Текст книги "Великолепная семерка (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Когда он увидел их в первый раз, они были похожи на пять пушистых пищащих комочков. Нейт, гордый отец, со смехом по очереди показывал на каждого пальцем и называл имена: Яранг, Тыгриску, Шарант, Илеар, Даймонд. Однако тогда Джеймс думал только о том, что пятеро малышей – это перебор для отца-одиночки, но Нейт был так счастлив, что Джеймсу оставалось только порадоваться за него. У самого Джеймса, такого же отца-одиночки, детей было всего двое, но и то он считал, что это многовато. Тот факт, что они были двойняшками, ситуацию только усугублял. С другой стороны, где один, там и два, а собственные родители всегда были готовы помочь.

Когда он встретился с малышами Нейта год спустя, те уже мало чем напоминали милых котят, и рядом с могилой погибшего отца казались слишком взрослыми. И одинокими. Джеймс только поджал губы, глядя на поникшие ушки и хвосты, а спустя еще месяц его и так немаленькая семья увеличилась еще на пятерых.

Работники органов опеки только качали головами, раз за разом ища повод отказать человеку, у которого и без того двое детей, но приютов, в которых можно было бы разом разместить пятерых маленьких каноанни, не нашлось, а разлучать братьев не имели права. Джеймс только хмыкнул, когда высокая, высохшая, словно мумия, старушка отдавала ему документы. Нет, никакого расизма, просто она искренне считала, что Джеймс не сможет позаботиться о малышах. А у Джеймса не было выбора. Кроме него и сыновей, у Нейта не было никого, и предать память старого и любимого друга он не имел права. Когда-то Нейт спас ему жизнь, а потом и душу, и если бы не он, то не было бы сейчас на свете Джеймса. А вот сам Джеймс уберечь Нейта не смог, хотя в том и не было его вины. Нейт погиб глупо, быстро, спасти его не успел бы никто. Так что вырастить его детей – это самое малое, что мог сделать для него Джеймс.

…Пятеро малышей в жизнь его семьи влились на удивление легко и быстро. Достаточно взрослые, чтобы понимать слово «нельзя», но не настолько, чтобы не пытаться проверить границы запретов, они шкодничали, как и все дети, но в меру. Дрались все разом, и ревели над разбитыми носами и подраными ушами и хвостами тоже все вместе. Сначала Джеймс переживал, как их примут его собственные сыновья, двойняшки Артур и Июм, но перестал беспокоиться об этом уже на второй день, когда увидел, как все семеро с сосредоточенным видом строят из конструктора город-крепость. Слаженно, четко, смеясь или сопя, они передавали друг другу элементы или инструменты, а потом также вместе сидели за одним столом и втихаря обменивали зеленый горошек на фасоль. По крайней мере, когда Джеймс вернулся к столу от плиты, весь горошек лежал на тарелках Артура и Июма, а вот фасоль перекочевала на тарелки котят. Джеймс тогда только усмехнулся про себя, но сделал вид, что ничего не заметил. Напряжение немного отпустило, но по-настоящему расслабился он только вечером, когда мелкие потребовали почитать им сказку. Ради удобства он устроился на подушке на полу, и через пару минут с удивлением обнаружил, что окружен семью малышами, которые, трогательно прижавшись друг к другу и к нему, смотрели одинаково завороженно, ловя каждое слово. Это было так тепло, так уютно, что дыхание на миг перехватило и последние сомнения исчезли без следа.

