Текст книги "Гвардии майор"

Автор книги: С.Г.Малиновски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Можете, конечно. Только о чём. Вы же ещё ничего не знаете.

– А как можно узнать подробней?

– Для этого я здесь и нахожусь. Но, как я понимаю, ваше согласие, я получил?

Я задумался. Терять мне было нечего. Семьи нет, родственников нет, родители уже покинули этот мир, друзьями здесь я обзавестись не успел, если не считать того же полковника. Но, на последних остатках благоразумия, спросил:

– А если я передумаю?

– Смотря когда, если обряд начнется, его вспять не повернуть.

– Всё-таки обряд! – не удержался я.

– Хорошо, операция. Если вам так спокойней. Проводить её, между прочим, будет сам Пирогов…

Эта фамилия была знакома, и успокоила меня полностью. Если им помогает Пирогов, значит ничего злоумышленного здесь нет. Ну не может такой человек, как Николай Иванович, быть замешан в чём-то неблаговидном. И я решился.

– Я согласен! Рассказывайте всё! – потребовал я, глядя на Прокофьева.

И он рассказал. Рассказ длился долго, но я не замечал времени. Более всего, насколько помню, меня поразило самоназвание – вампиры. Я поёжился. Название, честно говоря, не вдохновляло.

– Это, как раз, – улыбнулся Прокофьев, – самое незначительное. Ну, сами подумайте, раз необходима кровь, значит – вампир. Это правда. Чего уж от неё бегать. Нового слова для этого не придумали. А вот то, что приобщив, я отвечаю за вас, а вы очень долго будете зависеть от меня – это более важная правда. Вы ученик, а я ваш ментор: согласитесь ли вы с этим?

Я удивился. Он так и сказал – ментор. Обычно так учителей не называют. В голове у меня теснились сотни вопросов, но задал я самый глупый и бестактный. Кивнув в сторону худощавой фигуры матроса Кошки, я спросил:

– А… э-э, Пётр Маркович, тоже… – я запнулся, как-то не вязалось слово вампир с молодыми полными сил и энергии людьми, сидевшими за столами.

Вдобавок, один из офицеров, смерил меня очень сердитым взглядом.

– Я что-то не так сказал? – осторожно поинтересовался я, – Почему господин капитан на меня так смотрит?

– Просто Пётр Маркович его ученик, – улыбнулся Прокофьев. – А вы, Пётр Львович, чуть было не отозвались о нём в пренебрежительном тоне. А это недопустимо. Кстати, раз вы согласились стать одним из нас, то должны понять, что среди вампиров нет рабов и господ. И тот, кто когда-то был крепостным, среди нас может цениться гораздо выше вас. Сможете ли вы это принять, вот в чём последний вопрос…

…На следующий день Александр Никифорович, воспользовавшись затишьем, привёл меня в госпиталь, где нас уже ждал Пирогов. Я пришёл в восторг, что мне представился счастливый случай познакомиться с ним. Но сам Николай Иванович не был расположен к долгим беседам.

– Прошу, – он провел нас в небольшую палату, где стояла казенная койка, несколько столиков с медикаментами, там же лежали какие-то стеклянные цилиндры, с угрожающе торчащими из них иглами. Ставни были плотно закрыты, и, в дополнение к этому, на окнах висели тёмные шторы. – Ложитесь, – приказал мне Пирогов.

Я замялся, вопросительно глядя на Прокофьева. Больница всегда вызывала у меня опасение и недоверие, как у всякого здорового человека, а уж сейчас тем более. Ожидание чего-то неизвестного, странные приспособления… Спокойствия всё это мне не добавляло. Полковник кивнул с непроницаемым лицом. Пришлось подчиниться. Вытянувшись на кровати во весь рост, я уставился в потолок и крепко сжал кулаки. Прокофьев продолжал стоять рядом, а доктор позвякивал чем-то у столика.

– Александр Никифорович, можно вас?

Полковник, успокаивая, коснулся моего плеча и, молча отошёл. Прошло ещё пару минут, и в поле моего зрения появился Пирогов. Он поставил рядом со мной медицинский лоток, ловко перетянул мне руку чуть выше локтя тонким ремнём, затем закатал рукав и, протерев локтевой сгиб эфиром, взял с лотка стеклянный цилиндр с иглой, наполненный чем-то тёмно красным.

