Текст книги "Небо надо мной (СИ)"

Автор книги: sillvercat

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Меня так и подмывало как следует с ним схватиться, но шум могли услышать родители внизу, а его пальцы уже распахивали мой халат, жадно гладя оголившуюся грудь, и, глубоко вздохнув, я сдалась.

Много раз я с упорством, достойным лучшего применения, возвращалась к этому разговору – всё с тем же результатом. Стив не желал меня понимать, так же, как и я не могла понять его безрассудной ненависти к пресловутой «системе».

– Но ведь я уеду! – не выдержала я однажды. – Моя жизнь давно распланирована, в отличие от твоей, и если это означает быть частью системы, то я хочу именно этого! Хочу окончить университет и стать юристом. Прокурором. И ты это знаешь!

– Никуда ты не уедешь, запомни, – заявил он после паузы, глянув на меня исподлобья. На скулах его ходили желваки.

– Размечтался, – процедила я сквозь зубы. – Ради тебя прикажешь остаться в этой дыре?

– Прикажу, ага, – невозмутимо согласился он и дёрнул меня к себе, стискивая в объятиях – отнюдь не ласково. – Мы связаны с тобой, Скай Адамс. Ты моя, и тебе никуда от меня не деться. Ты не сможешь предать меня. Хейапи.

«Размечтался», – повторила я уже про себя, но не вслух. Тело требовало того, что он так щедро давал мне, но разум настаивал, что я не должна приносить себя в жертву. Мне не нужна была простая жизнь вместе с ним в какой-нибудь палатке из шкур возле его – о Боже! – священного Озера Ножа, в конце концов его погубившего … не нужна была куча детей, которыми он мог бы наградить меня. Я была достойна гораздо большего и знала это.

Моя семья это знала.

Знали все вокруг.

А Стив Токей Сапа не желал этого знать.

Он просто не оставил мне выбора.

***

Мне казалось, что дни моего последнего, решающего, выпускного года мчатся, как пришпоренные. Август сменился октябрём, дальше слишком быстро грянул День Благодарения, за ним – Рождество и новогодние празднества. Все дни для меня слились в сплошной круговорот учебных часов, семинаров, элективных курсов и диспутов.

А ночи – почти все – принадлежали Стиву, который тоже много и тяжко работал днём – то в конюшне деда, то на аукционах скота, то тренируясь перед родео, то патрулируя холмы в пожароопасную пору. Часто мы просто спали в объятиях друг друга, совершенно измотанные, но ещё чаще отдавались друг другу так же самозабвенно, как и в первую нашу ночь.

Кстати, мы больше ни разу не встречались в каких-нибудь диких местах – ни в прерии, ни на берегу озера, как он не раз вначале предлагал, – только под моей крышей.

На рождественских каникулах отец решил подарить мне неделю отдыха на горнолыжном курорте в Вермонте, но я отказалась. Мне не хотелось ссориться со Стивом, а я чувствовала, что ссора неизбежна.

И ещё я понимала, что срок, отпущенный нам, стремительно сокращается.

Я снова попыталась достучаться до его здравого смысла, когда зима была на исходе, и отец очень тактично предложил мне сравнить условия обучения в нескольких университетах и попробовать определиться с выбором.

Определиться с выбором!

Я знала, что подразумевается под этим.

– Стив, – осторожно сказала я как-то вечером, перебирая его волосы, – меня интересует чисто теоретически: почему ты не хочешь оставить Оглалу? Уехать в город, в любой большой город? Почему ты так зациклился на Оглале? Только не говори мне про «систему» и про то, что ты – Лакота.

– Но я – Лакота, – возразил он, чуть отстраняясь и приподымаясь на локте. – И теоретически, и практически. Это моя земля. Я храню её.

– Её хранят специальные федеральные службы, – зло огрызнулась я, начиная закипать. – Бюро по делам индейцев, например. Служба охраны лесов. Или…

– Скай, – сказал Стив очень спокойно и мягко, и его пальцы сжали моё запястье. – Ты родилась и выросла здесь. О чём ты говоришь? Разве ты не видишь? Они убивают нас и нашу землю.

Я не могла оспаривать это – я действительно жила здесь и всё видела сама.

– Но есть же закон! – с силой проговорила я. – Закон просто нарушается. Надо добиваться того, чтобы он выполнялся. Законным путём!

– Этот закон создан белой системой, – отозвался Стив. – И мы – вне его.

– Но… – начала я запальчиво, и тут его ладонь зажала мне рот, как в моменты нашей любви, и он наклонился к моему уху.

