Текст книги "Сага о чёрном принце (СИ)"

Не разлепляя век, он вздохнул. То есть вдохнул почему-то горький и какой-то очень паленый, душный воздух. С трудом повернулся на бок в… липкой холодной грязи? Удивление перебила острая нужда – захотелось… срочно почесать яйца. Мысль была чёткой. И дикой. Но оригинал мыслеформы звучал ещё пошлей, а вот импульс… импульс бесспорно имелся, сильный, и именно такой: левая рука дёрнулась по направлению к паху, исполняя приказ ополоумевшего мозга.

– Что за хуетина? Порты трут или гайла (1) была гнилопиздая? Уссался я, что ли, Свадильфари тебя еби! – прохрипели профессорские уста. – Да что ж это я, в говне лежу? А? Не, кровь, ух, ну эт ладно – вроде не моя… Муди, слава Одину, в целости, но зудят. Ладно, помоюсь потом как-нибудь… И горло точит, видать, зацепило. С кем, интересно, я сцепился? Ни черта не помню… Тьфу, дрянь! Откуда шерсть-то чёрная, кого подрал, что ли? Чьи волоса? Почему не белые? – Очнувшийся пошарил собственную косу, и мощное тело – мощное (Северусу явно не принадлежащее, однако всеми рецепторами, кроме протестующего мозга, воспринимаемое как своё)! – потянулось, совершая вышеупомянутое намерение, и хрипло продолжило, протяжно рыгнув: – И чё темно-то? Меч где, суки? И ктой-то ваще сюда прётся? А, такой молоденьк…

Голос стал отплывать, мысли Снейпа смешались; в дверном проеме хижины, где он, кажется, встретил свой смертный час… толпились авроры и еще кто-то… Гарри? Что-то кричит. Рот искажен болью. Бьется в удерживающих его руках. Лицо его. Точно. Да… хотелось бы, чтобы это был Поттер.

«Гарри, всё же пришёл, мой маль…» – Белёсый туман поглотил Северуса Снейпа…

– Профессор! – Черноволосый юноша кинулся к сидящему в луже крови. – Вы живы, сэр! Какое счастье! Немыслимо! – И упал на колени.

Вокруг суетились странные монахи в красных рясах, махали ветками. Юношу оттеснили в сторону, чтобы не мешался.

– Мистер Снейп, не двигайтесь, пожалуйста, не напрягайтесь. Кровопотеря большая. Это горячка, сейчас-сейчас! – Его пытались уложить на будто бы парящее – не, правда, что ли?! – ложе. Особо причитал лысоватый мудак в жёлтой ночной рубашке с узорами и чужими рунами на груди. Грубый видал такие на славянских девках, когда ходил со своим вигом на Борисфен (2).

– Пошёл вон, сын кобылы! – Отмахнулся было он от колдуна, но пошатнулся в движении. – Колдовство твоё не нать! Само заживет, лапы убери, сказал! Пёс!

– Профессор, что с вами? – пытался настаивать тот. – В Мунго надо. Срочно!

– Что-о-о?! Дочери Хьюмера в рот твой мочись, как в корыто! – Хотел кинуться на обидчика названный чудным словом викинг Атли (3). – Что с руками моими стало, злыдни? Это чего я так отощал? В плену держали, да?! – И, развернувшись, вмазал-таки по первой подвернувшейся морде. – Ах вы, низтоёнг (4)! Меч мне!

– Спокойно, спокойно! Бой закончен, осталось только несколько Пожирателей, некоторые сбежали, их преследуют. Вам надо к целителям.

– Да чтобы я, Северин Атли, Грубый, сын Снорре (5)!.. Хм, беглые? Эй, а сколько платите за голову, кстати, я мигом уложу?

Обретший вдруг небывалую силу и изворотливость, полуживой профессор Снейп метал тусклые молнии в пытающихся его угомонить авроров. Зрелище было кошмарным.

Гарри хотелось… а много чего хотелось. Было страшно от неудержимой радости – Северус жив!!! («Се-ве-рус», – попробовал мысленно), – и жутко едва ли не до слез видеть того в берсерковом буйстве.

Мракоборцы явно не справлялись, и противостояние грозило вот-вот перейти в рукопашное молотилово. Кстати, чары на Снейпа почти не действовали. Но кровь из ужасной раны, кажется, уже не лилась – Гарри разглядел это сквозь забор мечущихся в тесноте тел. Сам он тупо стоял на ватных ногах, прикрываясь дверью как щитом, и не решался принять чью-то сторону в этом необычном побоище.

