Текст книги "Врата Лилит (СИ)"

Автор книги: Skyrider

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

  Ганин протянул было руки, чтобы снять эту ужасную картину со стены, но не смог этого сделать – она висела на стене, как приклеенная. И тут его озарила догадка! Он резко развернулся в сторону портрета и... отчетливо увидел злорадные веселые огоньки, плясавшие на глазах девушки, и выражение торжества на всем её лице...

  – Твоя работа, ведьма!? – вдруг внезапно выйдя из себя, закричал Ганин. – Вот почему я здесь, а не в комнате для гостей! Вот почему он не пришел на мою выставку, да?!

  Но ответом ему был звонок мобильного телефона. Ганин механически ответил и услышал звонкий радостный мелодичный голосок Снежаны...

  Ярко-красный 'опель' Снежаны мягко подкатил к семиметровому забору, за которым не видно было совершенно ничего, с мощными, обитыми железными листами, воротами. Сигналить не потребовалось – ворота при её появлении открылись сами – и она медленно въехала на территорию бывшей усадьбы князей Барятинских. К ней тут же подбежали два охранника в 'хаки' и, открыв дверцы машины, помогли выйти. А чуть поодаль уже стоял сияющий как новенький пятак Ганин. Один из охранников отправился закрывать ворота, а другой сел в машину Снежаны, чтобы отвезти её на стоянку. А Ганин, слегка покрасневший, быстро подошел к Снежане и, галантно поцеловав её ручку, сказал:

  – Ты не проголодалась случайно? Я предлагаю начать с обеда. Конечно, Снежана была не против...

  Обед был превосходен. Столик на двоих накрыли внутри небольшой и уютной деревянной беседки белого цвета, прямо у искусственного озера с живыми лебедями. Ганин отпустил прислугу и ухаживал за дамой один – то подливал шампанского из ведерка со льдом, то накладывал блюда – благо, они были уже нарезаны. Снежана облокотилась на подбитую плюшем спинку скамейки и блаженствовала – она обожала, когда за ней ухаживают мужчины, тем более что в таком месте она отродясь не была. Роскошный особняк XVIII века нежно голубого цвета перед глазами, аккуратно постриженные лужайки, утопающие в цветах клумбы, искусственные пруды, правильно разбитые аллеи, дорожки посыпанные мраморной крошкой... Требовалось всего небольшое усилие воображения, чтобы представить себя в длинном платье на кринолине, в пышном, усыпанном ароматной пудрой парике, сидящей за столом, за которым тебе прислуживают лакеи, в длинных алого цвета ливреях, также в париках и в белых тонких перчатках, а где-то совсем рядом стоит роскошная позолоченная карета, запряженная четверкой вороных коней, на козлах которой сидит важный кучер, в такой же ливрее и парике, что и лакеи... Снежана вовсю отдалась так ненавязчиво окутавшей её сознание фантазии, что совершенно забыла про все на свете – и про задание, и про Константина Михайловича, и про таинственные происшествия, и даже про Ганина... Майское солнце жарило вовсю, было душно, но от пруда с птицами веяло приятной прохладой. Жара в сочетании с прохладой вызывало чувство сладостной истомы, говорить не хотелось. Снежана съела совсем немного – несколько кусочков мяса, рыбы, греческий салат, шарик клубничного мороженого, зато шампанского выпила не в пример много. Оно было ледяное, терпкое, и сразу же ударило в голову. Ганин что-то говорил и говорил, то суетясь возле стола, как завзятая домохозяйка, то потом сел и стал наворачивать еду за двоих (если не за троих), но Снежана не воспринимала, ЧТО он говорил. В её глазах все поплыло. Она разомлела...

