355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шахразада » Нур-ад-Дин и Мариам » Текст книги (страница 4)
Нур-ад-Дин и Мариам
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:21

Текст книги "Нур-ад-Дин и Мариам"


Автор книги: Шахразада



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Макама восьмая

– Приветик, подружка! Я все-все принесла!

– Аллах всесильный и всемилостивый, Амаль! Как же ты смогла это все приволочь?

– Ну прекрати, Мариам! Зато теперь мы сможем сварить любовный напиток и дать его твоему уважаемому отцу. Он его выпьет, влюбится в матушку Нур-ад-Дина, – мимо воли голос Амаль потеплел. К счастью, Мариам этого не заметила, – и потом женится на ней.

Мариам улыбнулась. Лицо Амаль раскраснелось, глаза блестели, в пальцах желтел листок, куда девушка переписала рецепт колдовского зелья.

– Вот смотри, – говорила она, – надо взять казан… такой… небольшой…

Девушка оглянулась по сторонам, но в огромной кухне не было такого сосуда, который бы ей приглянулся.

– Нет, тут все не то. А нет ли у тебя такого… знаешь, медного, на ножках?

Мариам отрицательно покачала головой.

– Увы, вся моя утварь здесь.

– Ну, ладно. – Амаль деловито склонилась над тазами и казанами, высившимися горой в дальнем углу кухни. – Вот этот подойдет.

И она не без натуги вытащила тяжелую миску с затейливыми узорами у ободка.

– Вот… Теперь мы зальем туда воды… Три гарнца. А потом положим белый камень радости, аконит и вот это… – Темно-серый порошок, похожий на мелко меленый перец, комком упал в горячую воду.

– А что это? – спросила Мариам. Ей становилось все страшнее. Но она держала себя в руках, ибо любопытство было сильнее страха.

– Это черная пыль тоски… ее надо сварить, чтобы… ну, чтобы тоска сварилась вместе с ней и больше не досаждала влюбленным. – Амаль, конечно, все это только что придумала. Ибо в книге не было сказано об этом ни слова, а спрашивать у матери она не решилась.

Пока закипала вода для удивительного зелья, подруги молчали. Амаль про себя четырнадцать раз должна была произнести первую из волшебных фраз, переписанных тоже из учебника, а Мариам со страхом смотрела, как наливается темно-зеленым цветом вода в миске.

– Ну вот, – проговорила Амаль, закончив бормотать первое заклинание. – Теперь мы должны добавить палец висельника…

Мариам вздрогнула.

– Вот… Теперь дюжину черных египетских тараканов, накормленных заповедной травой чинь-иним…

Мариам передернуло.

– Ну, остались мелочи… Вот это, а теперь вот это… Теперь белую глину Лемурии, вот… теперь золото восходов и алую кровь закатов…

Мариам почувствовала дурноту.

– Ну, вот. Теперь эту безделицу… – Амаль высыпала все, что было у нее в узелке. – Теперь шесть раз вместе прочитаем вот эти слова, а потом…

– А что потом? – с дрожью в голосе спросила Мариам.

– А потом остудим напиток. В книге сказано, что он будет совершено безвкусным, и его можно будет вливать куда угодно.

– И что, отец должен будет выпить эту вонючую гадость?

Тут Амаль смешалась. Ибо кипящее зелье было темно-зеленого цвета, отвратительно пахло и не думало становиться бесцветным и приобретать, как учила книга, едва ощутимый аромат жасмина.

– Но в книге же сказано, что оно будет без цвета… – пробормотала она.

Мариам молчала и уже сожалела, что согласилась ворожить, чтобы уговорить отца жениться на матушке Нур-ад-Дина.

– А, знаю, – радостно вскричала Амаль. – Нужно прочитать заклинание! Шесть раз прочитать! Вот тогда все получится!

Мариам, вздохнув, начала бормотать вместе с подругой непонятные слова, более всего похожие на скверные ругательства, которыми столь любили изъясняться рабы с полуночи при виде женщин, пришедших за покупками на базар.

