Текст книги "Дети Драконьего леса: Эдамастра (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Они долго болтали у костра, – виновато отвечал ему второй. – Спорили, кто пойдет. Там же господин… то есть… там же Язу, и никто из наших сородичей не хочет на него наткнуться. Пусть он и говорит, что потерял магию, но после всего, что он сделал – кто ему поверит? Вы правильно поступили, когда отдали его на общий самосуд. Правильно, что каждый получил шанс заплатить за все те лишения, на которые он обрек племя эделе. Я всегда вас уважал, господин Кьян, и сегодня…

Тощий мужчина, чья одежда выглядела, будто мешок, повисший только за счет ширины плеч, ощутил прикосновение стали к озябшей коже и застыл, как ледяная скульптура. Растрепанные золотисто-рыжие волосы приятно сочетались с небесно-голубыми глазами – одинаковыми у всех ангельских детей.

– А вот и пленник, – безо всякого испуга заключил господин Кьян. – Я упоминал, что надо было сразу его убить? Или вы пропустили мой приказ мимо ушей?

– Он хайли, мой господин, – растерянно пояснил его спутник, не зная, что делать: бежать за подмогой или спасать военачальника самому. – Вы же сказали, что хотите поймать живым хотя бы одного хайли. Их серебряная кровь…

– У меня красная, – со злостью перебил Уильям.

========== Глава девятая, в которой господину Кьяну предлагают вернуться домой ==========

Вместе с магией господина Язу умерла и магия остальных шаманов – или, правильнее сказать, вернулась туда, откуда в незапамятные времена пришла. В составе подземной огненной реки она сожгла Эдамастру, она приняла обратно всех детей ангела, наивно построивших дома там, где проходили ее смертоносные притоки.

С побережья Этвизы, из опустевшего Шакса было видно, как она полыхает вдали, за морем, как поднимаются и пачкают облака клубы дыма. Багровые всполохи бились в синих тревожных небесах, дрожали звезды, а соленые волны приносили с собой лохмотья серого пепла – полной противоположности снега.

Армия эделе расположилась у особняка благородных – вернее, бывшего особняка, потому что его хозяев сожгли вместе с телами жителей города. Он успел подобраться к кованой ограде вплотную, прежде чем кто-то из дозорных встрепенулся, натянул тетиву лука и заорал: «Дракон!»

Песочного цвета чешуя не отражала, а как будто впитывала рассеянный лунный свет. Он промчался над лагерем, словно кошмарное сновидение, и редкое зрелище – драконье брюхо, раскаленное докрасна, – промелькнуло над воинами Эдамастры.

Он чувствовал, где находится Уильям. Это было сродни волшебству, но зарождалось не в драконьей сущности крылатого звероящера, а в человеческой. Уильям – драгоценный друг, и он ни за что не должен пострадать. Значит, крышу следует убрать аккуратно…

Когтистые лапы вцепились в деревянные перекрытия, разнесли добрую половину постройки – так, что камни полетели во все стороны, словно дождь, но внутрь упало всего три-четыре булыжника. Казалось, дракон, будто охотничья собака, пытается раскопать нору своей будущей добычи. Он пыхтел, рычал, его глотка пламенела во мраке не хуже солнца, а хвост, длинный шипастый хвост лупил по земле, превращая в мокрые пятна самых смелых копейщиков.

Каменный осколок зацепил правое плечо Уильяма, и рука, сжимавшая рукоятку револьвера, дрогнула и безвольно опустилась.

Кьян, кажется, только этого и ждал. Широкий нож промелькнул в его грубоватой ладони, и дракон негодующе заревел – так, что эделе на макушку посыпались оранжевые искры, больше похожие на комки пламени.

– Эс, хватай меня! – закричал Уильям. – Хватай, скорее!

Когтистая лапа покладисто перехватила его за пояс и дернула. Такой способ передвижения был для юноши в новинку, и на мгновение он потерял то ли сознание, то ли зрение – перед веками поплыли круги и пятна, смешиваясь и образуя нечто настолько тошнотворное, что горло Его Величества перехватил спазм.