…Разумеется, было трудно. Потому что родителей у него было хоть и двое, но у них самих была работа, и сидеть с ребятней так часто, как им хотелось и как было нужно Джеймсу, они не могли несмотря на всю любовь к «пузатой мелочи», что к своей родной, что не родной, но все равно своей. Самым сложным, как оказалось, были походы по магазинам. Их первая совместная вылазка состоялась, когда недалеко от дома открылся молл, но Джеймс долго еще вздрагивал, вспоминая этот поход. Нет, дети вели себя, на удивление, вполне прилично, не закатывали истерик, не требовали купить им игрушку или конфет, не бегали, не пытались спрятаться и вообще держались поближе, а вот чужие взрослые…

Да, Джеймс знал, что они привлекают внимание и что семеро детей, из которых только двое принадлежат к гомо сапиенс – само по себе редкое явление, но не настолько, чтобы глазеть и показывать на них пальцем. Никогда Джеймсу не было так стыдно за собственную расу, как в тот день. Хотя бы потому, что попадавшиеся им на пути каноанни очень вежливо и мягко интересовались у малышей, не обижают ли их в такой большой семье, хорошо ли ухаживают, а когда получали положительный ответ, смотрели на Джеймса с теплом и уважением. Тогда Джеймс уже всерьез решил вернуться домой, несмотря на обиженные мордашки мелкотни, которой обещали развлечения, но положение спас один из каноанни – работников молла, отдав на растерзание целую игровую комнату. Джеймс только выдохнул облегченно и, оставив ребятню под его присмотром, ринулся по магазинам. Одежда, обувь, когтеточки для котят – его покупки заняли багажник полностью и кое-что мальчишкам пришлось держать на коленях. В целом, день удался, но больше в магазины всей семьей они не ходили, и если кому-нибудь надо было что-нибудь купить, Джеймс брал этого «кого-нибудь» и шел за покупками вместе с ним, принося домой еще и ворох маленьких подарков, чтобы порадовать остальных, которые, впрочем, ничуть не скучали, занятые играми друг с другом. Джеймс не мог назвать себя идеальным отцом, но он гордился тем, что смог научить сыновей, всех своих сыновей, быть… настоящими. Не жадничать, не ябедничать, не обижать, не делать зла, помогать. И, леча синяки, царапины от когтей или покусанные носы, с внутренней радостью слушал отказы выдать виновника очередной ссоры. Тем более, что с возрастом котята научились не использовать когти как свое преимущество, а Артур и Июм – не дергать их за хвосты и чувствительные ушки.

Когда мальчишки подросли и пришла пора отправляться в школу, различие в расе между его детьми на какое-то время стало настоящей проблемой. До сих пор эти самые проблемы заключались только в том, чтобы не перепутать штаны и джинсы с прорезями для хвостов с остальными и не поддаваться на уговоры и не покупать мороженое или шоколад с мятой, употребление которой каноанни разрешалось только с восемнадцати. Но в случае школы все было гораздо серьезней.

…Каноанни на их планете жили не всегда. Впрочем, мало кто вспоминал, что изначально каноанни прибыли как захватчики. Потерявшие свой дом, они летели от системы к системе, ища планету, которая бы им подошла. К несчастью, или наоборот, к счастью людей, ею стала старушка Земля. Перенаселенная, гибнущая, истощенная, задыхающаяся от смога и выхлопных газов. Погрязшая в междоусобных войнах и, как оказалось, не способная отстоять собственную независимость, несмотря на то, что каноанни было меньше, гораздо меньше. Они были умнее, сильнее, и им было нечего терять. Земля пала почти без боя. Но это «почти» стоило жизни сотням миллионов землян. Тектоническое и ядерное оружие, задействованное властями разных стран, не сумевших договориться друг с другом, начало цепочку катастроф и за несколько месяцев после этого население планеты сократилось более, чем наполовину. Отстраивали и поднимали из руин оставшееся уже вместе с каноанни. Их ассимиляция вообще прошла на удивление легко и быстро. Возможно, потому, что в их планах не было поголовного уничтожения коренного населения, создание резерваций или использование в качестве рабов. Каноанни нужен был дом, тепло и уют. А возможно, все дело было в том, что они были слишком похожи на земных кошек. Разве что ростом были чуть выше обычного человека, ходили на задних ногах и не гнушались одеждой.

Первый рожденный полукровка стал настоящим шоком. Его фотографии до сих пор можно было увидеть в любом учебнике по истории. Крошечный котенок на руках у каноанни-матери. Еще не знающий, что стал надеждой на выживание целой расы.