Вот заклинание было произнесено четыре раза, вот пять, вот шесть. Зелье почти почернело, и запах стал просто оглушительным [4]4
  Уважаемому читателю лучше не пытаться сварить подобное зелье. А вдруг получится?


[Закрыть]
.

– О Аллах всесильный! – прошептала Мариам. – И что теперь?

Амаль потерянно молчала. Она была уверена, что все исполнится именно так, как это описано в волшебной книге, конечно, забыв, что всякий рецепт – все равно, лепешек ли, волшебного зелья ли – требует точно соблюдения и умелых рук.

Тем временем зелье действительно стало бледнеть. По его поверхности пошла пена, потом пена спеклась в ярко-зеленые комки… А потом варево с шипением стало проедать медь миски и капать в огонь, отчего пламя окрасилось сначала в ярко-желтый, а потом в светло-голубой цвета.

– Амаль, что мы наделали?!

О, как же здесь было Мариам не закричать! Ибо под кухней в доме Нур-ад-Дина находился обширный подвал с припасами, не терпящими дневного жара. Варево же, как было девушкам прекрасно видно, начало проедать уже камни под очагом и вот-вот грозило просочиться сквозь толстые плиты пола.

К счастью, каменные плиты оказались вареву не по зубам и оно, пошипев еще немного, темными лужами стало остывать у погасшего очага.

– О Аллах, какое счастье, – прошептала Мариам.

– Ну, вот видишь, как хорошо получилось, – пробормотала не менее напуганная Амаль. – Теперь дяде Нур-ад-Дину не надо пить эту отраву…

Мариам рассмеялась. О нет, она не могла сердиться на глупую подружку, ибо та действовала из лучших побуждений. К счастью, варево выкипело полностью, и теперь высыхало, не оставляя по себе даже следа. Воистину, так бесследно может исчезать только волшебство.

Спрятав дырявую миску подальше, подруги обессиленно присели во дворе. Мариам про себя радовалась, что отец ничего этого не видел, а Амаль была печальна. Ибо ее колдовские умения оказались… Да ничем они не оказались. Их и вовсе не было! Разве что заклинания из книги она смогла переписать без ошибок!

– Но что же теперь будет, Мариам? Как же нам уговорить почтенного Нур-ад-Дина?

Мариам с улыбкой посмотрела на подругу. Та была всерьез обеспокоена.

– Увы, добрая моя Амаль, этого я еще не знаю. Думаю, что мы все-таки не будем поить его любовным напитком. Не стоило мне соглашаться на твое предложение и прибегать к помощи сил, противных воле Аллаха всемилостивого и милосердного. Я постараюсь с ним побеседовать… Быть может, он все же прислушается к моим словам…

– Ты простишь меня, Мариам?


– За что, дурочка?

– За то, что я тут такого натворила…

– Моя добрая подружка… Ты ничего страшного не натворила – просто сожгла медную миску…

– Благодарю тебя. – Амаль опустила глаза. Но тут новая мысль пришла ей в голову. – А может, у красавчика Нур-ад-Дина лучше получится поговорить с твоим отцом, чем у тебя?

– Быть может и так, – пожала Мариам плечами. Быть может, отец все же прислушается к словам мужчины…

Вновь повисла тишина. Солнце стало клониться к закату, вскоре должен был вернуться отец. И быть может, ее любимый, Нур-ад-Дин тоже появится в вечерних сумерках. Почему-то Мариам очень не хотелось, чтобы Амаль вновь встретилась с ее женихом.

– Ну что ж, подружка, – проговорила девушка, вставая, – садится солнце, пора готовить ужин.

Амаль, напротив, очень и очень хотела увидеться с Нур-ад-Дином. И потому она просительно посмотрела на Мариам и проговорила:

– А давай я помогу тебе печь лепешки? Ты же знаешь, они получаются у меня вкусными-вкусными.

Мариам кивнула – лепешки Амаль действительно получались удивительно ароматными и пышными. И никогда не пригорали. Быть может, здесь и крылось истинное волшебство?