– И вот того холопчика, кто он там, трэли, kottrinn… (6) – Назвавшийся Северином по кличке Грубый поперхнулся от прилива к буйной головушке разнонаправленных импульсов: страх, жадность, злость и похоть; для его слабенькой магии сей коктейль был неполезен!

Внезапно он вскочил, шустро скинув сюртук и даже сорочку, и, обойдя в немыслимом дриблинге ошалевших мракоборцев, тормозивших от непонимания поведения уважаемого профессора, рванул прямиком к сомлевшему у стеночки Гарри:

– Да что ж ты такой лакомый, кобылий сынок, асы тебя заеби! – После такого железного комплемента, вроде как приводя себя в порядок для дальнейшего ухаживания, быстро вытер ладонью рот и тут же другой пятерней прихватил прямо сквозь брюки поттеровское хозяйство, не обращая ни малейшего внимания на зрителей. – Тебя возьму, хоть Книга Наставлений не велит! – решил он громогласно, обернулся к публике, впрочем, не переставая лапать полумертвого героя. – Согласен, уговорили! Я там всех положу, на куски порву, а мне – немного золота, вон ту пряжку взял бы, – Атли указал на орден на груди у одного из авроров, – пару рабов. Не, одного для выкупа, а другого, – ткнул в Поттера, – себе. Решайте, колдуны, а то мой конь междуногий течёт ужо!

– Профессор! – возмущённо, но как-то вяло пискнул Бруствер, опуская волшебную палочку и беспомощно озираясь на коллег. Такого голоса у него Гарри никогда не слышал, да и сам потерял дар речи.

За его спиной шмыгнули. Оказывается, незаметно подошли Рон и Гермиона. Она смело шагнула в хижину.

Сумасшедший Снейп сразу переключился, прищурившись:

– Гильда, ты, что ли, Локова дщерь кудлатая? Эх, соскучился! – Он оставил в покое Гаррин зад и с распростертыми руками, чуть пригибаясь в коленях, пошел вихлявой походочкой к Гермионе. – Либо голодала – сиськи спали, сладкая моя горячая борозда? Мой плужок-то соскучился. – Выразительно тронул мотню брюк.

Грейнджер, раскрыв рот, попятилась, Рон, набычившись и краснея, попытался её загородить. Гарри зажмурился.

Но тут что-то в мозгу Снейпа переключилось, и он нахмурился, выпрямляясь:

– Верните меч мой и щит! Столкуемся, покуда враг недалеко сбежал. – Нетвёрдо держащийся на ногах сын Снорре ударил себя в невинно страдающую чужую грудь. – Честь воина велит слово держать. Деньги где? И поладим.

Услышав сердитое сопение, Гарри приоткрыл один глаз – как раз вовремя! Рон, присев за спиной Снейпа, размахнулся на того табуреткой. Гарри поставил другу подножку. Раздался грохот, и на грязный, забрызганный кровью пол Визжащей хижины одновременно рухнули рыжий, табуретка, не удержавший равновесия Поттер и профессор Снейп, закативший к потолку глаза.

–

(1) Девка

(2) Борисфеном Днепр называли в древности соседние народы. Такое название в переводе означает «текущий с севера».

(3) Имя переводится как «грубый»

(4) nithstoeng – дурные члены (древненорвежск.)

(5) Это мужское имя переводится как «атака»

(6) трэли – люди из низших слоев общества викингов, kottinn inn blauthi – мягкие коты – пассивные партнеры. В кодексе законов и литературе древних скандинавов существовало слово «níð», используемое для оскорблений. Выражали им следующие понятия: «клевета, оскорбление, пренебрежение/презрение, беззаконие, трусость, сексуальные перверзии, гомосексуальность».

Далее сноски на непонятные слова не приводим из соображений сохранения атмосферы (в лексиконе некоторых наших героев эти слова тоже инородные), за что извиняемся и надеемся, что дорогие читатели умеют гуглить.