С каждым новым поколением каноанни все сильнее сливались с людьми, все больше менялись и, в конце концов, стали такими, какими были сейчас. Все такие же выносливые, сильные, высокие и гибкие, но черты их лица стали почти человеческими, только разрез глаз остался тем же, да зрачок сужался или расширялся в зависимости от освещения и испытываемых эмоций. А вот цвет радужки мог варьироваться от карего человеческого до совершенно фантастического янтарного кошачьего. Ушки были прежними, разве что теперь они утопали в волосах, пришедших на смену кошачьей шерстке. Острые зубки, длинные пушистые хвосты, выпускаемые когти и абсолютно кошачьи повадки. У некоторых, в чьей крови гены предков были особенно сильны, все тело или только позвоночник покрывал мягкий легкий пушок, но похвастаться этим могли немногие.

Разумеется, такое слияние двух рас не могло понравиться всем. И с той, и с другой стороны раздавались лозунги о чистоте крови и призывы «очистить» расу, даже попыткой революции, которая закончилась очень быстро и жестко. Обошлось без больших жертв, но причиной этого стало, скорее, нежелание обычного населения идти на поводу у пропаганды и рушить только-только отстроенный мир, в котором учитывались все особенности жизни рас, включая транспорт, медицину и образование. Нет, раздельных школ не было, но классы формировались по принципу разделения. Упор в обучении каноанни в начальных классах делался на физическое развитие, понимание инстинктов, обучение владению собственным телом, и только потом – базовым наукам, тогда как человеческие дети начинали со стандартной программы.

И все бы ничего, но проблемой Джеймса стало нежелание мальчишек разделяться. Хоровое категоричное «нет», перешедшее в дружной рев, загнали его в настоящий ступор. Объяснения о том, что они все равно будут учиться в одной и той же школе, ничуть не помогали. Как и угрозы, просьбы и увещевания. Джеймс знал своих детей, знал, что вопрос надо решать мирно и полюбовно, иначе проблемы получит не только он, но и школа. Проникнувшись ситуацией, директор после недолгого совещания с учителями вынес свое решение. И уже спустя месяц его «великолепная семерка» ставила на уши всю школу, превратив ее в мини-филиал веселого сумасшедшего дома. Возможно, если бы их разрушительная деятельность не ограничивалась только переменами, директор попытался бы выставить их вон, но на уроках мелкие вели себя вполне примерно, и Джеймс гордился их успехами. И пусть Артуру и Июму было тяжеловато на спортивных занятиях каноанни, а котятам было скучновато на уроках, никто не жаловался. И домашнее задание, будь то отжимание или освоение таблицы умножения, делалось с одинаковым усердием и высунутыми от сосредоточенности языками. Джеймс улыбался, глядя на склоненные головы и с ужасом ждал наступления подросткового возраста.

…Который наступил как-то совсем незаметно. Просто однажды вечером Джеймс вернулся из магазина, зашел в дом и застыл на пороге в большую гостиную, встреченный взглядом семи пар глаз. Его малыши… больше не были малышами. Они уже не помещались все семеро на один диван, чтобы посмотреть один комикс. Они перестали драться. Они… почти выросли. И Джеймс вдруг почувствовал, как слабеют ноги. Потому что это были все те же его малыши, смотрящие на него с предвкушением чего-нибудь вкусненького. И в то же время уже совсем другие, и в их глазах он видел легкую тревогу и беспокойство за него, Джеймса, который вдруг привалился к дверному откосу и принялся лихорадочно подсчитывать. Шестнадцать. Его сыновьям исполнилось шестнадцать.

Пережитый шок заставил Джеймса встряхнуться. И начать подыскивать новый дом, побольше. Потому что семеро малышей в одной комнате – это удобно для него и нескучно для них, но семеро подростков, у каждого из которых свои увлечения и интересы – это уже катастрофа.