Вскоре уже девушки вдвоем хлопотали у печи. Мариам резала овощи, а под руками Амаль поспело тесто. Ей было достаточно всего лишь дюжины минут, и вот уже первые лепешки опустились на дно глубокой сковородки с кипящим маслом.

Мариам задумалась о том, как же ей начать столь непростую беседу с отцом. О, она уже заранее знала все, что он ей ответит, более того, она даже представляла, каким взглядом он окинет ее в начале этого разговора, и какой будет складка между его кустистыми бровями после того, как разговор завершится. Увы, она наверняка знала, и чем он завершится. Девушка так глубоко погрузилась в свои размышления, что не сразу заметила творящееся волшебство.

О, на этот раз чудо было подлинным. Амаль что-то напевала над сковородой, на блюде рядом росла гора румяных лепешек. Но… Но руки Амаль были пусты – она ничего не переворачивала и не складывала. Все это делала за нее толстая глиняная сковорода: когда лепешки были почти готовы, с двух сторон этого привычного предмета появлялись две тоненькие трехпалые ручки, которые аккуратно приподнимали лепешку, чтобы лишнее масло стекло, а потом столь же осторожно укладывали ее на блюдо. Мариам даже показалось, что она слышит, как сковорода что-то тихонько шепчет.

Девушка тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения. Но ничего не изменилось. Румяная лепешка легла на блюдо, а тоненькая ручка, выросшая откуда-то из-под дна сковороды, спряталась обратно.

– Ну вот, – проговорила довольная Амаль, – лепешки готовы.

– Подру-ужка, – протянула Мариам, – это же настоящее чудо!

Девушка зарделась.

– Да, а мне казалось, что ты тоже так умеешь…

Мариам отрицательно качнула головой. Увы, ей приходилось вооружаться инструментами, более похожими на инструменты лекаря, только для того, чтобы зажарить в масле лепешки или целый кусок мяса, как любил отец.

Увы, как ни мечтала Амаль увидеть Нур-ад-Дина, как ни тянула время, но он все не появлялся. С тяжелым вздохом разочарования девушка стала собираться домой. Она расцеловалась с удивленной Мариам и неторопливо пошла к калитке, надеясь, что вот-вот та распахнется и красавец Нур-ад-Дин появится на пороге. Но шагов на улице слышно не было, и Амаль вышла за порог.

По-прежнему раздумывая, почему же не удалось любовное зелье, если так хорошо удались лепешки, Амаль шла домой. Всего в нескольких шагах от нее шествовала в темно-зеленом чаршафе ее матушка, джинния Маймуна. Удивительно, но ее не замечал никто – ни встречные, ни собаки, бдительно охраняющие свои дворы, ни даже ее собственная дочь.

Макама девятая

Уже давно солнце уступило место красавице луне. В эту тихую ночь, казалось, в квартале уснули все. Не спали лишь Дахнаш и Маймуна. Джинния рассказывала мужу о том, как она побывала у матери Нур-ад-Дина, юноши, в которого так безумно влюбилась их дочь, и что Мариам рассказала ей.

– Мне показалось, мой друг, что Мариам сначала была не рада моим вопросам. А потом, должно быть, не в силах более таить в себе свои мысли, все и выложила.

– Но, моя звезда, я не понимаю ни зачем ты это сделала, ни что собираешься предпринять дальше.

Маймуна подняла глаза к потолку. О, она всегда чувствовала, что ее Дахнаш – самый лучший, самый умный и самый надежный. Но все равно временами нет-нет да и проскальзывала мысль: «О Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими, ну как же можно быть таким тупым? Как можно не понимать очевидного?»

Ибо если обычная женщина всегда хитрее и изворотливее своего мужчины, то уж джинния хитрее своего ифрита во сто крат! А ее изворотливости может позавидовать даже пустынная гадюка, которая пересекает раскаленные пески пустыни в самые жаркие дневные часы, не опасаясь за свою шкуру.

