355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Старк Джерри » Горькие воды (СИ) » Текст книги (страница 2)
Горькие воды (СИ)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 16:11

Текст книги "Горькие воды (СИ)"


Автор книги: Старк Джерри



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Странное ощущение. Возникшее после того, как он рискнул отведать состряпанного Френсисом якобы лекарственного отвара. На миг кельту стало холодно, так холодно и пронзительно-одиноко, как не бывало никогда прежде в жизни. Потом отпустило, даже дергающая ноющая боль в сломанном запястье утихомирилась, сделавшись досадной, но терпимой. И неудержимо захотелось говорить. Рассказать хоть одной живой душе о том, что случилось ночью в холмах неподалеку от реки Од.

– Френсис, послушай меня… Просто выслушай.

– Конечно, – с готовностью кивнул Франческо. – Я слушаю. И, чтобы вы не сказали, это не пойдет дальше меня. Обещаю.

Единственным признаком того, что мессир Дугал изрядно взволнован, стал усилившийся тягучий акцент уроженца Севера, из-за чего отдельные слова порой сливались в единое целое. Если б не это, Франческо счел бы, что ему рассказывают произошедшую некогда или выдуманную страшную историю, и ужаснулся бы услышанному. Он сидел, вжав голову в плечи и оцепенело внимая тому, как кельт, глядя в потолок, монотонно и равнодушно описывает подробности своей охоты на волкодлака – и то, что случилось потом, в неверном свете охотничьей луны.

– Я всегда знал, со мной малость неладно, – с невыразительной интонацией завершил повествование Мак-Лауд. – У меня какой-то изъян в душе. Я люблю женщин, мне хорошо с ними, а им – со мной. Иногда я сплю с мужчинами – порой по взаимному согласию, порой – в оплату за полученные сведения. Знаю – это грех, но мне… честно говоря, мне все равно. Хуже всего, когда порой на меня находит. Я становлюсь как течная сука, причем безумная сука… вчера это закончилось тем, что меня угораздило лечь под Зверя. Теперь ты понимаешь, отчего я сказал, что останусь здесь? Отлежусь… и пойду к нему. Или сигану с южной стены – авось, все-таки повезет и я размозжу себе голову. Он не просто затолкал мне в задницу свое копье – это бы я пережил и забыл, не он первый, не он последний. Он пометил меня. Я принадлежу ему, Френсис. Мне стыдно… но я сам навлек на себя беду.

– Не смейте так говорить! – звонкий голос молодого человека сорвался на отчаянный ребячий фальцет. – Не смейте больше так говорить и думать, слышите? Не смейте превращать себя в немую вещь! Никто в этом мире не властен над вами, над вашей душой, кроме Господа, и никакому Зверю не дано это изменить! – кельт с изумлением заметил, что глаза Френсиса блестят от ярости и подступивших слез. – Не верьте им и не клевещите на себя. Пожалуйста, не покидайте нас, – его тон стал умоляющим.

Резкое, порывистое движение, почти падение вперед. Руки, обвившиеся вокруг шеи. Неловкое, испуганное прикосновение мягких, по-девичьи нежных губ к другим, разбитым, потрескавшимся и сочащимся кровью. Сладкое, чистое и горячее дыхание, распахнутые темные глазища, затуманенные собственным страхом и чужой болью. Только будучи семнадцати лет от роду, можно очертя голову кинуться в бой с незнаемым, сразиться с тьмой, веря, что одержишь победу. Десять лет назад он был до смешного, до зеркального отражения в неверной речной глади похож на этого мальчишку. Десять лет, ставших бездонной пропастью, разделившей юношу, еще недавно бывшего ребенком, и мужчину, чей возраст неумолимо приближается к тридцати зимам и закату.

– Френсис, не сходи с ума, – не мальчишка, но мужчина лишился рассудка. Поднятая здоровая рука, вместо того, чтобы оттолкнуть, крепче прижимает вздрагивающее тело к себе, пальцы запутываются в густых темных кудряшках. Губы встречаются вновь, прикипая, не в силах расстаться, из ссадин течет кровь, сладость мешается с солью… Фата, призрачное наваждение рушится в тот миг, когда в забытьи Дугал пытается вскинуть вторую руку – и шипит сквозь зубы от яростного всплеска боли в сломанном запястье. – Не дури. Не порти себе жизнь, влезая в чужие свары. Френсис, глупец, ты слышишь, что тебе говорят?