Забавно, но дом нашли мальчишки сами, как только Джеймс донес до них новости о переезде. Нужно сказать, что жилье они нашли довольно нестандартное, но идеально подходящее. В форме башни, два этажа, две лестницы, огромная кухня, такая же огромная столовая. А гостиную устроили на втором этаже, который полностью был отдан под спальни, имеющие выход в общий холл, из которого и сделали гостиную. Таким образом они все равно были вместе, хоть у каждого и была своя комната. Джеймс только рукой махнул, отдавая мальчишкам право самим устроить свои комнаты так, как хочется и вмешивался только, если проекты становились совсем уж безумными или стоили денег, которых было не так много, несмотря на ощутимую государственную помощь. Но даже так им удалось создать идеальный дом, и Джеймс по-настоящему отдыхал душой, возвращаясь с работы, на которую вернулся, как только мальчишки пошли в школу. Отдыхал, возился с домашними делами. Интересовался делами, давал советы и изучал. Их, таких знакомых и в то же время новых, пытаясь поймать, понять, предсказать возможные проблемы.

Яранг был лидером. По крайней мере, именно он, ярко-рыжий зеленоглазый уже давно не котенок, решал мелкие проблемы, защищал остальных и был их «голосом». Красивый, самый высокий, он повзрослел быстрее всех и взял на себя часть его, Джеймса, обязанностей, перераспределив их между собой и остальными. Это он составил график уборки и следил за его исполнением неукоснительно. И это он, ничуть не смущаясь, мог оттаскать за ухо или хвост проштрафившегося брата. Серьезный, основательный, с вечно смеющимися глазами Яранг. Джеймс только улыбался, глядя на него. Улыбался, потому что знал: истинным лидером «великолепной семерки» был вовсе не Яранг. Хотя бы потому, что за его спиной всегда стоял «серый кардинал» Июм.

Июм, мягкий, всегда тихий, обладатель дымчато-серых глаз, так похожих на глаза его матери, бывшей жены Джеймса. Он был как туман. Такой же неуловимый, такой же затмевающий собой весь мир, если ему это было нужно. Когда-то, еще в далеком детстве, он был самым слабым из всех, и Яранг, как истинный сын своего настоящего отца, взял на себя защиту самого младшего, и с тех пор мало что изменилось. Разве что Июм собственное умение манипулировать старшим братом довел до совершенства. Впрочем, Яранг все отлично понимал, в этом Джеймс был уверен. Как и в том, что между этими двумя отношения гораздо более сложные, чем кажется со стороны. Слишком много личного, почти интимного было между ними. И слишком часто Джеймс замечал долгие внимательные взгляды, брошенные вслед. Какое-то время Джеймс даже переживал по этому поводу, хотел даже пообщаться с обоими на эту тему, а потом успокоился, положившись на судьбу. В конце концов, между ними нет кровного родства, а отношениями между мужчинами никого было не удивить, давно прошли те времена. К тому же и Яранг, и Июм могли перерасти свое увлечение друг другом. Гораздо больше его беспокоила другая парочка, отношения в которой начались спонтанно и неожиданно даже для них самих. Даймонд и Артур.

То ли Нейт предчувствовал, каким станет его сын и дал ему такое имя, то ли сам Даймонд решил, что нужно соответствовать, но среди остальных он действительно выделялся. Очень красивый, тонкий, самый гибкий из всех, он уже в детстве знал, как преподнести себя и заставить окружающих восхищаться собой. В его гардеробе было немного вещей, но каждая из них была особенной. Он создавал себя, свой образ, собирая его из мелочей. И страшно завидовал Тыгриску, который обладал самым роскошным хвостом. Впрочем, Дайм, как звали его дома, умел подчеркивать свои достоинства и скрывать недостатки. Обычный хвост? Не проблема, если надеть плотно облегающие джинсы темно-синего цвета, рыжеватая шерстка мечущейся конечности будет привлекать внимание к стройным ногам и узким бедрам. Когти слишком длинные и не втягиваются до конца? Отлично, можно сделать металлическое напыление, и они будут сиять, как лезвия. Волосы длинные, но не густые? Можно сделать модную стрижку с дерзкой челкой. Если бы вкупе к его внешности, умению ею пользоваться не шли мягкость и способность забывать о себе, когда кому-то нужна помощь, а также неожиданная ответственность за семью и братьев, Джеймс бы считал, что не справился с его воспитанием, но Дайм и в своем стремлении стать еще красивее, и в желании помочь был одинаково искренен.