– Любимый, но это же так просто! Если матушка Нур-ад-Дина наконец перестанет вести себя затворницей и обратит внимание на батюшку Мариам, а тот, в свою очередь, на нее, то они поженятся. А если поженятся они, то наконец сыграют свадьбу и их дети, сговоренные еще в раннем детстве. Ведь только траур и печаль в обеих семьях мешают этой долгожданной свадьбе. А если Нур-ад-Дин женится не на Амаль, то она перестанет по нему убиваться… И тогда мы с тобой перестанем полуночничать, прикидывая, как бы нам отговорить дочь, как бы убедить ее, что юноша из рода человеческого вовсе ей не пара…

– О Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими, какими же… извилистыми тропинками шествует твой разум, дабы достичь желанной цели!

Маймуна улыбнулась столь ядовито, что Дахнаш поспешил замолчать.

– Любимый, самое главное, чтобы наша девочка перестала сохнуть по сыну человеческого рода. А для того чтобы этого достичь, можно… немножко схитрить. И тут мне понадобится твоя помощь.

– Но что же могу сделать я, драгоценннейшая?

– Сущую безделицу. Тебе надо будет побеседовать с Нур-ад-Дином-старшим. Просто чтобы узнать, как он относится с Мариам, матушке того юноши, о котором сокрушается Амаль. А если его сердце уже занято ею и лишь обычаи препятствуют этому союзу… Ну, тогда чуточку подтолкнуть его к правильному решению.

– Но как, моя прекрасная, как его подтолкнуть?

– Не будем торопиться, любимый. Сначала ты с ним побеседуешь. А я послушаю, что же говорит сей достойный человек. А потом уже подумаю, как сделать так, чтобы они безумно, как в юности, влюбились друг в друга.

Дахнаш поежился. Какое же счастье, что его Маймуна все свои силы направляет на мелочи, спасая лишь свою семью и заботясь лишь о близких. Что было бы, решись она испепелить город, дабы уничтожить этого несчастного мальчишку Нур-ад-Дина?

Предмет же размышлений ифрита, его прекрасная жена, подумала, что есть и еще один способ, как заставить полюбить два уставших от печали сердца. Но пришла к выводу, что пока время для решительных действий не настало… Все будет зависеть от беседы Дахнаша и Нур-ад-Дина.

В опочивальне джиннии стало тихо. Лишь в окно заглядывала луна, удивляясь тому, что эти двое до сих пор не спят. Ифрит, должно быть, почувствовав ее удивление, посмотрел на жену столь призывно, что она сразу перестала думать о судьбах каких-то людишек и вновь стала той огненной красавицей, которая может быть отдана лишь сыну колдовского народа.

Нежным поцелуям не место было в этом огненном водовороте. Но Дахнаш не зря был не только ифритом, духом огня, но и самым нежным из мужчин мира. О, он не торопился набрасываться на жену, словно голодный шакал. Он решил, что стóит поиграть с ней не просто в обыкновенную пару, а в опытного мужчину, который учит свою неопытную, робкую жену.

– А теперь, моя красавица, позволь мне научить тебя тому, как следует любить мужа!

«О Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими, что он говорит?» – мысленно воскликнула Маймуна, но вслух ничего не сказала. Ей нужен был хотя бы еще миг, чтобы понять, что задумал этот удивительный человек-ифрит.

Она моргнула и на мгновение прикрыла глаза, а когда снова открыла их, Дахнаш уже сидел перед ней полностью обнаженный и оттого еще более прекрасный.

О, как пламя очага играет с его телом, какие переменчивые блики бросает на него, придавая ему еще большую притягательность и таинственность! Как он хорош!.. Невольно она вновь бросила взгляд на его грудь, но тут же опустила его ниже и… задержала дыхание…


Никогда еще тело ее мужа, ее избранника не вызывало у нее такого восторга! Она и раньше стократно отдавала ему свою любовь, свое тело… Но сегодня телесная любовь и простые земные желания стали для нее подлинным откровением! Она с наслаждением готовилась отдаться не духу огня, а реальному человеку, до которого можно дотянуться, дотронуться…

Увидев, что он тоже не сводит с нее глаз, она опустила голову, но тут же опять подняла ее. Нет сил отвести взгляд от его дивных глаз, пронзающих насквозь ее существо, словно острый кинжал – сердце смертного.

