Текст книги "Одно желание на двоих (СИ)"

Автор книги: Snejik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Пожалуй, ты прав. Мы странные, – согласился Стив. – Но теперь ты знаешь о том, какие люди. А что будет, когда ты исполнишь еще два моих желания?

– Ничего, – пожал плечами Баки. – Или ты сам отдашь кому-нибудь лампу, или как-то иначе у меня найдется новый хозяин, который снова будет желать. Это случится, даже если ты не загадаешь еще два желания, потому что так всегда случается. Мой прошлый хозяин так и не загадал последнего желания.

– Пирс? – уточнил Стив, и Баки кивнул. – Он мертв. Он был… Он боролся за свою идею теми способами, которые у него были. Но, как по мне, он был плохим человеком.

– Он был страшным и жестоким, – выдал свое заключение Баки.

– Да, Баки, ты прав, – согласился Стив.

У Стива запищал странный плоский предмет, но знания услужливо подкинули ему название этого предмета – телефон. Желание Стива оказалось настолько всеобъемлющим, что Баки теперь знал и про моду, и про технику, и про…. Наверное, он действительно знал про все, что знали люди. И их историю тоже. И она была полна войн, голода и лишений, но также в ней было множество интересных и захватывающих моментов. А про джиннов и ифритов были сказки, совсем не отражающие действительность.

– Да, сейчас приду, – ответил Стив и повернулся к Баки. – Прости, у меня еще остались дела. Ты пойдешь со мной или…

– Я буду в лампе, – ответил Баки. – Не отдавай ее никому. А еще лучше, даже не показывай. И, можно я буду считать время, как считают его люди?

– Конечно, – кивнул Стив. – Не волнуйся, я не буду никому показывать лампу.

Баки втянулся сероватой дымкой в лампу, приготовившись к очередному безвременью, но понял, что время потекло. Это было странное ощущение, он теперь мог отмерять время, сидя в своей лампе бесплотным дымом.

У него была возможность подумать в одиночестве, но Баки не очень представлял, о чем думать в первую очередь, потому что знания о людях были неимоверны, и уложить их в своей голове было не так просто. К примеру, люди размножались, выращивая одного человека внутри другого. Дети Стихий не размножались вообще, просто иногда Стихия решала создать еще дитя. Когда появлялся новый джинн, очень многие джинны слетались, чтобы наперебой рассказывать своему новому брату о мире, показывать его. А люди рождались. И дитя человека было маленьким, нежизнеспособным без матери. Это было странно. Сейчас люди казались Баки сродни животным, это было неплохо, Баки любил животных, они были красивые, даже гиены и крокодилы. Вот только животные никогда не могли быть хозяевами плененных джиннов. А люди могли.

Но, с другой стороны, люди могли любить, ненавидеть, желать, бояться, радоваться, плакать, так же, как и дети Стихий, значит, он не были животными. Словно кто-то сложил воедино животное и дитя Стихий, и получился человек.

Ветер не рассказывал своим детям, откуда взялись люди, а люди считали слишком по-разному, чтобы у Баки был какой-то однозначный ответ.

От мыслей о людях в целом, он перешел к мыслям о конкретном человеке – Стиве. Судя по обретенным знаниям, Стив такой был один из очень немногих. Или вообще один-единственный, потому что он загадал желание для Баки. Наверное, именно это подкупило Баки, заставило считать Стива хорошим, потому что больше он о нем ничего не знал, кроме того, что он тоже, как и бывший хозяин, Пирс, убивал. Но в Стиве не чувствовалось властной эгоистичности, он не казался страшным или злым. Он был скорее потерянным, уставшим и да, добрым.

Баки очень боялся поверить в это, в то, что его хозяин такой, что его желания будут добрыми, но так хотел верить. И как же страшно было обмануться, увидеть, что так ему понравившийся человек превращается в жестокое чудовище, не знающее жалости к ближнему своему, алчущее только исполнения своих желаний.

Просидев в лампе несколько часов, Баки уже не надеялся почувствовать зов, но почувствовал.

