Текст книги "Белая ворона (СИ)"

Автор книги: Сон Карла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== 3 ==========

«так и не заметил, как растаял туман

видимо, утратив дар хватать на лету

я разбитной бедуин, и мой караван идет

из любви в Пустоту»

Коля сидел на стуле – на правом колене чашка – и, не касаясь ложкой стенок, бесшумно размешивал сахар и кофе, которые никак не хотели растворяться в холодной воде, а кипятить чайник – рисковать разбудить то, что завернутое в одеяло, сопело у него на диване.

Длинные волосы были такими белыми, словно кусок сала в разрезе (который, Коля смутно припоминал, тоскливо валялся у него в маленькой морозилке), самые кончики сухие, ершистые. Худое острое плечо выступало из-под взбитой ткани настолько ирреально и тонко, что казалось каким-то предметом, бутафорией, где кость – пластик, а кожа – змеиная. Белее головы. Вообще белого было даже слишком много, то ли из-за сумерек, то ли из-за чего-то еще, но Коле казалось, будто у него на диване разлили молоко, которое приняло определенную плотную плотскую форму, и даже если пятно когда-нибудь высохнет, этот невозможный белый останется все равно, на стенках Колиного нутра.

Молоко проснулось.

С протяжным чуть только хриплым стоном.

Потянулось.

Вздохнуло.

Коля замер, как кролик.

Ресницы, острые, влажные, вздрагивают над темными изогнутыми бровями, аккуратно сложенными из тончайшей кофейной щепы над веками.

На лбу две маленькие родинки, как стразы.

Губы набухшие.

Глаза, в черной поплывшей подводке, дрожат светлой осенней синевой.

Вытирает веки тонкими пальцами с нежно-розовыми ногтями.

Лицо грустное.

Зовется – Лера.

Лера встает, оставляя одеяло остывать, отсвечивая малюсенькими трусами, криво улыбающимися внизу живота и чуть оттопыривающимися в районе паха.

Вообще-то он совсем не стеснительный. Вчера Коля, нависая над ним и стаскивая эти смех один, а не трусы, обнаружил за ними такой крошечный член, что по-хорошему, свернувшаяся фигой кишка молоки выглядела бы больше, он даже закрыл глаза от почему-то приятного удивления, пока Лера раздвигал ноги шире.

Из задумчивости Колю выдернула пропажа – руки опустели – Лера взял чашку и, сделав глоток, вылил ее содержимое в раковину. Нажал кнопку чайника и скрылся в ванной, где провозился чуть не целый час. В как бы коридоре достал из своего рюкзака белую мятую футболку, джинсы, носки и часы. Облачился во все это прямо там, толком еще не высохнув. Закинул на освободившееся место платье. Влажные на самых кончиках волосы намотал в нечто неопределенное и перехватил резинкой.

Оросил себя из прозрачного, как слеза, флакона мигом испарившимися брызгами, духи скользнули из его пальцев туда же – в рюкзак.

Надел белую, как и волосы, тонкую куртку, и такие же кроссовки.

Покрутил «домашний» замок во все стороны и, странно посмотрев на Колю – вышел.

Коля стоял в коридоре, пока к нему прилипал какой-то неопределяемый запах стихийной свежести. Море? Лес?

В голове мелькали сцены их странных встреч, которые не должны, наверное, были вот так рассеяться, как туман, как…

Дверь открылась назад.

Белое Лерино тело вернулось в пространство Колиного жилища.

Поцеловало в щеку, протяжно, как женщина, словно откатывая губами след от помады.

Улыбнулось в лицо.

И снова исчезло.

Коля коснулся щеки пальцами и заметно повеселел.

========== 0 ==========

«я тебя заговорю

что не вспомнишь

как зовут»

Коля встретил её в среду, которая, как известно маленькая пятница. Но встречать он никого не хотел, как никто не хочет встречать бедного родственника с вокзала в 5:45. Коля бы и внимания не обратил на стайку девчонок, пробирающуюся по стенам заброшенного завода к клубу поблизости. У Гоши сработали датчики:

– О, малолетки. Пошли-ка.

Коля посмотрел на часы: 23:15. Действительно, час поздний, комендантский, место опасное, нимфы неопределенно юны (Колиной племяннице было всего пятнадцать, но, разряженная в пух и прах, выглядела она на все двадцать пять).