Артур был полной его противоположностью и по характеру, и по внешности. Никогда не обращающий особого внимания на собственный вид, следящий только за тем, чтобы его одежда была чистой и глаженой, уродившийся крепким, всегда устойчиво стоящим на ногах любителем всяческой техники длинноволосым крепышом -он только посмеивался и шутил над тонким изящным Даймом, чем доводил того до слез в детстве и до ответных ехидных насмешек в юности. «Дикарь» и «девчонка» разной степени интенсивности и накала можно было услышать в любое время. Их ссоры и стычки были самыми жесткими, дулись они друг на друга дольше всех, да и в мирные времена их редко можно было застать за одним занятием: слишком разные были у них интересы. Артур мог сутками пропадать в гараже, собирая свой собственный мотоцикл, а Даймонд теми же самыми сутками мог читать что-нибудь из философии или смотреть криминальный сериал.

Джеймс не понял, когда все изменилось. Когда взаимные шутки стали по-настоящему злыми и обидными, когда их нежелание пересекаться стало почти манией. Заметив это, Джеймс испугался. Детские конфликты недолговечны и забываются быстро, но ссоры подростков, стремительно становящихся взрослыми, могут стать той стеной, которая разрушит семью. Он уже собрался поговорить с обоими, но…

Джеймс никогда так не краснел и не чувствовал себя подростком, которого поймали на чем-то нехорошим. Первую секунду он даже не понял, что чувствует, слишком много разных эмоций вихрем закружило внутри: от облегчения до страха и возмущения. Они целовались. Артур и Даймонд. Стоя прямо на лестнице. Так яростно, исступленно и жарко, что сомнений в том, что его не заметили, не было. Растерявшийся от напора собственных чувств Джеймс отступил, а потом и вовсе сбежал из дома на подумать. Засел в каком-то баре и, наедине с кружкой пива, принялся размышлять, раз за разом прокручивая в голове невольно подсмотренную сцену. Странно и странно-правильно. Словно сошлись две половины одного целого, и плевать, что они не похожи друг на друга. В конце концов, между ними тоже нет кровного родства. Но это будут тяжелые и болезненные отношения. Особенно когда они еще так молоды, играют гормоны, все так открыто и больно. Но запрещать нельзя. Таким эмоциям нужен выход, иначе все станет только хуже. Они должны это пережить. И либо закончить, либо вырастить что-то совершенно иное. Джеймс поставил на второе, хотя, положа руку на сердце, мечтал о первом. И беспокоился-беспокоился-беспокоился, поневоле приглядываясь к остальным: не мучают ли их сердечные раны, нет ли проблем? Как оказалось, проблем не было только у Тыгриску.

Как помнил из рассказов Нейта, Тыгриску родился вторым после Яранга. И именно ему досталась львиная доля отцовских генов каноанни. Именно у него был самый пушистый и красивый хвост, являющийся предметом черной зависти Даймонда. И именно его глаза завораживали окружающих своими янтарными переливами. Как и его мурлыкающий голос, в который хотелось завернуться, как в пуховый платок. Это он сворачивался на коленях Джеймса, пока был маленьким и подставлял ухо под нежную ласку. Это он откровенно ластился ко всем братьям и был единственным, кто выходил из потасовок с наименьшим количеством синяков и ссадин. Истинный кот до самых кончиков своих пушистых ушек, торчащих из гривы иссиня-черных волос. Его повадки и переменчивый характер помогали ему идти по жизни легко, и Даймонду еще повезло, что Тыгриску не интересовали лавры самого красивого, иначе он взял бы их с легкостью. Но Тыгриску, которому хоть и нравилось чужое внимание, интересовался исключительно химией. И в кого он такой уродился, Джеймс даже не мог себе представить. Нейт никогда не страдал тягой к наукам, его короткая связь, принесшая ему пятерых сыновей – насколько знал Джеймс – тоже. Однако Тыгриску души не чаял в формулах, знал периодическую систему наизусть в семь лет и мечтал стать великим ученым. С его упорством, любопытством и знаниями он мог добиться этого легко, но Джеймса волновало, что кроме химии и семьи Тыгриску не замечал ничего и никого. У него была куча поклонников обоего пола и обеих рас, но он вряд ли вообще понимал, чего хотят от него все эти странные существа, что крутятся рядом. Джеймс только посмеивался про себя, замечая все эти чужие удивленные, непонимающие или откровенно тоскливые взгляды, которые бросали на Тыгриску. И надеялся, что, когда придет время, его самый умный сын не упустит свой шанс и заметит ту или того, с кем свяжет свою жизнь. Впрочем, так же сильно Джеймс надеялся и на то, что Илеар когда-нибудь повзрослеет.