Он появился совсем в другом помещении, там тоже стоял диван, пара кресел, но окна были зашторены темными занавесями был маленький столик и предмет, который Баки опознал, как телевизор, снова поблагодарив Стива за то, что наделил его знаниями. Но нужно было это сделать не только мысленно, и он опустился на колени, усевшись на пятки и поклонился, коснувшись лбом ковра.

– Благодарю тебя, хозяин Стив, – сказал Баки.

– Что ты, не надо, – встрепенулся Стив, соскальзывая с дивана, садясь рядом с ним, поднимая. – Прошу тебя, не надо так делать. Люди благодарят просто словами.

Баки поднялся из своего поклона, продолжая сидеть на пятках, и посмотрел Стиву в глаза. Они были голубые, как небо, как девственные воды, в которых плескались дети Воды. Баки смотрел на него так близко, на такого красивого, притягательного. Он понял, что мог бы смотреть на Стива часами, говорить с ним о чем угодно. Был ли он таким, каким намечтал себе Баки? Да и зачем вообще он мечтал? Чего хотел?

– У нас так принято благодарить, – ответил Баки, продолжая сидеть на полу рядом со Стивом.

– А у нас принято говорить “спасибо”, – улыбнулся он в ответ, и Баки заулыбался ему.

Улыбка Стива была словно солнышко, выглянувшее из-за облаков в пасмурный день.

– Спасибо, – чуть смутившись, сказал Баки.

– Ты хочешь есть? – спросил Стив. – Я не великий кулинар, но могу что-нибудь приготовить. У меня есть курица, ее можно запечь… Ты ешь курицу?

– Стив, джинны не нуждаются в еде, – улыбнулся Баки. Рядом со Стивом хотелось улыбаться.

– Оу… – Стив казался обескураженным и растерянным, – ты, значит, совсем не как человек, да? Но я же тебя коснулся, значит, ты из плоти и крови.

– Если ты хочешь, я могу быть как человек, тебе не надо этого желать, – сразу предупредил Баки. – Но моя истинная форма вот такая.

Баки превратился в жемчужный туман, переливающийся, поблескивающий искорками, соткался в небольшой вихрь над маленьким столиком, а потом снова превратился в подобие человека. Только теперь он не был таким серым и пыльным, черные шаровары шелково блестели, на них появилась бриллиантовая вышивка, тяжелые браслеты и ошейник сверкали в неярком теплом свете торшеров, серьги переливались, а в волосах струились нитки черного жемчуга. Вязь на левой руке была черной-черной, яркой. Баки хотелось показаться Стиву во всей возможной красе. Но на вопрос “почему?” он бы ответить не смог.

– Ты красивый, – почти шепотом сказал Стив, а потом смущенно отвел взгляд, закашлялся, но спросил. – Можно я тебя нарисую? Тебе ничего не надо будет делать, просто… сядь… Ты же не раздавишь стол?

– Нет, Стив, – вновь улыбнулся Баки. – Ты хочешь, чтобы я сел на столик?

– Да. Ты… Не будешь смотреться в кресле. Тебе нужен другой антураж. Шелка, парча, – Стив поднялся, вышел из комнаты и вернулся с альбомом и карандашом в руках.

Баки уже сидел на столике, сложив ноги в позу лотоса, а руки на груди. Он не очень представлял, куда их деть. Его никогда не рисовали, хотя некоторые джинны писали картины, но они писали природу и других детей Стихий в истинных формах.

– Ты такой серьезный, – Стив нахмурился, разглядывая Баки. – Давай ты руки как-то свободнее положишь.

Минут пять они мучались, но все же нашли, куда Баки деть руки, чтобы не выглядеть серьезным и не складывать их на груди. Стив уселся напротив на диван и принялся расцвечивать лист серыми штрихами, но Баки не мог этого видеть. Он смотрел на сосредоточенное красивое лицо, на смешно высунутый кончик языка, слушал, как Стив медленно дышит, как шуршит карандаш по бумаге. За окном было темно, только огни города яркими пятнами разбивали темноту на фрагменты. И Баки казалось, что весь город, который он видит за окном, похож на мозаику из черных и ярких пятен.