– Младший сержант Бабакин, леди, предъявите документики.

– Зачем это?

– Уточнить ваше право находиться в такое время в таком месте без сопровождения родителей.

– Вот еще. У меня нет паспорта. У меня тоже.

Лера молчала.

Прикуривая сигарету.

Молчала, затягиваясь, пока ее подружки облепляли Гошу, кокетничая так, что младшему сержанту чуть позднеосенние звезды не посыпались на погоны.

– А у вас что? – спросил Коля у Леры, но ответа не получил, обернулся к напарнику, тот хохмил и паясничал, закрытый длинноволосой ширмой. – Нужно что-нибудь предъявить или, если ничего нет, скажите, как ваше имя.

Лера протянула ему студенческий.

Скворцов Валерий Павлович.

Коля сглотнул и взглянул на Леру еще раз.

Сходство с фотографией, конечно, имелось.

Но, даже зная, как-то не верилось, что это – парень.

Лера улыбнулась ему и забрала документ.

Коля не придумал ничего лучше, чем спросить:

– А вам нравится… учиться?

Лера кивнула, выпуская струю дыма куда-то в сторону.

– У… это хорошо, – многозначительно добавил Коля, и снова посмотрел в сторону Гоши, который, слава Богу, уже откланивался. – Вы бы аккуратнее здесь ходили, всё-таки место такое, нехорошее, – наставительно приплюсовал Коля, не понимая: че это его так на разговоры прорвало?

========== затмение ==========

«et mes rêves s’accrochent à tes phalanges»

Конечно, Коля пробил по базе Скворцова Валерия Павловича. Два штрафа за переход улицы в неположенном месте. И вся история. Странно нежно подсветились венки Герцена и Пушкинской на внутренней Колиной карте памяти. Потом он искал Леру в сети. Безуспешно. По вузу и так. По имени. Может, он какая-нибудь Королева или Мадам Помпадур. Протерев лицо ладонями, как полотенцем, Коля почти соединил створки ноутбука, но вдруг увидел репост на какой-то дочерней группе Лериного факультета афиши концерта, что состоится в следующий четверг, в девять. Фотки на афише не было, но

Лера

Костя

Пепси

и Нут

как-то навевали на мысль, что – авось.

И можно ведь просто немного окультуриться в выходной, если – не авось. Тем более, что Коля сто лет нигде не был, света белого не видел.

И засобирался.

Засобирался, правда, преступно накануне, за десять минут до выхода. Потому что к четвергу подрастерял уверенность в верности положительности принятого решения. Все аргументы «против» почему-то говорили Гошиным голосом, аргументов «за» было ровно ноль, и этот несчастный немой 0 болтался у Коли в центре под черепом, медленно вытесняя всё. И улыбался ему. Очень милой, надо сказать, улыбкой – губы накрашены розовым и поблескивают в подсвеченной тьме фонарей нежно и ранимо.

Но идти-то все равно было не в чем. Форма слишком многое заменяла Коле в жизни. А кроме нее имелись только пара застиранных (как выяснилось, что-то раньше он не замечал) футболок да свитер (какой-то, оказывается, стрёмный совсем)… Роясь в полупустом шкафу, Коля обнаружил пакет, а в нем темно-синюю футболку, которую мама ему подарила на прошлый Новый год. Вот спасибо, ма. Джинсы постирались сами собой накануне, и теперь Коля гладил их, выжимая из утюга такое количество пара, что в прохладном воздухе комнаты тому мерещилось, будто он брат тумана.

В кабаке Коля не знал куда деваться, свободных мест не было, он стоял возле двери, куда одновременно упиралась и барная стойка. Много мелюзги, которой Коля годился в старшие родственники, но и ровесники его вроде наличествовали. Правда, Гоша бы обозвал их всех «мажорами-погорельцами» (имея в виду блестящую их природу) или «дисканутыми бездельниками» (имея в виду праздность дискотечной жизни). «Бля, – коротко подумал Коля, и еще чуть-чуть: – Может всё отменили?». Но народ стоял, ждал у моря погоды. И «море вспенилось бурливо».