– Кто бы рассуждал о глупости, – пушистые локоны, щекочущие кожу, сбивчивый шепот у самого уха. – Да только не человек, всерьез решивший покончить с собой. Я не позволю вам этого сделать. Не позволю, и все, – попытка возразить пресекается новым поцелуем, долгим и влажным, с медленным, боязливым слиянием языков. – Я хочу, чтобы вы жили. Чтобы стали таким же, как прежде. Вы нужны нам. Нужны этому миру. Не знаю, хватит ли у меня сил одолеть Зверя, о котором вы толкуете, но я… я люблю вас.

– А как же Бланка? – успевает выдохнуть Мак-Лауд в миг краткой передышки. Темные брови юнца сходятся на переносице. Франческо не способен оставить заданный вопрос без ответа, он должен разъяснить свои чувства так, чтобы не оставалось места двусмысленности или недоговоренности.

– Бьянка… – теплые пальцы бережно гладят лицо, спускаются ниже, касаясь выступов ключиц и впадины между ними. – Монна Бьянка – женщина. Да, я мечтаю о ней, она снится мне… Она желанна и недосягаема, она моя королева и моя госпожа. Вы – нечто иное. Когда я рядом с вами, я начинаю понимать, что ощущают и о чем думают влюбленные девушки. Почему их глаза светятся неземным отблеском, почему они выглядят слегка безумными и совершают глупости, которых никогда бы не натворили, будучи в здравом рассудке. Я хочу… – дрожащие ресницы опускаются, гладкая доселе речь комкается, остается только отважное, как брошенный вызов, и одновременно смущенное: – Я так хочу…

– Чего бы ты не хотел, это невозможно, – неожиданно для самого себя скотт переходит на пришептывающий, мягкий говор уроженцев Италийского полуострова, исковерканную латынь, которую высокоученые книжники презрительно именуют «косноязычным блеянием простецов». – Мне сейчас куда хуже, чем тому столетнему старцу, что гонялся за резвой козой. Франческо, милый мой, наивный осленок, сделанного не воротишь, а чужую глупость не исправишь… Свой мешок с неприятностями каждый тащит сам.

– Замолчи. Замолчи, – лицо, уткнувшееся в выемку между шеей и плечом. Запах кожи Франческо, сводящий с ума – терпкий, будоражащий и щекочущий ноздри, свежий аромат расцветающей молодости. – Пожалуйста, замолчи.

– Молчу, – на удивление покорно согласился Дугал. Успокаивающее, живое тепло крепко прильнувшего юнца. Двое на огромной постели, разделенные неодолимой преградой вытертого лоскутного одеяла и суконного камзольчика. Прерывистое дыхание, еле слышный всхлип, солоноватая капля, медленно ползущая по коже, оставляя за собой влажный след. – Ну, а рыдать-то зачем?

– Скажи, что не пойдешь к ним, – тихо, но настойчиво потребовал Франческо, всем телом вжимаясь в лежащего рядом скотта, веря, что его объятия могут удержать от падения в бездну. – Не пойдешь… к нему. Пожалуйста, обещай мне.

– Не пойду, – удивительно, но произнеся два этих коротких слова, Мак-Лауд вдруг осознал, что говорит чистую правду. Дурное затмение развеялось, он обрел себя, свою душу и собственный разум. Ему по-прежнему паршиво, болят отбитые в падении кости и разодранная Зверем задница, но к нему вернулась утерянная было в ночных холмах способность трезво мыслить. Вернулась благодаря сущему мальчишке, чья душа пока еще распахнута навстречу миру и способна безоглядно жертвовать собой в имя других. Незаслуженное, внезапно дарованное спасение, вспыхнувшее чувство – хрупкое, трепетное, как присевшая на ладонь бабочка. Бесстрашная, порывистая юность, Господи, как же ты далека… – Пусть себя в зад поимеют. Я – это снова я.