Нет, на самом деле Илеар был вполне себе взрослым. Учился, как и остальные – отлично, регулярно получал подзатыльники от Яранга за забывчивость и грязную посуду, встревал вместе с братьями в переделки и иногда ходил с Даймондом по магазинам, «потренировать силу воли». Он был взрослым, но Джеймс все равно считал его еще ребенком, чей интерес в жизни замкнулся на компьютере и компьютерных играх. На первый свой серьезный заработок в курьерской службе, в которую он устроился «от скуки», Илеар купил детали и комплектующие и сам собрал компьютер, позже докупив навороченную приставку и другие геймерские штучки. В его комнате всегда было темно, перемигивались какие-то светодиоды, мерно шумели кулеры, и светилась парочка экранов из пяти имеющихся. В четырнадцать он собрал свою первую систему видеонаблюдения, что на самом деле здорово облегчило жизнь Джеймсу и его попыткам поддерживать порядок. В пятнадцать он на целый год с головой ушел в какую-то игру и в итоге умудрился выиграть в каком-то чемпионате чуть ли не планетарного масштаба. Но Джеймс все равно считал его маленьким. Потому что во всех остальных сферах Илеар был почти беспомощным. Он знал, как включается микроволновка, но в стиральную машину мог положить цветную одежду вместе с белой, и перепутать соль с перцем, хотя из-за него Джеймс специально ставил их в принципиально разные места. Он мог заварить кофе холодной водой или обжечься горячей и даже не заметить этого. Такая рассеянность пугала Джеймса и слава всем богам, что у Илеара было, по крайней мере, еще шестеро братьев, готовых всегда прийти ему на помощь. Но так будет не всегда. Они не всегда будут жить в одном доме, да и он не вечен. А это значит, что Илеар останется без присмотра. И что ему нужен внимательный и заботливый партнер, который возьмет на себя заботы об этом большом котенке. Котенке, который, кстати, и в отношении одежды был таким же рассеянным. Хотя, надо отдать ему должное, эта рассеянность ему безумно шла. Эта копна густых светлых волос вокруг головы, дымчатая шерстка хвоста и ушек, светлая кожа и светло-голубые глаза мечтателя создавали ему образ какой-то совершенно неземной. И неправильно застегнутая рубашка его только усиливали. Но то в детстве…