В зал потекли клубы дыма и посыпались странные звуки, которые Коля не понимал, какой инструмент извлекает. Толпа завопила. Лера вышла на середину сцены кошачьей походкой. Волосы низко спускаются по плечам, губы красные, белая рубашка повязана на прилипающем к позвоночнику животе, юбка черная, кожаная, с молнией посередине. Босая. Вся гладкая, искристая в греющем свете софит. Первая песня – женская. Отсканируй его, как чемодан, и тогда не поймешь, что – мужик. Тонкие щиколотки, тонкие запястья. Весь словно отлит для. «Для чего?» – спросил себя Коля, развесив глаза и уши по всему залу.

Двигалась Лера, как молодая пума. Как наследница престола. В минуты, свободные от охоты. От необходимости когда-нибудь царствовать. Царствовала она сейчас.

Голос ее втекал Коле в такие места, о которых тот ничего и не знал. Заполняя все тайники, все самые крошечные, самые пыльные коробочки, дверцы…

Потом Лера сняла рубашку и стерла помаду рукой, так что на коже ее засияла алая полоса. Ткань упала ей под ноги. Она осталась в одной только юбке. Которую… Коля даже испугался (в не меньшей степени испугался того, что ждал), она сейчас расстегнет.

Нет.

Боже…

Гитары взревели какой-то трэш, и понесся бешеный расколбас. Толпа орала, скакала, отплясывала. Лера пел совсем другим голосом какой-то чумной дикий безумный ком из – Коля ничего не узнавал, ни слова не понимал – каверов все и вся.

Когда Лера прыгал вместе со всеми – голос его срывался, он не всегда справлялся с дыханием, но почти не лажал, впрочем, у Коли слуха совсем не было, да ему все и так нравилось. Даже не так, нет. Ему не нравилось, он был ошарашен, потрясен, снесен, как мятая газетка порывом ураганного ветра, самого его просто не стало, и где он, кто он, что он – Коля забыл.

Лера раскидывал руки по линии горизонта, вздымал их к небу, заколоченному плотной кровлей над ними, мышцы у него под кожей текли, как змеи, грудь вздымалась, живот втягивался так сильно, что юбка сползала низко, надувался…

В самом конце, практически вися на микрофоне, волосы заправлены за уши, лицо улыбается, он, развернувшись, что-то говорил своему клавишнику, они тайно синхронизировались, последняя песня была такой медленной и грустной, что неопытное Колино сердце скрипнуло, как доска в лазе… Лерина грудь успокаивалась, все эти дрожащие срезанные картавые «р», которые скрипели у него в горле, разбегались по Колиной коже мурашками.

И когда все удалились со сцены, Коля уже думал, что в жизни не подойдет. Сам. Как к нему, такому, можно вообще – подойти?

========== 1 ==========

«и меня моя милиция

заберет»

Коля повернулся к бармену и заказал 0 пять темного пива, покрутил не стакан, а снаряд – пенную бомбу – за суженное основание. Купил – ради глотка. Одного глотка. Который никак не мог сделать. Рядом сел Лера. Переодетый в безразмерную черную рубашку и такие же джинсы. Застегнутый на все пуговицы до горла и запястий. Штанины, как два мешка, упираются в убийственные гамаши, даже круче (только что короче) Колиных рабочих «берцев».

Бармен выдал ему пакетик с орешками, как завсегдатаю, зная, что тому нужно. Лера распатронил его и, разламывая золотые скорлупки, как белка, съедал изумруды фисташек.

Клавишник и басист гасили коньяк, гитарист ушел домой, хлопнув каждого по плечу.

Коля, почесав лоб, решился:

– Привет. Я Коля, – руку не протянул, но зудело, – круто поешь. И вообще. Концерт у вас хороший получился. Правда, мне не с чем сравнивать. Но мне понравилось. Да.

Лера ничего не ответил. И Коля уже мысленно был очень далеко. Где-то на шоссе. Где ему и место. Пожалуй.

– Да.

Добавил он. Никому.

Лера повернулся к нему, улыбнулся (этой своей милой улыбкой), протянул пакетик, мол, будешь? Коля стеснительно отказался.

– Хочешь пива? Я еще не пил.

Теперь отказался Лера и облизал пальцы.

Разговор не клеился, как жвачка к маслу.

– Угостить тебя чем-нибудь?