Хлопали драконьи крылья, вопила армия эделе, шаманы боязливой сиротливой кучкой собрались у самого берега. Чуть дальше, на расстоянии выстрела от полосы прибоя, болтались над пучиной гибкие силуэты кораблей: легкие парусники и фрегаты, скопление парусов, мачты, вымпелы, реи…

Эс в свое удовольствие гробил и крушил противника. Почуяв безнаказанность, понятия не имея, почему шаманы не огрызаются, он ронял на эделе вырванные с корнем деревья, плевался огнем, кого-то глотал… и все это время кружился над песчаным берегом, кружился так, что голова Уильяма, изначально просто болевшая, закружилась и едва не слетела с плеч.

Его Величество попробовал ударить по чешуйчатой лапе, но для нее человеческий удар был не опаснее комариного укуса. И если бы внимание дракона не привлекла одинокая фигурка всадника за воротами особняка, юношу наверняка бы стошнило.

– Как там тебя – презренная рептилия?! – азартно окликнул всадник, а его товарищ, сидевший позади и нежно обнимавший спутника за талию, улыбнулся. – Спускайся к нам, мы тоже хотим кататься!

Уильям похолодел. Что она тут забыла, более того – зачем она притащила с собой брата-близнеца?! Ясно, что крылатый звероящер от всей души устроил настоящий бардак, но армия эделе по-прежнему опасна!

Эс изобразил нечто, похожее на усмешку, и приземлился. Разоренный город содрогнулся так, что последние стекла высыпались из оконных проемов, и прозрачное крошево, подобно снегу, замерцало на мостовой.

– Герррртруда, – прогремело из гортани дракона. – Что ты здессссь забыла?

– Ого! – восхитилась девушка. – Рычит, как лев, шипит, как змея! Вот это я понимаю – сила!

– Герррртруда, – строго повторил Эс. – Какого черррта ты сссюда приехала?

Девушка подбоченилась.

– Я же сказала госпоже Ванессе, что пойду на бой вместе с отрядом лучников – и пошла, но мы толком не пригодились. А когда Говард сообщил, что эделе украли господина Уильяма, я тайком взяла из конюшни лошадь и…

– Не так уж и тайком, – спокойно возразил Габриэль. – По крайней мере, я услышал и пошел за ней. Она, конечно, отказывалась меня брать, но я пригрозил, что буду вопить, и на мои вопли сбежится половина особняка с господами Ванессой и Хандером по главе, так что…

– Прррридурки, – тяжело вздохнул Эс. – Недоумки. Ну чего вам стоило доверить всссе это мне? Неужели вы думали, что я, крррылатый дракон, не спрррравлюсь в одиночку? Или Говарррд вассс не предупредил?

– Предупредил, – радостно донесла до него Гертруда. – Но я решила, что помощь не помешает никому, даже крылатому дракону, и… вот, я саблю захватила!

Она помахала искристым голубым лезвием – явно зачарованным.

Уильям застонал.

– Ой, Ваше Величество! – опомнилась девушка. – Извините, я вас в потемках не разглядела… ой, Ваше Величество! – уже другим тоном воскликнула она. – Что с вами? Вам плохо?

– Мне… будет хорошо, – пробормотал юноша, – если Эс перестанет… так сильно сжимать… свои пальцы…

– Черррт, – спохватился дракон. – Просссти…

И он поставил Уильяма на твердую землю. Отряхнул, убедился, что король народа хайли не падает, и обернулся на подозрительно притихший город.

Благословенно твердая земля содрогнулась. Юноша посчитал, что это иллюзия, поскольку ему до сих пор было не по себе – дышать получалось через раз, раненое плечо горело, из носа текла кровь, – но дрожь сотрясла дорогу снова, и он все-таки упал, а боль пронизала все его тело, словно молния.

И опять прозвучали крики, шелест оружия, чьи-то разудалые проклятия… Кое-как разлепив неподъемные, опухшие веки и обнаружив, что Эс, Гертруда и Габриэль с одинаковым благоговейным трепетом уставились на ближайшее отвесное предгорье Альдамаса, Уильям повернулся к охваченному белым туманом хребту – и замер.