– Послушай меня, Скай, – произнёс он. Глаза его ярко блестели в темноте. – Я красиво говорить не умею. Всё, что я тебе сейчас скажу, сказано до меня – больше сотни лет назад нашим вождём, именем которого американцы потом назвали целый город. Вождём по имени Сиэтл. Каждая пядь этой земли священна для людей моего народа. Склон каждого холма, каждая долина, равнина и роща освящены событием дней давно минувших. Самая пыль, по которой вы теперь ступаете, приятнее нашим ногам, чем вашим, потому что она пропитана кровью предков, и наши чуткие ноги отзывчивы к этому родственному прикосновению. Ты понимаешь?

Он отнял ладонь от моих губ.

Я сжала кулаки, пытаясь отдышаться и сдержать невольную дрожь.

– Но ты… ты же американец!

– Я – Лакота, – улыбнувшись, поправил он.

– Стив! – Я чувствовала себя так, будто всем телом с размаху бьюсь о каменную стену. Недаром его имя было Токей Сапа. – Прошу, давай уедем отсюда вместе, когда я закончу школу.

– Куда? – Его тёплые пальцы взяли меня за подбородок.

– Куда угодно, – сказала я, проглотив комок в горле. – Мир огромен.

– Но это не мой мир, – ответил он всё так же мягко.

Я хотела впустить его в свой мир, но он этого не хотел.

***

Стив не верил, что я могу уехать, хотя я не скрывала от него, что рассылаю свои документы по тем университетам, где есть сильные юридические факультеты. И да, я отправила документы и в общественный Средне-Западный колледж, и в ещё более убогий сельскохозяйственный колледж в Омахе. Чтобы остаться рядом со Стивом, я готова была поступить и туда. Этот дикий выбор просто рвал меня на части. Я похудела так, что с меня сваливались все мои юбки, и приходилось их перешивать. В зеркале я видела своё осунувшееся до неузнаваемости лицо с лихорадочно блестевшими глазами.

Мне ответили согласием из Калифорнийского, Чикагского и Колумбийского университетов. И надо же, Средне-Западный и Омахский колледжи тоже не возражали, чтобы я стала их студенткой! Прочитав их любезные ответы, я расхохоталась так, что долго не могла остановиться.

А в школе едва не разрыдалась прямо на семинаре по истории, едва успев выскочить из класса и вбежать в туалет. Случилось так, что Вайнона Смоллхок вошла туда, когда я как раз плескала в лицо водой, пытаясь успокоиться. Она так и застыла с широко раскрытыми глазами, запомнив сей плачевный во всех смыслах эпизод, чтобы через тридцать девять лет упомянуть о нём в своём дневнике. Да, я воистину произвела на неё тогда глубокое и неизгладимое впечатление.

Если быть до конца откровенной, я часто завидовала ей – её способностям открыто выражать свои эмоции, искренне радоваться и огорчаться. Не будь она сестрой Стива, я попробовала бы даже подружиться с ней.

Той же ночью Стив пришёл ко мне ещё более измотанным, чем обычно, а когда он кое-как стянул рубаху, я заметила его перебинтованное предплечье и выдохнула:

– Что случилось?

– Фигня, – пробормотал он, потирая лицо ладонями.

Я наклонилась, чтобы рассмотреть повязку поближе, и сказала:

– Завтра в школе всё равно разболтают.

– Люди… слишком много говорят. – Он откинулся назад, опершись на стену. – Нас с Малышом… с Джереми обстреляли какие-то мудаки, когда мы патрулировали склон возле Скалы Койота.

– Дался вам этот паршивый склон, – процедила я и зажала уши ладонями, когда он открыл рот, чтобы в очередной раз поведать мне, что это его земля. По мне, так никакая Скала Койота не стоила и капли его крови.

Стив поймал меня за руки и развёл их в стороны.

– Тебя могли убить! – закричала я срывающимся шёпотом, а он только улыбнулся и пожал плечами:

– Сегодня был хороший день, чтобы умереть.

Я стояла и смотрела на него сверху вниз, бессильно сжав кулаки, – смотрела на белую полосу бинтов, перечеркнувшую его сильную смуглую руку, на белёсые шрамы, там и сям метившие его тело.

А потом я встала на колени между его раздвинутых колен, наклонилась и потянула вниз «молнию» его джинсов.

– Скай! – изумлённо прохрипел он, хватая меня за волосы и оттягивая мою голову назад.

Никогда раньше я этого не делала.

Впрочем, позже – тоже.