Лера подобрал цветной коктейльный зонтик, отражающийся крошечной радужной каплей на глянце столешницы. Потом потянулся к Коле и вставил ему этот зонтик в маленькую петлю в карманчике на груди, для чего пришлось потеснить пуговицу. Коля чуть со стула не рухнул. Непонятные импульсы прошлись по всему телу, и его едва не закоротило. Он нахмурился, отгоняя картинки молний, серебряных проволок, спиц. Унимая волнение. Лера истолковал абзац теперешнего Колиного лица по-своему и, спрыгнув с высокого стула, чуть было не растворился в воздухе.

– Может прокатимся куда-нибудь? Посмотрим город. Сейчас красиво. Я на машине.

Выдал Коля телеграмму мольбы. Под нечитаемым взглядом Леры он достал из петлицы зонтик, повертел его в руках, убрал в карман. Лера кивнул, вроде бы соглашаясь. Шепнул что-то клавишнику, показал на Колю, которому не хватало только тупо помахать… и все равно исчез.

Но скоро вернулся, в белой куртке, с рюкзаком.

*

Когда они сели в машину, Лера зевнул.

– Может, ты домой хочешь?

Спросил Коля, но Лера только помотал головой и отвернулся к окну.

Коля тронулся с места и просто поехал куда-то, сворачивая на перекрестках, останавливаясь на светофорах, машина катилась, как шарик в лабиринте. Огни главных улиц сменились темнотой переулков, дома богачей мешались с домами бедняков. Они въехали в старую приземистую часть города, что омывалась рекой. Коля почувствовал, как успокаивается. Как на него снисходит странный мягкий покой и ощущение правильности происходящего, его прендачертанности.

Они вышли на берегу, посмотреть на воду. Течение покрыло кожу реки множеством мелких вздыбленных мурашек. Фонари подливали масла. Ветер развевал Лерины волосы, расплетал косы. Он смотрел на воду, прижимая куртку руками ближе к телу. Достал сигарету, прикурил, спустился по лестнице, выдыхая дым, не вынимая сигареты, побулькал пальцы в воде.

Пошел снег.

Белые хлопья, как клочки облака, сыпались на воду, на кожу и тут же таяли.

Было так прекрасно.

Не как в кино. А как в жизни. Странно и просто.

И даже если весь мир разлетится на маленькие белые хлопья и исчезнет во тьме, точно улыбка…

Даже если.

Даже если.

– Я бы чаю выпил, а ты?

Коля вспоминает, что видел кофейню в одном из переулков поблизости.

Он берет там чай с собой. Лера ждет на улице. И Коля не спрашивает, какой тот будет, просто покупает то же, что и себе, только сахар берет отдельно. Лера убирает в карман длинные пакетики. Горячий дымок вьется из приоткрытой крышки.

Лера смешно зевает, как какой-то зверек. Глаза у него покраснели.

– Давай отвезу тебя домой.

Он не отвечает, но протягивает телефон, с картой и адресом.

– Ясно, – говорит Коля и прежде чем вернуть, набирает свой номер, в кармане у него вибрирует, – позвони мне, если захочешь, ладно?

========== разговоры ==========

«вы меня легко узнаете

я буду в костюме зайца»

Лера очень-очень медленно поднимается по лестнице. Глядя в окна подъезда. Как редкие снежинки падают фонарям на свет. Ключи позвякивают в руке.

Открывает дверь. В коридоре темно.

Дверь справа очерчена четырьмя световыми линейками.

Лера стучит в нее, прежде чем войти.

– Я не сплю, – заявляет нетрезвым голосом Костя, вытянувшийся на кровати и прижимающий телефон к груди, – ты, по ходу, вовремя.

Лера ложится к нему на кровать, кладет свою голову ему на руку, которую тот откидывает:

– Ну как? Все нормально?

– Угу.

– Разговаривал?

– Нет.

– Что, понравился?

Лера молчит.

– Значит, понравился.

Костя, чье дыхание – чистый густой перегар – блаженно, успокоенно и мгновенно засыпает.

Лера берет его телефон, набирает дату своего рождения, экран разблокируется, открывая неотправленное сообщение Нике (с которой Костя полгода, как «всё, никогда больше, на хуй её»):

я скучаю

*

Утром Лера открывает свои сообщения.

Непрочитанное с неделю как. От Александра Васнецова. Большого маленького человека. Большое маленькое письмо. Которому только чуть-чуть веры:

я скучаю.

От Витька Облачко: покажи член.