Больше и одновременно меньше беспокойства вызывал только Шарант. Родившийся третьим, он словно вобрал в себя черты тех, кто родился до него и, пропустив через себя, передал тем, кто родился позже. Ничем другим Джеймс объяснить его характер, да и все остальное не мог. Иногда приземленный до примитива, иногда – словно парящий в облаках, то дерзкий и наглый, то тихий и незаметный, то ластящийся, то выпускающий клыки в ответ на любую попытку почесать за ушком. Не такой высокий, как Яранг, но такой же гибкий, как Даймонд, надевающий строгие костюмы на вечеринку, и идущий в кожаных штанах на зачет или экзамен – он весь состоял из противоречий. И Джеймс, в общем-то, ничуть не удивился, когда после подростковой ломки у Шаранта вдруг прорезался голос и талант. И он начал петь. Красиво, сильно, но страшно фальшивя. Так, что Джеймс, немного поразмыслив и урезав пару статей семейного бюджета, отправил его на уроки вокала. И Шарант с головой ушел в музыку. А уже через полгода упорных занятий вместе с учителем отправился на песенный конкурс в столицу и даже занял там второе место. Вернувшись домой, какое-то время задирал нос, но быстро был поставлен на место остальными, которые «звездой», конечно, гордились, но и шансов зазнаться давать не собирались. И Шарант, под бдительным присмотром Яранга, вместе со всеми занимался уборкой, мыл посуду и помогал по хозяйству. Разумеется, львиную долю его времени занимали занятия, но Джеймс, если честно, с большим бы удовольствием запер его дома. Мир сцены, шоу-бизнеса его пугал, а Шарант одной ногой был уже там. Предложения сыпались одно за другим, продюсеры, композиторы, авторы – всем было дело до юного каноанни, обладающего просто роскошным голосом и воистину безграничными возможностями этого самого голоса. И Джеймс внутренне рычал, мгновенно становясь ежиком, стоило только подумать о том, что Шаранта, его малыша Шаранта приберет к рукам какой-нибудь скользкий делец-продюсер. И ладно, если все закончится только работой на сцене, а если нет? Шарант красив, юн, просто мечта для любого извращенца, так что желающих затащить его в постель будет немало. И его, Джеймса, рядом не будет, чтобы помочь. И это приводило его в отчаяние. Но и запирать Шаранта – тоже не выход. Ему не десять лет, да и вокал – это то, что ему было по-настоящему нужно. Лишать его этого будет, как минимум, несправедливо, да и вообще предательством. Так что иного выхода, кроме как взять под контроль его карьеру, Джеймс не видел. И, как только позволили обстоятельства, сам назначил себя агентом и провел жесткий кастинг среди желающих получить Шаранта в свое пользование. И выбрал каноанни в солидном возрасте, имеющего четырех внуков, огромный опыт общения с подростками, отсутствие сексуального и наличие всех остальных интересов. По условиям договора они спорили до хрипоты почти шесть часов, но в итоге разошлись довольные друг другом. Кроме всего того, что давала работа в шоу-бизнесе, Шарант получал возможность закончить образование, в том числе и музыкальное, Джеймс – полный контроль и право вето на любое действие продюсера, а сам продюсер – голос Шаранта со всем к нему прилагающимся.

Но это было почти шесть лет назад. А сегодня у Джеймса был день рождения. День, когда вся семья собирается вместе. Кто бы где ни находился, кто бы чем ни был занят, в этот день большой дом снова наполнялся смехом, шутливой возней и разговорами обо всем и ни о чем. Утро Джеймс начинал с похода на могилу Нейта, потом был набег на магазин, а у самого дома – на кондитерскую. Все его сыновья были сладкоежками, и каждому из них на большом праздничном торте полагалось задуть по одной свече.

Джеймс воткнул в крем последнюю и отошел от стола, оглядывая дело рук своих. Семь свечей. Семь имен.

Наверное, теперь уже можно сказать, что он справился? Джеймс почему-то был уверен, что справился. И что Нейт сейчас улыбается, глядя на него. На них. Потому что за окном уже шуршит гравий. Потому что уже слышен веселый смех. И потому что так тепло на душе. Его «великолепная семерка» наконец-то дома.

Джеймс улыбнулся, поправил свечу и поспешил к двери.

========== 1. Тыгриску ==========

Комментарий к 1. Тыгриску

Понятия не имею, почему Муз решил начать с него.

Слэш, ксенофилия, NC-17, первый раз, чуть-чуть ангста, чуть-чуть романтики, флаффа,

капелька любви-ненависти

Он называл его Ириской. То ли в насмешку, то ли потому, что ему самому нравилось, как это звучит – Тыгриску так и не смог понять. Как и то, почему он, вместо того, чтобы быть в лаборатории, сидит на скамейке в парке на вечерней жаре, рядом с лохматым парнем, не способным запомнить его имя. «Лохматый парень» был младшим братом его лучшего друга и сотрудника по совместительству, и, наверное, только это удерживало Тыгриску на месте. Можно было, конечно, еще прикончить надоедливого шалопая, и удрать с места преступления, но народа слишком много, так что сдадут его сразу.