И комната, в которой они сидели тоже была освещена не полностью, часть тоже тонула во мраке. А Стив рисовал. Карандаш порхал в его руках, оставляя на бумаге все новые и новые линии.

Баки легко было сидеть неподвижно, его тело, хоть и было похоже на человеческое, тоже могло чувствовать, но не испытывало человеческих потребностей, поэтому и устать Баки не мог. Он сидел, разглядывая все, что мог, чтобы не поворачивать головы, но больше всего смотрел на Стива.

Они просидели так, глядя друг на друга, довольно много времени, когда Стив оторвался от своего рисунка, мазнув по листу в последний раз.

– Хочешь посмотреть? – спросил он Баки, глядя то на свой рисунок, то на него.

– Конечно, – Баки весь встрепенулся, вытянул шею, напряг спину, словно хотел со своего места заглянуть в альбом. Это было такое новое, невероятное ощущение предвкушения чего-то, он очень давно такого не испытывал, очень, очень давно.

– Я давно не рисовал, – Стив засмущался, заалел щеками, хотя еще минуту назад был уверен в себе и сосредоточен. – Но… Вот.

И он развернул к Баки альбом. Баки даже не представлял, что выглядит так: словно он только что появился на свет, такой же яркий, хотя рисунок был выполнен простым серым карандашом; с горящим изучающим взглядом; совершенно не похожий на себя обычного, познавшего многие тайны мира.

Но ведь он и был сейчас таким: несмышленым, только что рожденным Ветром джинном, только другие джинны не спешили рассказать ему о мире, потому что это был мир людей, и только люди могли рассказать о нем, ведь это был мир людей, в котором не было его создателя, осталась только оболочка, а суть, магия, которая дарила жизнь, ушла. Ветер покинул этот мир, чтобы, навсегда закрывшись в своих чертогах со своими детьми, не показываться больше людям, оставив для них только свое дыхание.

– Очень красиво, – похвалил Баки талант художника, потому что красив ли он, могли судить только другие. – Ты талантливый художник.

– Нет, что ты, – отмахнулся Стив, но Баки видел, что ему приятна похвала. Все любили, когда их хвалили.

Баки тоже любил, когда его хвалили за сад, который он вырастил. Его сад был очень красив. А узнав все о людях, он так же знал, что и они любят похвалу.

– Я так и не стал художником, – вздохнул Стив. – Не успел. Началась война…

Баки чувствовал, что Стиву не хочется об этом говорить, и даже понимал, почему. Ему бы тоже не хотелось говорить о войне с ифритами. Война – слишком страшное слово, за которым скрывались еще более страшные события.

– Но сейчас же война закончилась? – спросил Баки, он так и продолжал сидеть на журнальном столике. – Ты же можешь сейчас стать художником.

– От меня ждут другого, – снова вздохнул Стив, отложил альбом с карандашом и сел, так же обхватив руками голову, как там, в другом месте.

Баки стало очень печально, что такой хороший человек занимается не тем, что ему нравится. Он уже понял, что немногие люди могли позволить себе заниматься тем, что им нравится, и чаще всего это было из-за денег. У людей много всего было из-за денег, и войны тоже. Может быть и Стиву нужны были деньги, но он не хотел загадывать такое желание? Но почему? Баки бы создал ему гору дорогих каменьев, золотых и серебряных украшений, всего, чего только можно представить. Но он пожелал знаний для самого Баки, даже зная, что желаний только три. Теперь два.

Очень хотелось потрепать Стива по колену, как-то поддержать, как поддерживал братьев, когда у них случались неудачи. Успокоить, как успокаивал тех, кто чуть не стал рабами ифритов. То, что он сам нуждался в поддержке и успокоении, Баки даже не думал, слишком много времени прошло, он свыкся со своим положением.

– А чего ждут от тебя? – все же спросил Баки.

– От меня ждут, что я буду героем, – горько вздохнул Стив. – И я им буду, потому что должен.

– Но ты можешь загадать желание и перестать быть героем, – удивился Баки. – Я джинн, я исполняю любые желания.