обязательно. после дождичка в четверг, у памятника Пушкину, в 00:00. я буду в кожаном плаще

Лера стирает набранный текст и удаляет Витька совсем.

Открывает первое. Темное. То тут же светлеет.

Прости, может, я был не прав [1:23]

Я скучаю [2:41]

лучше бы ты сына стругал, папа Карло, стране нужны налогоплательщики

Только не начинай. Ты с самого начала знал. Я от нее не уйду

и правильно, кому ты, кроме нее, нужен?

По бумажке-то гладко выёбываешься!

[смайлики: баклажан, кукурузный початок]

откушай

Послушай меня, давай увидимся

хочешь увидеть мой член?

Да, блядь!

Лера отбрасывает телефон на стол и закрывает глаза.

За кулисами век снег идет. Коля молчит.

Для чего, интересно, люди говорят друг с другом?

Лера достает сигарету и возвращает милость телефону.

Именует последние цифры.

Затягивается и

пишет:

– привет, Коля

– привет

– откуда ты взялся?

– в смысле

– ну хотя бы, как ты узнал про концерт?

– я тебя выследил

– звучит отстойно и жутко

– наверное но думаю мне просто повезло

– думаешь, тебе повезло?

– да очень

Ему повезло.

Очень.

Откуда ты взялся, Коля?

========== семья ==========

«я не верю ни во что

не верю ни во что

я просто знаю»

«но никто не сможет

полюбить мента»

Лера сидит на табуретке, упираясь голой спиной в стену, которая отмораживает ему лопатки, ноги вытянуты на другой табуретке и скрещены. Курит, выдыхая дым в приоткрытое окно.

Костя выползает из своей комнаты со скомканным листом лица, в котором никакие дырки не работают, не разлепляются, ни веки, ни ноздри, ни глотка, ни уши. Присасывается к графину, полоса воды, темнея, удлиняется у него на футболке.

– Блядь, – ругается он и передергивает плечами, – что за морозильник ты тут развел? – подходит к окну, которое закрывает напрочь. Лера тушит сигарету в пепельницу из кофейной банки. Костя открывает шкаф и замирает перед ним.

– Где?

Они оба не смотрят друг на друга, Лера пожимает плечами для самого себя.

– Гадство! – опять ругается Костя и опять закрывает. Дверцу. Но на этот раз с душераздирающим грохотом. – Я перееду, обязательно перееду, и буду спокойно спать, жить и опохмеляться! – Костя все это обязательно проорал бы, если бы голова ему позволяла.

Лера отлепляется от стены, обхватывает ладонями чашку.

– Ты бесишь людей, если ты не в курсе.

Дует на пар, слабо поднимающийся над чаем, делает маленький, обжигающий губы и кончик языка глоток.

– Как ты бесишь людей, – добавляет Костя обреченно, и, смирившись, мгновенно смягчается, словно и не было этой вспышки. Подходит к Лере, щелкает его по лбу. Тот потирает место пальцами, ногти – розовые.

– Куда-то собираешься?

– Да.

– И куда?

– К Гоше.

– Что, опять какая премьера в этом маразматическом театре? И когда ты ему уже скажешь?

– Сам узнает.

– Гоша-то? Хотел бы я на это посмотреть.

– А я нет.

– Что-то я, однако, сомневаюсь, что это – для Гоши.

Костя подхватывает своими пальцы Леры, розовые ногти соскальзывают с руки.

– Кто все-таки этот новый парень? Что-то он ни хуя не похож на продавца книг. Как это я вчера…

– Ты хотел коньяка. И Нику.

Костя бьет о столешницу жестянкой с консервированным горошком, которую собирается вскрывать ножом, передергивает плечами, но позиций не сдает.

– Так откуда он взялся?

– Упал с неба.

– Чем он занимается?

– Ходит по улицам.

– Ты сказал, что учишься с ним. На чем он играет? На контрабасе?

– Он пэпс.

– Что? Ты спятил?

– Сейчас?

– Да, блядь, сейчас. Я тебя в платье к менту не отпущу.

– Главное, вовремя.

– Ты напиздел мне с три короба! А я устал. И поверил тебе. Никуда не пойдешь.

– Я не с… с… – Лера закрывает лицо руками.

– Ты выливаешь мои бутылки.

– Это не то же с… – бьет ладонями по столешнице.

– Конечно, это не то же самое, это еще хуже.