Тыгриску вздохнул, лениво смахнул хвост с бедер, чтобы было не так жарко, и повернулся к уплетающему за обе щеки мороженое Саю. Красивый. С этими светлыми своими лохмами, в расстегнутой на три пуговицы рубашке, выглядывающими ключицами и тонкой цепочкой на шее. Четкие черты лица, полноватые губы, большие глаза за частоколом коротких, но очень густых и острых на вид ресниц. Сейчас он был похож на ребенка, увлеченного лакомством, и Тыгриску нахмурился, напоминая себе, что этот «ребенок» всего на четыре года его моложе. И что у них вообще-то свидание. Ну, это Сай назвал эту нелепость свиданием. А вот Роджер, чтобы ему икалось, выразился по-другому. «Он сохнет по тебе третий год, Тыгриску. Ну сходите вы куда-нибудь, хоть в парк, пусть он убедится, что ты зануда каких поискать, и перестанет выносить мне мозг. Заодно воздухом подышишь».

Идея «подышать воздухом» Тыгриску понравилась, и он согласился. И вот уже третий час «дышал воздухом». Сначала счастливый Сай затащил его покататься на каком-то совершенно безумном аттракционе, затем они наведались в тир, а теперь оккупировали эту лавочку. Все это время Сай что-то рассказывал, смеялся и в общем был похож на головную боль. Тыгриску и мороженое-то ему купил, только бы побыть немного в тишине. Но вот Сай затих, а Тыгриску вдруг стало… скучно. Чего-то не хватало. Неужели так привык за три часа?

Тыгриску растерянным жестом дернул себя за кончик хвоста. Что-то во всем этом было не так. А он очень не любил ощущение непонимания происходящего. Он задумчиво почесал нос и вдруг понял, что тишина рядом стала… совсем тишиной. Тыгриску обернулся и невольно вздрогнул, встретившись с тяжелым взглядом темных глаз. И подумал вдруг, что сейчас Сай выглядит гораздо старше. Пожалуй, даже его самого.

– Сай? – стремясь избавиться от странного ощущения, позвал он, но тот только передернул плечами, не отпуская его взгляда.

– И года не прошло, – только усмехнулся уголком губ.

– О чем ты?

– Ты меня увидел. Наконец-то ты меня увидел, – Сай подобрал ноги и уткнулся подбородком в колени, глядя на него с тоской. – Ты достал меня, Ириска.

– Я Ти…

– Я в курсе. Но я буду звать тебя так, как хочу. Считай это своим наказанием за мои нервы и бессонные ночи.

Тыгриску нахмурился. Он знал Сая почти столько же, сколько самого Роджера, то есть почти четыре года. Мелкого шалопая Роджер просто привел однажды с собой на работу и, виновато улыбаясь, объяснил это тем, что его просто некуда девать. Это потом Тыгриску узнал, что в тот день Роджер и Сай выехали из съемной квартиры, а снять новую не успели, и что в шкафчике стоят две сумки с их вещами.

Тогда на Сая он не обратил никакого внимания. Да и после тоже особо этим не баловал, хотя в квартире друга был регулярно. Сай казался тенью Роджера, шумной, веселой, но всего лишь тенью. По крайней мере, так было первые года три. Потом что-то изменилось, Тыгриску сам факт наличия этих изменений отметил, но внимание на этом не заострил. Но он стал видеть Сая чаще, чем обычно. Иногда даже разговаривать на отвлеченные темы. И чувствовать его прикосновения. Но, как и все остальное, что не касалось его обожаемой химии, это проходило мимо его сознания. А теперь Сай сидит рядом. Совсем не такой, каким он его знал. Другой. Взрослый. Злой.