========== 2 ==========

Расставаться с жизнью было не страшно. Ни капли. Он давно, уж, пожалуй, почти два десятилетия призывал смерть. Однако уходить в небытие без пользы, просто так, впустую, не хотелось. Обидно – разве зря родился, разве случайно в его жилах течёт такая древняя и сильная магия. Это и удерживало в живых. И ещё – желание отомстить, самый надёжный якорь для тех, у кого украли главное… Пока Лили была жива, хоть и делила постель с другим, рожала от другого, у него была надежда: одумается; всё переменится; возьму своё! Когда её не стало, все другие поводы жить потеряли значение, одна лишь жажда мести заставляла каждое утро просыпаться, заводить сердце, включать мозг, подогревать на открытом огне боли память. И вот день, о котором мечтал, наступил – Тёмный Лорд не встретит завтра, его часы сочтены. Свихнувшийся урод в это не поверит, наверное, даже когда увидит бьющую в собственную грудь молнию Авады, – он верит исключительно в своё величие, любовь считает пшиком, как и верность, дружбу, долг, самопожертвование. И сегодня расплатится за свои ошибки с лихвой. В жизни, оказывается, есть вещи, требующие непоколебимой веры в них… Только жаль, что он не почувствует боли; расколотая на семь частей душа – онемевший кусок мяса. Но ничего. Сам Северус тоже вряд ли станет корчиться в муках – его душа давно подвержена парестезии. Единственная заноза, уколы коей изредка ощущает, – Гарри… Гарри. Ненавистный сын ненавистного Поттера. Как-то незаметно ставший дополнительным утяжелителем на якоре жизни Северуса… Впрочем, это всё пустое. Они оба исполнили своё предназначение: Гарри с минуты на минуту уничтожит Волдеморта, пусть и ценой собственной жизни, как планировал Дамблдор; Снейп помог ему взобраться на эту голгофу максимально сильным и подготовленным и привёл туда же Тёмного Лорда. Их волшебные палочки схлестнутся. Лучше этого не видеть. Исход очевиден, ничего интересного. Трупы – вообще малоинтересное зрелище…

Всё-таки боль оказалась сильнее, чем предполагал. Сначала, пока не отдал Поттеру воспоминания (зачем? Какой смысл вкладывать в ладони тому, кого тихо ненавидишь, обнажённую душу?..), её можно было терпеть. Или делать вид, что не замечаешь. Но прикоснувшись к его такой тёплой, такой живой коже, Снейп едва не закричал от адской рези во всём теле. Будто проклятая змеюка искусала его с ног до головы. Пытка многократно превзошла порог его терпения. Да и зачем?.. Зачем жить, если всё, ради чего он жил, покроется трупными пятнами и в итоге порастёт травой… изумрудной, как его глаза… Не надо ему такой победы, пусть празднуют другие, без него. Если смогут праздновать после всех этих потерь. Победа, доставшаяся слишком дорогой ценой, не перестаёт быть победой, однако радоваться ей Северус Снейп не собирается. Лучше тихо уйти.

На вздохе, не дав лёгким наполниться ядом мучительной агонии, он перестал сопротивляться. Впервые за многие годы с удивлением почувствовал себя слабым. И рухнул в бездну.

Смерть. Оказалась. Неожиданной. Нет. Она была желанной, об оставляемом магическом мире Северус не жалел, могил не почитал, чувства к единственной любимой девушке остались воспоминанием, да, тщательно питаемыми, словно рана, с которой всё время хочется сковыривать зудящую корочку… Другой образ, живой и объемный, волновавший запретным плодом – запрещаемым себе, – сейчас уже, пожалуй, стал не живым. Самопожертвование – удел героев и мертвецов… К черту, к черту! Умер – так умер. Хоть это ему удалось…

Первые слова, что услышал, точнее, услышал как чужую речь и понял, были таковы:

– Гунда, пошла в ткацкую комнату! И не смей больше этого ублюдка кормить – пусть потонул бы. На что он в виге?

И хлынули воспоминания. Рваные, будто паруса в бурю… Вот он орёт во всё горло, стоя на корме драккара… Лицо покрылось коркой льда, руки сковало холодом… И тут же – сеча, после которой (это было где-то… Северус вдруг понял – под Равенной!) с него за мужество наконец-то сняли рабское кольцо… И вот ему, пожалуй, год с небольшим, слышит за спиной тоскливый окрик: «Северин!» и ковыляет вслед за уходящим мужчиной, у того топор и круглый двуцветный шит. Чувствует пинок. Отец?.. И самая ранняя память – его начало стоило жизни матери, умершей родами, как многие женщины в то время…

«А какое было то время? – мелькнуло на периферии сознания. – Стоп. Так это Я?!» – Возникло ощущение, что это и его детство, Северуса Снейпа. Как тогда, в Коукворте, во время редких побегов в кино: задумавшись в тёмном зале, он так погружался в искусственный мир, в выдуманные приключения, что терял нить сюжета, не запоминал реплик, повторяя полюбившиеся слова героев, и грезил… Грезил!