Темноволосая голова поднялась, яркие черные глаза пристально, настороженно вгляделись в зеленоватые, цвета неспелых лесных орехов.

– Да, это снова ты, – с заметным облегчением кивнул Франческо. Протянул руку, убирая с лица мужчины спутанные влажные пряди. Тихонько отстранился, спуская ноги с кровати – и был удержан сомкнувшейся на запястье ладонью.

…Ветер за окнами, вороний грай в осенних тучах, затухающее пламя в камине, соединенные пальцы, перепутанные судьбы – что пряжа у нерадивой пряхи… Кто мы? Свечи, на краткий миг вспыхивающие в ночи, захлебывающийся шепот да частый перестук сердца в ладонях… Горькая вода ручьев Редэ, что рождаются у самых корней гор, наполненная растворенной солью чьих-то слез, не твоих ли?.. Камни, катящиеся с обрыва, одинокие души, извечные бесприютные бродяги, отыскавшие кров – на день ли, на ночь… Много ли греха в поцелуе, много ли тайн скрыто в чужих зрачках, много ли света в чужой улыбке – если она подарена только тебе?..

Вернувшийся Гай застал в комнатах, отведенным гостям замка Ренн, сущее благолепие. Как сказал открывший на условленный стук мессир Бернардоне, шотландец угомонился и заснул, а сам он терпеливо ожидал возвращения попутчиков. Гаю показалось, что у молодого человека подозрительно блестят глаза и губы все время складываются в довольную усмешку – однако англичанин решил, что сюда наверняка забегала младшая Транкавель, навестить своего поклонника. Остается надеяться, что у Франческо достало ума ограничиться болтовней и нежным пожатием ручек маленькой леди. Иначе кое-кто рискует обрести на свою голову большие неприятности – вдобавок к уже имеющимся.

– Иди погуляй, – милостиво разрешил мессир Гисборн. – Кстати, братцы вернулись. Я видел, как они въезжали. Постарайся никому не попадаться на глаза без лишней надобности.

– Va bene, – понятливо кивнул итальянец. – Я ненадолго. Только поднимусь на стену – и сразу обратно.

Однако миновал час, затем и другой, за окнами начало смеркаться, а Франческо не возвращался. Не на шутку встревоженный Гай рискнул выйти из комнат, расспросив попавшегося навстречу челядинца и дозорных на стене. Ответы звучали дико и неожиданно – а, приехавший вместе с господами из Англии молодой человек? Так он взял в конюшне лошадь и уехал. Вместе с остальными. С мессиром Монтеро и прочими свитскими старшего Транкавеля. Нет, не отца. Старшего брата, Рамона. Да, да, мы отлично понимаем, о ком идет речь – смазливый чернявый юнец, что вчера пел для хозяев Ренна. Куда они собрались на ночь глядя? Дак известно куда – в Куизу. Там большой трактир и это… ну, мессир понимает. Заведение. Они туда часто ездят. Побузят до полуночи, наорутся, девок помнут и тащатся обратно. Да еще вопят с пьяных глаз, ровно ифрикийские бабуины, и требуют, чтобы им открыли большие ворота.

Меланхоличной соловой кобылы, принадлежавшей итальянцу, на конюшне действительно не было. Возившийся с кипами сена конюх охотно подтвердил – вся орава приятелей мессира Рамона явилась часа два назад, еще толком не отойдя после охоты. И мальчишка-итальянец был с ними. Мессир Кристиан говорил, якобы господин сегодня в дурном настроении и прогнал их всех с глаз долой. Вот они и поедут развлекаться в Куизу. Известное дело, годы молодые.

Выйдя из теплого, пропахшего прелой травой и запахами животных нутра конюшни, Гай обессиленно привалился к стене. Теперь он окончательно уверился в том, что их молодого попутчика постигла беда. Франческо бесследно исчез среди запутанных переходов и галерей Ренна, сгинул в подступающей ночной темноте, словно его никогда и не было. Они ничего не могут для него сделать – ибо никто, ни одна живая душа не откроет им правды. Таково приказание господ Ренн-ле-Шато, а то, чего желает Бешеное Семейство, в здешних краях – закон превыше Господнего.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю