Текст книги "Небо надо мной (СИ)"

Автор книги: sillvercat

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Я проводила его задумчивым взглядом и решила предоставить инициативу ему, каждый день прилежно появляясь в редакции под тем или иным случайным предлогом и настойчиво вертясь у Джеффри перед глазами. Впрочем, вскоре я сообразила, что это не самая лучшая идея. Ибо инициативы от Джеффри я могла дожидаться как раз до тех пор, пока мне не стукнет семьдесят лет. Или девяносто. При наших встречах всё неизменно повторялось: я весело трещала, он заворожено слушал, потом краснел, бледнел, что-то бормотал и поспешно исчезал.

Надо было действовать самой.

– Ты умеешь ездить верхом? – полюбопытствовала я как-то вечером, непринуждённо усаживаясь боком на его стол.

– Не скажу, что очень хорошо, – честно ответил он и смущённо заморгал, отводя глаза. – Видишь ли… мне не хватает практики… просто некогда… это, наверное, позор для Лакота, я понимаю, но…

Я терпеливо дождалась, пока он закончит мысль, и бодро предложила:

– Покатаемся завтра? С утра? Ведь свежий номер уже вышел!

Глаза у Джеффри за стёклами очков немного расширились, он облизнул губы и в замешательстве огляделся. Я уж было решила, что он откажется, но тут он дважды кивнул и опять вышел, неловко задев за край стола, с которого посыпались бумаги. Но он этого даже не заметил.

Джеффри всё-таки умел ездить верхом, что и выяснилось следующим утром, когда я подъехала к редакции на нашей пегой кобылке по кличке Виийака – Перо. А под Джеффри был гнедой, довольно спокойный мерин, которого он серьёзно представил мне:

– Это мистер Ихухаотила.

Я хихикнула. На воробья этот, хоть и смирный, конь был совсем не похож.

Мы ехали рядом и разговаривали. Вернее, я предоставила Джеффри возможность говорить. И он рассказывал о своём обучении в Принстоне, искоса посматривая на меня, когда думал, что я этого не замечаю. А я чувствовала какое-то странное стеснение и терялась оттого, что дурацкое смущение этого мямли оказалось заразительным.

Я – я! – теряюсь перед мужчиной! Да отродясь такого не бывало!

Впервые в жизни я не представляла, как мне себя с ним вести. Я робела перед этим супер-занудой, и это пугало и раздражало меня.

И… посмею наконец признаться – меня это возбуждало.

Солнце припекало всё сильнее, и я решила, что неплохо было бы спешиться, развести костёр, расстелить одеяло. Может быть, на одеяле я обрету былую уверенность?

Боже, это было просто смешно…

Мы спешились и расстелили на траве одеяла.

Мне вот прямо даже стыдно рассказывать вам, что было дальше. Хорошо, что вы не можете увидеть, как я сейчас краснею и прыскаю, вспоминая это. И мечтательно улыбаюсь, уставившись в монитор. Я просто ЗАСНУЛА на этом одеяле, представляете? Полночи я проревела по своему брату, а ещё полночи Анна Токей Сапа, у которой начались желудочные колики, не давала нам сомкнуть глаз. И вот, сидя на одеяле рядом с Джеффри Торнбуллом, чувствуя тепло его плеча и слыша трель жаворонка над собою, я невольно оперлась на это плечо. Потом я уже в полузабытьи поёрзала, устраиваясь поудобнее, ощутила, что стало ещё теплее, – это когда он робко меня обнял, – и провалилась в крепчайший сон без сновидений – в его тепле и под его защитой.

Очнулась я, когда уже перевалило за полдень, и в смятении подскочила, сообразив, что же произошло. Джеффри застенчиво моргал, глядя на меня.

– Почему ты меня не разбудил? У тебя же рука затекла, – пробормотала я, кое-как поправляя спутавшиеся волосы.

Он мягко улыбнулся и сказал только:

– Ну и что?

– И… и тебя же в редакции ждут, а я тут дрыхну! – выпалила я.

– Ну и что? – серьёзно повторил он.

О, Вакан!..

Честно скажу – я просто позорно испугалась того, что почувствовала.

Я запретила себе думать о Джеффри Торнбулле, и, конечно же, только о нём и думала.

Через пару дней, после работы, я не выдержала и опять завернула в редакцию. Мне ужасно захотелось увидеть ясную улыбку Джеффри, и то, как он смущённо поправляет очки своими длинными пальцами.

Он быстро поднялся мне навстречу из-за стола и радостно улыбнулся, а я приготовилась выпалить: «А давай завтра ещё покатаемся? Обещаю больше не спать и даже не храпеть!»

Я уже открыла рот, чтобы сказать это.

Но тут по окнам редакции начали стрелять.

Я никогда не боялась смерти. Не боюсь и сейчас. Но мне невыносима мысль о том, что я потеряю тех, кого люблю, как потеряла Стива. И когда раздались первые выстрелы, я отчаянно закричала:

– Не-е-ет!

И кинулась к Джеффри, осознав вдруг с пронзительной ясностью, что я не могу, не могу его лишиться!

А этот худой неловкий очкарик схватил меня за руку и толкнул прямо под свой стол, из верхнего ящика которого он дрогнувшими руками достал револьвер.

– Ты… умеешь стрелять? – изумлённо выдохнула я. И он, как-то разобрав мои слова сквозь грохот пальбы, отозвался со странной горечью:

– Я надеялся… надеялся, что всегда буду сражаться другим оружием! Но ничего не поделаешь…

Джеффри был ужасно бледен, но руки у него уже не дрожали, когда первая обойма патронов закончилась, и я подала ему другую, чтобы он перезарядил револьвер.

Наконец пальба прекратилась, и я уже хотела вылезти из-под стола, но он удержал меня за плечо и неожиданно строго проронил:

– Йотан! Сиди.

И я подчинилась. Но не совсем.

Когда к редакции подъехали вечно запаздывавшие полицейские, мы с Джеффри оба сидели под столом и целовались, как ошалелые школьники.

Вот. Больше я вам ничего не скажу, только повторю, что сейчас у нас пятеро сыновей и одиннадцать внуков и внучек.

И каждый из наших сыновей и внуков знает, что ему есть, за кого отвечать.

И кого защищать.

Теперь я рассказала вам всё, что хотела.

Пусть Вакан Танка – Великая Тайна – продолжает направлять и оберегать ваши тропы и любимых вами.

Да будет так.

Хейапи.

========== Небо надо мной ==========

***

Эти строки появляются здесь исключительно «благодаря» тому, что я вдрызг пьяна и в скором времени провалюсь в сон, предварительно стерев отсюда ненужные подробности своей давно прошедшей жизни. Давно прошедшей – не эвфемизм, а констатация факта. Да, сейчас я могу признать, что по-настоящему жила только тогда, ровно сорок лет назад.

Я привыкла быть точной в формулировках, деталях и выводах, что обусловлено тридцатью двумя годами юридической практики.

Поэтому ещё раз уточню, что всеми появляющимися на мониторе моего «Мака» подробностями обязана исключительно неразбавленному виски «Скоттиш Принс», исправно поступающему в мою кровь последние три часа. Его там сейчас никак не меньше двух процентов.

Сорок, тридцать два, тройка, двойка.

Мне следовало бы стать математиком, а не юристом, распоряжаться цифрами, а не людьми.

Но я всегда стремилась стать именно юристом. Прокурором.

Крючкотвором, определяющим чужие судьбы так, как этого требует закон.

И я преуспела на этом традиционно мужском поприще, хотя мне не суждено было родиться мужчиной, о чём всегда сожалел мой отец, который однажды с явственной горечью бросил матери: «Ты не сумела родить мне сына». А та заплакала. Она всегда плакала легко.

В отличие от меня.

Даже сейчас, прочитав в Сети сугубо интимные излияния двух глупышек, Рут и Вайноны, – жены и сестры Стива, я могу с удовлетворением констатировать, что глаза мои даже не увлажнились. А «Скоттиш Принс»… что ж, хотя обе эти женщины считают меня ледяной королевой, богатенькой стервой и «сучкой беложопой», – и я признаю за ними право выражать своё частное мнение в своих частных блогах, – я вовсе не из-за этого подошла к бару и достала оттуда бутылку с виски.

Из-за одной-единственной фразы на первой же странице дневника Вайноны Смоллхок:

«Ох, если б вы могли хоть раз увидеть, как шагал по грёбаной белой школе мой брат – плавной хозяйской поступью вышедшей на охоту пумы…»

Я видела его тогда и вижу сейчас.

***

Той осенью мне минуло семнадцать, а всё лето я проработала секретарём в юридической конторе старого друга моего отца, мистера Уэсли Райта, в Миннеаполисе, и в Оглалу вернулась перед самым началом занятий в школе.

– Ты ещё больше расцвела, Скай, – одобрительно сказала, встретив меня в вестибюле школы, пожилая преподавательница латинского, миз Уорнингтон, повторив слова моей матери, которая, впрочем, произнесла их с грустью, как мне показалось. А вот взгляды девчонок и парней наших старших классов можно было практически безошибочно распределить на завистливые либо голодные. Неудивительно.

Собственная красота давно была мне привычна, я не замечала её. Всё та же Вайнона Смоллхок написала: «Скай была высокой, длинноногой, белокурой, голубоглазой и надменной». Именно так. Самой Вайноне наверняка нравилось повышенное внимание окружающих к своей персоне. Не скрою, и мне это льстило. Но больше раздражало. Особенно повышенное внимание всех переростков Оглальской средней школы. Гормональная буря захлёстывала им мозги. Если человек не в состоянии контролировать собственное тело, чем он отличается от животного? Да ничем.

Стив Токей Сапа, Чёрный Камень, был настоящим диким зверем – вот что подумала я, впервые столкнувшись с ним в школьном коридоре. Я очень давно не видела его, хотя слышала о нём много – а кто бы в Оглале о нём не слышал? – и теперь рассматривала открыто, в упор, как и он меня. И я так остро ощутила тогда его силу, его уверенность в своём праве на эту силу и исходившую от него угрозу… Это коробило и завораживало одновременно – настолько, что я никак не могла отвести взгляд от его хмурого лица.

– Вы чего, прорасти здесь решили, что ли? – жизнерадостно проорал Джереми Литтл, дружок Стива, не успев, впрочем, увернуться от его оплеухи, а вокруг загомонили и заржали.

А я, не торопясь, пошла туда, куда и направлялась – в школьную канцелярию, на практику по делопроизводству, стараясь не думать об этой нелепой мизансцене в коридоре.

Стив Токей Сапа являл собой вопиющий контраст с моим миром, в котором ему не должно было быть места даже на несколько минут.

Тем не менее, в канцелярии я внимательно просмотрела его личное дело. Он был из племени Лакота, его родители погибли, и в возрасте восьми лет он остался на попечении дальних родственников – Джозефа и Джемаймы Смоллхоков. Его прошлогодние баллы были высокими только по математике и физике, а перечень спортивных достижений являлся лишь немногим длиннее списка его дисциплинарных взысканий за разнообразные правонарушения. Мне стало ясно, почему директор и преподаватели закрывали глаза на то, что он всё реже и реже посещал школу, – в выпускном-то классе! – но такое попустительство являлось в корне неверным. Никакие его «подвиги» на родео или достижения в баскетболе не могли компенсировать того, что он фактически был прирождённым смутьяном и нарушителем порядка.

С точки зрения закона, его давно следовало посадить – как минимум, в исправительное учреждение штата для подростков.

Я даже сказала это вслух – вполголоса, возвращая в нужную ячейку шкафа жёлтую картонную папку с его досье.

И на секунду замерла, снова как наяву увидев перед собой его мощную фигуру в небрежно накинутой куртке и линялых джинсах, насмешливый, с прищуром, взгляд тёмных, как уголь, глаз под копной встрёпанных иссиня-чёрных волос. И его точные молниеносные движения огромной опасной кошки.

Я передёрнула плечами и снова уселась за свой стол.

Действительно, Стив Токей Сапа не стоил того, чтоб думать о нём дольше пяти минут.

***

В субботу вечером отец куда-то ездил и вернулся поздно, а в воскресенье за завтраком как бы между прочим объявил:

– Я купил новую кобылку. – И после паузы добавил, с лёгкой улыбкой глядя на меня: – Специально для тебя, Скай. К твоему дню рождения.

– Это очень мило с твоей стороны, – сдержанно отозвалась я и тут же засмеялась разочарованию, забавно проступившему на его всегда спокойном лице. Потом встала и чмокнула отца в щёку. – Спасибо, па! Я уж думала, будто ты забыл, что я хотела получить именно новую лошадь.

Отец коротко и смущённо улыбнулся:

– Я всегда помню о твоих желаниях, Скай. И о своих обещаниях.

– Ты балуешь её – укоризненно покачала головой мать, подливая ему кофе.

Отец только плечами пожал:

– Желания Скай всегда адекватны моим возможностям, дорогая.

Это была чистая правда, и я опять благодарно улыбнулась ему, спросив:

– Она на выгоне? Моя новая лошадь?

– На выгоне, но она ещё не объезжена. Стив ею занимается.

Я очень аккуратно поставила чашку на блюдце, не сказав ни слова. Зато мать испуганно охнула:

– Стив? Он же замучит несчастное животное!

– Ты купил эту лошадь у Смоллхоков? – я встала, чтобы собрать со стола посуду. – Оставь, мама, я сама.

– У них лучшие жеребята в округе, это все знают. – Отец тоже поднялся. – И Стив умеет с ними управляться. Я хочу, чтобы лошадь с самого начала была послушной, без выкрутасов, только и всего. Ведь она предназначена для Скай.

– Пойду взгляну на неё, – обронила я, тщательно вытирая руки полотенцем.

Пойду взгляну, что там делает с моей лошадью этот дикарь.

Стив Токей Сапа, прославившийся тем, что может укротить любого, самого строптивого мустанга.

***

А Стив ничего не делал. Просто стоял, задумчиво опершись на изгородь, и внимательно рассматривал чудесную вороную кобылку, нервно кружившую по загону.

Я на миг задержала дыхание, когда взгляд этих непроницаемых глаз устремился прямо на меня.

– Хай, – спокойно сказала я.

– Хай, – помедлив, отозвался он.

Я встала рядом с ним и тоже облокотилась на изгородь. Свежий ветер трепал нам волосы, в воздухе уже явственно пахло осенью – палой листвой и дымом.

– Как её зовут? – спросила я, кивая в сторону кобылки, которая как раз замерла напротив нас, прядая ушами.

Стив опять помедлил, прежде чем ответить, и опять пристально взглянул на меня из-под ресниц:

– Я её назвал Ханхени.

– Что это означает?

Я задала этот вопрос не только из вежливости, мне и вправду было любопытно.

– Тьма, – коротко отозвался он. И добавил, криво усмехнувшись: – Это неважно. Она ещё не откликается, и ты можешь дать ей любое другое имя. Не дикарскую кличку.

– Мне нравится это, – твёрдо сказала я, и он лениво изогнул бровь:

– Кличка Лакота?

– Ей подходит – тут её родина, – отрезала я и, не удержавшись, добавила: – Я тоже родилась и выросла здесь, между прочим.

– Но жить здесь ты не будешь, – уверенно заметил Стив, уже не глядя на меня.

Я хотела сообщить, что его это не касается, что прозвучало бы глупо и грубо, поэтому я промолчала.

– Уоштело. Хорошо, – вздохнул он и вдруг мгновенным движением перемахнул через изгородь.

Лошадь отпрянула, как впрочем, и я, и он рассмеялся. И негромко промолвил, даже не поворачиваясь ко мне:

– Если ты пришла поглазеть, как я стану её ломать, то можешь уходить – этого не будет. Я хочу, чтоб она сдалась мне сама. Чтоб осталась несломленной. На это требуется терпение и время, но я умею ждать.

Я слегка опешила:

– Как это?

– Я буду ей петь, – так же непонятно отозвался Стив, озорно глянув на меня.

И в самом деле запел.

Я помню всё так чётко, будто это происходило вчера, а не сорок лет назад: солнечный луч, пробившись сквозь лиловые тучи, скользит по его сосредоточенному лицу, правая его рука протянута к застывшей на месте кобыле, и песня… песня…

Я не могла проанализировать то, что я вижу, слышу и чувствую. У меня вдруг задрожали руки – так сильно я вцепилась в изгородь.

«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».

Я поспешила прочь от выгона, а эта песня догоняла меня. Летела следом.

Стив провёл там весь день. Я больше не ходила на выгон, но отец наведывался туда регулярно и, возвращаясь, только задумчиво посвистывал, а я различала в этом свисте всё ту же завораживающую мелодию.

Когда мы уселись ужинать, мать не выдержала:

– Он что, всю ночь собирается там провести?! Что за дикость!

– Ты же сама возмущалась тем, что он изуродует бедное животное, – проронила я. – Он и не уродует.

Отец утвердительно кивнул:

– Вот именно. Ты, как всегда, не совсем логична, дорогая.

– Тогда вынеси ему поесть, Скай, – вздохнула мать, поворачиваясь к плите.

Когда я подошла к выгону, неся термос с супом и плетёную корзинку с хлебом, уже начинало темнеть. Стив неподвижно стоял почти рядом с кобылкой, которая тоже застыла, опустив голову. При виде меня она вздрогнула, фыркнула и прянула в сторону, а Стив медленно отступил к изгороди и сердито бросил мне:

– Не шляйся тут! Мешаешь же. Ещё нескоро.

– А когда же? – удивилась я.

Он повёл плечом:

– Может быть, завтра к вечеру.

Завтра к вечеру? Он что, с ума сошёл?

– Ты хоть поешь! – Я осеклась, проговорив это.

Мне не было до него никакого дела. Не должно было быть.

Стив отрицательно мотнул головой:

– Хийа. Нет. Мы с ней должны быть на одной волне. Унеси всё это, хотя… хлеб оставь. Она подойдёт.

– А если она через неделю подойдёт? – проворчала я, и он усмехнулся:

– Значит, я буду ждать неделю.

Я вспомнила, что про него рассказывали в школе два года назад, и едва удержалась от того, чтобы не поёжиться.

Он провёл тогда несколько дней без воды и пищи в своих Чёрных Холмах… а потом ещё этот Танец Солнца – фактически пытка, когда мальчишка висит на столбе с ремнями, продетыми через грудные мышцы, чтобы получить право стать «воином». Какая всё-таки дикость! Двадцатый век на дворе…

Я подхватила с земли термос. Пусть поступает, как знает.

И отправляясь наутро в школу, даже не заглянула на выгон. Хотя сейчас могу признать, что ночью почти не спала.

«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».

***

– У него получилось, – сдержанно сообщил мне отец, поворачивая свой «кадиллак» с автостоянки у нашей школы.

Я ничего не ответила, только вопросительно подняла брови, хотя сердце у меня бешено заколотилось, и я медленно разжала пальцы, стиснувшие ручку школьной сумки.

– Он ждёт тебя, чтобы передать, так сказать, руль. То есть поводья, – мимолётно улыбнулся отец. – Вообще это производит впечатление. Зная его… нрав, я не ожидал от него такого терпения. Хотя… он ведь индеец.

– Коренной американец, – машинально поправила я.

Уже тогда этот термин начал внедряться в юридический обиход.

– Высади меня у загона, – прибавила я.

– А как же обед? – теперь отец вопросительно поднял брови.

Стив Токей Сапа, объезжая мою лошадь, ничего не ел со вчерашнего утра, и я вполне могла потерпеть… но, подумав, я согласилась.

Не стоило нарушать установленный порядок.

Я пошла на выгон, только поев и переодевшись в джинсы и тёмную футболку.

Стив действительно гонял Ханхени по кругу то рысью, то галопом. Завидев меня, он подскакал к изгороди и искренне улыбнулся. Его обычно хмурое, чеканное лицо стало совсем мальчишеским. А я поняла, что тоже невольно улыбаюсь в ответ.

– Это круто, – заметила я, и он молча кивнул, спрыгивая на землю. И так же кивком указал мне на кобылу, которая попятилась, хватая ноздрями воздух. Стив удержал её за недоуздок и протянул мне руку.

– Я сама, – возразила я, взбираясь на изгородь, и достала из кармана кусок сахара, который припасла для Ханхени. И поразилась радости, вспыхнувшей в груди от одобрительного взгляда Стива.

Ханхени, тихо заржав, приняла от меня сахар и позволила вскочить в седло. Делая круг за кругом по выгону, я ощущала какое-то пьянящее возбуждение, стараясь не задумываться о его источнике. Но, подскакав, наконец к Стиву, который стоял, опершись на ограду, вновь не удержалась от радостной улыбки.

– Она замечательная! Спасибо! Как это будет… – я запнулась, – на вашем языке?

– На языке Лакота? – Он насмешливо скривил губы. – Пила майа. Зачем тебе это знать? Хочешь сделать мне приятное? Так мне это похрен, а сделать мне приятное ты можешь другим способом, Скай Адамс.

Тёмные глаза его откровенно смеялись.

Вот теперь он вёл себя именно так, как я и ожидала с самого начала.

– Пила майа, – спокойно проговорила я, не отводя взгляда. – Ты пообедаешь у нас?

Я не сомневалась, что мать придёт в ужас при виде такого гостя, но не пригласить его было неучтиво.

– Хийа, – помедлив, обронил Стив. – Ни к чему. Я разделил хлеб с нею, – он указал на Ханхени. – И мне сейчас нужно заняться другими лошадьми деда.

– Но ты же ещё не отдыхал! – невольно ахнула я, а он расхохотался:

– Я бы отдохнул с тобой, Скай Адамс.

Я в этом не сомневалась, но предпочла не услышать.

– Вот что, – продолжал он уже серьёзно, взяв кобылу под уздцы и внимательно глядя на меня снизу вверх, – ты когда-нибудь пробовала ездить без седла?

– Но это же глупо, если есть седло, – подумав, возразила я.

Стив нетерпеливо сдвинул брови:

– В седле ты не чувствуешь лошади, не чувствуешь, что она хочет, как она двигается, что намеревается сделать. Это всё равно, что… танцевать в седле.

Я не выдержала и прыснула, и он тоже рассмеялся. И добавил:

– Нужно чувствовать как следует… телом к телу.

И прищурился.

А я хладнокровно заметила:

– Если рассуждать логически, в таком случае верхом надо ездить, исключительно раздевшись донага.

– Именно, – так же невозмутимо подтвердил он. – Лакота скакали верхом в набедренных повязках.

– Сотрёшь ноги с внутренней стороны, – раздумчиво проговорила я.

Он что, намеревался меня смутить?

– Леггинсы, – фыркнул Стив. – Потник. Попона. Да что угодно, только не седло. Но надо иметь сильные колени и руки. Если хочешь, я заеду завтра за тобой и поучу тебя.

– Школа? – напомнила я, и он скорчил унылую гримасу, вызвав у меня новый смешок.

– Совсем забыл про эту тягомотину. Уоштело, после дурацких уроков. И зацени, я не буду требовать, чтоб ты была в набедренной повязке. Я даже сам её не надену.

– Заценила, – сквозь смех откликнулась я. – Хорошо, приезжай.

– Увидимся, – бросил он, легко перемахивая через изгородь. – Аке уанчин ктело.

«До свидания».

Оказывается, я помню эти слова.

Оказывается, я всё помню.

***

На другой день я сообщила матери, что собираюсь прокатиться на новой лошади, и решительно направилась в конюшню. Стив, верхом на своём громадном, как грузовик, коне, уже ждал меня у выгона.

В прерии мы спешились. Стив расседлал Ханхени и деловито затянул у неё под грудью толстую верёвку. Жеребец тем временем тянул к моей лошадке свою огромную голову и громко всхрапывал.

– Отвали, чувак, – буркнул Стив, крепко огрев его кулаком промеж ушей. – Озаботился, подумаешь. Ты тут не один… озабоченный.

Я вновь предпочла этого не услышать, – тем более, что он не ко мне обращался, – и не увидеть его откровенной ухмылки.

Хотя сердце у меня колотилось, и я чувствовала себя так, будто стояла на арене перед выпущенным из клетки тигром.

Я не боялась его. Он не был идиотом, а наброситься на меня без моего согласия было полным идиотизмом. Но я понимала, что он будет добиваться этого согласия. Любой ценой.

«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».

Но я не была кобылой, и мне были безразличны желания Стива Токей Сапа.

Ну или почти безразличны.

Он подставил мне плечо, но я и без его помощи подтянулась, уцепившись за верёвку, и взобралась на спину Ханхени. Хмыкнув, Стив слегка хлопнул лошадь по крупу, и та рванулась вперёд.

Да, это было совершенно другое ощущение. Подо мной перекатывались мощные мускулы животного. Я судорожно цеплялась одной рукой за недоуздок, другой – за гриву, а коленями крепко сжимала бока Ханхени, боясь, что вот-вот сорвусь… но чувства, которые я испытывала, были воистину неописуемы. Мне хотелось кричать от восторга, когда Ханхени прянула вперёд ещё быстрее. Я оглянулась – Стив на своём жеребце настигал нас, но не так быстро, как, должно быть, намеревался. Наверняка он не ожидал, что я так быстро сориентируюсь и настроюсь на движения кобылы.

Прерия летела нам под копыта. Мы летели. Мы с Ханхени были – одно!

Я ещё сильнее сжала коленями её бока и наконец разразилась ликующим кличем, услышав, как захохотал позади нас Стив.

И тут всё кончилось самым плачевным образом.

Ханхени споткнулась на всём скаку, и я перелетела через её голову, грохнувшись наземь с такой силой, что потемнело в глазах. Мир вокруг закружился, в ушах раздался оглушительный звон.

Крепкая рука схватила меня за плечо, и я потрясла головой, оцепенело уставившись в тревожное лицо Стива.

– Хан… хени? – с трудом выдавила я.

– Вон хромает, – угрюмо проронил он, продолжая держать меня за плечи. – Хрен с ней. Ты как?

Сердце у меня оборвалось.

– Хромает?

– Попала копытом в кротовью нору, – подтвердил он устало. – Бывает.

– Она не сломала ногу? – выдохнула я, пытаясь подняться, и тут мою собственную правую ногу пронзила такая боль – от щиколотки до самого паха, что я зашипела сквозь зубы.

Стив решительно подхватил меня под мышки и усадил:

– Если сломала, значит, придётся её пристрелить. Говорю же – бывает. Что у тебя с ногой?

– Меня тоже придётся пристрелить? – прохрипела я, настороженно наблюдая, как он задирает штанину моих джинсов, расстёгивает сандалию и уверенно ощупывает распухающую на глазах щиколотку. Пальцы у него были тёплые и сильные.

От боли меня прошиб холодный пот, и я закусила изнутри щёку, чтоб не вскрикнуть.

– Ты-то ничего не сломала, – хмыкнул он. – Вывихнула только. С кобылой тоже всё в порядке – если б что, нога бы на весу болталась, а она на неё наступает. В больницу поедем? А то я сам могу вправить.

– Нет уж, спасибо, – буркнула я. Тёмные его глаза были совсем близко, в паре дюймов от моих, и насмешливо блестели. – Пускай в больнице вправят. И на этом твоём… чудовище я не поеду. Проголосуй на шоссе, пожалуйста.

Он ухмыльнулся, но встал:

– Уоштело! А знаешь… тебе не повезло, Скай Адамс, что так всё вышло. Я тебя сегодня завалить собирался.

– Ты хочешь сказать, повезло? – после паузы уточнила я. А Стив Токей Сапа запрокинул голову и расхохотался.

***

В больнице меня накачали болеутоляющими, вправили ногу и позвонили отцу. Когда тот приехал, мне даже не пришлось оправдываться, ибо он с порога заявил, что, мол, Стив признал свою вину в случившемся – возможно, если б на лошади было седло, я бы не упала.

– Бессмысленно перебирать варианты того, что могло бы случиться, – поморщилась я и успокаивающе похлопала отца по руке. – Всё в порядке, па. Док Мерридью обещал, что завтра уже отпустит меня домой. Во всём виноват крот, не там выкопавший свою злосчастную нору, только и всего.

Отец натянуто улыбнулся, но глаза его остались тревожными.

– Меня не только это волнует, хотя, конечно, ничто не может быть важней твоего здоровья, Скай, – нехотя проронил он. – Мне не нравится, что ты отправилась кататься верхом вдвоём со Стивом Токей Сапа.

В палате повисла напряжённая тишина.

– Ты думаешь, что он способен на что-то дурное по отношению ко мне? – тихо спросила я.

Отец разглядывал принесённый им букет цветов так усердно, будто видел его впервые. Хотя, возможно, так оно и было – он никогда не замечал таких мелочей, как купленный им же самим букет – завёрнут красиво, и ладно.

– Нет. Хотя я всегда беспокоюсь о тебе, как положено отцу. Но, Скай… на моей памяти ты никогда и никому не отвечала согласием на подобные приглашения.

– Он объездил мою лошадь, – запальчиво начала я и осеклась. К чему было увиливать от прямого ответа? – Ты боишься, что я… не устою перед ним, как другие?

– Да, – лаконично отозвался отец.

Я откинулась на подушку и прикрыла глаза. Нога опять запульсировала острой болью.

– Скай… прости. – Отец поднялся со стула и на мгновение коснулся рукой моей щеки. – Я перенервничал и говорю ерунду. Прости.

– Спасибо, папа, что беспокоишься обо мне, – проговорила я и снова приподнялась, – но вот насчёт Стива ты можешь не волноваться. Ты же знаешь, что моя жизнь давно распланирована, и подобным… неожиданностям в ней места нет.

– Хорошо, – помедлив, произнёс отец. – Не будем больше об этом говорить. Кстати, лошадь в полном порядке. Её… – он кашлянул, – пригнали домой. И ещё я тебе книгу принёс. Лежала у тебя на столике. Может быть, ты захочешь её почитать?

– Спасибо.

Это был роман Кизи «Пролетая над гнездом кукушки». Вообще-то я прочитала его ещё пару лет назад, но сейчас он был мне нужен для написания эссе по литературе.

Стараясь хоть ненадолго отвлечься от ненужных мыслей и от боли в ноге, я открыла книгу на своей закладке и попыталась погрузиться в чтение.

Не тут-то было.

– Миз Адамс, извините, к вам… э-э-э… – медсестра просунула в палату голову в накрахмаленной шапочке, но удивиться я не успела. Отстранив медсестру, на порог шагнул Стив Токей Сапа. Он преспокойно захлопнул дверь перед самым носом ошеломлённой сестры и прислонился к косяку.

– Ничего так смотришься, детка. – Взгляд его был, как обычно, пристальным и насмешливым.

Опомнившись, я вздохнула и отложила книгу.

– Ханхени в порядке, – продолжал Стив. – А ты?

– Завтра выпишут. А тебя что, замучили угрызения совести? – съязвила я, машинально поправляя волосы и повыше натягивая одеяло.

– Нет, хотел полюбоваться на тебя в больничной распашонке, – немедля откликнулся Стив.

Наглец. Но я и не ожидала от него ничего другого и проронила равнодушно:

– Полюбовался? Ступай.

Он невозмутимо прошествовал через палату и устроился в углу моей кровати, облокотившись на спинку и вытянув длинные ноги чуть ли не на середину комнаты.

– Уйду, когда захочу. А ты охрану вызови, – вкрадчиво предложил он, – медсестру эту толстую, пижона в униформе, который на входе сидит, и дока Как-то-там-дью. Он меня когда-то штопал, нудный старикан.

– Его фамилия – Мерридью, – холодно поправила я и прикусила губу, чтобы удержать улыбку, до того живо представилась мне такая картина – все вышеперечисленные личности пытаются вытащить Стива из моей палаты.

Стив склонил голову к плечу, продолжая с любопытством рассматривать меня, и вдруг серьёзно проговорил:

– Слушай, ну какого хрена? Тебе же хочется посмеяться над тем, что я сказал. Ведь хочется же! Так почему ты сдерживаешься? – И добавил, сверкнув глазами: – Ты, когда кончаешь, так же губу закусываешь или всё-таки кричишь?

Я уставилась на него, забыв закрыть рот, а потом произнесла очень медленно и спокойно:

– Я могу закричать хоть сейчас. И очень громко. Если ты так жаждешь это услышать.

Стив хмыкнул и на мгновение опустил голову:

– Обиделась, что ли? Брось. – Он опять покосился на меня. – Я уже слышал, что ты умеешь кричать, как надо. Когда ты подгоняла Ханхени.

– Когда я так красиво полетела, – припомнила я.

Стив фыркнул:

– Ага, как птица. Анункасан! Орёл то есть.

И мы внезапно улыбнулись друг другу, а потом он добавил:

– Женщине не обязательно всё время сдерживаться. Вот мужик – тот должен всегда контролировать себя.

А я неожиданно сказала:

– Я бы хотела родиться парнем. Мужчина сам всё решает и ни от кого не зависит.

– Не скажи… – протянул Стив задумчиво. – Мужиком рулит его хуй.

– Но зато это его собственный… – я всё-таки запнулась, – его собственный член, а не чей-то.

Стив пожал плечами и поднялся, засунув руки в карманы:

– И ещё надо отвечать за других. За тех, кто слабее тебя.

– Как ты за Вайнону? – не удержалась я.