– Ты не понимаешь, – Стив посмотрел на него странно, ласково и печально одновременно. – Я хотел этого, стремился к тому, чтобы сражаться с врагами своей родины, но не мог. Меня не брали. А потом нашелся ученый, который, можно сказать, исполнил мое желание. Сделал меня сильным, быстрым, сделал меня идеальным солдатом. И я умер, спасая людей. Вернее, я думал, что умру, а получилось, что я просто замерз. И спустя шестьдесят шесть лет меня разморозили, но я не узнаю мира вокруг, все стало другим, чужим. Даже люди стали другие, хотя во все времена они были одинаковы. Как-то так. А ты всегда был джинном?

– Ты имеешь в виду, всегда ли я сидел в лампе и исполнял желания? – уточнил Баки, и Стив кивнул.

Баки ответил не сразу, он обдумывал историю Стива, потому что в чем-то их истории были схожи, если могут быть схожи истории плененного джинна и свободного человека. Только был ли Стив на самом деле свободен в выборе дальнейшего пути, или ему приходилось быть героем по чьей-то указке, этого Баки не знал. Но это было и не важно, потому что Стив был несчастен вне зависимости от этого, и Баки не представлял, какое желание сделало бы Стива счастливым.

– Это долгая история, – наконец ответил Баки. – В начале мира было четыре Стихии…

Он рассказал свою историю. Рассказал не только про первого порабощенного джинна и войну, он рассказал, какие они возводили города, какой у него был сад, как здорово было исполнять желания, когда это создавало что-то новое, хорошее. Или помогало другим. Рассказывал, как запросто исполнял желания, а потом стал рабом.

– Значит, тебя заточили против твоей воли, – протянул Стив, и выражение лица у него стало таким уверенным, неотвратимым. – Значит, тебя нужно освободить. Как я могу это сделать? Если я пожелаю тебе свободы, это сработает?

– Нет, – грустно улыбнулся Баки.

Еще никто не хотел освободить его, и это вызывало такую бурю неизведанных эмоций, что Баки не представлял, как совладать с ними. Не знал даже, что может такое чувствовать. Но чувствовал.

– Значит, я найду способ, – уверенно сказал Стив. – И больше не буду ничего желать. И… Если хочешь, ты можешь жить как человек. Тебе не надо сидеть в лампе. Ты можешь ходить гулять. Хочешь, сходим сейчас?

Баки видел, как Стив оживился, как в желании ему помочь, вернуть ему его прежнюю жизнь, освободить, сам расцветал. Баки понимал, что Стив просто создан для того, чтобы помогать, он просто сиял уже от процесса. Но Баки не знал способа, которым его можно освободить, и не был уверен, что такой способ вообще был.

Баки не совсем понимал, что значит жить как человек, вернее, что именно имел в виду Стив, когда это сказал, и Стив объяснял, рассказывал. Баки не знал, каким бы аспектом жизни заинтересоваться, потому что все было и похоже на то, что было у него, и совсем другое. Джинны отличались от людей тем, что они делали только то, что хотели, столь велика была их сила исполнения желаний. А многие люди делали по большей части то, что должно. А что должно делать ему, Баки, он не не знал, а хотелось… Хотелось сделать счастливым Стива, который выглядел очень несчастным, даже когда пытался это скрыть. И тогда Баки приносил ему альбом и карандаши, и Стив сразу оживал, брался сажать Баки куда-нибудь, где по его мнению он хорошо смотрелся, и рисовал. А Баки рассказывал ему истории из далекого-далекого прошлого, у людей это называлось легендами и мифами.

Баки чувствовал, что им хорошо вдвоем, что они даже понимают друг друга. И радовался, когда Стив улыбался ему, светло-светло, и улыбкой светились глаза, такие яркие в те моменты, словно в них отражалось безоблачное весеннее небо.

Они много разговаривали, даже играли в шахматы, у Стива очень хорошо получалось, а Баки знал прародителя этой игры, гораздо сложнее, но сам не был любителем, поэтому получалось у него хуже, но ему нравилось играть со Стивом. Ему вообще нравилось проводить со Стивом время, а вот на улицу он так ни разу и не вышел. Сам не знал, почему.

Баки так и не сказал Стиву, что не может далеко отходить от лампы, а тот просто положил ее в шкаф и больше не доставал, предоставив Баки возможность спать на кровати. На мягкой, удобной кровати, хотя у него была другая. Да, у него тоже была кровать. Джинны любили пребывать в плотском облике. Меняли его, как хотели.

Одежда Баки была не нужна, тут магия позволяла ему менять свой внешний облик, как хочется, но он продолжал ходить в своих шароварах с драгоценной вышивкой, парчовых туфлях с загнутыми острыми носами. Продолжал носить свои самоцветные серьги и жемчуг в длинных распущенных волосах. Он замечал, как Стив разглядывает его каждый раз, и не хотел менять облик.

Шло время, и Баки казалось, что они со Стивом становились ближе друг к другу. Баки знал, что Стив ищет возможность освободить его, но теперь уже не хотел свободы, уверенный, что Стив захочет, чтобы он ушел, как только освободит его. А Баки не хотел уходить, он хотел оставаться со Стивом, учиться жить вместе с ним, смотреть, как он рисует, полностью сосредоточившись, словно уходил в себя, говорить с ним, слушать его. Играть с ним в шахматы.

Однажды, когда за окном уже падали крупные хлопья снега, Стив пришел домой раньше обычного.

– Баки? – позвал Стив из прихожей, и тот тут же вышел к нему.

Стив был усыпан белыми хлопьями, которые стряхивал с себя, а они превращались в капельки воды. И это было так странно и завораживающе для Баки, который снег видел только на горных вершинах, и никогда не подходил к ним близко.

– Здравствуй, Стив, – Баки видел, как он смотрит на него, почти облизывает взглядом, но не придавал этому значения.

– Я принес тебе кое-что, – и Стив достал из-под куртки горшок с маленькими цветущими розами. Ярко алыми, с нежным сладким ароматом. – Держи. Это подарок.

Не веря своим глазам, Баки взял в руки горшок с розой, во все глаза глядя на маленькие бутончики и уже распустившиеся цветы. Невесомо провел пальцем над цветами, будто погладил, а потом взял, и крепко-крепко обнял Стива, потому что у людей это было выражением крайней степени благодарности и радости. Кажется. Но Баки понял, что не важно, что именно оно значило, это оказалось очень приятно – прижать к себе Стива, ткнуться носом в шею, вдохнуть его запах, такой манящий, притягательный.

Баки ничего не ожидал, поэтому вздрогнул, когда теплые руки легли на его спину под волосами, и он оказался прижат к Стиву еще сильнее. Они стояли так бесконечно долгое мгновение, а потом одновременно отпустили друг друга, заглянули в глаза и неловко улыбнулись.

– Спасибо, – прижал к себе розу Баки, опустив взгляд и отойдя на шаг. – Ты… будешь ужинать?

– Да, – кивнул Стив, и магия мгновения пропала.

Баки чувствовал неловкость Стива, свое смущение, и не знал, что с этим делать, потому что хотелось обниматься еще, хотелось дышать Стивом, но разве мог он позволить себе больше, чем уже позволил? Этого и так было много. Слишком много для того, кто был рабом лампы, кто стал инструментом в чужих руках, исполнителем чужих желаний.

– Я кое с кем договорился, – заговорил Стив после ужина. – Я хочу кое-куда тебя сводить. Сегодня вечером, пойдешь со мной? Только в таком виде тебе нельзя ходить по улицам, ты переоденешься?

– Это твое желание? – отреагировал Баки на слово “хочу”.

Ему стало грустно, но ожидаемо, все хозяева загадывали желания, сколь долго бы у них не находилась его лампа, чего бы они не ждали, они всегда загадывали желания. И Стив не стал исключением.

– Нет, Баки, это не желание, которое нужно выполнять, – постарался найти слова Стив. – Если ты сам хочешь, то тебе просто надо пойти со мной. Выйти в эту дверь, – он указал на дверь, в которую уходил по утрам, – и пойти со мной. Я, конечно, мог бы просто отнести туда лампу и позвать тебя, но прогуляться вместе было бы здорово. На улице так красиво, снег везде.