Он поднялся с постели, и снова у нее перехватило дыхание. Да что же это такое? Она же не один раз говорила ему, что совсем не боится… Зачем он приближается к ней? Впрочем, так лучше – теперь она не видит его целиком, а только грудь, плечи… и этот шрам на лице!

Она непроизвольно подняла руку, легко дотронулась до рубца.

– Что это, мой герой? Откуда?

– Я слышал, что мужчину украшают шрамы… Он противен тебе? – негромко проговорил Дахнаш.

Вопрос почему-то задел ее: она поставила себя на его место и обиделась на себя. Шрам – воистину, чудо из чудес! – действительно совершенно не портил его, он даже был – она попробовала отыскать верное слово – ему на пользу, добавляя к его демонической внешности еще один необходимый штрих.

Она ответила, тоже совсем негромко:

– О нет, он совсем не отталкивает меня. Но я хотела бы знать, откуда он взялся?

– Это давняя история. Когда-нибудь я расскажу ее тебе, моя греза. – Он отвел ее руку, которую она все еще протягивала к шраму, и добавил: – Но не сейчас. Ибо сегодня я буду учить тебя тому, чему учит любящий мужчина свою нежно любимую, но робкую жену.

Маймуна мгновенно приняла правила игры. О, она и в самом деле в единый миг превратилась в испуганную девочку в руках опытного мужа… Более того, дрожь страха пробежала у нее по спине. Она вдруг поймала себя на том, не может обращаться к Дахнашу без ощутимого трепета.

– Я… я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать.

– Я хочу сказать, дорогая жена, что сегодня ночью вынужден доверить свою честь тебе, и ты будешь в некотором роде исполнять роль мужчины, иначе говоря, будешь надо мной, а не подо мной. И все из-за моей больной ноги.

«О Сулейман-ибн-Дауд, какой еще больной ноги?!»

– О, что такое ты говоришь? Я ничего не понимаю…

– Придется понять, малышка, и начать самой.

– Я… я не знаю, как начать…

– Неужели? Тогда вспомни то, чему я учил тебя и вчера, и позавчера, и все прошлые наши ночи…

О, никаким лицедеям не под силу было перевоплотиться столь полно, как детям колдовского народа. Маймуна словно сбросила все свои сотни лет, став робкой и нерешительной юной дурочкой. А Дахнаш чувствовал себя донельзя усталым, но любящим суровым мужем, который был ранен в схватке, но даже это не могло бы отвратить его от ласк любимой.

О, как он измучил ее своей насмешливостью! Но, с другой стороны, это и насмешкой не назовешь – говорит он таким ласковым тоном, так серьезно и убедительно, что глупо спорить или обижаться. Но ведь надо что-то сказать…

Она сказала единственное, что пришло в голову:

– Я пытаюсь… Но робею…

– У тебя богатое воображение, дорогая. Пусти его в ход.

Выражение лица у нее было как у обиженного, сбитого с толку ребенка. Дахнаш немного пожалел ее.

– Хорошо. Начни с того, что поцелуй меня, – процедил он.

Она послушалась, тоже совсем как ребенок: зажмурила глаза, нашла его губы своими и слегка прижалась к ним. Ответного движения с его стороны не последовало. Она же боялась… ожидала, что, как в ее сновидениях, он сомнет ей рот ответным поцелуем, приникнет языком к языку. Муж же оставался холоден и безответен, как статуя.

Его поведение задело ее, разозлило. Наконец, оскорбило. Она коснулась пальцами его густых темных волос, попыталась притянуть его лицо еще ближе.