Воспоминания, толкаясь, напирали изнутри, то отрывки, то целая лента. Чья река жизни? Похоже, что он при помощи Легилименции считывает сознание, но не чужое, а как бы своё, только очень глубоко скрытое…

Тонет в ледяной солёной воде; жалко, что плащ новый и свободы вкусил всего два лета.

За потерю меча стоит пятую ночь, привязанный у позорного столба, на язвы на ступнях собаки конунговые блохастые мочатся.

Лежит с раной в животе, вдыхает гниль собственной плоти, из свищей выковыривает ножом толстых белых червей. И ни одна живая душа не пожалеет, воды не подаст, не подойдёт даже, потому как все к походу готовятся на Чудь или Виндланд, или кого воевать, уж запамятовал, по рекам идти сбираются, а он в бреду мечется, один…

Один. Всегда один.

Северус открыл глаза и стал рассматривать потолок: “Интересная в моём посмертии архитектура, вот уж не ожидал”. Горло совсем не болело, что было более чем странно. Или не странно? Бред, нетипичный для агонии, да ещё и обоняние прибавилось – пахло чем-то сытным, вроде рыбы… И снова поразило, что перед глазами не пелена, кровавые круги или тоннели чёрные, а такой непривычный интерьер. Интерьер? Да, приходилось признать, что на Визжащую хижину похоже мало. Скорее, шатер, шалаш, бревенчатая изба. Длинный дом? – Снейп скосил глаза в сторону – голову поднимать было боязно – и отчётливо разглядел открытый дверной проём, в нём – залитую солнцем лужайку. Понял, что лежит на шкурах и ему слегка холодно.

– Очухался, воин? – прокряхтел свистящий голос. И тут же себе возразил: – Да какой ты воин, хряк, сучий выблядок! Тюленье ворвие, баранья отрыжка, а не викинг. Ну что, нашастался в тёплых краях?

– Я? – прохрипел Северус и всё же рискнул приподняться на локтях. – Где?

– Вот кабы не валялся тут дерьмом кобыльим, – продолжали нудеть, – знал бы! В доме беда.

– Не понимаю… – Северусу показалось, что говорит совсем, черт возьми, абсолютно не своим голосом. И кисть руки, вся в шрамах и с обкусанными либо стертыми до кровавых трещинок пальцами, не его! Перед ним копошился седой калека. – Старый, ты что плетешь? Бошка разламывается… Как парни? Сигурд здоров? А Нарви ни с кем… это… не ложился без меня?

– Нарви, Нарви, только об нём и думаешь. Ну, твой Тощий теперь точно лежать будет. На пузе. Если выживет вообще.

– Что молотишь? Да я его сам столку в бобовую похлебку. – Северус снова напрягся: не его эти слова. И волна бешенной ревности – не его! А несло…

– Нечего было в Хэдэбю сидеть, а, явившись, грибы с радости великой жрать. Сутки, считай, тут в блевотине своей валяешься, чуть в огонь не скатился. Насилу мальчишка тебя оттащил, а ему семь годков тока – едва жилы не порвал! С меня-то пользы никакой. Жрать будешь или на казнь пойдешь, полюбуесся, как кельту твому будут руки-ноги рубить (1)?

– Что?! – Снейп попробовал вскочить – почти получилось, только вперед поклонило, как ветром хвою несет в бурю. Так морду бы и расплющил о камни очага, да руки вперед выставил – привычка тела. – Кого казнить?

– Тощего, кого ж! Народ говорит, мол не Эрна твоего выблядка, Сигурда, значится, приплодила а, дескать, раз тощий Нарви с тобой лежал, вот и асы неправоту требуют исправить. И, вапче, кельт он, Нарви твой, чужак и колдун. Сам родил тебе, не баба! Значится, нечисть и потрава всему роду. А ты в походе был, када Сигурд надысь тонул в болоте – и Тощий Свейк его спас. Но сын твой надышался болотного злого духа и бредил, звал того матерью, а старухи слышали и конунгу доложили, что парень – и не парень, а баба гномья, а то и, можа, кикимора или даж оборотень, весь вик изведет… – Дед вздохнул.