Баки заметил, что Стив старается избегать слова “хочу”, и это странно обрадовало. Значит, Стив действительно другой. Совсем другой.

– Да, – согласился Баки, он хотел пойти со Стивом и увидеть то, что тот хотел ему показать. – Я пойду с тобой. Только тебе нужно взять с собой и лампу, я не могу отойти от нее далеко.

– Ты поэтому не ходишь на улицу? – изумился Стив. – Потому что тебя держит лампа? Почему ты не сказал сразу? Носи ее сам, если так можно.

Баки, казалось, воссиял. Ему можно было носить лампу с собой и ходить, где ему хочется. Это было невероятно. Он снова сможет быть почти свободным.

– Мне нужна только одежда, в которой ходят люди, чтобы пойти с тобой? – уточнил он, и Стив кивнул.

В мгновение ока на Баки появились все нужные Стиву предметы одежды. Даже куртка и шарф. Только остались украшения и распущенные волосы. Стив вручил Баки его лампу, оделся, и они вышли в морозный снежный вечер.

Свет уличных фонарей, фар, переливающиеся огни витрин отражались от мириад снежинок, падающих с неба, от сугробов вдоль дороги, вся улица сияла, словно маленькие солнышки заглянули в сокровищницу и осветили ларец с бриллиантами.

Баки смотрел вокруг и поражался, как же красив человеческий город, хотя тут не было ни белоснежных башен с резными маковками, ни широких балконов, ни галерей и анфилад, в которых мог бы гулять ветер. Он вертел головой, впитывая в себя образы заснеженного города, так непохожего на те города, которые возводили джинны, а еще замечал, как Стив смотрит на него и улыбается.

Потом они сели в такси, как называли эту колесницу люди, и куда-то поехали. Баки смотрел в окно на проносившиеся мимо пейзажи, залюбовался мостами, через которые они проезжали. А потом они подъехали ко входу в Нью-Йоркский ботанический сад. Так было написано большими буквами.

– Где мы? – спросил Баки.

– В ботаническом саду, – ответил Стив. – Ты говорил, что любишь цветы, а они не растут зимой на улице, вот я и… Сейчас все сам увидишь.

Пройдя по заснеженной территории мимо тяжеловесного здания, какие могли понравиться только детям Земли, и пошли к светящемуся даже на вид легкому, воздушному зданию. Центральная его часть возвышалась огромным ажурным куполом, и от нее расходились в стороны два крыла, такие же воздушные, залитые светом так, что было не видно, что же находится внутри.

Баки остановился разглядывая сооружение. Оно было очень большим.

– Пойдем, Баки, – Стив потянул его за собой, взяв за руку, и они вошли.

Внутри было тепло, даже жарко и влажно. И Баки понял, что хотел показать ему Стив. Множество растений. Не только ярких цветов, но и больших деревьев, маленьких кустов. Баки знал их все и шел, называя каждый по имени. Они бродили по оранжерее несколько часов, и Баки впитывал в себя эту прекрасную атмосферу живых растений, которых тут было несказанное множество. Только когда они обошли все и не по одному разу, Баки понял, что пора уходить. Но ему так не хотелось, тут было так прекрасно, только не хватало уютных диванчиков и фонтанов.

– Ты сможешь прийти сюда завтра. И в любой другой день, в который захочешь, – сказал ему Стив. – Я рад, что тебе понравилось.

У Баки не было слов, он снова, на глазах у какого-то человека, наверное, смотрителя этого прекрасного места, крепко обнял Стива и, повинуясь странному порыву, на миг коснулся его губ. Таких мягких, чуть влажных, горячих. Стив вспыхнул от этого, зарделся, в глазах полыхнуло желанием, но он выпустил Баки из объятий.

– Поехали домой, Баки, – попросил Стив.