Словно искра вспыхнула между их телами – они сомкнулись, она почувствовала его возбуждение и судорожно глотнула. Он, откинув голову, посмотрел ей в глаза, и сейчас ни тени иронии или насмешки не было в его взгляде. В ее же глазах он прочел явное желание, вожделение, смешанное с паническим страхом. Он ощущал неровное биение ее сердца, непомерный жар тела.

Он наклонил голову и ответил на ее поцелуй – нежно и в то же время властно, как целуют того, кто безоговорочно принадлежит тебе. Его губы и язык наконец делали то, что она знала и что испытывала ранее.

Маймуна услышала стон и поняла, что он вырвался из ее груди. Она попыталась отстраниться, остановить бурный натиск его губ и тела, испугалась, что может лишиться чувств – томление и слабость охватили ее. Он отпустил любимую, но лишь затем, чтобы, не спуская глаз с ее лица, совлечь с нее платье. За кафтаном последовали туфли с загнутыми носками, потом шаровары, сорочка.

Он действовал ловко и быстро, куда быстрее, чем действовал бы мужчина. Даже его глаза напоминали женские своими длинными ресницами.

Но взгляд из-под них, который она не могла не заметить, был далеко не женским, а его возбужденное обнаженное тело, которое ее так страшило и притягивало, – тоже.

Он раздел ее и отступил шага на два. Так отступает художник перед мольбертом – обнаженный художник перед обнаженной натурой. Он медленно оглядывал ее всю; она всей кожей ощущала прикосновения его темного взора на своей груди, бедрах, животе, лоне…


Дахнаш больше не прикасался к ней. Последнее, что он сделал, – вынул шпильки из волос, которые упали ей на плечи. После чего, по-прежнему не говоря ни слова, он повернулся и пошел к постели. Невольно она любовалась его подтянутой фигурой, его походкой, хотя он слегка прихрамывал. К собственному изумлению, она нашла в себе силы и смелость не отвести глаз и тогда, когда, опустившись на постель, он откинулся на подушку и стало особенно заметно, как он возбужден.

– Иди сюда, Маймуна, – произнес он слегка севшим голосом, показывая рукой на постель.

Она подчинилась: ступая нетвердыми ногами, приблизилась к ложу и взобралась на него, встав перед ним на колени. После чего бросила на него молящий вопросительный взгляд, вспомнив его слова о том, что сегодня она должна выполнять роль мужчины. Она вдруг подумала, что это, быть может, даже лучше для нее – позволит сохранить здравый рассудок и незамутненный разум.

– Что же я должна делать? – пробормотала она, опустив глаза.

– Все что пожелаешь. Потом я укажу тебе, что ты сделала неправильно.

Подняв голову, она вновь посмотрела на него. Его тело манило, его желание пугало, а его спокойствие убивало. Ей отчаянно захотелось притронуться к средоточию его страсти, но она не осмелилась сделать это сразу, и, робко прикоснувшись к груди Дахнаша, стала опускать руки все ниже, ощупывая мышцы его живота. Внезапно решившись, она дотронулась до кончика, ощутила его натянутую кожу, пульсирующий жар… У нее прервалось дыхание, она прикусила губу… Как же вот это… как оно будет… как поместится в ней?

У нее усилилось жжение внутри, еще сильнее напряглись соски. Собрав все свое мужество, она обхватила пальцами его возбужденную плоть, услышала, как дыхание Дахнаша участилось. Расценив это как одобрение ее действий, она взглянула ему в лицо и снова попала под колдовское воздействие его глаз. Она перевела взгляд на резко выделявшийся шрам на скуле. Одновременно в ней пробудилась и злость к тому, кто нанес его.

Как прилежная ученица, выполняющая задание наставника, она стала вспоминать, что осталось у нее в памяти от тех, прошлых ночей. И вспомнила…

Наклонившись, набрав побольше воздуха и задержав дыхание, она притронулась к жезлу страсти языком. Дрожь пробежала по телу Дахнаша, и она невольно испытала гордость оттого, что может, оказывается, вызвать такое сильное ответное чувство.