– Надеюсь, молодой человек, вы не боитесь крови? – мягко спросил он.

И тут я самым постыдным образом потерял сознание.

Пришёл в себя я от резкого запаха нашатыря. Увидев, что глаза мои открылись, Пирогов заткнул пузырёк пробкой. Рядом с ним стоял учитель (почему-то именно так я и назвал его в этот момент). Они внимательно смотрели на меня. Я смутился.

– Ну-с, господин поручик, и как вы собираетесь воевать? – с лёгкой иронией спросил доктор, – Если от простого укола в обморок падаете?

– Это с непривычки, – заступился за меня Прокофьев, – следующая процедура пройдёт легче.

– Как! – я невольно вздрогнул, – Ещё укол?

– А как вы, себе всё это представляете? – Пирогов неодобрительно посмотрел на меня, – Вы что, хотите кровь пить? Но это не эффективно и долго! К тому же, здесь вам не средние века!

– Это и есть та плата, о которой вы спрашивали, – полковник улыбнулся, – я, между прочим, об этом говорил. Слушайте пожалуйста меня более внимательно. Повторю ещё раз. Если мы вампиры, то значит нам нужна кровь. Не часто, но регулярно. Сейчас вам перелили мою кровь, чтобы начались необходимые изменения в вашем организме. Позже это будет обычная кровь, поскольку моя свою работу уже выполнит.

– Кровь? – растерянно переспросил я, – А как она всё делает? Почему?

– Всё дело в составе, – вмешался Пирогов, – думаю, в ней есть какой-то элемент, позволяющий полностью изменять человеческую натуру. Главное его найти и выделить. Но я ничего не обнаружил, даже под микроскопом. Ничего. Но всё-таки, не приходится сомневаться, что именно благодаря ей, вы практически не болеете, она не сворачивается, но любые, даже самые тяжелые раны и внутренние повреждения быстро закрываются и заживают, не оставляя шрамов. Ваша кровь, господин полковник, просто находка для медицины.

– А вот об этом, господин доктор, мы не договаривались, – засмеялся Прокофьев. И, обращаясь ко мне, добавил, – теперь, Петя – вы позволите себя так называть?

– Конечно, – кивнул я.

– Отлично! Так вот, лежите здесь, если надоест, можете походить, но из палаты ни шагу. Шторы и ставни не открывать. Помните, что я вам вчера рассказывал?

Я только кивнул. Полковник продолжал:

– Скоро вам захочется пить. Сразу зовите Николая Ивановича. Я приду вечером. До свидания. – И добавил, обращаясь к Пирогову, – Благодарю вас. Честь имею.

Когда мы остались одни, я не выдержал и спросил:

– Николай Иванович, скажите, а вы тоже…?

– Нет! – отрезал он, – Меня это не интересует. Ваши фокусы – это прекрасно, но, для большинства людей неприемлемо. Однако там где есть вы, раненых много меньше, и мне это нравится. Посему, считаю своим долгом, помогать вам и изучать, насколько возможно. К тому же, вы все достаточно прогрессивные люди, ваши идеи не грех и использовать. А теперь, извините, Пётр Львович, кроме вас у меня есть ещё другие пациенты. Причём, настоящие. Когда я вам понадоблюсь, позвоните. За дверью дежурит сиделка.

И я остался один. Состояние моё было не самое приятное. Перед глазами плыли красные круги, рот пересох. Помаявшись ещё чуть-чуть я попросил позвать Николая Ивановича. Минут через пятнадцать появился Пирогов. Он принёс с собой блестящую коробочку, в которой лежали уже знакомые мне цилиндры, доверху наполненные кровью.

Доктор опять закатал мне рукав и молча сделал очередной укол. На этот раз всё прошло гораздо легче. Мне даже понравилось. Нет, не сам укол, это всё-таки довольно больно, особенно четыре раза подряд. А те ощущения, которые принесла кровь, плавно растекаясь по моим жилам.

– Через час я подойду снова, – с этими словами Пирогов удалился.