  Поместье, располагавшееся всего метрах в двухстах от беседки, стало покрываться какой-то призрачной дымкой, какая бывает в очень сильную жару, когда воздух нагревается так, что начинает видимым образом колебаться перед глазами. Снежана лениво рассматривала дворец, совершенно не слушая Ганина: сначала портик, потом широкие распахнутые окна первого этажа, потом второго... Вдруг внимание Снежаны привлекло шестое окно справа, на третьем этаже. Оно, в отличие от других окон, было закрыто, но Снежана отчетливо увидела, как за стеклом мелькнул какой-то женский силуэт. Детально рассмотреть его Снежана не могла – слишком далеко она находилась -, но она отчетливо увидела, что женщина была красива, стройна, что волосы у неё были светлые и что она приветливо улыбалась. Женщина посмотрела прямо на Снежану и помахала рукой, а потом сделала жест, приглашающий её внутрь дома – мол, заходи, не стесняйся! – и Снежана махнула ей в ответ...

  – ...Снеж, а, Снеж? Снежа! – Снежана вдруг почувствовала как чьи-то пальцы теребят её за щечку и что-то холодное прикасается к ней. Она удивленно открыла глаза и увидела встревоженное лицо Ганина. Он держал в руках кусочки таявшего льда из ведерка с шампанским. – Что с тобой? Ты не заснула случайно? Или у тебя тепловой удар?

  – Ой, Леш, да... что-то разморило... Наверное, просто перепила шампанского... Слушай, такого вкусного шампанского ещё ни разу в жизни не пила! Леш, ты вроде сказал, что Никитский куда-то срочно уехал, а жена его здесь осталась, да?

  – Да нет... – голос Ганина слегка дрогнул. – Она... она... ну... она тоже с детьми уехала... с ним... Я тут один вообще-то, ну, если не считать прислуги и охраны...

  – Странно...

  – Что – странно?

  – Да нет, ничего... Мне просто подумалось, что в доме осталась хозяйка, вот и все... Ладно, Леш, я думаю, нам обоим надо немного освежиться – как насчет искупаться в-о-о-о-от в этом самом пруду, а? Ты не проверял, там глубоко? Дно хорошее? Ганин сразу повеселел. Он и сам уже об этом подумал.

  – Да, Снеж, там можно купаться – мне дворецкий сказал. Слушай, но у тебя же нет купальника...

  – Я думаю, купальник бесследно исчезнувшей хозяйки мне как раз будет впору! – рассмеялась Снежана. – У меня такое ощущение, что она на меня нисколечко не обидится! – и хлопнула ладошками по ногам.

  Ганин как-то странно взглянул на Снежану, но промолчал...

  Молодые люди отправились в дом и довольно быстро нашли комнату жены Никитского. Снежана так и ахнула от восторга и где-то в глубине души её кольнула иголочка женской зависти. Комната жены Никитского была размером в три её с мамой двухкомнатные квартиры без стен, если не больше. Правда, в ней не было такого количества картин и статуй, как по всему дворцу, видимо, хозяйка была не любительницей такого рода искусств, зато во всем остальном комната утопала в роскоши. Мебель из полированного красного дерева, роскошная кровать под светло-розовым балдахином, люстра и подсвечники из золота. Однако как они не искали, обнаружить в этой комнате залежи одежды им не удавалось, пока Снежана не додумалась открыть незапертую дверцу второй комнаты. Самое интересное, что мебель в этой смежной со спальней и такой же, если не больше, по размеру комнаты в основном состояла из шкафов-купе, наполненных самой разнообразной одеждой. Чего тут только не было! Платья, шубки, юбки, нижнее белье, брюки, шорты, шляпки, туфли... Сотни и сотни самых разнообразных вещей и вещиц – и все – надушенное ароматными благовониями, видимо, сохранявшими одежду от моли. Глаза у Снежаны загорелись и она опять чуть ли не позабыла все на свете, только и делая, что перебирая десятками модели, примеривая их на глазок у зеркала и весело смеясь. Затем она заставила Ганина отвернуться и битый час примеряла то один наряд на себя, то другой. 'Ну, как, Леш, тебе это?', 'А это?', 'Ну просто прелесть!', 'Знаешь, мне кажется от этой шляпки у меня лицо какое-то круглое получается, нет?', 'Ну в этом купальнике я точно на пляже не появлюсь – умру со стыда!', 'А вот это вроде бы ничего... Ну, Леш, ну посмотри же!', 'Ты ж сказала отвернуться?', 'Ну отвернуться, а сейчас повернуться! Я для кого тут выбираю, а? Для Пушкина что ли? Или кто тут был хозяином сто лет назад? Ха-ха-ха', 'Нет, ну это вообще прелесть! Слушай, Леш, ну зачем, спрашивается, одной бабе столько тряпок, а? ну скажи мне пожалуйста! Ой... ну это вообще... Ну-ка помоги-ка мне застегнуть... Вот так, так... Супер! Нет ну... Блин, ну что ж она худая такая, а? Неужели я так растолстела за зиму... Леш? Леш! Ну куда же ты?!'.