– Конечно, – кивнул он, чувствуя, что сделал что-то не так, но ведь люди целуют друг друга иногда, когда благодарят. И Стив не выказал недовольства, Баки был уверен, что ему было приятно. Но что-то все равно было не так. Только Баки не знал, стоит ли спрашивать, или Стив сам расскажет. Он обычно говорил, если Баки ошибался в словах или действиях.

Стив молчал всю дорогу до дома, поглядывал на Баки, хотел взять его за руку, но не делал этого, и Баки не понимал, что происходит. Конечно, можно было бы обратиться к знаниям о людях, но это было похоже на прочтение энциклопедии, когда вроде бы и знаешь, но не понимаешь, а только думаешь, что понял. Поэтому Баки ничего не делал, а просто ждал, когда они вернутся домой.

Он все время в такси думал о том, как ему понравилось прикосновение к губам Стива. Этот, казалось бы, мимолетный жест наполнил Баки радостью, странным желанием, которое он никогда не испытывал ранее, теплом. Ему хотелось еще раз ощутить это все, но Стив так странно себя повел после поцелуя, что Баки не был уверен, что стоит повторять.

– Баки, – обратился к нему Стив, снимая куртку и вешая ее в шкаф.

– Я что-то сделал неправильно, да? – понурился Баки, уже снова преобразившись в свой обычный вид, и Стив странно посмотрел на него, словно облизал взглядом. – Прости, если так. Знания, которые ты мне пожелал, не дают навыка… Прости, скажи, что я сделал не так.

– Почему ты меня поцеловал? – вздохнув, спросил Стив.

Баки казалось, он хотел сказать что-то другое, но сказал то, что сказал. Они устроились в гостиной: Стив на диване, а Баки в кресле напротив.

– Так нельзя делать? – тут же спросил Баки, он не хотел обидеть Стива.

– Можно, но… не нужно при посторонних, – сказал Стив.

– А сейчас можно? – с замиранием сердца спросил Баки, пытаясь понять, как себя вести, если ему хотелось поцеловать Стива, но тот странно реагировал. Хотя Баки был уверен, что тому не было неприятно. Даже наоборот.

– А ты хочешь? – глядя на него широко раскрытыми глазами, спросил Стив.

– Да, – честно признался Баки.

Они поднялись навстречу друг другу одновременно, встретились между креслом и диваном, заключая друг друга в объятия. Стив прижал его к себе крепко-крепко, касаясь горячими ладонями голой спины, и Баки обхватил его руками, заглянул в глаза, в которых прозрачная чернота зрачка почти не оставила теплой голубизны радужки.

Баки почувствовал, как губы Стива накрывают его собственные, как проходится по ним языком, и он приоткрыл их, чувствуя, как юркий язык врывается в его рот, гладит, касается его языка. Их языки сплетались, губы терзали губы.

Все тело Баки прошило незнакомым ощущением. За все время после его сотворения он не чувствовал ничего подобного. Это было похоже на летний бриз, дующий солеными порывами с моря, на ураган, проносящийся над долинами, вырывая с корнем деревья, и от этого всего было так жарко внутри, так захватывающе, словно он парит первый раз в жизни.

Они целовались и целовались, Баки чувствовал прикосновения теплых рук к своей обнаженной спине, сам гладил Стива, прижимал к себе, не зная, что делать дальше. И не хотел сейчас копаться в знаниях о людях, не хотел выяснять, что обычно происходит после. Ему было хорошо сейчас, и, казалось, что лучше уже быть не может.

Гладя и гладя Стива, целуя его, Баки позабыл обо всем на свете, все вокруг стало совершенно неважно. И когда Стив отпустил его, перестал целовать, убрал руки, Баки испугался, что он сделал что-то не так, но Стив, смущаясь, стащил с себя футболку и тут же прильнул обратно к груди Баки, обжигая его теплотой обнаженной кожи, накрывая губами губы вновь.

Баки тонул в неведомых доселе ощущениях, которые поднимали его на вершину блаженства; его тело, живое, чувствующее, сходило с ума от происходящего. И он льнул и льнул к Стиву, который жадно прижимал его к себе. Но Баки не знал, что делать дальше, а спрашивать так не хотелось, он надеялся, что они хотят одного и того же.