До наступления темноты мне сделали ещё пять или шесть процедур, я точно не помню, потому что всё время спал. Вечером пришёл полковник. Как ни странно, я понял, что он уже здесь, ещё до того, как он появился в палате. И видел я всё прекрасно, хотя на улице уже стемнело, а свечи ещё не принесли.

– Ну что, Петя, как вы себя чувствуете? – осведомился Прокофьев.

Я задал этот вопрос сам себе: а как же я себя, всё-таки, чувствую. По всему выходило, что как-то странно. Во всех членах была неожиданная лёгкость, казалось оттолкнись от пола и взлетишь. В общем, если верить тому что рассказывали мои сослуживцы, меня, судя по всему, накачали кокаином. Всё это я и выложил полковнику.

– Остроумно, – улыбнулся полковник, – А на счёт взлететь, поосторожней, теперь вам, друг мой, придется заново учиться ходить и владеть своим телом.

Я не успел обдумать его слова, потому что неожиданно понял, что мне срочно надо выйти по малой нужде, но как это сделать, если выходить запрещено.

– Сейчас можно, – заверил меня Александр Никифорович, – поскольку уже наступила ночь. Но, по-видимому, мне придётся вас проводить.

Я сел, и практически сразу обнаружил себя на четвереньках посреди комнаты. Создавалось впечатление, что меня швырнула вперёд какая-то невидимая пружина.

– Ну я же просил вас, осторожней, – укорил меня полковник, – и, ради бога, делайте всё очень медленно, пока не привыкнете…

…Неделя в госпитале пролетела незаметно. В промежутках между уколами я спал, ел и учился ходить. Диету для меня держали жёсткую. Отварные, всмятку, яйца и бифштексы с кровью. Хлеба, практически, не приносили, но мне его и не хотелось. На гарнир, почти всегда, была гречневая каша, а также, грецкие орехи в немыслимых количествах и хорошее красное вино, сильно разбавленное водой…

***

…Дочитав до этого места, мы с Катькой переглянулись и поняли, что с трансформацией Ермоленко повезло больше чем нам. По крайней мере, на момент инициации он был здоров. Хотя…, постоянные уколы вместо капельницы – это сущий ад. Придя к такому выводу, мы вернулись к записям…

***

…Первые сражения я пропустил из-за невозможности выходить днём на улицу.

Бой на реке Альме, в котором принимал участие и мой полк, наполнил душу чёрной тоской. Да и как можно было отнестись к тому что произошло. Имея выгодные позиции и достаточное количество солдат, мы из-за наличия старого никуда не годного вооружения, а главное, из-за ошибок командующего армией Меньшикова, проиграли. Мужество и героизм бойцов позволил армии удержаться на позициях, где они приняли бой. Но потери были слишком велики, и ночью после сражения наши части были вынуждены отступить.

Я никак не мог понять, почему, получая донесения, добытые нашими разведчиками, зная что Англия, Франция и Турция официально объявили войну России, Меньшиков так и не предпринял ни единого шага для укрепления береговой линии Крыма. Он только весело смеялся и отмахивался от любых предупреждений. Он как заведенный твердил, что противник, никогда не рискнет на высадку десанта в преддверии зимы. Именно об этом он и докладывал в Петербург. Можно сказать, что только один человек, не считая Нахимова и Корнилова, портил блаженную картину, нарисованную Меньшиковым для ставки, это был прибывший недавно в Севастополь Эдуард Николаевич Тотлебен. Он не переставая требовал начать укреплять Крым. Наконец, чтобы отвязаться от него, Меньшиков поручил Эдуарду Николаевичу заняться укреплением Севастополя и благополучно забыл о нём. Поэтому высадка вражеского десанта в Евпатории прошла под бравурные марши и песни. Город был занят практически без единого выстрела, в недоуменной тишине. Для нашего командования это было полной неожиданностью. А уж появление противника под Севастополем оказалась подобно внезапно разорвавшемуся снаряду.

К моменту выписки я находился в самом мрачном расположении духа. И что греха таить, весьма сетовал на то, что господин полковник решил приобщить меня именно сейчас. Ну как, скажите на милость, я могу появиться в полку, если мне ещё полгода нельзя выходить на улицу днём. Наконец я услышал приближение учителя.