И тут Снейп с ужасом заметил, что деда-то половина – обрубок, кое-как держащийся вертикально.

– Хеймнар… – машинально произнесли его помертвевшие губы. То ли в собственном, то ли в чужом уме мелькнуло: «Ну да, была какая-то рабыня чернявая, кажись, из Гарды, родила. Ребенка назвали Сигурдом – Грубый о нём и не вспоминал, только когда из разбойных походов возвращался, что-то совал в детскую ручонку и уходил, не зная, что с тем делать. А в последний раз из теплого края, где красивые дома из белого камня, привез красную нитку морского камня-коралла. Сигурд на шее теперь носит? Сын, его семилетний черноволосый мальчик, такой – не в масть семье…»

Прошило судорогой. Снейп – вот тут уже сам Северус Снейп – опомнился в грубом, жилистом и вонючем, как тиол, теле. Теле, по логике, давно умершего викинга, рубаки-неудачника Северина Снорре по кличке Грубый – живого, похмельного отравой, дарящей галлюцинации и грезы.

Несмотря на тошноту и слабость, удалось подняться:

– Где мой меч, старик? Кто отведет меня на… Куда там надо идти?

Он огляделся. Идти было тяжело. Снейп почувствовал, что тело было не раз ломано – спина, плечи и ноги отзывались застарелой, с трудом переносимой болью. Он тронул своё лицо – ощутил выпуклые рубцы. То ли память, то ли Легилименция услужливо подсказали: да, и рожу жгли; в шутку, пьяные взрослые мальчишку раба Атли в злой хмельной игре, назвав замарашкой, “умыли” в чаше, что обогревала жидким огнем холодные скучные ночи в общем доме. А что, пировали – ну и позабавились. Атли тогда едва спасли, даже зубы пострадали и уголок губы – так и не закрываются теперь; кажется, что он постоянно зло щерится, да борода так и не растёт сквозь грубую кожу шрамов.

Инстинктивно поискав что-нибудь способное служить опорой, Снейп схватил копье. Вернее, то само неожиданно откликнулось на невербальное отчаянное Акцио.

«Неплохо. – Опробовал тяжёлое ясеневое древко в качество посоха и почему-то сразу успокоился. – Значит, магия в этом мире есть».

– Что ж, послужишь вместо волшебной палочки, – прошептал тише дыхания.

Пошатываясь, медленно вышел на площадь, окружённую низкими длинными домами, крытыми, будто погреба, травяными крышами. В центре возвышался похожий на помост большой плоский камень. Немытый люд вяло толпился вокруг. Гадкие запахи нечистот вызывали тошноту. От едкого дыма костров слезились глаза.

Громко сопя, кто-то подбежал сзади и, падая, вцепился Снейпу в ноги. Принялся умолять:

– Не ходи, отец! Ты Нарви не спасешь, там всё племя – убьют тебя, и мне никого не останется любить. Пожалуйста, я тебя так ждал, фар!

Ребёнок, черноволосый, трогательно торчащие облупившиеся уши, из прорех меховой жилетки видны острые плечи.

Даже не пытаясь поднять повисшего гирей на сапогах, подвывающего волчонком мальчишку – Сигурда? сына? – словно через сильный хмельной дурман Снейп разглядел на площади ярла, того ещё гада, не раз отбиравшего часть его добычи, узнал Сьюда Скорлунга и связанного… Гарри…

В глазах потемнело. Нет, не может быть. Молодой, очень худой парень, почти подросток, растянутый цыпленком на сыромятных ремнях на помосте в кругу свободных бондов и охраняющих сборище вооруженных хирдов, был и правда слегка похож на Поттера, но, конечно же, не он. Черты лица резче, кожа смуглее… Разве что глаза, будто в прицел поймавшие Снейпа, светились знакомыми зелёными огоньками. Мерещится?

Тинг был в самом разгаре, бабы, хоть прав не имели, визгливо орали, подогревая общинников к злодеянию:

– Ведьма! Руби ей ноги, чтобы к мужьям нашим не хаживала! Хеймнар-хеймнар!