– Ты п… п… пар… он хороший, – последнее почти выкрикивает.

– Волнуешься? И с чего это я параноик? Хороший, блядь, – Костя смеется, очень зло, – это я – хороший. Но не будь ты моим братом… Не рассказывай мне про хороших мужиков, ок? Да ты и не можешь ничего мне рассказать, потому что все мы очень-очень хорошие!

Лера встает и уходит в свою комнату, Костя орет ему в спину и в закрытую дверь:

– Можешь разрисовывать тут себя до второго пришествия! И не хуй дверями хлопать!

========== щербет “щебет” ==========

«если прочитано по губам»

– скажи, Коля, ты хороший человек?

– не уверен а что

– мне нужны доказательства

– у меня их нет

– ты любишь кошек?

– не знаю мне как-то всё равно

– а что ты любишь?

– горячую еду

– почему ты не звонишь мне?

– потому что ты не ответишь

– откуда ты знаешь?

[Коля звонит, Лера не отвечает]

– и тебя это не раздражает?

– нет

– а почему я не отвечаю?

– не знаю

– а ты бы хотел, чтобы я ответил?

– да

– зачем?

– я не знаю как ты разговариваешь но все еще слышу как ты поешь

– а когда перестанешь, что?

– да пока хватает и ты пишешь

– а если и писать перестану

– я знаю где ты живешь

– у меня есть брат

– рад за тебя

– да, я тоже. но иногда не очень. его зовут Костя

– а мою сестру Машей

– и на сколько она тебя младше?

– она старше на десять лет

– Костя меня всего на три года старше

– зато у вас много общего

– а у вас мало?

– да

– ты бы хотел, чтобы было больше?

– я бы хотел расти с кем-то

– а ты рос один?

[пишет было Лера, но, подумав, стирает]

– что делаешь?

– котлеты жарю

– ты голодный?

– у меня смена завтра некогда особо готовить будет

– тебе жена нужна

– зачем?

– чтобы готовила тебе

– будь моей женой

[пишет было Коля, но, подумав, стирает]

– да я привык а ты что делаешь

– хочу тебя позвать в театр

– когда

– во вторник, ты сможешь?

– вроде да но у нас сейчас все болеют могут влепить допсмену

– позвонишь тогда

– ладно

– пойдешь со мной в театр?

– пойду

– только Гоше не говори

– чего

– сам поймешь

– а кто такой Гоша?

– хороший человек и маг

– а я

– спокойной ночи, Коля

– и тебе

========== ну пожалуйста ==========

«спи спокойно, район

мы поем колыбельные для темных времен

чем еще заниматься тут?

сопротивляться глупо

мрак, водолаз да спрут»

«давай притворимся, что увидимся завтра»

Коля утыкается в график, как на меч падает: вторник – рабочий. Ну почему? Черт. Черт. Черт…

Перед инструктажем подходит к Александру Егорычу. Просить. А Коля ненавидит – просить. Но он не для себя. Ему почему-то кажется, что этот вторник важен, как. Что-то очень важное. Один единственный вторник. Другого такого – никогда не будет.

– Александр Егорыч…

– У? – командир, как обычно, не поднимает головы от бумаг.

– Тут такое дело…

– У тебя что-то случилось? – Александр Егорыч вдруг поднимает голову от бумаг, и Коля просто мотает своей, – ну и че тогда ты тут сиськи мнешь?

– В общем, можно меня со вторника снять, я потом отработаю, сколько надо.

– Потом не надо, надо – во вторник.

– Да, я понимаю, но…

– Ты че, Кравцов, флорист? Ты где работаешь?

– Ясно.

Коля больше огорчается, чем злится. Но и злится он вообще-то нехило. Открывает дверь с ноги. Гоша, следующий за ним, отпрыгивает от этой стремительно возвращающейся двери:

– Ты, типа, Колян, к «Новопасситу» привык, не действует?

– Иди в жопу!

– Святые угодники! Да ты плохие слова, оказывается, знаешь. Ой, ну слава Богу, а то я уж решил, Кравцов – совсем человек пропащий, в монастырь уйдет – свечи лепить станет, в то время, как здесь в тоске пропадают одинокие и не очень женщины…

И дальше Гоша, не унимаясь, трещит, так что Колины барабанные перепонки опускают глухие ментальные жалюзи.