Полковник вошёл в палату, посмотрел на меня, понял в чём дело, но промолчал.

Николай Иванович, пришедший вместе с ним, сообщил что я полностью здоров, и господин полковник может забрать меня прямо сейчас. Поблагодарив доктора, мы ушли…

…Выйдя из госпиталя я задохнулся от восторга и изумления. Ночь совершенно преобразилась. Я и представить себе не мог, что такое возможно. Мне показалось что я слышу музыку высших сфер, которая плыла над миром. Я скользил по волнам этой вселенской симфонии и, благодаря учителю, теперь не был глухим и слепым, более того, я ощущал себя деятельной частицей этого невообразимого, невозможного и такого реального мира. Я был так поражён, что некоторое время мог только стоять, впитывая всё, что видел и слышал.

– Нравится? – тихо спросил учитель (теперь мне было гораздо легче называть его так).

– Да, – только и смог отозваться я.

Мы ещё немного постояли, а потом он мягко подтолкнул меня вперёд.

Полковник жил недалеко, поэтому извозчика мы не брали. К тому же все Ваньки уже были поставлены на военную службу.

Мы шли по Екатерининской которая, несмотря на поздний час, была довольно ярко освещена, да и людей на ней хватало. Правда теперь здесь преобладали военные, но попадались и штатские, и даже, изредка, дамы. Настроение моё совершенно изменилось. Теперь я понимал младенцев, которые с наивной радостью исследуют открывшиеся перед ними просторы, но, в отличие от них, я осознавал и понимал явившееся мне чудо. Поэтому к гостинице Томсона, где жил полковник я подошёл весело улыбаясь, с любопытством прислушиваясь, приглядываясь и, что греха таить, иногда принюхиваясь.

Временами я ощущал спешащих куда-то вампиров, иногда чуть не сталкивался с ними. Мелькнуло несколько офицеров, виденных мной неделю назад в кабачке перед посвящением. Они весело приветствовали нас, но не задерживались.

– Всё потом, – несколько туманно пояснил Прокофьев.

Я не очень понял его, но соглашаясь кивнул. В гостинице, куда мы вошли, располагалась одна из лучших кондитерских города. В неё мы заглядывать не стали, хотя, пожалуй, я не отказался бы перекусить. Но перед тем как подняться к себе в номер учитель небрежно напомнил проходящей мимо горничной о заказе, который сделал перед уходом.

– Так что, милочка, – пробасил он, – ужин принесите прямо сейчас.

– Сию минуту, господин полковник, – девушка присела в реверансе и добавила, – я постелила в кабинете, как вы и приказали.

– Благодарю, – полковник потянул меня за собой.

Номер был роскошен. О таких я только слышал, но доселе никогда не видел. Гостиная, спальня, кабинет, ванная комната. Я растерянно замер. А учитель негромко сказал:

– Осмотритесь, пока, Петя, – и скрылся в спальне.

Дверь он не закрывал и я, не удержавшись, заглянул внутрь. Полковник стоял у шкафа и выбирал рубашку. Меня он конечно чувствовал, но даже не обернулся. А я смутился. Почему-то меня поразила обыденность его действий. А, собственно говоря, почему? Ведь переход в новое качество не отменяет повседневной жизни и её забот. Я тихонько прикрыл дверь. Неудобно-то как. С детских лет не подглядывал, и вот на тебе.

Чтобы хоть как-то прийти в себя я решил последовать совету учителя и отправился дальше. Гостиная мне понравилась, хотя такое обилие лепнины – только пыль собирать. Матушка всегда старалась, чтобы в комнатах было как можно меньше углов, где могла скопиться грязь. Убирала у нас, конечно, служанка, но маман всегда помогала ей. На отцовское жалованье достойное количество прислуги нанять было трудно. А ведь ещё приходилось содержать дом, растить меня, ну и мало ли ещё какие расходы были в семье. С такими мыслями я покинул гостиную и заглянул в кабинет. Он мне понравился гораздо больше.