В памяти до тошнотворных мелочей всплыло значение этого слова. Не благородная стерильная Авада и даже не смерть на костре… Сердце не заныло, а словно ухнуло в топку.

Смотреть, как Тощего – незнакомца, ближе которого нет во всём свете – станут казнить, и слушать скулёж Сигурда Снейп не мог. Это было выше его сил. Мелькнуло и врезалось кинжалом в незащищённый шлемом висок крайней степени изумление: как Атли вообще терпит всё это?! Вот такую паскудную жизнь? А ведь цепляется, карабкается, да ещё и любить себе позволяет… Куда там казавшиеся чуть ли не смертельными обиды на бытие Принца-полукровки! Да он, избалованный неженка, Нюниус, не испытал и десятой доли того, в чём ежедневно заживо, и даже без анестезии колдовства, варится почти сквиб Северин, сын Снорре…

Какая-то толстощёкая старуха в тряпье схватила за шкирку и волоком оттащила Сигурда, тот подёргался в её клешнях и уткнулся в объёмный живот. Его плечи затряслись от рыданий. Снейпу впервые в жизни стало так сильно жалко ребёнка, что захотелось кричать или выть, скрежетать зубами. Или убить кого-нибудь. Не Авадой, а голыми руками. Нет, не первого встречного, а именно того, кто причинил этому чужому пацанёнку боль. Чужому ли? Странное чувство, не родившись даже, а проснувшись в покрытом жёсткой бронёй сердце, стало биться, дубасить в эту преграду. Северус поморщился и потёр себе слева грудь. Если бы у него был ребёнок…

Додумать эту дичайшую мысль и сориентироваться в шквале новых обжигающих эмоций он не успел – толпа на площади заорала ещё громче. Загремело оружие, заржали кони.

Ударил гром. Настоящий ли, несущийся к ним в гриве почти чёрной тучи, подсвеченной лиловыми всполохами и упирающейся в землю тонкими «копытами» смерчей? Как завороженный следя за надвигающимся тайфуном и пытаясь понять, что к чему, дезориентированный Снейп глянул на Нарви-Гарри. Гарри?!

Тот вытянул худющую шею, плотно сжал губы и сверлил глазами Снейпа. Молил взглядом и отталкивал одновременно. Прогонял? Вскинул голову и что-то крикнул. Приказал уйти. Северус услышал не ушами, а душой. Голос Гарри звучал у него даже не в голове, а во всём теле, бился в телесной оболочке раненой птицей:

– Уходи. Я тебя люблю. Спасай Сигурда. Живи! Не смей умирать из-за меня. Живи, заклинаю!

Живи…

Снейпа толкнуло. И подбросило. Ужалило в пятки. Мышцы включились раньше оцепеневшего мозга, не сразу догадавшегося, что белый столб, ударивший под ноги, это молния.

Он прыгнул в сторону, не слыша, а всем телом чувствуя мощный треск, и схватил в охапку присевшего на землю мальчишку, которого закрыла телесами старуха. Потащил, но тот сразу упал. Пришлось прижать его под мышкой.

Прокладывая себе путь копьём и локтем, Снейп подскочил к каменному помосту, резанул по путам на руках и ногах Тощего и вцепился ему в окровавленное запястье. Тот сразу повис у него на шее. Снейп оглянулся, будто ища помощи. Перехватил удобнее копьё. И аппарировал.

Впервые без волшебной палочки. Впервые – безадресно.

Нет, место перемещения он представил отчётливо – само выпрыгнуло из подсознания – Паучий переулок, детская площадка с качелями. Но затягиваемый со своей тяжёлой ношей в вихрь аппарации маг Северус Снейп прекрасно понимал, что летит в никуда.

Плеск, обжигающий холод, горечь в лёгких. Глоток воздуха – как глоток жизни. Рядом две мокрые темноволосые макушки, то исчезающие в бурунах, то выныривающие на поверхность. Мальчишка постарше выкидывает мельничными жерновами из свинцовой воды жилистые руки, а младшего почти не видно – постоянно уходит под воду, кажется, держится за пояс Северуса.

Волны ревут, жадно чавкают и норовят проглотить трёх слабых человечков, из последних сил цепляющихся друг за друга и за жизнь.