– Я этого хочу, – раздельно сказала я, и его пальцы медленно разжались. Он опять откинулся назад и закрыл глаза.

Я была абсолютно неумелой, я не знала, как мне скоординировать движения губ и языка, и как не задеть его зубами, и дважды чуть не поперхнулась – всё-таки он был таким большим. Но я отчаянно хотела доставить ему удовольствие и ликующе зажмурилась, услышав его первый глухой стон, который он не смог сдержать. Наконец-то Стив Токей Сапа был полностью в моей власти!

Его пальцы снова запутались в моих волосах, причиняя боль, но это была сладкая боль, и я поймала ритм, чувствуя, как он инстинктивно подаётся вперёд, всё глубже, и не позволила ему оттащить себя, как он намеревался, когда мой рот стал наполняться его горячим семенем.

– Ты меня добить решила, да? – выдохнул он, когда смог говорить.

– А ты мне голову почти оторвал, – пожаловалась я, потеревшись щекой об его гладкий живот.

Он опять потянул меня за волосы, но уже мягко, и сказал, когда я подняла голову:

– Ты никогда не спрашивала, как звучит твоё имя на нашем языке. На языке Лакота.

Я не хотела ничего слышать про Лакота, но всё-таки спросила:

– И как же?

– Почти так же, как по-английски, – сонно проговорил он, опять закрывая глаза. – Скан. Небо. Не предавай меня, Скан.

И он заснул.

А я уткнулась лбом в измятую постель.

Я не знала, что мне делать, на что решиться.

Он же сам меня предал. Он предпочёл мне ту священную груду камней, которую Лакота именовали Паха Сапа, предпочёл мне проклятое Озеро Ножа, которое он взялся защищать ценой своей жизни, и на берегу которого его застрелили пять лет спустя.

Во всём, что произошло с ним, моей вины не было.

Не было.

***

В тот день, когда мне наконец пришлось сделать решающий выбор, Стив уехал в Рапид-Сити по делам деда.

Все тесты были мною сданы, и я готовила выпускную речь как лучшая ученица нашей параллели. Но, признаться, это давалось мне с трудом – все мысли крутились вокруг Стива. Я успокаивала себя тем, что у меня ещё есть время, а он, возможно, одумается.

Возможно.

Эта неопределённость была невыносима.

Вдруг я услышала на лестнице шаги отца.

Он подошёл к моей полуоткрытой двери и деликатно постучал по косяку костяшками пальцев.

– Входи, па, – устало отозвалась я, откладывая книгу.

Я знала, что он хочет откровенно поговорить со мной, но понятия не имела, что ему отвечать на его закономерные вопросы о моём будущем. И уж тем более не могла предвидеть того, что произошло.

Отец без какого-либо разрешения молча открыл первый ящик моего стола и достал оттуда все адресованные мне письма из университетов и колледжей.

– Лучших юристов страны готовят Чикагский и Колумбийский университеты, – бесстрастно сказал он. – Тебе ответили из двух этих учебных заведений. Там тебя ждут. Что здесь делают бумажонки из Омахи и Средне-Западного?

– Я подала документы и туда, – так же бесстрастно отозвалась я.

Отец опустил голову, а потом присел рядом со мной.

– За этот год я не сказал тебе ни слова упрёка, Скай. – Он снял очки и потёр переносицу. – Я видел, как упорно ты учишься. И как ты переживаешь свой… роман. Ты даже в раннем детстве уже была взрослой, и я никогда не навязывал тебе свою волю. Ты всегда сама строго контролировала свои желания и возможности. Но сейчас… Скай, ты можешь достичь настоящих вершин – это знаем мы оба. Если ты останешься здесь, ты достигнешь лишь вершины Скалы Койота. Ты этого хочешь добиться в жизни?

– Нет! – я неистово замотала головой. На меня будто рухнула эта самая скала, и я почувствовала, что задыхаюсь.

– Я оплачу твоё обучение в Чикагском университете, – чётко и размеренно проговорил отец. – Я звонил туда, разговаривал с деканом юридического факультета. Пожалуйста, помолчи, Скай. Если ты хочешь спустить свою жизнь в канализацию, это твоё право, но я хочу побороться за тебя. У меня тоже есть право на это – я твой отец. – Он выложил на стол ещё два конверта. – Вот билет на самолёт до Чикаго, вот дорожный чек. Твой класс обойдётся без твоей выпускной речи. Если ты согласна с моими аргументами, вечером тебе надо ехать в аэропорт.

Он ни разу не произнёс даже имени Стива. Как будто его не существовало!