Здесь был огромный стол, заваленный бумагами и книгами, книги стояли в шкафах вдоль стен, часть книг лежала в больших ящиках прямо посреди кабинета. Видимо полковник путешествовал со всеми удобствами. У стены против шкафов находился большой диван. Он был полностью застелен, как я понял, для меня.

Я вздохнул. Спать не хотелось совершенно, можно было только удивляться, как быстро мой организм приспособился к новому режиму и тем изменениям, которые произошли в нём за последнюю неделю.

В дверь постучали. «Горничная», – почувствовал я, а через минуту учитель позвал меня к ужину. Уже входя в гостиную я вдруг понял, что этот зов прозвучал не вслух, а прямо в голове. Полковник, обернувшийся при моём появлении, увидел мои вылезшие из орбит глаза и, добродушно усмехнувшись, заявил:

– Это мне надо глаза таращить, друг мой. Вы что, Петя, думаете в госпитале я всё время говорил? Честно признаюсь – удивлен, могу добавить к вашему сведению, в столь нежном возрасте, ментальные способности ещё не проявляются, – он вздохнул и добавил. – Давайте быстренько ужинать и на позиции. Магистр там сейчас днюет и ночует. А с представлением тянуть нельзя.

Наскоро перекусив мы покинули гостиницу. Около крыльца нас ждали осёдланные кони. Благодаря этому мы довольно быстро добрались до Малахова кургана. Здесь кипела непрекращающаяся работа. Люди, словно муравьи, вгрызались в твёрдую землю круглые сутки. Стройка не прекращалась ни на минуту, уставших солдат сменяли свежие силы, и дело двигалось вперед семимильными шагами. Я невольно вспомнил, как выглядели подступы к городу всего несколько месяцев назад.

До приезда в Севастополь Тотлебена оборонительных сооружений, как таковых, не имелось, они были лишь условно обозначены на карте, но не более.

Пока мы ехали на курган, учитель рассказал, что днём были затоплены корабли, а значит, попыток высадить десант непосредственно в бухте, мы можем не опасаться. Также с сегодняшнего дня город считался осажденным, поскольку противник подтянул к Севастополю основные силы.

Правда я очень удивился что союзники разбили лагерь с южной стороны, в общем там, где фронт осады был меньше, а оборонительных сооружений, по донесениям их разведки просто не было. Думаю, завтра они будут очень разочарованы, увидев, как мы подготовились к их прибытию. А уж когда они поймут, что именно на Северной стороне находятся все корабельные стоянки и дороги, связывающие город с остальным миром – будут «обрадованы» еще больше.

От раздумий меня отвлекло приближение собратьев. Хоть я и ожидал их появления, но всё равно не смог сдержать удивления, когда мне на встречу вышел – Тотлебен. Именно он, как выяснилось, и был Севастопольским Магистром. Увидев нас, он кивнул:

– Ждём-с, ждём-с, господа! Только прошу вас, побыстрее! Дел невпроворот!

Пока я пребывал в изумлении, меня ввели в палатку, где временно располагался Эдуард Николаевич.

Само представление я запомнил плохо. Всё было в спешке, все были чертовски заняты. Времени не было совершенно. В памяти хорошо запечатлелось, как Эдуард Николаевич, крепко пожав мне руку, сказал:

– Прошу прощения молодой человек. Когда выдастся свободная минутка мы обязательно встретимся с вами. А сейчас, извините, дела.

Он указал на бокалы с шампанским:

– Прошу! – мы выпили, и он добавил, – Уводите господина поручика, господин Прокофьев, ему ещё ко всему привыкать надо. Честь имею.

И тут, я неожиданно для себя, возмутился:

– Господин полковник! Ну, что это такое! Все работают, один я бездельничаю! Позвольте принять участие в строительстве! Хотя бы по ночам!

– Похвальное рвение! – Тотлебен неожиданно улыбнулся, – Александр Никифорович, проследите, чтобы молодому человеку дали лопату, или что-нибудь, на ваше усмотрение. Но пока, без особых нагрузок, – с этими словами он повернулся к карте и принялся что-то чертить.

Выйдя из палатки, полковник хмуро глянул на меня и наставительно произнёс:

– Я вас, милый мой, не для того выбирал из толпы чтобы флеши рыть, это любой дурак сможет. А в нашем деле такие умения не требуются.