Поймав в череде волн пологую «яму», Снейп отплевался, судорожно отдышался и набрал полную грудь воздуха. Нырнул. На поверхности сосредоточиться не получалось. А ему сейчас нужна была максимальная концентрация, хотя бы на несколько мгновений. В какой стороне земля, и Британские ли это острова, он не знал. Но зато знал, что должен во что бы то ни стало вытащить на землю двоих мальчишек. И себя. Без вариантов.

–

(1) Жестокая казнь Хеймнар: жертве отрубаются все выступающие части тела, кроме половых органов, ушей (чтоб слышал, как над ним потешаются) и языка (чтоб орал), после чего прижигаются, чтоб не помер. Считалось крайне позорным наказанием, так как субъект фактически становился зависимым несамостоятельным овощем. Во время гражданских войн в Норвегии в хеймнара был превращён последний король из династии Инглингов, Магнус Эрлингссон, что не помешало ему принять участие в восстании и умереть на поле боя – обрубок привязали к телохранителю, и оба погибли от одного копья.

Комментарий к 2

http://www.pichome.ru/images/2017/01/17/MlpaU.jpg

========== 3 ==========

Госпиталь гудел. В узком коридоре приёмного покоя толпились родственники раненых и погибших, доставленных ещё утром с поля боя. Усталые колдомедики бегали туда-сюда.

Гарри отыскал нужную ему палату и нерешительно остановился. Из палаты быстро вышел Главный целитель Флостиус Фисконти.

– Как он? – Гарри перегородил дорогу и попытался заглянуть ему за плечо.

– Мистер Поттер, ну что вы как маленький? – Фисконти плотнее закрыл дверь. – Я же сказал, пациенту необходим полный покой. У него тяжелейшее психическое расстройство, точный диагноз пока не поставили. Завтра в полдень – консилиум. Очень непростой случай. К тому же у профессора Снейпа катастрофический упадок магии, волшебная палочка его не слушается, ещё и амнезия. Про какие-то мухоморы бормочет. Идите-ка вы домой, молодой человек. Сами на ногах еле держитесь.

– А я ему не помешаю. – Настырно встал Гарри перед целителем и наивно улыбнулся. – Просто взгляну и поговорю с ним. Перед всем этим Снейп передал мне свои воспоминания. Может, из-за этого и потерял память?

Фисконти задумался и утомлённо помассировал виски:

– Вряд ли. Абсолютная глупость. Но… Хорошо. У вас десять минут. Боюсь, что хуже профессору уже не будет. А то ведь вы не отстанете. У меня госпиталь переполнен. Делайте что хотите, только не долго. И «пузырь» не трогайте.

Гарри дождался, пока он скроется в другой палате, и осторожно заглянул к Снейпу.

Тот лежал на узкой кровати. На белом. В радужном колдомедицинском пузыре. Осунувшийся и беззащитный. Нос – будто клюв умирающего ворона. Волосы не чёрные, а словно пыльные. Или седые…

Гарри как можно осторожнее закрыл за собой дверь и издалека внимательно уставился на больного. Даже шею вытянул. Нет, точно Снейп. Никаких сомнений. Под Оборотным он бы не выглядел таким реалистично немощным, да ещё столь долго. И эти свежие рубцы на шее. Какие-то очень талантливые чары?

– Сэр, добрый вечер, – сначала тихо. Потом увереннее: – Господин профессор! Вы спите? – Тот всхрапнул и, не открывая глаз, поморщился, скорее всего, от боли. – Профе-е-ссор, – Гарри приблизился и тронул его за худую костлявую руку, лежащую поверх одеяла, – вы меня узнаёте?

Снейп посмотрел на него:

– Ты, что ли, тот римлянин – волос короткий, и стекляшки твои помню. Ныряй ко мне под плащ, тут и пососешь. Вы, ромеи, завсегда согласные рагры прирожденные… – Он вдруг осекся и так знакомо прищурился, привстав на локоть. – Почему так башка трещит, ранили меня никак? Где я? В Асгарде? Отвечай, отрок.

– Сэр, только не волнуйтесь. Вы в Мунго. Что-нибудь помните?

– Не помню, подрался с кем? – Пациент прошелся по зубам языком. – Не, все на месте, а клык мне Свадильфари выбил давно. И Рим мы вроде прошлой осенью брали… Помер всё-таки, значится! Чёртовы грибы, какого хера нажрался, сам виноват!