Покачивая огромной секирой, роняя каменные осколки на равнину, к армии эделе размашисто шагал великан – колоссальный, по росту превосходящий вышеупомянутый склон. А за ним шагал еще один, и еще, и еще…

– К лодкам! – приказал господин Кьян, указывая на песчаный берег – там, у наспех сколоченных пирсов, зависли над пустотой крохотные по сравнению с горными жителями деревянные посудины. – Возвращаемся на корабли!

«Не успеют», – подумал Уильям, не сходя с места. Эс, Гертруда и Габриэль тоже были неподвижны.

Великан ударил секирой по дозорной башне – вероятно, ему чем-то не понравились арбалетчики и патрульные, торопливо сбегавшие по лестницам. Его товарищи, походя развалив городскую стену, бросились бежать – один давил отступающих эделе, другой прыгнул – и тяжело рухнул на лодки и пирсы, а над ним вспыхнула такая туча брызг, что кого-то излишне ретивого смыло в море, и выплыть он не сумел.

Это была уже не война – это было хладнокровное избиение.

Четвертый великан, тот, что замыкал нестройную компанию, двинулся к парусникам, злобно сжимая кулаки. Море едва дотягивалось до его колена, и корабли казались игрушечными. Чем-то раздраженное дитя гор схватило их неуклюжими пальцами, разломало надвое чудесный «Maledar», а его младших сородичей отшвырнуло прочь, будто мусор. Деревянные щепки изранили его желтоватую плоть, и великан возмущенно завыл – распахнутый рот исторгал из себя тягучее обиженное «О-о-о-о-о!».

– Так ведь они же меррртвые, – неожиданно удивился Эс.

Габриэль встрепенулся:

– Да? А я полагал, они ради статуса воняют – великаны же…

Гертруда неуверенно рассмеялась.

Уильям напряженно присматривался – но равнина была безлюдна. Тряслась высохшая трава, обросшая доспехом из инея, подпрыгивали земляные комья, повсюду пестрели невероятно большие следы, у склона Альдамаса мучительно плакало разбитое дерево – юноша не слышал его жалоб ушами, но в душе знал, что они звенят и катятся по Этвизе, сетуя на судьбу.

– Где же ты… – шептал юноша, левой рукой зажимая плечо – по ощущениям, оно должно было вот-вот отвалиться. – Где…

И, наконец, увидел – хрупкая человеческая фигурка стояла на неказистом воротнике хозяина гор, стояла беззаботно, почти расслабленно, и светлые волосы трепал соленый морской ветер.

От армии эделе ничего не осталось – только мертвецы да останки замечательных кораблей. Нет, перебил самого себя Уильям, еще уцелел тот самый господин Кьян – вон, обнажил палаш и готовится умереть в битве, а если не в битве – то хотя бы в ее подобии…

– Стой! – почему-то вмешался он, вспомнив, как говорил о родине этого мужчины шаман: «Подземная огненная река поглотила все, и Эдамастру сожрало море…» – Стой, не надо его убивать!

Четверо великанов одновременно споткнулись, и миру наступил конец. Пыль, подобно буре, взметнулась над всадниками, драконом и королем, по земле и песку побежали трещины, волна окатила побережье и жадно облизнула обугленные руины крепости.

Уильям бестолково закрылся рукавом. Лошадь встала на дыбы, и Габриэль шлепнулся на дорогу, а Гертруда – на Габриэля, и он сдавленно запричитал сквозь плотно стиснутые зубы. Эс, коварная скотина, спрятал рогатую башку под перепончатое крыло.

Священный меч выбил из ладони господина Кьяна палаш, и Эльва насмешливо, с кривой улыбкой осведомился:

– Почему господин Уильям тебя жалеет?

– Я не прошу его о жалости, – огрызнулся эделе. – Мне без надобности его чертова жалость.

– С ума сойти, какой гордый, – пренебрежительно бросил некромант. Он, как и Уильям, выглядел не лучшим образом, но не по вине ран, а по вине магии: в синих безучастных глазах проявились яркие зеленые искры, исхудавшее лицо пестрело лопнувшими сосудами. Чтобы руководить сразу четырьмя горными детьми, пришлось принести в жертву такую бездну сил, что теперь Эльве и шевелиться-то было лень, но впадать в забытье, как четыре года назад, он не собирался.

Драконий облик слетел с крылатого звероящера, как пух, и он снова принял человеческое обличье – к горькому разочарованию Гертруды и Габриэля. Опираясь на его подставленный локоть, Уильям с горем пополам доковылял до некроманта и военачальника армии эделе, сощурился и сказал:

– Я вызываю вас на дуэль, господин Кьян.

– Что? – сдержанно приподнял брови тот.

– Что?! – не поверил Эс.

– Я вызываю вас на дуэль, – процитировал себя юноша. – Четверо на одного – нечестно. Вы ранены, и я тоже ранен. И вам, и мне будет довольно трудно бороться, но мы все-таки попробуем: я – ради справедливости, а вы – ради спасения. Правила… наплевать, давайте доверим свои судьбы госпоже Смерти. Мой товарищ Эльва послужит ее свидетелем…

Он наклонился и подобрал палаш – почти такой же, как у господина Кьяна, и вежливо отсалютовал. Эделе скопировал его стойку и грациозное, мягкое движение, а затем, избавляясь от явного преимущества, вслед за юношей перебросил клинок в левую руку – раненое плечо не позволяло Уильяму особых вольностей.

Человек и небесное дитя помедлили, оценивая друг друга.

И сорвались – Его Величество осторожно, будто камень был слишком хрупкой точкой опоры, а военачальник – решительно, быстро и напористо. Уильям перешел в глухую оборону, лезвия сталкивались и лязгали, как челюсти капкана, порой противникам удавалось высечь из них искры. Юноша сделал танцующий, потрясающе красивый шаг назад, как-то странно выгнул спину, подныривая под палаш господина Кьяна, и… поставил ему подножку. Грубо, расчетливо, сомневаясь, что эделе вообще почувствует коварный прием – но военачальник, словно бы даже с облегчением, уткнулся носом в истерзанную траву.

Уильям ткнул его острием под лопатку.

– Вы проиграли, – безразлично сообщил он.

– Ну так добейте меня.

Юноша посмотрел на господина Кьяна с неодобрением.

– Лодка, – коротко произнес он. И, сообразив, что военачальник не понимает, пояснил: – Вы возьмете лодку и покинете Этвизу, уплывете куда-нибудь на острова, если угодно – к Эсвиану, поможете варварам в их извечной нелюбви к Талайне… мне без разницы, где именно вы умрете, но, будьте так любезны, убейте себя сами. Я вымотался, меня ноги не держат…

И, подтверждая эти свои слова, он сел на чей-то изувеченный труп.

Эс подавился на вдохе и едва не скончался, пытаясь выдохнуть. Разумеется, он подозревал, что Уильям бывает загадочным человеком, но чтобы НАСТОЛЬКО?!

– Погоди, – прохрипел он. – Не спеши. Ты осознаешь, какую совершаешь глупость? Этот парень угробил едва ли не все население Этвизы, пострадала в том числе и твоя непобедимая армия, целый город затих, будто на его улицах никогда и не смеялись дети, женщины, влюбленные мужчины… Влюбленных мужчин особенно жалко… а ты берешь – и отпускаешь убийцу восвояси?

Уильям бросил на господина Кьяна рассеянный серый взгляд.

– Он достаточно заплатил.

– Он отдал приказ, – вмешался Габриэль, – по которому убили моих родителей. Он отдал приказ, по которому разрушили Академию, выбросили из окна бургомистра и копьем прибили к бортику фонтана девочку из семьи Вилат, а ей было всего лишь семь.

– И что ты предлагаешь? – устало уточнил юноша.

– Я предлагаю заставить его уплыть домой.

Небесно-голубые глаза господина Кьяна чуть расширились, но угадать эмоцию точно не сумел никто – то ли благодарность, неуместная в подобной ситуации, то ли гнев – реакция на заслуженный, по сути, приговор.

– Эдамастра погибла, – напомнил приятелю Уильям.

– Эдамастра погибла, – согласился тот. – И я хочу, чтобы он полюбовался мертвой землей, где до этого дурацкого нашествия был, наверное, счастлив. Я хочу, чтобы он полюбовался, и хочу, чтобы до него дошло: на такую же судьбу, не больше и не меньше, он едва не обрек Этвизу. Люди – не эделе, – усмехнулся Габриэль, – но они умирают столь же страшно.

По мечтательному выражению лица Эльвы было ясно, что он бы с радостью поспорил – заодно и перестали бы так давить на хребет события минувших суток. Уильям загородил его собой – насколько мог, потому что некромант превосходил его и ростом, и шириной плеч, – и бесстрастно велел:

– Уходите прочь, господин Кьян, пока я не передумал. Плывите к Эдамастре, а потом – куда угодно, лишь бы впредь вы не попадались мне на этих берегах. Эс, – он повернулся к светловолосому парню и потянул его за рукав, – ты проследишь, чтобы он добрался домой и как следует… насладился зрелищем?

– Прослежу, – покладисто кивнул крылатый звероящер.

Господин Кьян выпрямился, отряхнулся, поправил мундир – бесполезное, но заученное движение, оно въелось в его привычки, как въедается алхимическая кислота, например, в дерево.

– Я не просил вас жалеть меня, – глухо сказал он, – и не просил о пощаде.

– Вы попросили, – невозмутимо ответил Его Величество. – Но, к сожалению, сами себя не услышали.

Военачальник Первой Центральной Армии передернулся, будто его ударили, и, закусив нижнюю губу, поскорее зашагал к морю. Эс тенью последовал за ним, напоследок буркнув:

– Эльва, не своди с Уильяма глаз.

– Ладно, – пообещал некромант.

– А почему сразу – Эльва? – обиделся Габриэль, когда крылатый звероящер покрылся чешуей и опять воспарил в небо. – Почему не я? Почему не моя сестра? Шесть глаз – это гораздо лучше, чем два, и меня искренне оскорбляет подобное отношение. Между прочим, я – отпрыск благородной семьи.

– Твое благородство не добавляет зоркости твоим глазам, – отмахнулся колдун. Верный своему слову, он отмечал каждую перемену в настроении Уильяма: спровадив, наконец, эделе и дракона, Его Величество погрустнел, как-то разом осунулся и двинулся по тракту к Сельме, памятуя, что идти до нее пешком долго и муторно, а лошадь у пестрой компании лишь одна.

***

Пересечь море на лодке – не самая разумная затея, но Кьяну было уже все равно, существует ли на земле разум.

Все, что происходило за полосой прибоя Этвизы, для военачальника… хотя какой он теперь военачальник – так, бывший солдат, невесть почему спасенный чужим обидным милосердием, – слилось в бесконечно-длинный кошмар: волны, ветер, соленые, обжигающе-холодные брызги и хлопанье крыльев крылатого звероящера…

От королевства рыцарей до Эдамастры – день пути, но звезды, совсем недавно горевшие над родиной господина Кьяна, потускнели и выцвели, будто оплакивая горе последнего эделе, и порой он терял всякие ориентиры, бессмысленно сидел в своем крохотном деревянном убежище, слепо таращился на белые гребешки, ползущие по синей размеренной поверхности. Море, как это водится, дышало ровно и глубоко, тысячи и тысячи тварей прятались в его неизведанных глубинах, чьи-то гладкие мощные плавники прорезали воду, словно острия кинжалов, и вновь уходили ко дну, и бывало – внизу, под слабым донышком лодки, гортанно и протяжно пели безликие серые существа.

Восходила и тонула за горизонтом луна, поднималось и падало ослепительное солнце, не приносившее господину Кьяну тепла. Дракон время от времени доверял себя волнам, раскладывал перепончатые крылья, как покрывало, и зависал над пучиной. Накануне его коварно укусила то ли акула, то ли какой-то ее сородич, абсолютно лишенный мозга, и звероящер сожрал его с потрохами, а потом раздраженно плевался мелкими косточками, хрящами и клыками.

Он явно пребывал в скверном расположении духа – то ревел, оглушая себя, Кьяна и всех подводных созданий на тысячи миль окрест, то извергал пламя из докрасна раскаленного горла, то ловил распахнутой пастью рыб и глотал, не жуя. Как-то раз он шутки ради опрокинул деревянное убежище бывшего солдата, и эделе не утонул разве что чудом.

Впрочем, по мере приближения к Эдамастре дракон все мрачнел и мрачнел, пока вовсе не плюнул на своего спутника. Его крылатый силуэт затерялся в низких закатных облаках – мелькнул и пропал покрытый шипами хвост, солнечные лучи сверкнули на гребне. Господин Кьян, представленный самому себе, схватил весла и относительно бодро погреб к поредевшему дыму, чей запах уже доносился до ноздрей и здорово их щекотал – мужчину постоянно тянуло чихнуть, кашлянуть или хотя бы почесать нос манжетой грязного рукава.

На третий день, опустошенный, вычерпанный до капли, эделе все-таки добрался до своего дома.

И обомлел.

Тревожное ощущение в груди – скорее ожидание развязки, чем страх, потому что страх господина Кьяна бросил хозяина еще на Этвизе, – мучило бывшего солдата с вечера, а утром, едва рассвет выкрасил море в красновато-розовые тона, он различил обугленные береговые скалы, а за ними – ничего, только безмятежные волны.

Он плыл, и морская вода стала горячей, и над хрупким убежищем господина Кьяна закручивался в спирали пар. Вернулся дракон, его крылья рассекли воздух, а мощные когтистые лапы сжали верхушку башни – она торчала над уровнем моря, и полоскался на ветру черный флаг Эдамастры, словно приветствуя своего выжившего сына.

Глубина здесь была не такой серьезной, чтобы королева Ами и ее подданные погибли, не успев добежать до лодок. Окрыленный надеждой, бывший солдат подумал: а что, если они уплыли, что, если резервные капитаны увели их к северо-западному архипелагу, по слухам – необитаемому? Истрепанная лодка пересекла воинский форт Кадар, и Кьян различил под собой улицы, широкие силуэты ворот, а еще – тут у него екнуло за ребром – стражников на посту… их тела – без ран и без ожогов, неповрежденные, неизменно живые тела – торчали под водой, как шахматные фигурки – на доске. И при желании ими можно было поиграть, но для этого следовало родиться Богом, а не дальним потомком человека и ангела.

«Люди – не эделе», – прозвучало в ушах бывшего солдата. – «Но они умирают столь же страшно».

Я ведь тоже человек, тоскливо подумал он. Пускай лишь отчасти, пускай ангельская кровь преобладает в потомках изначального союза между землей и небом, но – человек, такой же, как тот мальчик с его ясными серыми глазами, как парень-калека с неподвластной исцелению ногой. Как самоуверенная девушка, в чьей душе нет места ужасу или отвращению даже перед крылатым звероящером – что уж там говорить об армии эделе?..

«И если бы мы родились братьями, – размышлял господин Кьян, – если бы я родился там же, где родились они, меня бы никогда не окрестили убийцей, я бы не смотрел, как мои сородичи заживо рвут на части Язу, я бы не был вынужден приказать им остановиться… И, вероятнее всего, действительно был бы счастлив».

Лодка плыла – сама, без участия весел, будто у нее возникла собственная твердая цель. Промелькнул и растворился в дыму позади воинский форт Кадар, потянулась полоса тракта, а после – оборвалась…

Черные, обугленные трещины вспыхнули под волнами, а в самом их сердце алым биением отзывалась огненная река, и волны вспучивались пузырями – болезненно и судорожно, как язвы на теле моря. Господин Язу, не выдержав, содрогнулся, и заинтересованно выгнул шею песочного цвета крылатый звероящер – посмотреть на пламя, оценить его несомненное величие, порадоваться, что племени драконов оно подвластно. В его невозмутимом зеленом взгляде Кьяну почудилась очередная насмешка.

Он отвернулся.

У Эса, друга Его Величества Уильяма, были все поводы недолюбливать и причинять неудобства бывшему солдату армии эделе. К тому же именно тут, на Эдамастре, его когда-то ранил верховный шаман, сгинувший в казематах под особняком высокородных. Господин Кьян так и видел, как ликует и злорадствует мерзкая крылатая тварь, пока дракон не лег на морскую воду спиной, утопив роскошный костяной гребень, и не… заплакал, и его плач странной, низковатой, звенящей музыкой зазвучал над погибшим континентом.

– Ты-то чего? – хмуро окликнул мужчина. – Ты нас ненавидел, и ненавидел вполне обоснованно. Порадовался бы, что поганые, причинившие тебе столько боли эделе вымерли, как до нас вымерло множество иных народов.

– Были дети, – всхлипывал Эс. – Были молодые девушшшки и юноши. Были супррружеские пары, одинокие женщины и мужчины, были старики. Были пожилые библиотекари в полутемных ззззалах, среди сотен и сотен сссвеч, были звездочеты в астрономических башнях, были трактирщики и менестрррели, были травники, поэты, музыканты…

– И Ами, – зачем-то поддакнул ему Кьян. – Еще была Ами.

– Коррролевская дочка?

– Королева.

Крылатый звероящер помедлил.

– Она была твоим дррругом?

– Она… – бывший солдат свесил руку и коснулся воды кончиками пальцев. Обожгло. – Она была для меня всем. Я так и не понял до конца, почему из десятков достойных знатных эделе Ами выбрала меня. Я ведь… не примечательный. Не остроумный. Не красивый, в конце концов. Я такой, какой я есть, и во мне, увы, гораздо меньше важного и драгоценного, чем она могла получить, если бы предпочла кого-то другого.

Он замолчал, а дракон покачивался на волнах, будто младенец – в колыбели. Его морда уже не казалась господину Кьяну такой уж мерзкой, а зеленые радужки, прорезанные вертикальным зрачком, приобрели неожиданно теплый и приятный оттенок.

– Рано или поздно, – сказал Эс, – каждый из нассс делает свой выбор, господин Кьян. – Имя бывшего солдата он все-таки произнес со своей привычной насмешкой, и эделе горько рассмеялся, не зная, задевает его это или нет. – Непрростой выбор. Тяжелый, если чессстно признаться, выбор. Быть хорошшшим или плохим. Быть верррным – или быть подлым. Быть сссобой – или кем-то еще, более доссстойным, но фальшивым. Бессстолковой подделкой. Мечтать о возвышенных матеррриях – или пррринимать в свою короткую жизнь обычного парня из военной сссемьи, не потому, что он – оссстроумный или красивый, а потому, что он – настоящий. Я как-то ззззаходил в торговые ррряды, где эльфы пррродавали алмазы, и, уверрряю тебя, подделки сссовершенно не стоят того внимания, что оказывает им подавляющее большшшинство…

Господин Кьян посмотрел в противоположную от крылатого звероящера сторону и часто заморгал. Может, он и прав, этот своенравный парень с хитрыми зелеными глазищами, но толку, если королева Ами исчезла, а найти ее – задача явно для кого-то более сильного и настойчивого, чем бывший солдат, чья армия умерла на вражеских берегах?

– Я слышал, что драконам очень вредна морская вода, – сменил тему разговора он. – Я слышал, что вода им вредна вообще. А ты валяешься на ней, будто она служит твоей постелью, и тебе, кажется, вполне уютно…

– Не помню, чтобы всссерьез называл себя драконом, – пожал огромными плечами тот. – И не помню, чтобы всерьез называл себя человеком. Хотя мои-то ррродители, – он покосился на господина Кьяна так мрачно, словно прикидывал, не позавтракать ли его кишками, – вне всяких колебаний, были истинными драконами – и ненавидели выррродка, в котором смешались два облика, и второй – человеческий – ввиду своего удобссства был более почитаем.

Он ударил по синим волнам краешком распростертого крыла.

– Это потом, спустя двести, а то и триссста лет, я понял: человеком и драконом мое сердце не ограничивается. Взбррредет мне такая мысль – и я стану морем, приссспичит – поднимусь на небо луной. Буду чрезмерно пьян – обернусссь островным архипелагом, а потом выпущу плавники, словно горрры, и вместе с теми, кто рискнет на мне поселиться, нырну в такие глубины, где не плавают ни рррыбы, ни крупные их сородичи, потому что их тела не способны сссопротивляться тамошнему сокрушшшительному давлению. Надоест ходить по земле человеком – интереса ррради побегаю дикой ланью, оленем или медведем, трех-четырех непутевых охотников задеру…

Лицо господина Кьяна потрясенно вытянулось. Он догадался, но Всеобщая речь не имела таких слов, чтобы выразить эту его догадку.