  В конце концов, терпение Ганина лопнуло, и пока Снежана возилась с очередным платьицем, он просто дал деру. 'Если я уйду в сад, ей, наверное, надоест примеривать, и она выберет, наконец, что-то одно', – подумал Ганин. Он с детства ненавидел магазины, особенно одежды и обуви, в которые его с детства таскала мама, от душного запаха духов, от пестрых цветов, от обилия марок и фасонов у него всегда болела голова. А тут переодеваниям Снежаны не было видно ни конца, ни края...

  – Ну вот, – недовольно цокнула язычком Снежана. – Сбежал... Ну и ладно, сама выберу! Вот это, думаю, мне точно подойдет...

  Снежана вытащила из темно-красного чрева шкафа ещё одну модель купальника небесного цвета и тут же одела его на свое белоснежное – загорать-то некогда, все время работа да работа! – тело и кокетливо скорчила рожицу зеркалу. И... тут же застыла от удивления! Зеркало, вместо того, чтобы отразить её лукавую гримасску, отразило её собственное лицо, но с совершенно другим выражением на нем – спокойным, по-королевски величественным, смотрящим несколько свысока, как госпожа смотрит на свою служанку. Но самое удивительное было не в том, что выражение лица совершенно не совпадало с её собственным, а глаза... От их взгляда у Снежаны спина покрылась гусиной кожей и по ней прошел неприятный холодок. Сколько Снежана ни смотрелась на себя в зеркало, она никогда не замечала, что её глаза могут быть ТАКИМИ... Веселыми, хитрыми, живыми – да, но здесь... Казалось, эти глаза были древнее самого неба, глубже самого глубокого океана, страшнее самой опасной трясины...

  – Ой, да это же не я! – вскрикнула Снежана. – Кто ты? – и отражение её лица в зеркале не отразило ни испуга, ни даже движения губ, как будто бы это не зеркало было, а окно, по ту сторону которого стоял её, Снежаны, двойник, сестра-близнец, полностью похожая на неё саму, но в то же время совершенно другое существо. Отражение ничего не ответило ей, только снова сделало приглашающий жест, куда-то в ведомое лишь ей Зазеркалье, и – улыбнулось, но в улыбке её не было ни теплоты, ни искренности.

  – ...Снеж! Я устал уже тебя ждать! Давай ты пойдешь купаться в том, что ты уже надела, хорошо? Какая разница?! Ты же в воде будешь, а не на подиуме – все равно ничего видно не будет! – Ганин не удержался и все-таки пришел уже явным образом поторопить Снежану. – Что с тобой, Снежа? Ты побледнела...

  – Да нет, все в порядке, Леш! Тут очень душно. Ты прав, пойдем искупаемся, а то я в такую жару точно в обморок бухнусь, как кисейная барышня... – хихикнула Снежана и, чмокнув Ганина в щеку, побежала к пруду в только что одетом купальнике, а Ганин побрел следом.