– Но Эдуард Николаевич сказал, что я могу остаться…

– Магистр сказал, чтобы вы не переутомлялись, не более того. К тому же, ваш учитель я, а не он. И я лучше знаю, чем вам надлежит заняться. А заниматься вам надобно тренировками! К тому же, сегодня у нас, пусть небольшой, но банкет по случаю вашего приобщения. Так что, поторопитесь.

Говоря всё это, полковник быстро вёл меня к нашим лошадям. А навстречу непрерывным потоком, словно муравьи, поднимались люди, нагруженные снаряжением, скрипели колеса телег, туго хекая, матросы и солдаты, толкали вверх по склону тяжёлые пушки. Всё это освещали костры, превращая людей в плоские тени. Почти спустившись с кургана, мы услышали звук лопнувших канатов, вопли людей и разъярённые крики унтер-офицера. Мы едва успели посторониться, когда мимо нас пронеслась пушка, несколько совсем молодых матросиков пытались догнать её, но пушка, словно живая, прыгала по ухабам, не желая ни останавливаться, ни, тем более, ловиться. От её темной несущейся с сумасшедшей скоростью громады с трудом уворачивались идущие наверх солдаты.

– За мной! – скомандовал полковник, бросаясь в погоню, – Лови её, пока не убежала!

Я с недоверием глянул на него. Но, судя по всему, он был совершенно уверен в своих силах, и ждал того же от меня. В голове промелькнуло: «Кто-то говорил, что мне не следует утомляться!». А ноги уже сами несли меня за учителем.

К моему изумлению пушку мы поймали, причём получилось это у нас достаточно быстро. Восторженные возгласы свидетелей нашего поступка, были нам наградой.

– Вот так Петя поступать нельзя, – сообщил мне полковник, когда мы, закатив пушку на батарею, ушли, – именно таким образом возникают нездоровые суеверия. Готовьтесь к тому, что в ближайшее время, нам влетит от Магистра…

ГЛАВА III

…Начало моего нового положения оказалось омрачёно трауром. Во время первой бомбардировки города с суши погиб адмирал Корнилов. Последними его словами были: «Отстаивайте ж Севастополь!». Место, где был смертельно ранен адмирал плачущие матросы отметили крестом из ядер, собранных здесь же, на батарее.

Чувствовал я себя более чем странно. Я совсем не знал господина адмирала. А видеть мне его довелось только один раз, на параде, да и то издали. Но меня не оставляло такое ощущение, что я потерял бесконечно родного и близкого мне человека.

Невольно вспоминалось, как буквально пару недель назад полковник, посмеиваясь, рассказал, что охранять Владимира Андреевича, негласно разумеется, был приставлен матрос Кошка. Пётр Маркович весьма ответственно подошел к заданию. Он словно клещ вцепился в своего подопечного, и следовал за ним по всему периметру обороны. Противник ещё только строил свои укрепления, поэтому стрельба велась редко и неприцельно. Ружейные выстрелы практически не звучали, а пушки подавали голос только когда очередная из них становилась в подготовленный редут. И вот тут шальная бомба залетела в окоп – прямо под ноги адмиралу. Все оцепенели. А Кошка спокойно подошел к страшному снаряду, подхватил его и, недолго думая, опустил в котел с кашей. Фитиль погас, взрыва не произошло. Для Кошки этот поступок мог обернуться трагедией – если бы бомба взорвалась у него в руках он не выжил бы, даже будучи вампиром.

Когда все пришли в себя, Корнилов от души поблагодарил своего спасителя, а Кошка, донельзя довольный, лихо ответил:

– Доброе слово, ваше высокоблагородь, и Кошке приятно!

Эта фраза уже стала крылатой в городе. А на днях Кошку освободили от обязанностей охранника. И вот теперь никто, даже Кошка, не сможет поднять адмирала из гроба.