– Но вечером вернётся Стив! – закричала я, охваченная паникой. Всё происходило слишком стремительно, мелькало, как в кошмарном сне.

– Не вернётся, – жёстко отрезал отец.

Я не узнавала его. Я смотрела на него, не веря своим ушам и глазам.

– У меня есть связи в полиции Рапид-Сити. Его задержат на двадцать четыре часа по вымышленному обвинению и отпустят завтра. К тому времени ты уже будешь в Чикаго. Я распущу слухи, что ты уехала в Калифорнию.

– Но это подло! – простонала я, хватая его за руку, как в детстве. – Папа, пожалуйста… Я не могу так поступить с ним!

– Можешь и должна. У него своя дорога, и ты это тоже знаешь. Я даю тебе единственный шанс уехать без лишних проблем. Без эксцессов, – сухо заметил отец и поднялся. – В любом случае, решать тебе. И прямо сейчас.

Это был самый страшный выбор в моей жизни.

Я сидела, скорчившись на постели, и глядела на конверты, лежавшие на столе, отчаянно желая порвать их в клочья и пустить по ветру.

Но я не могла.

Это означало бы пустить по ветру всю свою будущую жизнь.

«Если ты останешься здесь, ты достигнешь лишь вершины Скалы Койота».

«Не предавай меня, Скан».

Эти слова звучали и звучали у меня в ушах.

Думать о том, как Стив сейчас мечется по тюремной камере, словно попавший в клетку зверь, было выше моих сил.

Я судорожно сглатывала, глаза жгло огнём, но слёзы… слёзы не приходили.

Я знала, что отец прав. Его аргументация была безупречна.

Я должна была уехать отсюда и уехать без эксцессов.

Стив Токей Сапа был тем эксцессом, который мог разрушить весь мой мир. А меняться он не желал.

Я медленно, как сомнамбула, встала и принялась собирать чемоданы.

Вечером я улетела в Чикаго.

Я больше никогда не видела Стива.

***

Бутылка с виски окончательно опустела. А я ещё пишу всё это и чувствую себя совершенно трезвой. Это, видимо, некий физиологический феномен, и он меня несколько раздражает, но раз уж так случилось, я обязана дописать.

Уехав тогда из Оглалы, я будто перевернула страницу книги, к которой никогда более не собиралась прикасаться.

А спалив дотла магазин отца, Стив словно бросил эту книгу в огонь.

Я не сразу узнала о том, что произошло в Оглале после моего внезапного отъезда. Домой из университетского кампуса я звонила регулярно, трубку всегда брал отец, ибо каждый раз мы обговаривали с ним время моего следующего звонка, и он ничего мне не рассказывал об этом инциденте. Собственно, мы никогда даже имени Стива не упоминали.

Пока однажды я не услышала в трубке голос матери. Я даже обрадовалась – и почувствовала, что скучаю по ней.

А та практически сразу сказала:

– Отец отправился в страховую компанию оформлять документы на магазин.

– А что случилось? – удивлённо осведомилась я.

– Я так и знала, что он ничего не рассказал тебе, – с досадой вздохнула мать. – А ведь по сути, Скай, магазин сгорел из-за тебя. Из-за твоего легкомыслия!

– Что?

Я больше не могла выдавить ни слова, только сжимала телефонную трубку во вспотевшей ладони.

– Ты завела роман с… неподходящим человеком, и вот результат, – громко и величественно объявила мать. – Наконец-то у меня появилась возможность сказать тебе это, а то твой отец вечно ограждает тебя от неприятностей, а ведь какого позора я натерпелась за этот год, какого ужасного, неописуемого позора, ведь все дамы в клубах, в магазинах и в салонах только и судачили о том, что наша дочь спуталась с дикарём!

– Мама, – проговорила я чётко, – твои дамы, эти старые клуши, завидовали мне так, что спать со своими мужьями не могли без того, чтобы не представить себя на моём месте. Что произошло с магазином?

Я слышала, как она тяжело дышит в трубку.

– Как ты груба со мной, Скай! Это он так на тебя повлиял! А твой отец – он всегда тебя баловал…

– Что с магазином, мама? – повторила я почти по слогам.

– Этот… он каким-то образом вывел из строя пожарную сигнализацию и поджёг его! – прокричала мать с каким-то торжеством в голосе. – Всё сгорело дотла! Господи, какой кошмар, и ведь полиция ничего не смогла доказать! Наконец-то твой отец согласился отсюда уехать! Вот только оформит документы, и мы вернёмся в Миннеаполис. Боже мой, двадцать лет я прожила среди дикарей, чтобы в конце концов моя дочь…

– До свидания, мама. Спасибо, что всё рассказала мне, я была рада тебя услышать, –сказала я и аккуратно положила трубку на рычаг.

Я чувствовала странное… освобождение? Да, вот именно. Освобождение.

Будто сгорело всё, что привязывало меня к Оглале. К Дакоте.

К Стиву.

Теперь я имела полное право двигаться вперёд, вообще не оглядываясь.

И я двигалась вперёд, беря одну вершину за другой, полностью удовлетворённая тем, как складывается моя жизнь.

Счастье? Что такое счастье? Это слишком расплывчатый термин, и понятие о нём у каждого индивидуально. Моё счастье заключалось в неуклонном движении к вершине. Возможно, на вершине не очень уютно, но ведь за счастье всегда приходится платить – так или иначе. Это банальная житейская аксиома.

Я дважды была замужем, а после второго развода стала очень осторожна в связях. Сейчас мне не нужен никто, кроме моего кота, которого я назвала Хинхан – Сова. У него очень большие, жёлтые и круглые глаза, как у любого британца, но имя он получил совершенно дикарское. А ведь у него такая впечатляющая родословная!

Стив бы посмеялся надо мной.

Две женщины, – его жена и сестра, – выбившие меня из колеи своими сентиментальными и бессвязными воспоминаниями, тоже наверняка бы надо мной посмеялись.

Я поздно узнала о том, что Стив был тяжело ранен во Вьетнаме, куда попал, по сути, из-за меня, и поздно узнала о его гибели – поздно и совершенно случайно, из газет и полицейских сводок. Стоит ли говорить о том, что тогда я не проронила ни слезинки?

Я плачу сейчас.

Когда-то эти слёзы будто запеклись у меня внутри, и вот наконец они стали просачиваться наружу, как родник из-под земли.

Они бегут по моим щекам, капают мне прямо на руки и на клавиатуру «Мака». Текут, как струи дождя.

И у меня больше нет сил их удерживать.

Я удерживала их столько лет.

Столько холодных лет!

***

Я всё ещё пишу эти строки. Хинхан испуганно смотрит на меня из-под стола своими круглыми глазами. Он удивлён, бедняга. Хорошо, что только он, единственный на свете, застал меня в таком безобразном и постыдном виде.

Я знаю, что мне делать дальше. Сейчас я допишу это, закрою страницу, закрою свой дневник и отправлю письмо Джеффри Торнбуллу, мужу Вайноны. Он кажется мне достаточно здравомыслящим и разумным человеком.

Навряд ли их организация способна выплачивать большие гонорары юристам, тем более юристам с именем. Но юристы с именем, такие, как я, вполне могут позволить себе некую… благотворительность.

Так что, думаю, в самое ближайшее время Хинхан в дорожной клетке отправится вместе со мной взглянуть на ту землю, которой он обязан своим именем.

Не уверена, что Вайнона и Рут будут рады моему возвращению в Оглалу, но это их проблемы. Лично я им признательна – даже за их нелицеприятное мнение обо мне.

И вообще признательна.

Фактически Рут сделала для Стива всё, что не хотела и не могла сделать я, – она полностью растворилась в нём, отдала себя ему со всем самозабвением. Она родила ему дочь, чего я тоже не могла и не хотела сделать.

Каждому своё.

Она любила его, но и я, – хотя я никогда не говорила этого даже ему, – я тоже его любила.

Но это уже не имеет значения.

Она может не волноваться – я ничем не побеспокою её. Даже на его могилу я не пойду.

Зачем?

Для меня он навсегда останется мальчишкой, шагавшим по школьному коридору походкой вышедшей на охоту пумы.

Походкой воина, вышедшего на тропу войны.

Тогда я не встала рядом с ним на этой войне.

Но война всё ещё идёт, и я возвращаюсь.

К нему, навсегда оставшемуся в небе Оглалы, в этом чистом, сияющем, синем небе, распростёртом надо мной.

Уоштело!

========== Эпилог. Стив Токей Сапа ==========

Я был готов защищать их до последнего вздоха.

Но ведь мой последний вздох уже отлетел, когда три пули разорвали мне грудь.

Пора ли мне уйти навсегда, оставив их, стать для них тенью на небосводе, сеть у Бесконечного огня вместе с душами других погибших воинов-лакота?

Хийа. Нет.

Бесконечный огонь подождёт меня.

Я остаюсь с теми, кого люблю.

Я всё ещё их защищаю.