– Laerta Estamall’, – прошептал мужчина, таращась на дракона так, будто увидел его впервые.

– Ага, – спокойно подтвердил тот. – Предссставляешь, каково мне?

Бывший солдат помолчал, пытаясь переварить свои выводы и тот очевидный факт, что они оказались верными. Крылатый звероящер все так же болтался над морской пучиной, поглотившей Эдамастру, и подземная, а теперь – подводная огненная река плясала карминовыми отблесками на его гребне и хвосте, трепетала от восторга, что такое важное существо находится здесь, рядом с ней.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил господин Кьян.

– Зззачем? – уточнил дракон. Его пасть исказило нечто вроде улыбки, но драконья башка не была приспособлена к чему-то подобному, и получилась жуткая гримаса. – У меня нет определенной цели. Ты рррассказал о себе, я – о себе. Это будет нашшшим знакомством. К тому же, – он указал на обугленный островок впереди – осколок прежнего континента, – ты все ррравно умрешь и заберешь мою тайну с собой на морское дно. Прощай, потомок племени эделе, тот, на ком ангельская кррровь обрывается. Мне пора улетать.

Его крылья взметнули к небесам тысячи бирюзовых капель, и господин Кьян, щурясь на черный неприглядный кусочек то ли земли, то ли застывшей лавы, различил в ореоле их падения блеск длинных серебристых волос.

========== Глава десятая, в которой Уильям отчаянно всем врет ==========

– Мы выражаем вам свое искреннее сочувствие, – распинался Его Величество Улмаст, – и готовы предоставить любую помощь, в том числе и прислать опытных специалистов, чтобы они временно заменили господина Уильяма на посту короля – разумеется, пока не отыщется герой, который отберет его у небесных детей.

Альберт стоял ровно и непоколебимо, как скала.

– Благодарю, но мы сами справимся, – вежливо ответил он. – И никакие герои нам не нужны.

И, словно оправдывая его надежду, загремел рог на дозорной башне цитадели Сельмы, оповещая короля Нойманна и его союзников о прибытии гостя благородных кровей.

***

Уильям, Эльва и Габриэль единодушно уступили единственную лошадь Гертруде. Поначалу девушка отнекивалась, но вскоре притихла и задремала, забавно устроив щеку на лошадиной гриве. Она была храброй, но пока слабоватой, чтобы совершать подвиги и пускаться в путешествия, особенно если спутниками в нем выступят раненый девятнадцатилетний юноша, сумасшедший некромант и брат-близнец, чья покалеченная нога не позволяет передвигаться быстро.

Раны Уильяма кое-как обработали и перетянули чистыми повязками, благоразумно прихваченными из дома, но это не очень помогло: он по-прежнему мучился от головной боли, а правая рука опухла и утратила всякую чувствительность, словно ее оторвали от чужого тела и пришили к телу юноши, не зная, что она ему не подходит. И все же Его Величество терпеливо и упрямо шел туда, где его ждали верные друзья.

Армия хайли выступила к поверженному Шаксу утром, на следующий день после того, как эделе забрали Уильяма, но пошла напрямик через поля – а потому разминулась со своим королем: он-то шагал по тракту, а тракт причудливо изгибался, минуя редкие холмы и курганы.

За сутки до его прибытия в цитадель пошел снег. Белые невесомые хлопья падали с неба и ковром ложились на землю, укрывали ее, словно одеялом, оберегая от предстоящего мороза. Гертруда, Габриэль, Эльва и Его Величество Уильям, одетые слишком легко для пешей прогулки из Шакса в Сельму, дрожали и единогласно проклинали погоду, причем юноша с каждым часом делал это все более вяло, а потом и вовсе перестал отзываться на реплики товарищей. Его мучил жар, ноги стали ужасно тяжелыми, и, чтобы идти, приходилось убеждать себя: ну же, еще немного, совсем чуть-чуть, вон она, белая сельмская цитадель – смутно виднеется у самого горизонта…