Они приезжают на пост, Гоша пьет кофе из термоса, Коля курит в машине в приоткрытое окно. Люди возвращаются домой, потоки на остановках, у магазинов. Коля берет рацию, выходит на связь. Потом они с Гошей скитаются по району в поисках маргиналов, вандалов, воров и злоупотребляющих. Проверяют по адресам:

– подростки подожгли помойку,

– мать не может справиться с дочерью-наркоманкой, воющей на лестничной клетке,

– мужчина бьет женщину кулаком в голову на детской площадке.

Район звонит в дежурную часть, взывая о помощи, давая Коле работу, и белое кажется еще более белым, особенно, когда на экране с него проступают черные буквы: «Привет, Коля, как смена? Кто погреет тебе котлеты? Я спать, не грусти». А он никак не может сказать, что во вторник – не сможет.

Потом Коля греется в «эспээме», ест холодные котлеты, пишет «рапорта», выпуская чуть не все запятые в амнистию и на волю, и снова выходит в ночь и в город. Гоша шутит даже больше обычного, не вмещаясь в сосуд себя, и выплескивая брызги и пробку куда-то в потолок. Коля устал от него как никогда – сильно. Потому, когда они подошли к чувакам, обменивающимся бухлом, а на вид этим ребятам было не больше четырнадцати, и один из них дал деру, Коля дал ему фору, но почти сразу сорвался следом, не успев полновесно додумать: «Твою мать». Когда он догнал мальца, тот умолял его отпустить. Коля не знал, как быть, потому что малец был просто пиздец как убедителен.

– Пожалуйста, ну пожалуйста, вы не представляете, что батя со мной сделает, ну пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня, – и повторял, повторял без конца, до слез. Потом как-то вывернулся и подрапал без куртки.

– Эй! – толком не отдышавшийся Коля помчался за ним, но если бы тот не свалился, поскользнувшись на накатанной черной льдине, упустил бы. Коля схватил мальца, сунул ему в руки одежду.

– Куртку-то… дурья башка, – дыханье рвалось, малец шустро встроился в гардероб, отскочив на безопасное расстояние. Потом пошел, оглядываясь.

– Что, спринтер, вхолостую сгонял? Подышал свежим воздухом? – приветствовал Колю Гоша и тут же переключился на оставшегося у него в руках нахального паренька: – Ну че, утек твой товарищ, будешь теперь за всех отдуваться, начинающее алкоголистическое дарование.

========== выбор ==========

«пропади ты пропадом

пропаду я сам»

– Кравцов, поди-ка сюда.

Заманивает Александр Егорыч Колю в опустевший кабинет.

– Я там тебе освободил вторник. Особо не радуйся. Это один раз. Но я-то рассчитываю, что ты себе бабу завел. Мне неинтересно: так это или не так. Но, – деликатно понижает голос командир, – не светись. А то – если что – мне же придется рапорт писать на твое с органами прощай. В лучшем случае. Это тебе понятно?

Коля кивает.

– Молодец. Цветов ей купи.

*

И вот Коля стоит на пороге цветочного ангарчика в новой нашпаренной рубашке под старой курткой, продавец натирает пол до зеркального блеска – стрёмно ступить. Потом он стоит у витрины точкой в грязной гирлянде собственных следов. Выбирать не из чего – одни розы и герберы – но иногда это даже хорошо, когда – нет – выбора. Коля покупает крошечные розовые колючие бутончики, не особо больше ногтей.

*

Всю дорогу до театра курит в машине. На сидении затих сверток подрезанных роз в упаковочной бумаге, завернутый, как младенец.

*

Лера ждет его в фойе, в безумно милом свободном шерстяном платье, больше похожем на длинный свитер, в коротких уютных круглых сапожках с плоской подошвой, каких-то плюшевых, как ноги у медвежонка. Сидит и беспечно копается в телефоне.

Коля видит его через стекло двери и, надо признать, медлит. По своей и не своей воле:

– Ваш билетик, пожалуйста.

Лера поднимает голову и улыбается. Он так похож на долговязую девчонку. Протягивает «билетик», и Коля заходит внутрь. Пути назад нет?

Лера так улыбается и манит идти за собой, что.

Пути назад нет.