  Вода в пруду действительно была в самый раз для такой жары. Прохладная, но не холодная, освежающая. Дно было ровным, покрытым мягким песочком, без ям, которые могут быть в естественных водоемах, создавая угрозу для безопасности купающихся. В центре пруда было довольно глубоко, так что можно было преспокойно нырять, прямо как плававшие здесь же серые уточки. Ганин оказался превосходным пловцом, так что они со Снежаной соревновались, кто быстрее доплывет до противоположной стороны пруда, который был довольно большим, метров 500 в диаметре, и кто глубже нырнет. Самое интересное, что лебеди и утки здесь были почти ручные и не боялись пловцов. Они только отплывали на противоположную сторону пруда, недовольно крякая, но не улетали и даже не пытались вылезти на берег. Снежана, звонко смеясь, окатила несколько серых уточек пару раз потоком прохладных брызг и с удовольствием наблюдала, как они, переваливаясь с одной стороны на другую, все-таки вылезли на берег и стали деловито ёршиться и отряхивать воду со своих перышек. А потом молодые люди вылезли на берег и расположились в белых матерчатых шезлонгах загорать. Снежана с удовольствием подставила лицо, грудь, живот и ноги ласковым теплым солнечным лучам и блаженно закрыла спрятавшиеся за темно-зеркальными стеклами солнцезащитных очков глаза. 'Благодать! – подумала она, с наслаждением вытянув немного продрогшие ноги. – Чтоб мне так всю жизнь жить: купаться, загорать, одевать красивые шмотки... Эх, ну почему же богатых так мало, а? Нет, чтобы все так жили...' – Снежана сонно зевнула и целиком сосредоточилась на приятных ласковых прикосновениях солнечных лучей к своему телу. Наваждение у зеркала ушло куда-то на периферию сознания. 'Ну, показалось и показалось, мало ли? В такую жару все что угодно померещиться может!'.

  – Слушай, Леш, ты не спишь там?

  – Нет... – сонно ответил Ганин, накрыв лицо соломенной шляпой, сдвинутой на лоб.

  – Слушай, а ты веришь в привидения? Знаешь, есть всякие истории про то, что в древних замках обитают призраки давно умерших владельцев, пугают там всех...

  – Не знаю, не видел их никогда, – также сонно ответил Ганин. – А почему ты спрашиваешь?

  – Да так... Просто мой шеф, Рогозин, черти бы его побрали, хи-хи, он просто помешан на всем этом. Я вообще числюсь на телеканале специалистом по освещению культурной жизни, а он, толстый черт, гоняет меня по всей области в поисках историй про НЛО, полтергейсты, призраков, русалок... Я ему – 'какая ж это культура?', а он мне – 'Снежаночка, это-то и есть самая что ни на есть культура – народный фольклор! На этом же сенсации делать и делать!'.

  – А-а-а... – лениво протянул Ганин, почти засыпая.

  – А тут, понимаешь, имение князей Барятинских... Старина... Привидения-то тут и любят обитать... Старые тайны, нераскрытые преступления... Скелеты в сундуках, убитые жены в подвалах, висельники на чердаках... – Снежану мысль про призраков и привидений привела в такой восторг, что у неё напрочь пропал сон. Она крадучись, на цыпочках, подошла к шезлонгу Ганина и, шутливо схватив его за горло, закричала:

  – А-а-а-а-а! Крови хочу, мя-я-я-я-яса!

  Ганин судорожно дернулся и с испуганным криком вскочил, шезлонг перевернулся и он покатился прямо на мягкую коротко стриженную траву лужайки, а Снежана залилась мелодичным смехом и принялась его щекотать...

  – Слушай, Леш, все, хватит спать. Ты мне, между прочим, ещё дом собирался показать!

  – А как же гольф, кони?

  – Точно! Как это я забыла? Ну, давай гольф и коней, а дом посмотрим вечером!

  Всю вторую половину дня Ганин и Снежана провели на свежем воздухе. Снежана оказалась неплохой наездницей, в отличие от Ганина, который напоминал в седле мешок с картошкой, который везли на грузовике по сельской ухабистой дороге. Несколько раз он чуть не свалился и до боли натер себе ноги.

  – Ну, кто ж так ездит, Леш?! Ну, в самом деле! Ты ж себе так все отобьешь – детей не будет! – прыснула от смеха Снежана. – Ты постарайся поднимать таз и ноги одновременно с лошадью: лошадь вверх и ты вверх, лошадь вниз – и ты вниз. Понимаешь? Вот так, вот так...

  – Слушай, Снеж... а... где... ты... так... на...уч...илась... – запыхался Ганин, готовый уже проклясть все на свете и, прежде всего, себя самого, что рассказал ей про лошадей.

  – А я в кружок верховой езды ходила в школе. Мой первый парень обожал лошадей, ну и я заодно с ним пошла. А потом парень сплыл, а лошади остались... – Снежана опять весело рассмеялась. – В жизни, Леш, ничего просто так не бывает, даже первые парни, хи-хи!

  – Ну, значит, и мы с тобой не зря пересеклись. Вроде бы на лошади я сидеть уже могу... Надеюсь только, что ты после того, как я научусь кататься как ты, никуда не сплывешь?.. А потом они играли почти до вечера в гольф. Здесь уже Ганин учил Снежану – и как держать клюшку, и как правильно бить. У Ганина оказался зоркий на удар глаз и отработанные движения, но Снежане эта наука была чересчур – ей больше понравилось гонять по полю на электромобиле.

  – Блин, Ганин, всю жизнь мечтала погонять по такому полю! Давай наперегонки?!..

  ...– Фу, устала я совсем! – сказала, наконец, Снежана, когда они с Ганиным, ещё раз искупавшись в пруду, шли к дому. – После такого отдыха надо ещё на два дня брать отгул и отдыхать уже лежа на диване! – А потом с наслаждением легла в одной из зал на диванчик, прямо в купальнике.

  – Все, Ганин, никуда больше не пойду! Придется тебе оставлять меня на ночь. Ты, надеюсь, не против? – она хитро посмотрела на Ганина, которому птиценогий и клювоносый дворецкий каркающим голосом сказал, что ужин будет готов через двадцать минут, а стол накрывать будут в Бильярдной.

  Ганин густо покраснел.

  – А мама твоя, дочка?

  – Ничего, агххх, – снова зевнула Снежана. – Они уже привыкли, что я за полночь прихожу. Какая разница, если прибуду утром?

  – В самом деле... – развел руками Ганин.

  – Кстати, с тебя ещё должок, Ганин, ты мне, помнишь, дом обещал показать, картины... – на последнем слове Снежана сделала еле заметное ударение и, приподнявшись немного, взяла Ганина за руку и потянула на диван, присесть рядом с ней.

  – Да, да... – механически закивал головой Ганин, стараясь не смотреть ни на лицо, ни на полуобнаженное тело Снежаны. – Знаешь, оденься лучше... А то бикини с интерьером XVIII века как-то не очень сочетается.

  – Какой ты сноб, Леша! Главное, чтоб красиво было! Ну, ладно, ладно, давай, отнеси меня на руках в гардеробную и я, так уж и быть, оденусь... – и Снежана томно закрыла глаза. Ганин довольно рассмеялся и действительно взял тонкое и легкое тело Снежаны на руки и как заправский молодожен понес его в спальню.

  К ужину Снежана выбрала аристократическое длинное белоснежное платье из мягкого шелка, жемчужное ожерелье и перламутровые туфельки. Волосы слегка завила на кончиках, но косметики нанесла минимум – только немного подкрасила глаза. Никаких посторонних отражений в зеркале больше не появлялось. Ганин оделся в бежевый вечерний костюм с белой бабочкой и бежевые ботинки с удлинёнными носами.

  Бильярдная представляла из себя довольно небольшую уютную комнату, обклеенную изумрудно-зелеными обоями с несколькими люстрами также зеленого цвета, от света которых вся комната казалось изумрудной. Каждая люстра располагалась над соответствующим бильярдным столом, которых всего было четыре, в разных концах комнаты, а посредине комнаты стоял небольшой круглый деревянный стол, накрытый зеленой скатертью. За ним уже орудовали слуги.

  Когда Ганин и Снежана вошли в комнату, он, как и за обедом, отпустил слуг и они со Снежаной оказались одни. Ганин выключил лампы и зажег натуральные ароматные восковые свечи на двух позолоченных трехсвечниках и таинство ужина пошло своим чередом.

  Вино было красное, терпкое, полусладкое, бифштекс с кровью, салат 'Цезарь', на первое – куриный бульон, а на десерт – фруктовое желе и фисташковое мороженое. На этот раз обязанности хозяйки исполняла Снежана и получалось это у неё отменно. Она с такой ловкостью и нежной заботой разрезала и подавала мясо и десерт, что Ганину доставляло наслаждение уже просто смотреть на то, как она это делает. Он только сейчас обратил внимание, какие красивые у Снежаны руки: круглые, точеные, как изящные ножки антикварной мебели, с длинными тонкими пальцами, будто бы созданными для того, чтобы ими перебирать струны арфы, лютни или клавиши фортепиано. Такие руки превосходно смотрелись, если бы она давала домашний концерт... Ганин с удовольствием представил себе уютную мини-концертную залу в этом дворце, клавесин, а рядом с ним сидит Снежана в сочно-голубом длинном платье с большим вырезом, в пышном парике, локоны которого свободно ниспадают вниз, с открытыми, как сейчас, круглыми плечами и аккуратными руками, а её пальчики ловко и изящно бегают по многочисленным клавишам...

  – Леш! Да ты ешь, ешь... Что ты так на меня смотришь? Аппетит пропал, что ли?

  – Да нет, Снеж, просто я представил тебя в платье XVIII века. Твои руки и плечи идеально подходят для арфистки или пианистки, тебе об этом никто ещё не говорил?

  Снежана фыркнула и покраснела.

  – Скажешь тоже! У меня вообще даже близко не было таких людей! Знаешь, Леш, – вдруг, понизив голос, почти шепотом сказала Снежана, поднимая бокал, наполненный красным вином, – я очень рада, что я тебя встретила, честно...

  Ну а после ужина Ганин устроил Снежане форменную экскурсию. Сколько комнат они только не обошли! Снежана только и успевала хлопать своими густыми ресницами, казалось, Ганин знает в этом доме все. Но самое удивительное было не только в том, что он знал, где что лежит, висит или стоит и как это называется, но практически про каждую из этих вещей он мог рассказать. Почти каждый важный мужчина в парике с косичкой и при шпаге обретал в устах Ганина не только свое имя, но и удивительную судьбу, полную жизненных взлетов и падений, равно как и прекрасная дама в высоком парике и декольтированном платье или пухлый мальчуган в коротеньких штанишках...

  – Вот это – князь Василий Николаевич. Замечательная личность! Между прочим, участвовал в Чесменской битве. Видишь, у него ухо немного скошено? Это ранение он получил в абордажном бою...

  – Аборт... Какай такой 'абортажный'? – еле выговорила Снежана – она явно была не очень сильна в истории.

  – Да не 'абортажный', а 'абордажный' – рассмеялся Ганин, схватившись за живот. – От слова 'борт'. Это когда корабль с кораблем сцепляются бортами и обе команды нападают друг на друга в рукопашной схватке. Обычно так делают, чтобы не топить чужой корабль, чтоб имущество не пропадало зря. Между прочим, в таком бою погиб знаменитый адмирал Нельсон при Трафальгаре. Какой-то французский матрос подстрелил его, сидя на мачте своего корабля... Так вот, князь Василий взял со своими матросами на абордаж турецкий корабль, а вот видишь – какой-то турок ссек ему полуха. Он получил орден Андрея Первозванного – высшую морскую награду, а уже во вторую войну с турками умер от сыпного тифа...

  – А вот это... Снеж, иди сюда, вот, смотри! А вот это его отец – князь Николай Андреевич. Смотри, какой важный! Он был одним из высших чинов при Елизавете Петровне и Петре III. Был дипломатом, знал хорошо несколько языков. Правда, ему не повезло. Когда Екатерина II пришла к власти, его, увы, – тут Ганин крякнул, сделав выразительный жест руками, – убрали. Доживал он свои годы в этом поместье и писал мемуары, потом стал много пить, гулять, да потом нашли его в пруду утопшим...

  – А вот прекрасная Лизет. Смотри, какие у неё лукавые глазки! Роковая женщина была. Скольких мужчин соблазнила! Граф Ридигер, местная знаменитость, и какой-то заезжий штабс-капитан стрелялись из-за неё даже насмерть, да и не только они. А она, представляешь, дожила до глубокой старости и под старость сошла с ума – разговаривала вслух со своими бывшими любовниками, как с живыми...

  – А вот малыш Никита. Он, бедняга, зимой заигрался с ребятами деревенскими, угорел, наелся снега, ну и помер...

  Снежана всхлипнула и прослезилась – вид пухленького черноволосого мальчика в коротеньких бархатных алых штанишках до колен с бантами, такой же курточке и туфельках, в белоснежных гольфах, вызывал у неё живое сострадание. Рядом с мальчиком лежала большая собака породы 'колли', которую он поглаживал. Его глазки были такие веселые, такие жизнерадостные...

  – Жалко... мальчишечку... – еле выговорила Снежана, утирая слезы руками.

  – Самое интересное, Снеж, что портрет написали буквально за пару месяцев до смерти, чуть опоздали бы – и не осталось бы от Никиты Барятинского ничего! Портрет же не фотография! Хорошо, если две-три штуки за всю жизнь сделают...

  – А это кто? – вдруг резко спросила Снежана, подойдя к другому портрету. – Фу, лица такие смазливые, как у плейбоев... Бабники, наверное, жуткие!

  – А-а-а! Верно заметила! – довольно воскликнул Ганин. – Это сами что ни на есть известные Барятинские. Большинство князей были служаками средней руки, а то и вообще не служили – жили в свое удовольствие, тихо да мирно, а вот эти – два братца-акробатца, Снеж, были сами что ни на есть роковые мужчины: тайные фавориты самой императрицы Екатерины! Екатерина была на редкость любвеобильная женщина, и причем чем старше она становилась, тем более была неразборчивой в связях. Если вначале у неё были постоянные партнеры, которые были и великими полководцами и государственными деятелями – братья Орловы, Григорий Потемкин Таврический, например, то потом... – Ганин смешно махнул рукой в воздухе. – Кроме официальных ещё было куча неофициальных, тайных, о ком мало кто знал тогда... Вот эти два брата – из этой чертовой дюжины! Михаил и Алексей – прошу любить и жаловать!

  Снежана с нескрываемым интересом вглядывалась в моложавые лица, вальяжно развалившихся уже немолодых мужчин, одного – на диване, другого – на кровати. Оба были полуобнажены, в каких-то простынях вместо одежды, с венками на головах. Один держал в руке тучную кисть винограда, а другой – лиру. У обоих лица были изнежены, напомажены, как у дам, видно, что и глаза и губы подкрашены, грудь у обоих была безволосой, кожа – нежной, глаза – масляные, с сладострастным огоньком. Снежану передернуло. Казалось, эти молодчики глядят на неё и прямо через полотно портрета мысленно раздевают её – взгляд их был до отвращения непристоен и гадок, а издевательские ухмылки и того хуже...

  – А что это они одеты как-то странно – без париков, венки, простыни... – не в силах оторваться от портретов, произнесла Снежана.

  – А... – Ганин просто светился от счастья – он обожал демонстрировать на людях своих познания. – Это они в образе античных богов: тот, что с виноградной кистью – это Дионис, а с лирой – Аполлон. Такие портреты называются аллегорическими. Наполеона так рисовали часто, королей и королев... При дворах того времени были очень распространены маскарады, когда все участники одеваются в различные костюмы. Например, знаменитый Король-Солнце Людовик XIV обожал принимать на себя образ именно Аполлона – бога солнца и красоты, покровителя искусств у греков, – у него было очень красивое тело в молодости, вот и эти...

  – Ну и взгляды же у них, Леша! У меня такое чувство, что они прямо через портрет видят меня голой! Фу... – по лицу Снежаны пробежала гримаса отвращения.

  – Это ты верно отметила. С Екатериной они сошлись так, ради карьеры. Она к тому времени уже старая была, некрасивая, а они – простые гвардейские офицеры – надо ж карьеру как-то делать! Зато в Петербурге они наводили шороху... Сколько репутаций погубили, сколько дуэлей – не счесть! Говорят, они оба входили в масонскую ложу и даже в какой-то оккультный кружок, занимались колдовством, переписывались с знаменитым магом тех времен Калиостро... Может быть, именно поэтому императрица была от них без ума?

  – Ну и...? – с любопытством посмотрела на Ганина Снежана, затаив дыхание. Ганин также на мгновение задержал дыхание и не мог ничего ответить – так его заворожило личико Снежаны. Полуоткрытые губы, покрасневшие щечки, блестящие фиалковые глаза при мягком романтическом свете свечей...