День похорон был скорбен и сумрачен. Погребальный звон разрывал душу. Этим вечером, учитель вместо занятий пошёл вместе со мной в наш кабачок, где собрались севастопольские вампиры во главе с Магистром. Сегодня все присутствующие вместо вина налили в стаканы водку. И стоя выпили за помин души адмирала. Никто не хотел говорить. В кабачке царило подавленное молчание. Здесь я получил ещё один урок: не смотря на долгую жизнь и некоторую отстраненность от человеческого общества – вампиры высоко ценят талантливых людей и тяжело переживают их безвременную кончину. Посидев так около часа, мы потихоньку разошлись.

Учителю было легче, чем мне. Он мог отвлечься от тяжёлых дум на передовой. А я сидел в номере и мрачно переживал случившееся. Как говаривала в таких случаях моя матушка, меня посетил приступ жестокой ипохондрии…

…Именно в это тяжёлое время меня навестил Кошка. Он ввалился в номер весёлый, румяный и довольный жизнью. От него вкусно пахло порохом и табаком, а щёгольские усики были лихо закручены вверх.

– Ну шо, ваше благородь, как дела? – весело вопросил он.

Я тоскливо посмотрел на него:

– Какие к чёрту дела? Сижу здесь как прикованный! И вы ещё тут Пётр Маркович со своими шуточками!

– Ну не обижайся, тёзка, – хитро прищурился Кошка, – лучше побачь, якый гостинчик я тоби прынис!

И жестом профессионального фокусника, он развернул передо мной шикарный плед.

– Настоящий, шотландский! – присмотревшись, изумился я, – Это же целое состояние! Откуда?!

– Мало ли здесь шотландцев шляется, – лицо Кошки расплылось от удовольствия, – и у каждого, прошу заметить, плед.

– Так вы, что, Пётр Маркович, украли?

Кошка чуть не лопнул от возмущения.

– Я в жизни таким поганым делом не занимался! А это, этот, как его, трофей! Я что, каждую ночь зазря к ним в тыл хожу? Значит, как штуцер^* – это можно, это, пожалуйста! А как плед – это украл?! Между прочим, их сюда никто не звал! А значит они тут вне закона, и всё что у них есть – наше!

Я не мог не признать правды в его мужицкой, твёрдо стоящей на земле, логике. Хотя было в этих рассуждениях что-то варварское. Уловив мои мысли Кошка прищурился и ответил:

– Молодой вы барин да шустрый. У вас отказу никогда ни в чём не было. А мы люди подневольные. Я тех слов, которые вы сейчас подумали, слыхом не слыхивал, пока меня учитель не нашёл…

Судя по тому, что Кошка перешёл на вы, он расстроился. Но и я тоже обиделся – на барина. Вот уж кем я никогда не был. Мой отец, как дед и прадед, честно служил государю, но крепостных не нажили. Да и на счёт «отказу не было», тоже относительно.

Матушка, сколь я себя помнил, всегда экономила. Мы не могли позволить себе лишнего, хотя кители отца, моя одежда и выходные платья матушки были всегда безукоризненны и дороги. Этого требовала честь мундира. Семья капитана не могла себе позволить выглядеть бедно. Зато дома мы обходились лишь самым нужным. Никто из отцовских сослуживцев, насколько я знаю, так никогда и не догадался, сколь тяжело на самом деле нам приходилось. И теперь услышать о моем барстве, было несказанно обидно.

– Слышь, Пётр Львович, извиняй, что ль дурака! – вздохнул Кошка, и его лицо стало печальным и усталым, – Пришёл приятное сделать, а всё, как-то, навыворот получилось. Тяжело мне, как и всем – вот и несу что попало. Ты то сразу видать – не из барчуков. А я ляпнул не подумав.

Глянув на его расстроенную физиономию, я не удержался от улыбки. Уж больно забавно выглядел огорченный Кошка.

– Это ты меня прости, – принимая его тон отозвался я, – они, действительно, сами пришли к нам. Ну, а я забыл, что война. Я её пока только слышу.

– Успеешь ещё, – утешил меня матрос, – чё ж вы все так воевать рветесь? Ладно, давай по маленькой.

С этими словами он выставил на стол флягу, а из ранца извлек варёную баранью ногу.

– Тоже трофей, – похлопывая по ноге, самодовольно сообщил он.

Мы расхохотались.

