аффект не позволили ему отреагировать быстро. Блин, я опять ему челюсть сломаю! Подлетаю к нему, поднимаю за одежду, обнимаю и кричу в ухо:
— Миля, ты идиот? Я. Просто. Ходил. Тебе. За лекарством! Я никуда не смылся! И ты меня не заставлял. И не смей плакать. А то ты меня ещё возненавидишь за это.
Клыкастый, шатаясь, стоял, положив голову мне на плечо:
— Блядь, Ар, мне так больно!
— Челюсть?
— И челюсть тоже!
— Прости, но по-другому ты не слышал.
— Это правильно. Значит, ты не хочешь, чтобы я тебя возненавидел?
— Себе дороже! Пойдём уже к тебе…
— А что с яйцами?
— Так, поди, треснули!
— Ни хрена себе, я не хотел…
Вот это сцена!
«Не-е-е-ет, — победно кричу я своему вредному внутреннему голосу, — он не мстит, он не растрезвонит, он не обидит, он любит и сам растерян!»
«Но он и не отпустит!» — ехидно отвечают мне изнутри.
***
Дома я уложил Милана на матрац и обернул в плед, стал поить его всеми таблетками и порошками вместе взятыми. Потом сварил кофе и сделал гоголь-моголь из разбитых яиц, тщательно выбирая скорлупки. Кормил клыкастого из ложечки, тот ещё и сопротивлялся:
— Что это за жратва? Мне сальмонелла не грозит? И вообще мне жевать больно, у меня челюсть не казённая, чтобы постоянно её ломать.
— И что, мне пожевать тебе?
— Да нет, отравлюсь ещё потом. Лучше пожалей.
— Жалею!
— И всё?
— А что надо?
— Ласки…
— У меня ещё от вчерашней ласки зад намазан, не зажил. А потом, у тебя температура, тебе вредно распаляться.
— Блииин! Мне работать надо, а я валяюсь!
— Расскажи, что у тебя за работа, — я решил воспользоваться его слабостью и выпытать хоть что-то.
— Ну, так ты же знаешь, тестирую игрухи, сочиняю читеры и античитеры, ну и так, по мелочи всякое…
— Ты одиночка или устроенный?
— И то, и другое… По знакомству и на фирмы разные по контракту…
— Миля, какого хрена ты в юридический поступил?
Он задумался, подбирает слова, я же вижу…
— Мне нужно… и по работе, и так по жизни.
— Ты врёшь!
— Если ты знаешь, что я вру, зачем спрашиваешь?
— Рассчитываю, что инфекция разлагающе подействует на твой хитрожопый мозг. Ты болен, расслаблен и не защищен: и скажешь мне правду.
— Правду? Чтобы ты сбежал сразу от меня…
— …что, такая страшная правда?
— Фига ли ты меня пытаешь! У меня горячка! Я брежу! Я вижу синих белок, они летают на розовых парашютах, умираю… Вокруг ангелы! Нет, это демоны… ооооо! Аррр, сделай мне искусственное дыхание, рот в рот… — Ну, теперь не достучишься до него: включил артиста и никакая температура ему не помеха!
— Температура спадёт — сделаю! — обещаю я. — А то нахватаю всякого спама!
— Обещаешь?
— Обещаю!
— Так у меня тридцать шесть и шесть!
— У тебя обострение долбоёбства на фоне ОРЗ! Сначала спи, потом рот в рот.
Меня послушались. Неужели? Миля спал полдня. Я сидел за компом, смотрел фильму, общался с Кубой онлайн.
— Ты где? — это Куба.
— Ты не поверишь! — это я.
— У милашки?
— Чёрт… да.
— Белый, он тебя похитил?
— Не, я сам пришёл.
— Белый, ты меня пугаешь, ты уже не с нами?
— Куба, не лезь в меня, у меня и так всё в башке запуталось!
— Так беги оттуда! Или ты прикован? Приехать тебя вызволять? Пашка где-то в общаге…
— Не прикован. Он болеет, сижу с ним.
— И чем этот урод болен? Симулянтством?
— Не, он простыл.
— Брось его, пусть подыхает. Он тебя дурит!
— Куба, он не дурит, всё нормально. На самом деле он даже где-то слабый и наивный.
— Он наивный? Это ты, Белый, наивняк! У меня возникло подозрение…
— Вот и заткни его куда-нить! Подозрительный!
Милан очухался к вечеру, жар вышел на кожу, волосы прилипли ко лбу, лежит, смотрит на меня медовым глазом и улыбается из-под одеяла. Кормил его омлетом и таблетками, он потребовал водки. Я не дал. Тогда он потребовал «рот в рот». И мы целовались рот в рот, нос в нос, шея к шее, лоб в лоб. Направления выбирал клыкастый больной. Вот вроде лежит, ослабленный, вялый, аморфный, но командует, шутит ещё! Откуда силы?
— Доктор, поставьте больному банки на гланды, так чтобы кожу засосало! Доктор, проверьте у меня в ухе — така-а-а-ая сушь! Может, облизать? Доктор, а у меня горло красное? Нееет, лучше языком…
И мне совсем не стыдно, что целуюсь с парнем и что томительно гудит в паху от этих поцелуев. Прогнал все вредные мысли, откровенно балдею.
Уже почти ночь, лежу рядом с ним, удивляюсь себе, ему. Мне с ним хорошо, легко. Но так устроен человек, что надо всё испортить. Я спрашиваю у Мили, как романтичная дева, не думая, что ответ может мне не понравиться:
— Милан, и что дальше будет между нами? Тебе не кажется, что мы запутались?
— Не кажется. Всё, наоборот, встало на свои места, наконец-то… Ты будешь жить со мной… совсем, с сегодняшнего дня, всегда, — устрашающе серьёзно и твёрдо заявляет пациент. — Более того, я хочу, чтобы об этом знали твои друзья, чтобы у тебя не было возможности отступить.
— А то, чего я хочу, тебя не волнует? Твои планы со мной не обсуждаются? — обескуражен доктор. И лёгкость начинает стремительно испаряться, напротив, его уверенность возбуждает во мне сначала протест, а потом и негодование.
— Во-первых, если мы будем это обсуждать, то ты струсишь. Поэтому я решил не обсуждать это с тобой. Во-вторых, ты же сам говоришь, что запутался, а я — нет.
— Типа ты уже всё решил за меня, так как я запутался? — раздражённо бросаю я. — Или это ТЫ МЕНЯ И ЗАПУТАЛ СПЕЦИАЛЬНО?
Миля осёкся. Вижу, что недоволен разговором, хмурится и уже психует. А я молчу, гневно-вопросительно гляжу на него.