– Какой ты… – прошептал Стив, его дыхание было тяжелым, рвалось, – красивый… яркий… Баки…

Стив перестал его обнимать, обнял его лицо ладонями, посмотрел в глаза, заправляя прядь волос за ухо, погладил по скуле, и снова поцеловал. Нежно-нежно, трепетно. Баки улыбнулся, забрался пальцами в короткие на затылке волосы Стива, погладил.

– Что с нами? – спросил Баки, чувствуя, что они сейчас тонко настроены друг на друга, что между ними словно натянута невидимая серебряная нить, которая вибрирует от напряжения.

– Ты не знаешь? – улыбнулся Стив, словно ему это казалось милым. – Ты же должен знать все о людях.

– Я знаю, но я не уверен, что знаю правильно, – ответил Баки, потому что больше всего это походило на любовь, но ведь люди часто обманывались, почему он не мог так же обмануться? – Люди такие странные.

А еще Баки знал, что есть секс, и то, что между ними сейчас происходило, было к нему прелюдией, и знал, что секс бывал без любви, а любовь без секса. И это обескураживало его, он был в замешательстве, потому что не был уверен, что решил правильно за себя, и тем более не был уверен, что правильно понимал Стива. Но это чувство полного единения, ощущение связующей их серебряной нити не покидало его. Как он хотел не ошибиться, но и не знал, как спросить, прав ли он.

– Я так странно себя чувствую… – смутившись, сказал Баки, прижавшись щекой к ладони Стива.

Они стояли близко-близко, едва касаясь друг друга, и Баки понимал, что он испытывает это странное чувство уже давно. Что рядом со Стивом он словно становится легкой пушинкой, которую несет стремительным потоком. Его присутствие окрыляло, дарило покой и радость. Что это, если не любовь?

– Я тоже, – признался Стив. – Ты такой невероятный, такой…

Стив погладил его по плечам, откинув за спину волосы, положил руки на талию, и обнял, снова прижимая к себе, положил голову на плечо.

– С тобой так спокойно и хорошо, – тихо заговорил он. – Баки, мне кажется, что я люблю тебя. Это такое чувство…

– Всепоглощающее, – нашел самое подходящее определение Баки. – Оно всепоглощающее.

– Да, – согласился Стив, и, словно опомнившись, выпрямился, заглядывая в серые глаза спросил: – Ты тоже?

– Я нашел только одно слово, – смущенно признался он, – этому странному чувству. На языке джиннов это как ветерок, нежно поглаживающий своим дуновением семена одуванчика, еще не решаясь поднять их и закружить, неся все дальше и дальше, чтобы дать им прорасти в других полях. Я… люблю тебя, Стив.

И Баки не успел опомниться, как Стив подхватил его на руки легко, как ветер те самые семена, и понес к себе, куда Баки старался не заходить лишний раз, ведь это покои Стива.

Стив плавил тело Баки каждым прикосновением губ к коже, он целовал плечи, шею, грудь, ласкал языком соски, и Баки мог только стонать и чуть слышно вскрикивать от этих поцелуев.

– Это и есть “заниматься любовью”? – спросил он, переводя дыхание, потому что чувствовал, как все тело вибрировало, реагируя на ласки Стива, отзываясь правильно, так, как должно было, Баки был в этом уверен.

– Наверное, – прошептал Стив, прихватывая мочку уха Баки. – Я не знаю, ты первый, с кем мне так… Так невероятно.. Баки.

Баки зажмурился, по телу, по каждому нерву прокатило обжигающей волной удовольствия просто от слов. Сейчас он понимал, что знает, что делать дальше, на что не решался Стив, и, перевернув их, уселся на Стива верхом, избавишись от своих шаровар, сидел на нем абсолютно обнаженный и смотрел, вглядывался в каждую черточку лица, в каждую морщинку у прищуренных в удовольствии глаз, а потом магией избавился и от его штанов, они были больше не нужны.

– У тебя есть?.. – не договорил вопрос Стив, словно ему было стыдно, он действительно порозовел весь, почти до груди.