– Эх, – продолжал тем временем Кошка, быстро нарезая мясо, – всё у нас хорошо, одно плохо, не выпьешь от души, как хочется. Ежели б сразу знал, шо вомперам самогон пить нельзя, ни в жисть бы не пошёл.

– Так может быть не стоит? – осторожно, боясь ещё раз обидеть его, поинтересовался я.

– По глотку ничего не будет! – успокоил он меня, – Пробовано! Вот ежели бутыль, тогда да. Я сперва думал – чудит мой капитан. А потом, так худо было, решил – всё, отвоевался. Спасибо учителю, помог. Правда потом… – он слегка передернулся, и я понял, что Фёдоров отчитал своего ученика по полной программе, а Кошка продолжил, – О! Чуть не забыл! – и на стол легло пяток солёных огурцов.

Мы выпили. Закусили трофейной бараниной с огурцами. Потом Кошка рассказал пару историй из жизни ночных охотников. Оказывается, так называли тех, кто каждую ночь отправлялся во вражеский тыл. Когда часы пробили одиннадцать, он заторопился к себе, время шло к полудню и нам, как порядочным вампирам, пора было спать…

***

…Дочитав до этого места, я ошеломлённо посмотрел на Катьку и, страшным шёпотом сказал:

– Тёзка! Плед! Кошка! Я идиот!

– Почему? – с интересом спросила Катька.

– Да я же его видел! Он к нам в Массандру приезжал! И плед привёз, понимаешь? Учителю в подарок!…

…Я живо вспомнил, как радостно хохочущий учитель, бегом спускался к худощавому вампиру, с щёгольскими усиками над улыбающимися губами.

– Тёзка! – весело вопил гость, – Вот и свиделись! Это ж, сколько мы не бачили друг друга?

– Петро! – учитель облапил приезжего, – Какими судьбами?

– Да вот, – хитро прищурился тот, – подарочек тоби привёз. Плед…

– Шотландский? – ахнул учитель.

– А то ж, – невозмутимо отозвался его товарищ.

Они переглянулись, явно вспомнив что-то, известное только им, и согнулись от смеха…

– А ногу баранью? – выдавил майор.

– Звыняй, тёзка, чего нема, того нема, – развел руками тот…

–…А у отца плед есть! Старый, весь уже светится! И именно шотландский! Он над ним трясётся. – Я обиженно нахмурился, – Мог бы и объяснить, что за друг. А то, Пётр Маркович, Пётр Маркович. И всё…

– Обидно, – согласилась Катька, – но это дело прошлое. Читаем дальше…

***

…Этим вечером доставили записку от Пирогова. Он напоминал о необходимости посетить госпиталь, чтобы получить очередную порцию крови. В конце была приписка, сообщающая учителю, что им необходимо серьёзно поговорить.

Я задумался. Чего хочет Пирогов? О чём он хочет говорить? Но сколько не пытался, так и не смог понять в чём дело. В то что Николай Иванович решил присоединиться к нам, я не верил – он этим не интересовался. Точнее интересовался, но с точки зрения учёного, встретившего непонятный ему феномен. Если бы он мог разобрать нас на части, чтобы понять механизм действия нашего организма, то был бы счастлив. Но такого удовольствия мы ему доставлять не собирались. Наконец, так ничего и не надумав, я сдался и стал ждать учителя.

Полковник появился ближе к вечеру. Я молча протянул ему записку. Он развернул её, но сделал это скорее по привычке. Думал я слишком громко.

– Именно так, – устало улыбнулся учитель, – идёмте Петя. Нельзя заставлять занятого человека ждать.

Уже выйдя из гостиницы, полковник задумчиво пробормотал:

– Мне и самому интересно, зачем я ему нужен…

…Мы шли по израненным улицам. Измученный бомбардировками город отдыхал. Ночь принесла спасительный мрак и тишину. Но в госпитале было не менее оживленно чем днём. Раненых подвозили постоянно. К моему удивлению их после осмотра сразу сортировали на тяжёлых и лёгких. Затем распределяли по разным палатам, проводили первичную обработку, часть из них сразу готовили к операции, часть отправляли в другие больницы.

– Это нововведения Николая Ивановича, – пояснил мне полковник.