========== вторник. гроза в ноябре. Коля и Лера уходят ==========

«– вы знаете, один мне человек

на днях сказал: нет счастия на свете

им грезят только старики да дети

нет счастия, а есть безумный бег

слепого, огневого исполина

и есть дешевый розовый покой

двух карликов из воска

середина отсутствует…

– да, сказано…

какой дурак изрек загадку эту?»

*

Они идут к гардеробу. Коля сдает куртку. Букет кладет на столешницу. Не знает вообще, как отдать. Лера цветы как будто не замечает. Забыть их, что ли? Подарить гардеробщице. Потом Коля все-таки находит где-то с наперсток мужества и протягивает:

– Подари их тому, кто тебе понравится.

Лера недоумевает, приподнимая брови. Звенит первый звонок.

– Я в театре два раза всего был. И оба раза мне эклеры больше понравились, чем спектакли. Первый… с мамой ходили, не помню почти ничего, такой бред, все орали, как сумасшедшие. Мне потом этот Петр Первый в кошмарах снился. Но им всем подарили цветы. Красиво было. Люди подходили и дарили цветы, а актеры подхватывали их и улыбались, благодарили.

Они поднимаются по гулкой лестнице.

– Потом мы с классом еще ходили. На «Капитанскую дочку». Ниче так-то, но только все очень ржали, когда Гринева проткнули, и он вытащил из кармана красный платок. Сам он был весь в белом. В общем, нелепо как-то. Лучше бы он просто упал. И ни одного цветка в конце не было. Ни у кого. Это как-то неправильно. И пусто. Извини, что-то я разболтался.

Они останавливаются у двери в маленькую каморку, Лера легонько касается Колиного запястья и смеется.

– Я тупой, да?

Звенит второй звонок. Лера мотает головой и открывает дверь.

– Ну наконец-то, принцесса моя! – навстречу к ним поворачивается какой-то жидкий мужик, расщепляя объятия и атомы. Не обнимает, – я уж думал, что не придешь… Гоша, – протягивает Гоша руку.

– Коля.

Здороваются.

Лера усаживается на черный куб перед окном, как в ложе. Они на самом верху. Третий ярус.

Лера рассматривает людей внизу. Тяжелый бархатный занавес.

Коля рассматривает Леру.

Как он тянется к леденцу в вазочке, «барбариски», что ли? Предлагает Коле. Тот сначала отказывается, потом соглашается. Режет язык в середине.

Гоша достает из-за пазухи чекушку коньяка (предлагает им – они отнекиваются), делает короткий дозированный глоток.

Третий звонок. Занавес расходится. Обе половины тяжело отползают друг от друга.

Гоша нажимает на кнопки и раздается ужасный грохот – раскат грома, который сотрясает воздух в зале, за ним – шум дождя, сиплый спокойный шелест…

На сцене, в луче света, два каких-то упыря в старинной одежде сидят за столом. Пустые кружки преувеличенно громко приземляются на пустую столешницу. Говорят стихами. Коля сначала даже не понимает, о чем это они – так непривычна речь. Лера сидит, замерев, ладони под бедрами, сам наклонился вперед, сутулится. Волосы собраны у левого плеча. Коле хочется видеть другую сторону его шеи, как другую сторону луны, дотронуться до тонкой кожи…

Гоша снова нажимает на кнопку и снова ужасный грохот.

Лера подпрыгивает.

У Коли вздрагивает не один мускул.

На сцене продолжают загонять рифмами. Какой-то новый мужик выдает:

«Ладони, насладитесь

живым теплом алеющих углей!

Подошвы, задымитесь, пропуская

блаженный жар! И ты будь веселей,

моя душа! Смотрю в огонь: какая

причудливая красочность! Смотрю —

и город мне мерещится горящий,

и вижу я сквозь траурные чащи

пунцовую, прозрачную зарю,

и голубые ангелы на глыбах

оранжевых трепещут предо мной!

А то в подвижных пламенных изгибах

как будто лик мне чудится родной:

улыбка мимолетная блистает,

струятся пряди призрачных волос, —

но паутина радужная слез

перед глазами нежно расцветает

и ширится, скрывая от меня

волшебный лик – мой вымысел минутный, —

и вновь сижу я в полумгле уютной,

обрызганной рубинами огня…»

*

Потом все меняются, и герои, и действия. Приходит девочка в безумном костюме из рыболовной сетки, сама с плавниками… К чему это?