  – Да ничего! Императрица умерла, пришел Павел I. Братьям припомнили их прошлое – дуэли там всякие, испорченные девичьи репутации – и убрали их с гвардии куда подальше. В общем, уехали они обратно, в имение. Здесь пили, кутили, безобразничали, даже крепостным девицам и смазливым деревенским юношам жить не давали, да потом исчезли...

  – Куда... Исчезли? – недоуменно спросила Снежана.

  – А леший их знает! – с видимым удовольствием сказал Ганин. – Никто не знает! Не нашли... Когда приехала полиция, стали искать, мужики и бабы так им и говорили в показаниях, что, мол, черти их утащили в ночь на Ивана Купалу. С бесами, мол, общались, да по их воле баб и пацанов портили, вот и утащили! Так это или нет, – пожал плечами Ганин, – история умалчивает, но их так и не нашли... А имение досталось их троюродному брату, вот он, Семен Аркадьевич – честный малый, хороший семьянин, служака, герой войны 12-го года, отец декабриста...

  – Слушай, Леш, – вдруг остановила его Снежана, – ну откуда ты все это знаешь? Откуда в твоей голове все это помещается, а?

  Ганин опять довольно покраснел.

  – Я ведь этой усадьбой давно интересовался, мечтал попасть сюда, вот и читал. Мне ж не только портрет интересен как художественное произведение, но и личность изображенного на нем человека, история...

  – А какая история у моего портрета, а? Ганин? А ну колись-ка! Да и вообще, что это ты меня водишь от одного портрета к другому, а мой-то не показываешь!? – Снежана шутливо сложила руки 'в боки' и внимательно посмотрела на Ганина. Тот отшатнулся в сторону.

  – Его... его... его здесь нет, Снежа, он у меня на чердаке, в моем домике остался! – не моргнув глазом соврал Ганин. – Пойдем, ещё кой чего покажу... Снежана поджала губы, но ещё сильнее пришла к убеждению, что с портретом что-то явно не чисто, и ещё – она отчетливо поняла, что портрет этот здесь, и нигде больше! Но где? В какой из многочисленных комнат он может быть?

  Они ещё некоторое время бродили по роскошным залам имения, любуясь превосходными картинами, статуями, барельефами, мимо роскошной, сделанной из драгоценных пород дерева, мебели, по мягким пушистым персидским коврам, и Снежана не переставала восхищаться роскоши и красоте покоев Никитского, но восхищалась она больше внешне, а в смысл слов Ганина почти и не вникала совсем – в голове её пульсировала одна мысль – портрет, портрет, портрет, портрет... Интуитивно она понимала, что именно портрет – ключ к разгадке, ключ к её заданию, ключ к Ганину! И Ганин ведь явно обо всем этом знает, но почему не говорит, почему скрывает? Мучение!

  ...– Ну, ладно, Снеж, на сегодня, думаю, хватит лекций по краеведению, – улыбнулся Ганин. – Я вижу, ты уже клюёшь носом. День сегодня был насыщенный. Давай, ты пока пойдешь, примешь душ, а я договорюсь, чтобы тебе постелили в комнате для гостей – я сам там спал, когда рисовал тут все.

  – А ты, Леш, ты-то где спать будешь?

  – Я... с тобой, конечно же... – Ганин густо покраснел. – Там две кровати, Снежа, – быстро добавил он. – Она рассчитана не на одного человека...

  – А-а-а-а... – кивнула головой Снежана. – Ну что ж, в душ так в душ! Веди меня, Сусанин! – и она игриво хлопнула Ганина по плечу.

  В комнату для гостей зашли уже при свечах. Она была небольшой, но вполне уютной. В отличие от апартаментов Никитского и его домочадцев, она была скромной и небогатой. Видимо, когда-то она служила комнатой для прислуги. Здесь было все как в гостинице – шкаф, тумбочка, две двуспальные кровати, ситцевые занавески и туалет с умывальником. После всей кричащей роскоши комната показалась чем-то вроде чулана, хотя и чистенького и уютненького. Ганин ушел умываться, а Снежана тем временем, сняв шелковый халат, юркнула под одеяло. Потом лег и Ганин.