И, словно поняв это, он решил перехватить инициативу: начал с ожесточением, доставляя легкую, приятную боль, ласкать ее груди – пальцами, губами, даже зубами. Она вынуждена была выпрямиться и откинуться назад, его пальцы скользнули к ее лону, проникли туда, где царила жаркая влажность. Ее бедра, сначала разомкнувшись, чтобы впустить их туда, снова сомкнулись, и она стала непроизвольно двигать ими, вспоминая, что точно такое же ощущение, кажется, испытывала прошлой ночью, когда он делал то же самое. Но тогда она не знала, кто он, и сомневалась, происходит ли это на самом деле или наслаждение пришло к ней во сне.

В медленном, дразнящем ритме он шевелил пальцами, то проникая ими глубже, то почти вынимая их. Она стонала, извивалась, чувствовала, что больше не может терпеть… Это должно чем-то закончиться… Взрывом…

– Ну, теперь, жена… – произнес он, словно отдавал приказание, и она поняла его без дальнейших слов.

Ослепленная страстью, она обхватила руками его бедра. Он, в свою очередь, помог ей приподняться над ним, и вот его возбужденный, разгоряченный жезл входит в ее дрожащее мягкое лоно, заполняя его, переполняя…

У нее перехватило дыхание от ощущения чего-то чужеродного, оказавшегося в ее теле. Затем она почувствовала острую боль и вскрикнула. Он замер, давая ей возможность привыкнуть к новому для нее ощущению.

– Спокойно, – прошептал он и слегка погладил ее по спине. – Попытайся расслабиться.

Она кивнула.

Тогда он снова возобновил свои движения – сначала медленно, осторожно, потом несколько быстрее, с нажимом. Она… она снова начала возноситься к вершине блаженства, снова чувствовала, что больше не вытерпит, большего счастья быть не может. Но это чувство продолжало нарастать, и делалось страшно: чем же это должно закончиться? Землетрясением? Или их обоих поглотит пламя, возникшее от соприкосновения тел?..

Эта немыслимая близость, это невероятно жаркое, сладкое соединение, сплав с человеком из плоти и крови. Чужим, но ставшим таким неимоверно близким. Настоящим возлюбленным, пиратом, похитителем – о, она готова была назвать его как угодно, – чей жар высекает искры из ее тела и души…

Такого она никогда не испытывала, не знала – ни в снах, ни в мечтах…

Первобытная сила неистовой, свирепой страсти охватила ее, заставила рухнуть на своего возлюбленного – сейчас он был им и только им, – чтобы слиться с ним и сделаться его частью. Или превратить его в часть самой себя.

Стиснув зубы, словно он боролся с чем-то, что сильнее его и чему необходимо противостоять, Дахнаш сделал еще одно, последнее движение вверх. Она не поняла смысла его телодвижений, не обратила внимания на их внезапную резкость – ей было не до того: буря в ней была слишком сильна. Она не могла сдержать криков и стонов блаженства, в то время как ее бедра сотрясались в счастливых конвульсиях.

Обессилев, она долго лежала рядом с Дахнашем, уткнувшись лицом в его плечо. Текли долгие томительные минуты, и джинния вновь становилась самой собой. Уходила та робкая девочка, которая приняла ласки сурового мужчины, похитителя…

«О Сулейман-ибн-Дауд, – подумала она, – какое счастье, что я не осталась этой глупышкой навсегда! Быть может, моему прекрасному хочется иногда быть учителем, а не только другом, наставником, равным с равной… Запомним это».

Истома теплыми вонами нежила Маймуну, и это наваждение продолжалось до того мига, пока она вновь не почувствовала на своих плечах руки мужа. Он нежно обнял любимую и прошептал так, чтобы это могла услышать лишь она:

– Но не кажется ли тебе, прекраснейшая, что нам все же следует задуматься о брате для нашей милой доченьки?

И джинния ответила ему нежнейшей из своих улыбок:

– О да, мой чудесный! Я так давно мечтаю об этом!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю